РПЦ — интеллектуальная кормилица русского самодержавия 1 страница

Был он видом весьма противен, Сердцем подл, но не в этом суть. Исторически прогрессивен Оказался им избранный путь.

И. Коржавин

В старомосковскую эпоху из прикладных функций Русской право­славной церкви наиболее значимой и исторически весомой оказалась

¹ Ключевский В. О. Сочинения: в 9 т. М., 1987. Т. 2: Курс русской истории. Ч. 2. С. 47.

ПФ-7 Политическая функция. РПЦ вскормила самодержавие с его идео­логией единоличного владения землей Русской¹, сыграв тем самым важ­нейшую роль в строительстве централизованного государства. Собирание русских земель, как известно, представляло собой многовековой (XIV-XVI вв.) процесс присоединения удельных княжеств и вольных городов к территории Московского княжества. Различаются три этапа этого про­цесса, каждый из которых связан с именами выдающихся церковных иерархов.

I этап — первая половина XIV века: начало возвышения Москвы, обеспеченное коварством и бережливостью Ивана I Калиты (7-1340) и его благоразумных детей Симеона Гордого (1316-1353) и Ивана II Красного (1326-1359). Московские князья, Иван Калита прежде всего, дальновид­но привечали русских митрополитов, выбравших в 1299 году своей ре­зиденцией Владимир. А соперники Калиты, владимирские и тверские князья, негостеприимно отнеслись к церковным иерархам и жестоко поплатились за это. Митрополит Петр (время служения 1308-1326 гг.), имевший подворье в Москве, вмешиваясь в княжеские междоусобицы, неизменно был на стороне москвичей. Под конец дней своих Петр сделал Москве драгоценный подарок: он завещал похоронить свой прах не во Владимире, что соответствовало бы его церковному чину, а в Москве, которая не была резиденцией митрополита. Иван Калита спешно возвел каменную Успенскую церковь, в стене которой и был погребен Петр. Его преемник грек Феогност (1326-1353) официально провозгласил Москву своей резиденцией и продолжил политику возвышения Москвы. Он до­бился от константинопольского патриарха канонизации своего предшест­венника Петра (1339), что создало Москве ореол православной святости и чудотворства. Феогност скончался в Москве, завершив свою заботу о Московском княжестве выдвижением на пост своего преемника москви­ча инока Алексия, одного из наиболее прославленных деятелей РПЦ.

II этап — вторая половина XIV и первая половина XV века — время деятельности внука Калиты Димитрия Ивановича Донского (1350-1389), его сына Василия I Димитриевича (1371-1425) и внука Василия II Тем­ного (1415-1462). Особенность этого столетнего этапа — стремительное возвышение Москвы как крупнейшего и сильнейшего княжества, носи­теля идеи общерусского единства, родившейся на поле Куликовом (1380), и центра православной духовности.

Митрополит Алексий (время служения 1353-1378 гг.) в течение 25 лет был активной политической фигурой. Он был сыном родовитого боярина,

¹ Название «Россия» возникло в конце XV века и до петровского времени употреблялось наряду с топонимами «Русь», «Русская земля», «Московия», «Московское царство» и т. п.

204

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

205

 

крестником Ивана Калиты и получил отличное образование: «еще дети­щем буда, — говорит его "Житие", — изучися всей грамоте и в уности сый всем книгам извыче». В юношеском возрасте он постригся и удивлял всех строгостью своих иноческих подвигов. Митрополит Феогност за­приметил способного юношу, приблизил его к себе и стал готовить в качестве преемника. После смерти владыки Алексию пришлось поехать в Константинополь, где в течение года он проходил испытания при пат­риаршем дворе. В конце концов он получил посвящение в митрополита Киевского и всея Руси и с почетом вернулся в Москву. Алексий поддер­живал тесные связи с московским княжеским домом. Он был опекуном князя Ивана Ивановича во время его недолгого правления (1353-1358) и сохранил опекунство над малолетним его сыном Димитрием. Митро­полит использовал завоеванный им авторитет в Орде для того, чтобы добиться в 1363 году великокняжеского ярлыка для 13-летнего Димитрия. Большое внимание митрополит Алексий уделял церковному строитель­ству, он украшал родной город каменными храмами, основал три мона­стыря. Но он не страдал кроткой толерантностью. Его властное пастор­ское вмешательство, вплоть до отлучения от церкви и придания анафеме, обезоруживало врагов Москвы. Летописи признают, что Алексий не всегда был этически безупречен: в 1367 году он вместе с князем Димит­рием заманил в Москву тверского князя Михаила и пытался вероломно лишить его свободы, но этому помешали слухи о приближении послов из Орды. Алексий вовлекал в политические акции даже Сергия Радонеж­ского. По приказу владыки старец закрыл все храмы в Нижнем Новгоро­де, чтобы утихомирить удельных князей. Г. П. Федотов замечает: «Нет сомнения, что в своих политических шагах преподобный Сергий руко­водился волей митрополита Алексия, совмещавшего сан святителя с властью правителя государства»¹. Учитывая использование силы для достижения политических целей, есть основания для того, чтобы отнести преподобного Алексия к священнослужителям-интеллектуалам.

После кончины митрополита Алексия вокруг Московской митрополии развернулась международная интрига, где в роли режиссеров выступали то амбициозные московские князья, то властолюбивые константинополь­ские патриархи. Каждая сторона выдвигала на авансцену собственные интеллектуальные фигуры. Любимцем великого князя Димитрия Ивано­вича был поп Митяй. Летописцы живописали его следующим образом: «Статный мужчина высокого роста, с красивым лицом, большой окла­дистой бородой и изящными манерами. Громкий приятный голос вместе

¹ Федотов Г. П. Святые Древней Руси. С. 177.

с отчетливостью произношения делал его артистом при богослужении, а специальный дар красноречия в связи с исключительно громадной начитанностью и феноменальной памятью — изумительным оратором. Широкие энциклопедические познания в книгах самого разнообразного содержания давали ему возможность и в светском обществе быть очаро­вательным собеседником. Природный ум стяжал ему авторитет дельца, мудрого советчика во всевозможного рода делах»¹. Не удивительно, что князь Димитрий определил Митяя своим духовником и хранителем пе­чати, а затем склонил владыку Алексия написать завещательную грамоту на передачу митрополии княжескому фавориту. Несмотря на то что Ми­тяй не имел иноческого чина и от него «веяло духом антимонашества» (чем объясняется оппозиция ему со стороны Сергия Радонежского и других нестяжателей), Алексий согласился с его кандидатурой. Возмож­но, РПЦ имела бы в лице Митяя энергичного и просвещенного митро­полита-интеллектуала, но последний неожиданно скончался по дороге в Константинополь.

Пренебрежем последующими актами этой увлекательной московско-константинопольской интриги и обратимся к ее финалу: в конечном счете престол митрополита «всея Руси» занял византийский ставленник и московский патриот Киприан (время служения 1390-1406 гг.). Неког­да болгарский инок, получивший образование на Афоне, потом — дове­ренное лицо патриарха, представитель последнего в качестве митропо­лита Киевского Киприан (Кипианос), выдержав тяжелую многолетнюю борьбу с конкурентами, приехал в Москву с этическим самоопределени­ем византийского интеллектуала². Он проявил себя искушенным полити­ком и дипломатом, способствовавшим укреплению культурных и эконо­мических связей Византии и Московии, церковным писателем и рефор­матором литургической практики, зачинателем сводной московской летописи. Своей выдающейся разносторонней деятельностью в духе воз­величения Москвы и расширения ареала Русской церкви, он вошел в пантеон ее прославленных и канонизированных святителей.

Политику Киприана продолжил митрополит Фотий (1408-1431), присланный из Константинополя. Фотий сыграл решающую роль в ди­настическом споре, разгоревшемся после смерти Василия I. Только бла­годаря помощи митрополита Василию II удалось закрепиться на ве­ликокняжеском столе. Правда, дорогой ценой: он был ослеплен своим соперником и двоюродным братом Димитрием Шемякой и получил

¹   Карташев А. В. Указ. соч. С. 323.

²   Оболенский Д. Указ. соч. С. 527-545.

206

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

207

 

прозвище «Темный». Свой долг РПЦ Василий Темный отдал в 1441 году, когда решительно воспрепятствовал присоединению Русской церкви к унии православной и католической церквей.

В итоге второго этапа собирания русских земель территория Москов­ского княжества увеличилась в 30 раз. Если Иван Калита владел пятью городами — Москвой, Коломной, Можайском, Звенигородом, Серпуховом и общая площадь его владений составляла 28 тысяч км², то у Василия Темного было 840 тысяч км² с большими и богатыми городами Нижний Новгород, Кострома, Дмитров. РПЦ способствовала консолидации при­обретенных земель вокруг столичной Москвы.

III этап — вторая половина XV — XVI век — время формирования русского самодержавия и завершение собирания русских земель под эгидой Москвы. Это время деятельности Ивана III (1440-1505; великий князь с 1462 г.): присоединение Ростовского княжества (1474), Новгород­ской земли (1478), Твери (1485), Вятки (1489) и свержение татарской зависимости (стояние на Угре в 1480 г.); Василия III (1479-1533, великий князь всея Руси с 1505 г.): присоединение Пскова (1510), Смоленского княжества (1514), Рязанского княжества (1517); Ивана IV (1530-1584, в 1547 г. венчан на царство): присоединил Казанское (1552) и Астраханское (1556) ханства, начал (ок. 1581г.) завоевание Сибирского ханства, в Ливон­ской войне (1558-1583) за Прибалтику потерпел поражение. Хотя зна­чительная часть исконно русских земель еще находилась в составе Вели­кого княжества Литовского и Польши (в том числе Галицко-Волынское княжество, Белоруссия с городами Полоцк, Орша, Минск, Украина с Киевом и Приднепровьем), историческая задача создания самостоя­тельного централизованного русского государства была решена.

РПЦ, пользуясь исключительным авторитетом и доверием русского народа, могла бы превратить Русь в теократическое государство, то есть последовать примеру римского папства, провозгласившего, что духовная власть выше светской. Но русские митрополиты, следуя византийскому канону, никогда не претендовали на суверенное управление государством. Предел их амбиций состоял в достижении автокефалии (независимости) от константинопольского патриархата. Решающий шаг к этому был сделан в середине XV века, когда Василий II изгнал митрополита-униата Иси­дора, подписавшего Флорентийскую унию об объединении христианских церквей под эгидой Папы Римского. РПЦ поддержала решительного князя, а не «латинствующего» предстоятеля, и таким образом автокефалия была достигнута. Освободившись от власти чужеземного патриарха, Русская церковь тут же безоговорочно признала верховенство своей светской власти и продолжила добросовестное служение ей. Можно

сказать, что РПЦ, вскормив самодержавие, добровольно сделалась его вассалом.

В декабре 1448 года собор русских епископов поставил на кафедру митрополита Московского епископа Иону, ставленника московского князя. Иона исполнял обязанности митрополита в 1448-1461 годах. Он всегда был верным сторонником Василия Темного в его династических спорах, смирял мятежных новгородцев и вятичей, защищал интересы Москвы в Орде, требовавшей дани, был постоянным советником в госу­дарственных делах, в сношениях с другими странами. Во время его правления в 1453 году Константинополь был взят турками, и это послу­жило дополнительным доводом в пользу автокефалии. Теперь не могло быть и речи о назначении предстоятелей РПЦ из константинопольской патриархии (хотя патриархи отказались от унии и вернулись к канони­ческому православию). После кончины Ионы согласно его завещанию был избран митрополитом Ростовский архиепископ Феодосии (1461-1464). Феодосии был первым митрополитом, которого князь московский утвер­дил в сане (инвестировал) единолично, подобно византийским импера­торам, инвестировавшим патриархов. Поскольку светская власть возво­дила на престол церковных владык, она по статусу своему оказалась выше их. Автокефальная церковь, как и ее предшественница, послушно продолжила интеллектуальное «кормление» великих князей, взяв на себя идеологическое обоснование русского самодержавия.

Основоположником идеологии православного самодержавия являет­ся преподобный Иосиф Волоцкий (1439/40-1515), игумен Иосифо-Волоцкого монастыря, инициатор церковно-политического движения, названного иосифлянством. Жестокая и непримиримая борьба интеллек­туалов-иосифлян с интеллигентами-нестяжателями обусловила идейное и духовное своеобразие старомосковской эпохи. О нестяжателях, Ниле Сорском, олицетворяющем старомосковскую интеллигентность, и визан­тийском интеллигенте-гуманисте Максиме Греке уже говорилось. Теперь обратимся к личности Иосифа Волоцкого — воплощению старомосков­ ской интеллектуальности.

Иосиф (в миру — Иван Санин) происходил из богомольной семьи волоколамских дворян. В семь лет выучив Псалтирь, а в восемь научив­шись читать «все божественные книги», мальчик стал чтецом и певцом в церкви. К иноческому служению Иосиф приобщился в Боровском мо­настыре, известном своим строгим режимом. Игумен монастыря так высоко оценил «крепкий и непоколебимый ум» инока Иосифа, что избрал его своим преемником. Но молодой игумен недолго пробыл в Боровске. Его увлекла идея основания идеального монастыря на родине, в лесах

208

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

209

 

под Волоколамском. Идею поддержал местный удельный князь Борис, родной брат Ивана III и его бояре. Через семь лет был воздвигнут вели­колепный каменный храм, расписанный «хитрыми живописцами», знаменитым Дионисием и его учениками. Храм обошелся в тысячу рублей — сумма громадная по тем временам, в пять раз превышающая стоимость обычной каменной церкви. Монастырь Иосифа сразу сделал­ся аристократической обителью: среди его пострижеников преобладали боярские сыновья, он имел обширные земельные владения, получал богатые вклады. Однако устав монастыря был достаточно суров, и игумен сам подавал пример в «аскетическом делании». При этом Иосиф обладал вкусом к церковному благолепию, который сочетался в нем с практиче­ским умом, с большим талантом хозяина и строителя. Он не только принимает пожертвования, но умеет и заставить их прибывать в богатую монастырскую казну.

Зачем ему это богатство, от которого убегали в пустынные скиты нищие нестлжатели? Иосиф оправдывает свое «стяжательство» тем, что «надобно церковные вещи строити, святые иконы и святые сосуды и книги, и ризы, и братство кормити... и нищим и странным и мимоходящим давати и кормити». Однако Г. П. Федотов склонен усомниться, что дви­жущим мотивом деятельности волоколамского игумена было альтруис­тическое «сострадание к бедняку», а не эгоистическая забота о собственной душе. «Не из сострадания, — пишет он, — а из христианского долга проистекает общественное служение Иосифа»¹. Действительно, разумный интеллектуал не склонен поддаваться эмоциям сочувствия и сострадания. Но нельзя не прислушаться к С. С. Аверинцеву, который предупреждает: «Все отнюдь не просто: мы должны быть очень осторожны, чтобы не увидеть вместо реального Иосифа Волоцкого карикатуру на него, к чему наше, что называется "интеллигентское" сознание естественным образом склонно. Тот же самый преподобный Иосиф, чьей жестокости мы готовы ужаснуться, в лихолетье был заботливым кормильцем сотен голодающих, попечителем детей, брошенных родителями... Будь он "нестяжателем" в духе преподобных Нила Сорского или Максима Грека, а не крутым хозяином, ему не на что было бы осуществлять столь широкую благотво­рительность»².

При исключительных дарованиях, учености и воле преподобный Иосиф не мог ограничиться внутримонастырскими заботами. Он обладал

¹ Федотов Г. П. Святые Древней Руси. С. 216.

² Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности. Статья вторая: Закон и ми­
лость. С. 233.

политическим мышлением, которое подсказало ему, что только в само­державии может заключаться богоответственная власть, способная обес­печить покой и порядок на Руси. Он писал: «Царь естеством подобен всем человекам, властью же подобен высшему Богу». Следуя доводам своего жестокосердного разума, волоцкий игумен лично убеждал сдержанного Ивана III, что царям подобает еретиков в заточение посылать и лютым казням предавать. Нельзя верить их покаянию: пожизненное отлучение от церкви и заточение в темницу — вот участь раскаявшегося грешника. Милосердные заволжские старцы, ученики Нила Сорского, протестовали против языческой суровости, но московские самодержцы прислушивались к голосу Иосифа и повелевали «языки резати, иных огню предати». Не­умолимую нетерпимость проявлял Иосиф и к своим церковным оппонен­там, прежде всего к смиренным и кротким нестяжателям. Против нестя­жательства ополчились не только иосифляне, но и большинство свя­щеннослужителей, опасавшихся потерять церковное имущество. Нестяжательство было осуждено на церковных соборах, его лидеры бы­ли репрессированы. В 1450-е годы заволжские нестяжатели подверглись настоящему разгрому за снисходительное отношение к еретикам, часто искавшим спасения в заволжских лесах. Они давали у себя убежище гонимым вольнодумцам, движимые, конечно, не сочувствием к их уче­ниям, а нежеланием участвовать в пролитии крови. Заволжье было объ­явлено «гнездом ереси» и многие нестяжатели были осуждены на зато­чение, их скиты разрушены, остальные старцы разбрелись по глухим местам Русского Севера.

Так было разгромлено целое духовное направление, отличающееся палеокультурной интеллигентностью и гуманностью. Восторжествовало иосифлянство, практичное и беспощадное, духовное орудие самодержа­вия и воплощение палеокультурной интеллектуальности. Победа идео­логии и этики иосифлян наложила свой отпечаток на всю последующую историю России. Палеокультурные интеллектуалы оказались сильнее палеокультурных интеллигентов. Могло ли быть иначе? Что было бы, если русские люди прислушались бы к голосу кротких нестяжателей? Над этим вопросом задумался в середине XX века историк церкви А. В. Кар-ташев и пришел к следующему «историософскому выводу»: «Если не диктовать древней русской истории современных нам оценок и программ, а признать органически неизбежным генеральный ход ее по безошибоч­ ному инстинкту биологического самоутверждения (а не буддийского самоотрицания), то надо нам, историкам церкви, пересмотреть банальное, пресное, гуманистическое оправдание идеологии и поведения «заволж-цев» и признать творческую заслугу величественного опыта питания

210

Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

211

 

и сублимации московско-имперского идеала, как созидательной формы и оболочки высочайшей в христианской (а потому и всемирной) истории путеводной звезды — Третьего и Последнего Рима» (курсив мой. — А. С.)^]. Проще говоря, исторически прогрессивным признается московско-имперский идеал Третьего Рима, разработанный интеллектуалами-иосиф­лянами, а не анахоретско-гуманистическая идеология интеллигентов-нестяжателей.

Не могу полностью согласиться с этим выводом. Разработка концеп­ции Третьего Рима, первой русской национальной идеи — бесспорная «творческая заслуга» государственников-иосифлян. Однако утрата сми­ренной кротости и бескорыстия человеколюбивых нестяжателей обусло­вила нравственную деградацию общества и эскалацию неограниченного произвола самодержавия. Нарастание этих негативных тенденций стало одной из причин Смуты, покаравшей деморализованную Московию в начале XVII века. Иосифляне, обожествлявшие царскую власть, ставили ее выше человеческих законов, развращая безнаказанностью и развра­щаясь сами. При этом Иосиф Волоцкий чтился выше всех других «новых» чудотворцев и в московской иерархии святости занял место непосред­ственно за преподобными Сергием Радонежским и Кириллом Бело­зерским.

Крайности, как известно, сходятся. Поэтому не удивительно, что в стане иосифлян деспотизм соседствовал с конформизмом. Воплоще­нием беспринципной политики угодливости и услужливости стала дея­тельность ученика Иосифа митрополита Даниила, занимавшего престол в 1521-1539 годах. Раболепной преданностью великому князю и безого­ворочной защитой его интересов, которая не останавливалась перед на­рушением церковных канонов, вероломством и клятвопреступлением, он сумел стать доверенным исполнителем княжеской воли, даже крестным отцом сыновей Василия III. Пользуясь поддержкой светской власти, мстительный митрополит жестоко расправился с ненавистными ему нестяжателями. Именно Даниил выступил обвинителем на церковных соборах, осудивших смиренномудрого Максима Грека.

Интеллектуальные питомцы Иосифо-Волоцкого монастыря стали высшими иерархами РПЦ XVI столетия, идеологами русского самоде­ржавия. Если их идейные противники нестяжатели утверждали, что всякое земное царство лежит в грехе, а путь во «внесветное» Царство Божие состоит в уходе от мира в иноческое уединение, то иосифляне видели спасение в установлении православного государства, которое

¹ КарташевА. В. Указ. соч. С. 414-415.

сольет себя с церковью. Живя в таком государстве, повинуясь его власти, исполняя его законы, христианин тем самым исполняет предписания религии, живет праведной жизнью и спасается. Если нестяжатели требо­вали разделения светской и церковной власти, то иосифляне выступали за их слияние, за использование государственной мощи в интересах РПЦ. Иосифлянские идеологи были первыми правоведами-государственника­ ми на Руси.

После падения Константинополя идея особой исторической миссии РПЦ, можно сказать, носилась в воздухе. Ее принесли с собой греческие эмигранты, бежавшие под защиту московских государей. Впервые эта идея прозвучала в «Повести о белом клобуке», где говорится, что белый клобук¹ — символ чистоты православия, после пребывания в Риме и Константинополе попал на Русь, ибо там «благодать Святого Духа воссия». Аналогичные мотивы звучат в «Послании о Мономаховом венце», по­явившемся около 1523 года. Хрестоматийную формулировку сложивших­ся в русском обществе представлений о новых правах и обязанностях русского государства и его самодержавных правителей дал старец псков­ского Елизарова монастыря Филофей в своих посланиях к дьяку Мисю-рю Мунехину и русским самодержцам — сначала Василию III, а затем Ивану IV Первое датируется 1523-1524 годами, а последующие — 1530— 1540-ми². Филофей сокрушается, что в настоящее время «вся христиан­ская царства потопишася от неверных; токмо единого государя нашего царство едино благодатию Христовой стоит». Отсюда Филофей, обра­щаясь к московским самодержцам, делает вывод: «Един ты во всей поднебесной христианам царь, защитник веры и церкви Христовой. Вся христианския царства снидошася в твое едино: яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти; уже твое христианское царство инем не останется».

Послание Филофея Ивану IV не пропало даром. Деспотичный государь использовал идею «Москва — Третий Рим» для оправдания своих ре­прессий, заменив сакральный смысл этой формулы смыслом политиче­ским. Государственники-иосифляне, опираясь на поддержку светской власти, добились автокефалии РПЦ, но добытая ими духовная гегемония была использована неоднозначно. С одной стороны, старомосковская эпоха — «золотой век» иконописи, своеобразного русского зодчества, активного монастырского строительства, стремительного расширения

¹ Клобук — монашеский головной убор цилиндрической формы, покрытый ниспада­
ющей на плечи тонкой тканью. Монашеский клобук черного цвета.

² Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции
(XV-XVI вв.). М, 1998.

21 2                                                                  Глава 2. ПАЛЕОКУЛЬТУРНЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

2.2. СТАРОМОСКОВСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ

213

 

государственных пределов, которое сопровождалось цивилизаторским воздействием на язычников северных и восточных областей. О прогрес­сивных изменениях в мировоззрении интеллектуальной элиты свидетель­ствует художественная литература, где, по словам Д. С. Лихачева, наме­тился «отход от теологической точки зрения на человека»¹. С другой стороны, старательные ученики преподобного Иосифа проводили жест­кую консервативно-охранительную политику, ненамеренно, а может быть, и намеренно культивируя невежество и косность, подавляя образователь­но-просветительную функцию РПЦ (ПФ-2). В XV веке грамотность на Руси сохранилась лишь в среде немногочисленных монахов-книжников, а среди белого духовенства неграмотных священников, служивших «по памяти», было большинство. Бояре же позабыли «про всякую книжность и про всякие книги, давно переставшие считаться барским делом»².

Причем, по наблюдениям В. О. Ключевского, ментальность старомос­ковского грамотея отличалась не в лучшую сторону от ментальности книжника предыдущего поколения. Воодушевленный победами русского оружия и возомнив себя, жителя Москвы — Третьего Рима, единственным блюстителем православия, книжник XV века, недавний «новоук» благо­честия, утратил прежнее смирение и возгордился. Раньше высшей похвалой для образованного русского человека было сказать о нем, что он «муж книжен и философ», теперь тщеславный книжник поучал: «Братия, не высокоумствуйте! Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудры­ми философами не бывах; учуся книгам благодатного закона, как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов». Этот словоблуд, уверенный, что все можно понимать, ничего не зная, заявлял о себе: «Не учен диалектике, риторике и философии, но разум Христов в себе имею». В. О. Ключевский называет нарисованный социальный портрет «вторым типом русского интеллигента»³. Не могу согласиться с этим приговором. Описанный грамотей-невежда относится не к интеллигентам, а в лучшем случае — к полуинтеллектуалам Московского царства, которых во все времена было предостаточно. А драгоценный огонек старомосковской интеллигентности смиренномудрые нестяжатели унесли в заволжские леса, где он каким-то чудом теплился. Не напрасно Нил Сорский называл книги, «божественные писания» главными наставниками в жизни и не принимал неграмотных в основанный им скит «заволжских старцев».

¹  Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 2006. С. 24.

²  Голубинский Е. Е. История русской церкви: в 2 т. М., 1911. Т. 2. Вторая половина
тома. С. 128.

³  Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. С. 302-305.

Ради полноты всемирной панорамы вспомним, что в католической Европе XV-XVI века были временем Высокого Возрождения, Реформа­ции и Контрреформации, кипения религиозной и светской мысли. Там расширялась сеть университетов, распространялись идеи гуманистов, зарождалась опытная наука. Консервативные русские святители воспри­нимали подобные явления как свидетельства впадения Европы в ересь: «Еретическая церковь сегодня так, а наутро иначе творит, шатается всю­ду и всюду, то прибавит, то убавит догматов своих; истинная же церковь незыблемо стоит». Воинствующее московское православие ревниво оберегало свою паству от искушений «латинства», «папства», особенно высокоумного «жидовства» и, проводя политику изоляционизма, бес­препятственно руководило целомудренным сознанием обитателей Свя­той Руси. Английский авантюрист Я. Маржерет, живший в России в 1590-1606 годах, проницательно заметил: «невежество русского народа есть мать его благочестия».

Еще более проницательный Ф. М. Достоевский рассмотрел лживость построенного на невежестве благочестия. Напомню его слова: «Лжи и фальши в допетровской Руси — особенно в московский период — было довольно... Ложь в общественных отношениях, в которых преобладало притворство, наружное смирение, рабство и т. п. Ложь в религиозности, под которой, если и не таилось грубое безверие, то, по крайней мере, скрывались или апатия, или ханжество. Ложь в семейных отношениях, унижавшая женщину до животного, считавшая ее за вещь, а не за лич­ность... В допетровской московской Руси было чрезвычайно много азиатского, восточной лени, притворства, лжи»¹. Смута стала «моментом истины», когда тайные грехи стали явными преступлениями.

2.2.3. Лики старомосковских царей

Едет царь на коне, в зипуне из парчи, А кругом с топорами идут палачи, — Его милость сбираются тешить, Там кого-то рубить или вешать.

А. К. Толстой

В древнерусской литературе и иконописи, как отмечал Д. С. Лихачев, господствовал «монументальный стиль в изображении человека», исклю­чающий индивидуально-психологические характеристики, вследствие