РПЦ — интеллектуальная кормилица русского самодержавия 2 страница

¹ Достоевский Ф. М. Два лагеря теоретиков // Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: в 30 т. Л., 1980. Т. 20. С. 12.

214                                                                  Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

чего «все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван, а кто Василий»¹. Только в памятниках XVI-XVII веков встреча­ются более контрастные, но зато и более противоречивые словесные портреты, позволяющие судить об интеллектно-этических качествах светских и церковных владык. Старомосковский идеал «благочестно царствующего на земле владыки» нарисовал Максим Грек в своем по­слании Ивану Грозному: «кротость и долготерпение, попечение о подчи­ненных, щедрое расположение к своим боярам, преимущественно же — правда и милость»². Этот идеал, как ни странно, фактически соответству­ет нашей формуле палеокультурной интеллигентности. Верноподданные мечтали о воплощении кроткого смиренномудрия и правдолюбия в лице своих великих князей. Насколько реальные владыки были далеки от идеала? Ограничимся пятью фигурами старомосковских царей: Иван III, Василий III, Иван IV, Федор Иоаннович, Борис Годунов и затронем неко­торых представителей их окружения.

Централизованное московское государство, утвердившееся на Руси после свержения татарского ига, представляло собой военный лагерь, от­ражающий атаки Литвы, Польши, Швеции, Ливонского ордена, Казанско­го ханства, Крымских татар. Для успешной защиты военного лагеря важно единоначалие, которое обеспечивали «государи всея Руси». Интеллекту­альная кормилица РПЦ, выполняя прикладные функции ПФ-4, ПФ-6, ПФ-7, преданно им служила, внедряя в сознание подданных убеждение, что власть санкционирована Богом, что послушание царю земному угодно царю небесному. Другим средством укрепления этого убеждения бьша «государева гроза», беспощадно карающая виновных. Н. М. Карамзин счел нужным заметить: «Народ еще коснеет в невежестве, в грубости; но пра­вительство уже действует по законам ума просвещенного. Устрояются лучшие воинства, призываются искусства, нужнейшие для успехов ратных и гражданских... Издыхающая Греция отказывает нам остатки своего древнего величия; Италия дает первые плоды рождающихся в ней художеств. Москва украшается великолепными зданиями. Вот содержание блестя­щей истории Иоанна III, который имел редкое счастье властвовать сорок три года и был достоин оного, властвуя для величия и славы россиян»³.

¹  Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. С. 7.

²  Максим Грек. Послание к благоверному царю и великому князю всея России Иоанну
Васильевичу // Быть России в благоденствии и славе / сост. В. И. Десятерик, В. В. Дементьев,
В. В. Федоров. М., 2002. С. 15.

' Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 690.

 

215

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Можно ли разделить восторг первого историографа государства Рос­сийского?

Иван III (1440-1505) — один из самых крупных и многозначитель­ных персонажей отечественной истории. Бесспорен его вклад в превра­щение Московского княжества в Российскую державу: присоединение Ростовского княжества (1474), покорение Великого Новгорода (1478), конец татарского ига(1480), присоединение Твери (1485) и Вятки (1489), установление вассальной зависимости Казанского ханства, победонос­ная война с Литвой и возвращение Чернигова с другими русскими го­родами (1503), не говоря о более мелких территориальных приобрете­ниях. Царь и самодержец российский начинает принимать участие в общеевропейской жизни. Женитьба на византийской принцессе Софье Палеолог имела значение передачи культурного наследия Палеологов русскому великокняжескому дому. Первым знаком византийско-русской преемственности было принятие двуглавого орла, герба Восточной Римской империи, в качестве русского герба. Сохраняя собственное достоинство, московский самодержец гордо отказался от предложенной императором королевской короны, заявив: «мы постановление имеем от Бога, и как прежде его ни от кого не хотели, так не хотим и теперь». Иван Васильевич ценил знающих и умеющих иностранцев, хотя и от­носился к ним потребительски, как к собственным подданным. Когда строитель Кремля Аристотель Фиораванти стал проситься отпустить его на родину, царь приказал арестовать мастера и выпустил только для продолжения службы в Москве. Иноземные мастера лили пушки, искали медные и серебряные руды, чеканили московскую монету. Но ничего не делалось для просвещения и обучения русских людей. Наконец, нельзя не вспомнить о Судебнике Ивана III — своде законов, принятом в 1497 году, впервые регулирующем крепостное право и допускающем пытку в про­цессе следствия.

На фоне этих достижений кажется удивительным разнообразие оце­нок, даваемых нашими историками столь выдающемуся государствен­ному деятелю. Если Н. М. Карамзин (1816) ставит его на очень высокое место: «он стоит, как государь, на высшей степени величия», то С. М. Со­ловьев (1856) более сдержан: Иоанн не основоположник Московского государства, а счастливый продолжатель дела его предков; пользуясь полученными от них средствами и благоприятными обстоятельствами, он «доканчивает старое и вместе с тем необходимо начинает новое». Соловьев подчеркивает «отличительные черты деятельности Иоанна» — расчетливость, медлительность, осторожность, сильное отвращение от мер решительных, которыми было можно много выиграть, но и

216

Глава 2. ПАЛЕСЖУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

217

 

потерять, и при этом стойкость в доведении до конца начатого, хладно­кровие»'.

Признавая исторические заслуги «великого князя и государя Ивана Васильевича», историк-демократ Н. И. Костомаров (1874) весьма крити­чески описывает его личность: «Иван был человек крутого нрава, холод­ный, рассудительный, с черствым сердцем, властолюбивый, неуклонный в преследовании избранной цели, скрытный, чрезвычайно осторожный. Он не отличался ни отвагой, ни храбростью, но зато умел превосходно пользоваться обстоятельствами; он никогда не увлекался, зато поступал решительно, когда видел, что дело созрело до того, что успех несомненен. Забирание земель и возможно прочное присоединение их к Московскому государству было заветною целью его политической деятельности. Рядом с расширением государства Иван хотел дать этому государству строго самодержавный строй, подавить в нем древние признаки земской разде­льности и свободы, как политической, так и частной, поставить власть монарха единым самостоятельным двигателем всех сил государства и обратить всех подвластных в рабов своих, начиная от близких родствен­ников до последнего земледельца»².

Историк-эмигрант Е. Ф. Шмурло (1922) объяснял «противоположные, не всегда примиримые стороны его деятельности» тем, что Иван — раз­двоенный «представитель переходной эпохи», соединяющий в себе «черты положительные и отрицательные, новое, светлое и устаревшее, умирающее». «Отталкивающими чертами, усвоенными Иваном по на­следству», Шмурло считает «неразборчивость в средствах, жестокий эгоизм, низкий уровень нравственных требований, грубый произвол», а положительные качества, отмеченные Н. М. Карамзиным и С. М. Со­ловьевым, связывает с успешной государственной деятельностью (рас­четливость, медлительность, осторожность, стойкость в доведении до конца начатого, хладнокровие и т. п.)³. На мой взгляд, Е. Ф. Шмурло не прав. Иван III — вовсе не «раздвоенный» шизофреник, а психически цельная личность. «Отрицательные» и «положительные» качества Ивана вовсе не противоположны, аразноплановы. «Отрицательные» относят­ся к области этики и характеризуют царя как личность безнравствен­ную. «Положительные» суть волевые качества, которыми могут обла-

¹ Соловьев С. М. Сочинения: в 18 кн. М, 1993. Кн. 3. С. 8. Здесь же, ссылаясь на вене­
цианца Контарини, Соловьев рисует внешний вид Иоанна: «высокий, сухощавый, красивый
мужчина» и добавляет «из прозвища Горбатый должно заключать, что он при высоком
росте был сутуловат».

² Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 244.

' Шмурло Е. Ф. История России 862-1917 гг. М, 1997. С. 164.

дать как разбойники, так и правдолюбцы. Иван III не переходный тип от Ивана Калиты к Ивану Грозному, а центральная фигура в череде старомосковских повелителей, можно сказать, символ старомосковской власти.

Современный отечественный медиевист, автор капитального жизне­описания Ивана III Н. С. Борисов, «любя и восхищаясь» своим героем, приходит к выводу: «Люди, подобные Ивану Великому, всегда вызывают у потомков сложное чувство. Их оценка столь же противоречива, как противоречива и сама природа российской верховной власти, объединя­ющей, но и подавляющей. Во времена Ивана Великого Россия выходила из политического распада и нравственного унижения через диктатуру. По происхождению, воспитанию и в силу обстоятельств ему суждено было стать первым российским диктатором ("самодержцем"). Как правитель он был, несомненно, первоклассным мастером своего дела. И в этом отношении он заслуживает нашего восхищения. Что же касается нрав­ственного (или, скорее, безнравственного) аспекта его деятельности, то здесь мы вступаем в ту область, где каждый сам составляет свою кальку­ляцию»¹. Составляя свою «калькуляцию», я, в отличие от автора, не могу восхищаться «безнравственным первоклассным мастером». Но дело не в этом. В выразительном и колоритном социально-психологическом портрете «Государя всея Руси», нарисованном Н. С. Борисовым, мне не хватило еще одного штриха — интеллектуальности. Другими словами: можно ли именовать этого старомосковского «диктатора» — «интеллек­туалом старомосковской эпохи». Обратимся к формуле палеокультурной интеллектуальности.

В детские годы Ивану не пришлось изведать «учения книжного», его отец Василий Темный предпочел обучать своего наследника сложному княжескому ремеслу на практике. Постоянно сопровождая отца, юный княжич постигал вероломную гордыню и свирепую жестокость брато­убийственных междоусобиц. Ему было шесть лет, когда он стал поводы­рем Василия Темного, ослепленного его двоюродным братом и изгнан­ного из Москвы. Видел Иван и торжество слепого князя, победителем вернувшегося в столицу. В 12 лет взрослеющий княжич успешно возгла­вил карательную экспедицию против мятежников-устюжан и «землю ту всю плениша и в полон поведоша». В том же 1452 году Ивана женили на дочери тверского князя Бориса. С тех пор Иван постоянно участвовал во всех делах и походах своего отца, получая от родных и врагов уроки мстительности и великодушия, предательства и верности, недоверия

¹ Борисов Н. С. Иван III. М., 2000. С. 632-633.

218

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

219

 

и предусмотрительности, коварства и мужества, ума и глупости. Но книж­ной премудрости его не обучал никто. Поэтому, как заметил Н. И. Косто­маров, царь Иван «в области умственных потребностей ничем не стоял выше своей среды», а интеллектный уровень этой среды, как известно, оставлял желать лучшего.

В 1459 году он во главе московского войска отразил набег татар и «они же побегоша». В память о победе над заклятым врагом Руси, одержанной 19-летним княжичем, митрополит Иона поставил у алтаря Успенского собора Московского Кремля небольшой придельный храм. Так форми­ровалось этическое самоопределение будущего государя всея Руси. По словам Н. С. Борисова: «Он рано выработал в себе невосприимчивость к человеческим страданиям, холодное презрение к толпе. Среди своих под­чиненных он считал полезным иметь и отъявленных негодяев, которые могли оказаться полезными делу в определенных ситуациях»¹. Так или иначе, но отеческий замысел Василия Темного удался вполне: к 1462 году, когда несчастный полуинтеллектуал сошел в могилу в возрасте 47 лет, он сумел подготовить своего старшего сына Ивана к роли старомосков­ского самодержца.

Сорок три года Иван III успешно выполнял эту роль, неуклонно на­ращивая свое могущество. В придворном обиходе появляется громкий титул царя, целование монаршей руки, придворные чины, приказы и дьяки. Самое главное — осознание Иваном себя в качестве государя, наделенного Божественной властью карать и миловать всех людей. В кон­це своей жизни «Иван Васильевич выработался окончательно в восточно­го властелина: одно его явление наводило трепет. Женщины, — говорят современники, — падали в обморок от его гневного взгляда; придворные со страхом за свою жизнь должны были в часы досуга забавлять его, а когда он, сидя в креслах, предавался дремоте, они раболепно стояли вокруг него, не смея кашлянуть или сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить его»². Прикрытые привычной ритуальной воцерков-ленностью деспотичная гордыня, суетность и жестокосердие, свойствен­ные палеокультурной интеллектуальности, стали чертами его характера.

Можно было бы отнести Ивана III к палеокультурным интеллектуалам, но нельзя забывать, что «в области умственных потребностей он ничем не стоял выше своей среды». По этой причине «сила его власти перехо­дила в азиатский деспотизм, превращающий всех подчиненных в бояз­ливых и безгласных рабов. Его варварские казни развивали в народе

жестокость и грубость. Его безмерная алчность способствовала не обо­гащению, а обнищанию русского края... Ни малейшего шага не было сделано Иваном к введению просвещения в каком бы то ни было виде, и если в последних годах XV и в первой четверти XVI века замечается некоторого рода оживленная умственная и литературная деятельность в религиозной сфере, то это вызвано было не им. На народную нравствен­ность Иван своим примером мог оказать скорее зловредное, чем благо­детельное влияние»¹. Если было так, то справедливость требует квали­фицировать «государя всея Руси» в качестве палеокулътурного полуин­ теллектуала.

Царствование Василия III (1479-1533) историки обычно называют продолжением царствования его отца. Действительно, он послушно шел по родительской колее, доканчивал то, на чем остановился его батюшка, и продолжал начатые им дела. Василий III завершил объединение русских земель вокруг Москвы: он поработил последний вольный город Псков (1510), отвоевал у Литвы Смоленск (1514), лишил удельной самостоя­тельности Рязанское княжество (1521), вероломно расправился с послед­ним удельным князем северским Василием Шемячичем (1523). Само­властие и деспотизм шагнули далее в Московском государстве. «Если при Иване именовались все "государевыми холопами", и приближенные ра­болепно сдерживали дыхание в его присутствии, то современники Васи­лия, сравнивая сына и отца, находили, что отец все-таки советовался с боярами и позволял иногда высказывать мнение, несогласное с его соб­ственным, а сын не любил против себя "встречи", был жесток и немило­стив к людям... Никто не смел осуждать поступков государя; если что явно было дурное за ним — подданные обязаны были лгать, говорить не то, что было, и хвалить то, что в душе порицали... Жизнь и имущество всех подданных находились в безотчетном распоряжении государя. Ва­силий не стеснялся присваивать себе все, что ему нравилось»².

Помыкая холопствующими митрополитами и прочим духовенством, Василий III пренебрегал христианской этикой. Так, он насильно заточил в монастырь жену свою Соломонию для того, чтобы жениться в 1526 году на молодой и привлекательной Елене Глинской, будущей матери наслед­ника Ивана Васильевича. Некоторые историки склонны идеализировать великого князя, сообщая о нем: «Человек эпохи Возрождения, Васи­лий III сочетал в себе горячий интерес к знанию с макиавеллизмом често­любивого правителя. Показная набожность прекрасно уживалась в нем

 

¹ Борисов Н. С. Иван III. С. 266.

¹ Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 292.

¹ Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 301-302.

² Там же. С. 331-332.

220

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

221

 

с готовностью пожертвовать церковными традициями во имя государ­ственных интересов, которые он отождествлял с особой великого князя всея Руси»¹. Макиавеллизм и отождествление собственной персоны с государством действительно были присущи Василию, а вот «горячего интереса к знанию» и государственной озабоченности я обнаружить не смог. Напомню, что единственный находившийся в то время в Москве подлинный интеллигент-гуманист эпохи Ренессанса Максим Грек ока­зался в заточении не без участия всемогущего князя. Внешняя (по сути циничная) воцерковленность, необузданная гордыня и азиатский деспо­тизм, не сдобренные ни государственным разумом, ни книжным просве­щением, показывают, что в лице «государя» Василия перед нами палео- культурный полуинтеллектуал, а никак не «человек эпохи Возрожде­ния».

Царствование Ивана IV (1530-1584) можно разделить на две совсем непохожие одна на другую эпохи: светлую (1547-1560) и мрачную (1564-1584). Между ними — краткий переходный период (1560-1564). Первоначально молодой царь — образец доброго, мудрого и мужествен­ного царя: «Он же убо имый разум благообычен, и бысть зело благоумен, еще же и во бранех на супротивныя искусен, велик бе в мужестве, и умеа на рати копием потрясати, воиничен бо бе и ратник непобедим, храбросерд же и хитр конник, и прегордые враги покори. Бысть же и во словесной премудрости ритор, естествословен, и смышлением быстроумен...» Но после смерти любимой жены Анастасии он становится совершенно дру­гим человеком: «Превратися многомудренныи его ум на нрав яр, и нача сокрушати от сродства своего многих, еще же и крамолу междоусобную возлюби, ради крамолств сына своего большаго царевича Ивана, мудрым смыслом и благодатию сияюща, аки недозрелый грозд от ветви жития отторгну...»² Для Карамзина Иоанн IV — «герой добродетели в юности» и «неистовый кровопийца в летах мужества и старости»³.

Глубокое психологическое исследование сложного характера царя Ивана Грозного предпринял В. О. Ключевский в своем «Курсе русской

' Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982. С. 106.

² Цит по: Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. С. 15.

³ Князь С. И. Шаховской в своей «Летописной книге» так описал царя Ивана: «был
некрасив, глаза у него были серые, нос длинный и крючком; ростом был высок и сухощав,
плечи имел высокие, грудь широкую, мышцы крепкие. Человек удивительного ума, изу­
чивший хорошо книжную науку, красноречивый, в сражениях смел и за отечество свое мог
постоять. К подданным своим, от Бога ему данным, был очень жесток и в пролитии крови
и убийстве решителен и неумолим» (Хрестоматия по древнерусской литературе / сост.
М. Е. Федорова, Т. А. Сумникова. М., 1994. С. 161).

истории»¹. Проницательный историк отмечает: «от природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум. Но обстоятельства, среди которых про­текало детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие. Как все люди, выросшие среди чужих, без отцов­ского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить, оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозритель­ность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям... Безобразные сцены боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечатлениями. Они преврати­ли его робость в нервную пугливость. Всего сильнее работал в нем ин­стинкт самосохранения. Все усилия его бойкого ума были обращены на разработку этого грубого чувства».

Результатом этой «разработки» стала нравственная неуравновешен­ность. Он был восприимчивее к дурным, чем к добрым впечатлениям. В каждом встречном он прежде всего видел врага. Но иногда в нем про­сыпалась привязчивость. Так, в светлые свои годы он любил первую жену Анастасию нежной, недомостроевской любовью, был до поры до времени безотчетно привязан к своим интеллектуальным советникам Сильвестру и Алексею Адашеву. Противоестественное соединение при­вязчивости и недоверчивости выразительно сказалось в царском поучении детям «как людей любить и жаловать и как их беречься».

Ивана учили грамоте так, как было принято на Руси, заставляя меха­нически заучивать часослов и Псалтирь. Здесь он встречал строки о царе и царстве, о помазаннике Божием, о нечестивых советниках и тому по­добном, которые отвечали на мучившие его вопросы. Книги сделались любимыми его спутниками, он перечитал все священные и светские манускрипты, которые были в его окружении. Современники восхищались его начитанностью и называли его «словесной мудрости ритором». Иван IV был, как известно, не только прилежным книгочеем, но и одним из лучших старомосковских писателей. Его письма А. Курбскому вошли в учебники по русской литературе в качестве примера публицистики XVI века. Таким образом, Ивану Грозному принадлежит титул книжника, которым не обладал ни один из русских царей.

В книге И. Я. Стеллецкого² отстаивается гипотеза, что Софья (Зоя) Палеолог привезла в Россию библиотеку византийских императоров, которую вывез ее брат Андрей из захваченной турками империи. Это

' Кпючевский В. О. Сочинения. Т. 2: Курс русской истории. Ч. 2. С. 176-187. ² Стеллецкий И. Я. Поиски библиотеки Ивана Грозного. М., 1999.

222

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕШИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

223

 

было драгоценное наследие византийской культуры, которое семья Па-леологов использовала во время пребывания в Риме, а затем решила укрыть его в Москве. Аристотель Фиораванти, строитель Кремля, якобы выстроил подземное хранилище, где и схоронили драгоценную «либе-рею». О существовании замурованной в подземельях Кремля библиоте­ке Палеологов мог рассказать книголюбу Ивану IV во время их встречи в монастырском узилище Максим Грек. И. Я. Стеллецкий предполагает, что Максим должен был знать об этом хранилище, потому что Васи­лий III выписал его именно для того, чтобы он переводил греческие кни­ги из византийской библиотеки. Свою собственную обширную библио­теку Иван Грозный, по мысли многих кладоискателей, скрыл в XVI веке где-то в катакомбах Кремля, возможно, вместе с собранием Софьи Па-леолог. Мы обратили внимание на легенду о старомосковских библиоте­ках, поскольку она свидетельствует, что в те времена книги ценились как царские сокровища.

Усердное чтение и ранние политические раздумья заронили в сознание молодого Ивана тревожную и гордую мысль о том, что именно он — Божий избранник, государь Московский и всея Руси. Поэтому первым помыслом его при выходе из-под боярской опеки было принять титул царя и венчаться на царство торжественным церковным обрядом. Воз­можно, что идею венчания подсказал царственному отроку митрополит Макарий (1481/82-1563), возглавлявший Московскую митрополию в 1542—1563 годах. По своим политическим убеждениям Макарий отно­сился к иосифлянам, но, в отличие от игумена Иосифа и его последова­телей по этическому самоопределению, являлся священнослужителем-интеллигентом, а не интеллектуалом.

Макарий был известен среди современников своим умом и образо­ванностью: «знал великоразумно всея премудрости и разума глубоких философских учений и богословских книг». Максим Грек об одном из его произведений отозвался, что оно «исполнено премудрости, разума духовного и чистой любви». Будучи с 1526 года архиепископом новго­родским, Макарий быстро завоевал любовь свой паствы мягкосердечием, миролюбием, умением «печаловаться» за опальных новгородцев перед великим князем московским. Слава о премудром пастыре «многие ради его добродетели» распространилась по всей Московии. Не удивительно, что в 1543 году он был возведен в сан митрополита Московского. Заняв митрополичий престол, Макарий предпочитал смиренномудро не ввязы­ваться в боярские склоки, но всячески служил интересам малолетнего Ивана. Именно он 16 января 1547 года венчал молодого самодержца титулом «боговенчанного царя».

В истории русской культуры с именем митрополита Макария связаны два достижения: реализация проекта собрать «все книги чтомыя, которые в русской земле обретаются»; во-вторых, канонизация всех известных святых русской земли. В течение 20 лет трудолюбивый книжник Макарий сумел составить, «не щадя серебра и всяких почестей» 12 огромных фолиантов, известных под названием Великие Четьи-Минеи. Содержание каждого фолианта разбито по дням месяца, предоставляя тексты для ежедневного чтения. Четьи-Минеи включают все книги Нового Завета, значительную часть Ветхого, слова и беседы отцов церкви, многочислен­ные жития святых, древнерусские сборники, такие как «Пчела», «Изма-рагд», «Златая цепь» и другие, патерики, назидательные повести, посла­ния русских князей и духовных лиц и др. Несмотря на то что были опу­щены апокрифы, летописи и хронографы, юридические писания, описания путешествий, их можно считать первым приближением к ре­ пертуару древнерусской книжности. Нельзя не вспомнить о том, что по благословению владыки Макария начал свои труды первопечатник диакон Иван Федоров.

Благодаря трудам по выявлению и канонизации русских святых их пантеон значительно расширился. Если до XVI века всенародным чест­вованием в Русской церкви пользовались всего семь святых: Борис и Глеб, Феодосии Печерский, митрополит Петр, митрополит Алексий, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, то в результате деятельности Макария к лику святых были причислены великая княгиня Ольга, Владимир Святой, Антоний Печерский, Александр Невский, Стефан Пермский — в общей сложности 30 деятелей церкви и государства¹. Эти акции Мос­ковского митрополита имели большое значение для консолидации удель­ных княжеств в централизованное государство (прикладная функция Русской церкви ПФ-6). Здесь Макарий и Иван Грозный действовали рука об руку, в одном духе, в одном направлении — укрепления самодержав­ной власти.

Начало творческого «светлого периода» в жизни Ивана IV знамено­вало образование вокруг него «избранной рады» — тесного кружка не­родовитых советников, в число которых вошли окольничий А. Адашев, протопоп Сильвестр, митрополит Макарий. В 1550 году, сознавая себя государем всех объединенных русских земель и княжений, царь явил демократическую новацию: он созвал общеземский собор из выборных

¹ Сам святитель Макарий был канонизирован РПЦ в 1988 году. Развернутое жизнеопи­сание святителя Макария и его письменное наследие содержатся в книге: Архимандрит Макарий (Веретенников). Жизнь и труды святителя Макария, митрополита Московского и Всея Руси. М., 2002.

224

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

225

 

представителей городов и изложил перед ним свои государственные намерения. На другой год Макарий собрал большой церковный собор, известный под названием Стоглавого. Задача собора заключалась в упо­рядочении организации РПЦ и в обеспечении повсеместного единообра­зия богослужения. Принятое собором уложение состояло из ста глав, более половины которых представляли собой ответы на заданные царем вопросы и соответствующие рекомендации.

К примеру, собор подчинил книжное дело двойной опеке — церковной и светской цензуре, что было зафиксировано в главах «об училищах книж­ных», «об исправлении книжном», «о книжных писцах», «о злых ересях». По инициативе Ивана IV была принята 41 -я глава, гласившая: «Царю свою царскую грозу учинити и святителям всем по всем градам запретите с великим духовным запрещениям, чтобы православные христиане бого­мерзких книг еретических у себя не держали и не чли, а которые держали у себя такие еретические отреченные книги и чли их, и иных прельщали, и те бы о том каялися отцам своим духовным, и впредь бы у себя таких еретических отреченных книг не держали и не чли, а которые учнут у себя впредь такие книги держати и чести, или учнут иных прелыцати и учити, и им быти от благочестивого царя в великой опале и в наказании, а от святителей по священным правилам, быти в отлучении и проклятии»¹. Однако это постановление осталось «гласом вопиющего», ибо не было механизма его реализации, то есть цензурного ведомства. Создать же такое ведомство при господстве рукописной книги практически невозможно.

Макарий скончался 31 декабря 1563 года, оставив о себе память как о смиренномудром и кротком пастыре. Он сумел многие годы благопо­лучно сотрудничать с непредсказуемым монархом, поддерживая его творческие порывы, но порой смело отстаивая церковные интересы (так, он решительно выступил против планов секуляризации церковного зем­левладения). Присущие Макарию терпимость, тактичность, чувство меры обезоруживали его недоброжелателей, его высокая книжная куль­тура и начитанность внушали искреннее уважение окружающим. По мнению историка церкви А. В. Карташева, он представлял собой своеоб­разного реформатора-консерватора, то есть был, по его собственному убеждению, только «реставратором» старых порядков русской нацио­нально-церковной жизни, будто бы украшавших ее прежде и лишь в не­давнее время «поисшатавшихся»². Формула палеокультурной интелли-