РПЦ — интеллектуальная кормилица русского самодержавия 7 страница

Таковы очень кратко перечисленные «деяния петровы». Судя по этим «деяниям», этическое самоопределение Великого императора никак нельзя назвать интеллигентским. Понятие толерантности, ненасилия, милосер­дия было ему чуждо. Он лично рубил головы стрельцам, создал Преоб­раженский приказ, имевший полномочия арестовывать, пытать и унич­тожать всех подозреваемых, независимо от чина, поощрял подлое фис-

¹  Леонов В. П. Судьба Библиотеки в России. Роман-исследование. СПб., 2000. С. 82-107.

²  Подробное научное описание рукописных книг, принадлежавших самому Петру и его
родным (отцу, старшему брату, сестрам), содержится в книге: Библиотека Петра I. Описание
рукописных книг / авт.-сост. И. Н. Лебедева. СПб., 2003.

кальство, издал около 400 указов, ужесточающих наказания, не щадил ни собственного сына, ни приближенных. Альтруизм? Петр часто именовал себя «слугою Отечества», внушал офицерам, что «воины служат не ради славы своей или императора, а ради славы России», накануне Полтавской битвы он сказал прекрасные слова: «Не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство Петру врученное, за род свой, за Отечество». К сожалению, альтруистическая государственная идея в прак­тике российского государя блокировалась идеей неограниченного само­державия. К этическим достоинствам Петра я отношу благоговение перед наукой, перед человеческим разумом, почитание Книги и культивирова­ние книжности. В итоге формула интеллигентности показывает, что Петр I интеллектуал-деспот, достаточно точно соответствующий этому типу личности. Д. С. Мережковский, нарекавший Петра Великого «первым русским интеллигентом», ошибался.

3.1.2. Птениы гнезда Петрова

Сии птенцы гнезда Петрова В пременах жребия земного, В трудах державства и войны Его товарищи, сыны.

А. Пушкин. Полтава

Когорту «птенцов Петровых», на мой взгляд, возглавляет «счастья баловень безродный, полудержавный властелин» Александр Данилович Меншиков (1673-1729). Он показал на собственном примере, что вовсе не обязательно располагать книжной образованностью, чтобы стать светлейшим князем и богатейшим вельможей, генерал-губернатором Санкт-Петербурга и генералиссимусом русской армии, более того, не­сколько лет вполне успешно управлять государственными делами. По словам Н. И. Костомарова, «новая столица обязана своим созданием столько же творческой мысли государя, сколько деятельности, сметли­вости и умению Меншикова»'. Оказалось, что талант предпринимателя важнее школьной выучки для того, чтобы европеизировать Россию по замыслу Петра Великого. Обладая выдающейся креативностью, малогра­мотный (говорят, даже неграмотный), своекорыстный и тщеславный любимец императора сумел стать исторической личностью. Но мы не

¹ Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: в 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 62.

272

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

3.1. ПЕТРОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

273

 

можем назвать его интеллигентом или интеллектуалом; в крайнем случае, он — полуинтеллектуал.

Вечно томимый жаждой знания царь-реформатор, конечно, не мог довольствоваться компанией преданных и сообразительных полуинтел­лектуалов. Просвещая Россию и просвещаясь сам, он нуждался в интел­лектуалах-книжниках. Среди сподвижников Петра были образованные библиофилы, располагавшие ценными книжными собраниями. Генерал-фельдмаршал Яков Вилимович Брюс (1670-1735), «русский Фауст» (А. С. Пушкин), руководитель московской гражданской типографии, обладал огромной научной библиотекой, которую именуют «первым научным книгохранилищем в России». Известны книжные собрания Петра Шафирова, Дмитрия Голицына, Андрея Остермана, которые влились в государственные книгохранилища. В отличие от них книжное собрание фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева (1652-1719) было продолжено его сыном П. Б. Шереметевым (1713-1788) и внуком Н. П. Шереметевым (1751-1809). Образовалась универсальная по тема­тике рабочая библиотека на русском и одиннадцати иностранных языках. Она была доступна для определенного круга друзей и знакомых хозяев дома; ее сохранность и обработку фондов, включая издание рукописей и иноязычных книг, обеспечивал специальный работник, которого можно причислить к профессиональным библиотекарям XVIII века. (С другими интеллектуалами петровского поколения можно познакомиться по книге: Павленко Н. И., Дроздова О. Ю., Колкина И. Н. Соратники Петра. М., 2001.)

В плеяде книжников «петровской выучки» видное место занимают Феофан Прокопович (168 1-1736) и Василий Татищев (1686-1750). Оба (были государственными деятелями и талантливыми писателями, оба принадлежали к культурной элите своего времени (Феофан даже возглав­лял «Ученую дружину»), но этическое самоопределение их существенно различалось. Историк русского богословия Г. Флоровский писал: «Феофан Прокопович был человек жуткий. Даже в наружности его было что-то ₍зловещее. Это был типичный наемник и авантюрист — таких ученых i наемников тогда много бывало на западе... Он пишет всегда точно про-, данным пером. Во всем его душевном складе чувствуется нечестность... У Феофана были свои преимущества. Он был умен и учен. Он был обра­зован, был истым любителем и ревнителем всякого просвещения. К науке | он относился почти что с подобострастием. Он много знал, много читал, любил читать, довольно щедро тратился на собрание библиотеки. Она вышла очень богатой и составлена умело (по позднейшей описи в ней 3192 названия). И вот, вся эта бесспорная ученость отравлена и обеспло-

жена какой-то внутренней бесчестностью мысли»¹. Личность петровско­го архиепископа всесторонне и красочно охарактеризована Я. А. Гординым², который завершил свою характеристику словами «человек умный, талант­ливый, образованный, коварный, циничный, безжалостный...» Согласно нашей типизации (см. рис. 1.2) Феофана Прокоповича нельзя отнести к интеллигентам, даже к интеллигентам-конформистам, поскольку, по словам Гордина, «ряд архиерейских процессов, начатых Феофаном и окончившихся после его смерти, ложится кровавым пятном и тяжким укором на память Новгородского архиепископа» (с. 135). Получается, что Феофан олицетворяет интеллектуалов-циников петровского поколения. Зато петровский статский советник Василий Никитич Татищев представляет собой фигуру интеллигента-гуманиста. Альтруистическая забота о государственном благе направляла его административную и просветительную деятельность и во время управления казенными заво­дами на Урале, и в должности астраханского губернатора. Среди жесто­ких царедворцев Татищев отличался гуманистической толерантностью, почитая, в отличие от Феофана, закон превыше воли монаршей. Причем законы должны быть разумно милосердны и известны народу. Его на­учные занятия принесли ему репутацию «отца русской истории и гео­графии». Пятитомная «История Российская с самых древнейших времен»

B. Н. Татищева почитается первой научной историографией России.
О библиофильских пристрастиях свидетельствуют две обширные специ­
альные библиотеки, одна по горному делу, другая по истории, собранные
трудолюбивым интеллигентом-книжником.

Появление библиотечной профессии непосредственно связано с куль­турно-просветительной деятельностью Петра, когда он выступил в ка­честве учредителя первой публичной государственной библиотеки в России. Именно Петру принадлежит инициатива открытия в новой сто­лице первой общедоступной библиотеки, устроителем которой, как вы­разился Ю. Н. Столяров, «государственным библиотекарем»³, был по контракту назначен Иоганн-Даниель Шумахер (1690-1761). Именно этому «государственному библиотекарю», по моему мнению, подходит звание первого профессионального библиотечного интеллектуала на русской земле.

¹   Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1983. С. 89-90.

²   Гордин Я. А. Меж рабством и свободой. СПб., 2005. С. 133-140.

³   Столяров Ю. Н. Первый русский государственный библиотекарь И.-Д. Шумахер:
К 300-летию со дня рождения // Книга: исследования и материалы. 1990. Сб. 61. С. 116-130.
См. также: Столяров Ю. Н. Библиотековедение. Избранное. 1960-2000 годы М 2001

C. 473-490.

274

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.1. ПЕТРОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

275

 

Шумахер был человеком весьма образованным — окончил Страс-бургский университет, имел ученую степень магистра философии, не был лишен вкуса к художественной словесности и сам стихи сочинял. С 1714 года он становится главным хранителем личной библиотеки Пет­ра, завоевывает доверие требовательного хозяина и даже получает от царя поручение «смотреть в Европе знатнейшие библиотеки» с целью использования опыта их работы в России. В 1724 году в соответствии с именным указом Е. И. В. «библиотекарю Данило Шумахеру» было поручено управление как Библиотекой, так и Кунсткамерой. После передачи Библиотеки во вновь учрежденную Академию наук Шумахер оставался ее руководителем вплоть до конца своей жизни (1761), то есть в общей сложности 47 лет!' Нынешний директор Библиотеки Академии наук В. П. Леонов, сочувственно и довольно подробно анализируя мно­голетнюю деятельность своего предшественника, приходит к выводу, что «Иоганн-Даниель Шумахер, несомненно, заслуживает написания книги».

3.1.3. Ломоносовский период

Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения.

А. Пушкин

Ломоносовский период пришелся на закат петровского и восход ека­терининского поколения русской интеллигенции (1740-1760-е гг.). После духовного подъема Петровской эпохи наступил интеллектно-нрав-ственный спад российского шляхетства. Послепетровское время вошло в русскую историю как эпоха дворцовых переворотов, которая продол­жалась 37 лет (1725-1762). Никто не заботился о продолжении «дела Петра», никто не посвящал себя служению Российской империи, по­добно ему, никто фактически не управлял построенным Петром на скорую руку имперским кораблем. Однако, как ни странно, корабль этот продолжал двигаться дальше в направлении, заданном покойным капи­таном, несмотря на беззаботность и корыстолюбие его случайной ко­манды. Императорский двор «представлял собой не то маскарад с пе­реодеванием, не то игорный дом. Дамы меняли костюмы по два, по три

¹ Кстати, оклад библиотекаря Академической библиотеки составлял 1200 руб. в год. Столько же получал ректор университета и советник академической канцелярии (Лео­нов В. П. Указ. соч. С. 223).

раза в день, императрица — даже по пяти раз, почти никогда не надевая одного и того же платья. С утра до вечера шла азартная игра на крупные суммы среди сплетен, подпольных интриг, пересудов, наушничества и флирта, флирта без конца... Говорить прилично между собою им было не о чем; показать свой ум они умели только во взаимном злословии; заводить речь о науке, искусстве или о чем-либо подобном остерегались, будучи круглыми невеждами; половина этого общества, по словам Ека­терины, наверное, еле умела читать и едва ли треть умела писать»'. Вместе с тем в придворный обиход все более проникает искусство, облекая роскошь в изящные и элегантные формы. Интерьеры украшались позолотой, зеркалами, шелковыми обоями, экипажи «возблистали зла­том», европейский великосветский этикет во времена Елизаветы был освоен в совершенстве. Но в блестящих дворцах отсутствовали библио­теки, а книги почитались бесполезным и даже предосудительным изли­шеством.

Однако не все было столь печально. В 1731 году по проекту генерал-фельдмаршала Б. X. Миниха был образован Сухопутный шляхетский корпус, именовавшийся в быту «Рыцарской академией». Кадетов обучали не столько «военным экзерцициям», сколько хорошим манерам, танцам и фехтованию. Был широко распространен интерес к поэзии и театру. В домах европейски образованных вельмож собирались литературные салоны. Один из таких вельмож — единомышленник и покровитель Ломоносова И. И. Шувалов.

Иван Иванович Шувалов (1727-1797) получил хорошее образование, знал немецкий, французский, итальянский и латинский языки. Сделал блестящую карьеру при дворе Елизаветы Петровны, стал ее фаворитом и проявил себя как благотворитель и просветитель. Вместе с Ломоносо­вым И. И. Шувалов составил «Доношение» Сенату об учреждении в Москве университета и был его первым куратором (1755), в 1757 году основал Академию трех знатнейших художеств, затем Казанскую гимна­зию, в 1761-м был директором Сухопутного шляхетского корпуса. Шу­валову всегда было «любезно распространение наук в России», и благо­даря ему Ломоносов в 1751 году получил чин коллежского советника и право на потомственное дворянство, а два года спустя — средства для фабрики цветного стекла. Вельможному меценату и почетному члену Академии наук не раз приходилось выступать в качестве миротворца в конфликтах самолюбивого академика-стихотворца с его коллегами. Благодарный академик воспел его велеречивым стихом:

' Ключевский В. О. Сочинения: в 9 т. М., 1989. Т. 5. С. 10-11.

276

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.1. ПЕТРОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

277

 

Довольно таковых родит сынов Россия, Лишь были б завсегда защитники такие, Каков ты промыслом в сей день произведен Для счастия наук в отечестве рожден.

Шувалов был включен Н. И. Новиковым в его «Опыт исторического словаря о российских писателях», поскольку «сочинял многие весьма хорошие стихотворные пиесы, заслуживающие похвалу, и перевел из Шекспировской трагедии Гамлетов монолог с великим успехом». Считаю, что его высокопревосходительство генерал-поручик, действительный камергер, орденов Святого Александра, Белого орла и Святой Анны ка­валер, любитель и покровитель наук и художеств Иван Иванович Шува­лов может быть причислен к интеллигентам-гуманистам.

Главным неокультурным интеллектуальным центром модернизиру­ющейся России стала Императорская академия наук и художеств, точнее — уникальный научный комплекс, состоящий из собственно Ака­демии наук, Академических университета и гимназии, Библиотеки, Кунсткамеры, типографии, астрономической обсерватории, ботаниче­ского сада и других научных учреждений. Этот комплекс стал колыбелью, а затем — бастионом молодой российской науки в океане палеокультур-ного невежества. Конечно, он был чужероден и неорганичен для тради­ционной русской культуры, представлял собой иноземный культурный черенок (привой), привитый русскому дичку, но гибрид оказался жизне­способным! Все академики первого состава были иностранцами, и Ака­демия в первые десятилетия своего существования говорила по-немецки или по-латыни, но постепенно она русифицировалась. Первым русским адъюнктом в 1733 году был В. Е. Адодуров (1709-1780), который обучал Ломоносова математике. В 1741 году он уволился из Академии, служил при дворе Елизаветы Петровны, занимал пост президента Мануфактур-коллегии, в 1762 году после отъезда за границу И. И. Шувалова стал куратором Московского университета. В 1745 году первыми русскими академиками стали М. В. Ломоносов и В. К. Тредиаковский; затем в их число вошли Н. И. Попов (1751), С. К. Котельников (1760), С. Я. Румовский (1767) и др.

Надо признать, что благодаря академикам-иностранцам молодая рос­сийская наука приобщилась к европейским традициям. Особенно сильным был состав математиков и физиков. Достаточно назвать гения математи­ки Леонарда Эйлера (1707-1783), который в течение 56 лет приносил Санкт-Петербургской академии наук честь и славу своим участием в ее трудах. Помимо математики, он обладал глубокими познаниями в меди­цине, ботанике, химии, прекрасно знал античную литературу и сумел

воспитать из своих учеников восемь действительных членов Академии. Меньше повезло гуманитарным наукам. Среди современников Ломоно­сова выделяется личность историографа Герарда Фридриха Миллера (1705-1783). Он приехал в Санкт-Петербург в ноябре 1725 года и был определен адъюнктом по истории. В 1728 году редактировал газету «Санкт-Петербургские ведомости», издаваемую Академией наук, одно­временно исполнял обязанности конференц-секретаря Академии. Главный научный подвиг Миллера — участие во второй Камчатской экспедиции, которая продолжалась 10 лет: с 1733 по 1743 год. С немецкой педантич­ностью молодой академик вел подробный журнал всему пути, картогра­фировал маршрут, составлял описания городов, разбирал архивы и вы­писывал из них все любопытные сведения, зарисовывал раритеты, каса­ющиеся быта и нравов черемисов, вотяков, тунгусов, якутов и других сибирских народностей. Суровый климат Сибири расстроил его здоровье, он не смог ехать далее Якутска и вместе со своими бесценными материа­лами вернулся в Петербург.

Научная эпопея Миллера привлекла внимание поэта-декабриста К. Ф. Рылеева, который сделал его одним из персонажей своей поэмы «Войнаровский» (1823-1824) и в прозаических примечаниях к поэме написал: «Миллер за десятилетние труды свои получил вместо награды одни неприятности. Он не оспаривал у других права ползать перед силь­ными, не искал посторонними путями и непозволенными средствами того, чего имел право требовать, не унижал дарований своих, изменяя истине, а потому имел многих неприятелей... И даже великий наш Ло­моносов, ни в чем не терпевший соперников, был врагом Миллера»¹. Тем не менее в 1747 году Миллер был назначен на должность российского историографа и в этом же году стал ректором Академического универси­тета. В 1748 году он принял российское подданство. Конфликт между Ломоносовым и Миллером приобрел скандальные формы в связи с сочи­нением последнего «О происхождении имени и народа российского» (1749), где развивалась норманнская теория происхождения русского государства, оскорбительная, по мнению Ломоносова, для русского на­рода. В конфликт была вовлечена вся Академия, и в итоге Миллера пе­ревели на один год из профессоров в адъюнкты. Однако он упорно про­должал научную деятельность. Накопленный им фонд исторических источников составил 250 «портфелей Миллера», из которых историки до сих пор черпают документальный материал. Миллер — автор весьма ценной «Истории Санкт-Петербургской академии наук», написанной

¹ Рылеев К. Ф. Сочинения. М„ 1988. С. 237.

278

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.1. ПЕТРОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

279

 

к 50-летию Академии. По сути дела, он был первым профессиональным ученым-историком в России.

Для характеристики личности академика Миллера я хочу вновь пре­доставить слово К. Ф. Рылееву: «Избрав Россию своим отечеством, он любил ее, как родной ее сын, всегда предпочитал ее пользу частным выгодам, никогда не жаловался на оказанные ему несправедливости и везде, где мог, старался быть ей полезным. Никогда не унижал он досто­инства своего лестью, искательством; никогда не старался выставлять себя: скромность, отличительная черта истинного таланта, и даже неко­торая застенчивость составляли главные черты его характера. Он охотно помогал советами молодым людям из россиян или иностранным писате­лям, желавшим иметь сведения по части русской истории. В домашнем быту он служил образцом семейственного счастия» (с. 239). Мне остает­ся только добавить, что эта характеристика соответствует формуле ин­ теллигента-гуманиста.

Личность и многогранная деятельность центральной фигуры периода — Михаила Васильевича Ломоносова (1711-1765) является объектом ломоносововедения, о современном состоянии которого можно судить по энциклопедическому словарю, вышедшему в свет в 1999 году'. Исследо­ватели пришли к заключению, что «Ломоносов был сложнейшим явле­нием своего времени, совмещавшим в себе народные корни, религиозность, монархические настроения, естественно-научный рационализм, просве­тительство и мн. др.» (с. 94). Вообще говоря, всякая неординарная лич­ность — «сложнейшее явление», но благодаря усилиям ломоносововедов в нашем распоряжении довольно много исходных данных для того, что­бы упростить «проблему Ломоносова» в контексте интеллигентоведения. Во-первых, выясняется религиозное и гражданское самоопределение Ломоносова — православный монархист при довольно скептическом отношении к нравственности русского духовенства и восторженном преклонении перед Петром Великим. Во-вторых, обнаруживается амби­ валентная креативность поэта-естествоиспытателя. От русских народных корней в его творчестве шло гуманитарное начало: чувство родного язы­ка, очарованность гармонией словесности и живописи, увлечение исто­рией; от немецкой школы — естественно-научный рационализм. В лич­ности Ломоносова эти противоположности сочетались органически, образуя чрезвычайно высокий и универсальный интеллектный потенци­ал. По характеристике А. С. Пушкина, «жажда науки была сильнейшею

страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник»¹. В-третьих, мы можем судить об этическом самоопределении ученого-универсала, который гордился тем, что самостоятельно, собственными усилиями сам себя сформировал. По мнению ломоносововедов, биогра­фический характер носят строчки:

Я больше как рабов имел себя во власти. Мой нрав был завсегда уму порабощен, Преодолены я имел под игом страсти И мраку их не знал, наукой просвещен.

Альтруист или эгоист? М. В. Ломоносов беззаветно (почти фанатично) идентифицировал себя с наукой. Но не с научным познанием вообще, а исключительно с русской наукой. Пламенный патриотизм толкал его на непримиримую борьбу с «неприятелями наук российских», которые сразу же становились его личными врагами. Он не терпел никаких упре­ков в адрес своего народа, даже если это противоречило истине (Герар-ду Миллеру пришлось испытать ломоносовскую фанатичную нетерпи­мость — см. выше). Ломоносов был достаточно рационален для того, чтобы понимать необходимость покровительства со стороны сильных мира сего для осуществления своих творческих замыслов. Отсюда — его оды венценосным особам, льстивые послания канцлеру М. И. Воронцо­ву и фавориту И. И. Шувалову. Но достоинством своим гордый ученый не поступался. Напомню известные его слова в одном из писем послед­нему: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу. Но ниже у самого господа бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет»². У меня нет сомнений: Ломоносов — аль­ труист-патриот.

Страстный по натуре Михайло Ломоносов смиренной толерантно­стью не страдал, он, не рассуждая, кидался в бой со всеми, кто не согла­шался с ним в принципиальных вопросах. Естественно, он был окружен недоброжелателями, как в Академии (И. Шумахер, Г. Миллер и другие «немцы»), так и в поэтической сфере (В. К. Тредиаковский, А. П. Сумаро­ков, И. П. Елагин). Сражаясь практически в одиночку, 30 января 1761 года Ломоносов вызывающе писал своему оппоненту Г. Н. Теплову: «Что ж до меня надлежит, то я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет;

 

¹ Ломоносов: краткий энциклопедический словарь / ред.-сост. Э. П. Карпеев. СПб., 1999.

¹          Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 16 т. М., 1949. Т. 11. С. 32.

²          Ломоносов М. Избранная проза. М., 1986. С. 429.

280

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.!. ПЕТРОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

281

 

стоял на них смолоду, на старость не покину»¹. Стало быть, патриотиче­ский альтруизм соседствовал в характере Ломоносова с интолерантно-стью и озабоченностью судьбами отечественной науки и культуры. Со­гласно формуле интеллектуальности перед нами — интеллектуал-квазигуманист. Пожалуй, не без элементов деспотичности.

Для становления российской неокультуры большое значение имела проблема формирования национального литературного языка, порожден­ная многоязычием петровских учителей, наложившимся на традиционное российское двуязычие: церковнославянский богослужебный язык и раз­говорный русский язык. Лингвистическую ситуацию послепетровского периода В. М. Живов описывает следующим образом: «В разных соци­альных группах имеют хождение разные наборы текстов... В силу этого у разных социальных групп оказывается разный языковой опыт. Старо­обрядец продолжает читать Пролог и писать на гибридном церковносла­вянском, попавший в милость архимандрит имитировать красноречие Прокоповича, подьячий наслаждаться Бовой и сочинять повести типа "Гистории королевича Архилабона", а Сумароков или Херасков перели­стывать французские или немецкие журналы. И при этом каждый прези­рает, а отчасти и ненавидит другого»².

Еще в 1730-е годы проблема упорядочения языка была поставлена в филологических программах адъюнкта В. Е. Ададурова и молодого В. К. Тредиаковского, а в середине столетия она звучала в полемике В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова относительно норм поэтического языка. Разрешению этой проблемы были посвящены усилия учрежденной в 1783 году Российской академии во главе с Е. Р. Даш­ковой, споры о «старом и новом слоге» карамзинистов и шишковистов в XIX веке. Культура речи, владение литературным языком — одно из отличительных, хотя и внешне-этикетных качеств интеллектно разви­того человека. Это качество, несомненно, связано с книжностью, по­этому внимание к проблеме литературного языка, обнаруживавшееся в XVIII веке, является симптомом неокультурных преобразований в ин­теллектом слое российского общества. Другим симптомом может служить появление профессиональной библиотечной интеллигенции.

Из петровского поколения можно назвать профессиональным библио­ течным интеллигентом сына «пороховых дел мастера» Андрея Ивано­ вича Богданова (1690-е гг. — 1766 г.), который в течение 36 лет (1730-1766) фактически возглавлял русский отдел Библиотеки Академии наук и про-

' Ломоносов М. Указ. соч. С. 136.

² Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996. С. 67-68.

славился составлением «Камерного каталога», отразившего русский фонд. О высоком творческом потенциале «библиотекарского помощника» сви­детельствуют его науковедческие и книговедческие труды, которые «позволяют говорить о А. И. Богданове как первом теоретике библиотеч­ного дела в России, полностью разделявшем и развивавшем взгляды М. В. Ломоносова на библиотечное дело»¹. Кстати, о понимании Ло­моносовым роли библиотеки в научной работе, его постоянных кон­тактах с Академической библиотекой и принципиальных конфликтах с И.-Д. Шумахером подробно говорится в книге В. П. Леонова и Летопи­си Библиотеки Российской академии наук².

Заканчивая разговор о ломоносовском периоде, нельзя не отметить, что крупнейшим событием в истории дворянской интеллигенции стал подписанный 18 февраля 1762 года взбалмошным голштинцем Петром III Манифест о вольности дворянства. Согласно этому манифесту дворян­ство освобождалось от возложенной на него Петром I обязательной го­сударственной службы, от телесных наказаний, получило право «беспре­пятственно ездить в чужые края» и «вступать в службы прочих европей­ских нам союзных держав». Главное следствие этого манифеста состояло в том, что благородное сословие получило досуг — необходимое условие свободной самореализации. В. О. Ключевский подметил очень точно: «Это дворянское безделье, политическое и хозяйственное, было чрезвычайно важным моментом в истории нашего образованного об­щества, следовательно, в истории нашей культуры... Дворянство стало стараться заполнить свой досуг, занять скучающую лень плодами чужых умственных и нравственных усилий, цветами заимствованной культу­ры»³. Я позволю себе выразиться определеннее. Манифест о вольности дворянства — это социально-политическая предпосылка золотого века дворянской культуры во второй половине XVIII — первой половине XIX века. Не случайно мудрая и просвещенная императрица Екатери­на II, взойдя на престол в 1762 году, подтвердила этот законодательный акт своего незадачливого супруга.

' Ванеев А. Н. Развитие библиотековедческой мысли в России (XI — начало XX в) М,

2003.  С. 31.

²   Леонов В. П. Указ. соч. С. 191-222; Летопись Библиотеки Российской академии
наук / науч. рук. В. П. Леонов; отв. ред. Н. В. Колпакова; отв. сост. Г. В. Головко. СПб,

2004.  Т. 1. 1714-1900.

³   Ключевский В. О. Сочинения. Т. 5. С. 148-149.

Глава 3. ПОКОЛЕНИЯ ДВОРЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

283

 

3.2. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Екатерининскому поколению принадлежит вторая половина XVIII ве­ка, которую можно назвать эпохой дворянского просвещения. Просвещение представляет собой необходимый гуманитарный аспект модернизации. Модернизация без просвещения утрачивает привлекательность, а просве­щение без модернизации становится бесцельным. Петр I был преимуще­ственно озабочен модернизацией в военной, экономической и политической областях, хотя и просвещению поневоле уделял некоторое внимание. Екатерина II, претендуя на титул «просвещенного монарха», умышленно акцентировала гуманитарные проблемы, не забывая и о материальной модернизации (при ней произошло техническое перевооружение армии и были введены в обращение ассигнации вместо звонкой монеты).