Живой кот – священное божество посещает Призрачный город. 4 страница

Пессимист зашипел, брызгая слюной. Его трясло.

– Теперь горелку разворачивать вверх, – пробормотал себе под нос Фабио, бросая рассеянный взгляд на темную фигурку. Все остальные стояли, разинув рты.

До корзины осталось всего несколько шагов, и вдруг существо взвилось в воздух. Таких удивительных прыжков Мэй ни разу в жизни не видела. Существо летело к шару, выставив лапу с острыми когтями. Оно целилось прямо в ногу жирафа.

– Понял! – Фабио ткнул куда‑то, и шар взмыл в небо.

Когти просвистели мимо, и существо рухнуло на землю. Встав на все четыре лапы, оно устремило вверх сверкающие глаза и взвыло от досады.

Друзья перегнулись через борт и растерянно смотрели вниз. Они улетали все выше и выше.

Наконец Фабио с интересом глянул на землю:

– Какая миленькая кошечка!

И все, кроме Пессимиста, с ним согласились.

 

Глава двенадцатая

Окаменелый перевал

 

Мэй и Пессимист упали и кубарем покатились по траве. Так они кувыркались до тех пор, пока не налетели на огромный валун. Мэй села, потирая голову, и попыталась определить, где они находятся. Кот заворчал и вылез из переноски. Сдутый воздушный шар лежал на каменистой земле, а корзина упала на бок.

Рядом, точно бесформенная медуза, валялся Тыквер. Беатрис помогла встать капитану и отряхнула платье.

– Не лучшая моя посадка, – признался Фабио, отряхивая с медалей пыль.

По правде говоря, после нескольких часов полета над пустошами Нагорья шар внезапно рухнул вниз и вывалил пассажиров на землю, точно кучку хлама.

Друзья пришли в себя и отчего‑то уставились туда, где сидела Мэй. Тыквер вскрикнул, Беа зажала рот ладонями. Не понимая, в чем дело, Мэй обернулась… и ахнула.

Они с котом налетели вовсе не на камень. По крайней мере, в привычном смысле этого слова. Перед ней возвышался гигантский череп. Огромный щербатый рот был разинут в ужасе. А за черепом открывалось совершенно жуткое зрелище.

Кот прыгнул на Мэй, вцепился в шортики и залез назад, в переноску.

С высоты казалось, что унылые равнины тянутся без конца, однако на земле все выглядело иначе. Звезды таяли в жутковатой, призрачной мгле. Впереди, насколько хватало глаз, лежала высохшая пустошь со странными курганами. Их окутывал мрак. Дальше поднимались в небо заснеженные горные пики. С вершин летел холодный ветер. Друзья зябко поежились.

Безжизненную равнину усеивали гигантские кости: словно великаны решили прилечь и отдохнуть, да так и не проснулись. Скелеты были целыми – редко где попадалась отвалившаяся ключица, позвонок или лопатка.

Тут и там виднелись огромные деревья. Одни стояли прямо, другие упали, но все они давно погибли.

Беатрис подлетела к ближайшему стволу, похлопала по нему ладошкой и отряхнула руки, стирая пыль.

– Застыло, – сказала она.

– Я тоже, – простонал Тыквер. – Пойдемте скорей отсюда.

Беа покачала головой:

– Ты меня не так понял. Я хотела сказать, оно превратилось в камень.

В книжках про путешествия Мэй читала о таких местах. Например, каменный лес обнаружили в пустыне Аризоны.

– А я думала, что в стране Навсегда ничто не стареет.

– Эти скелеты древнее древнего, – уверенно сказал Фабио, влетая и вылетая из разинутого рта. Ему даже не приходилось наклонять голову.

– Пожалуйста, не делай так! – Беатрис ухватила его за рукав и вытащила наружу. – Не нравится мне это место.

– Мяу, – мрачно заметил Пессимист.

Кот выпрыгнул из переноски, грациозно приземлился и встал рядом с хозяйкой, точно охранник. Он повернул мордочку к горам, будто неведомая угроза лежала прямо за ними.

– Куда пойдем? – спросила Беатрис, и все повернулись к Мэй.

Она потерла руки, согревая их. Посмотрела кругом:

– Вперед, я думаю.

Взгляд Мэй упал на камень, который отличался от остальных.

– Смотрите!

Все собрались перед валуном, и Беа вслух прочитала надпись:

 

«Здесь покоятся Снежные Великаны.

 

Тут стояли они.

Вера дала им жизнь.

Забвение стало их уделом.

И только их дыхание

Струится по склонам гор,

Ужасом преграждая путь любому.

 

Иными словами,

ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!

X. Кари Тредгуд,

секретарь Хозяйки Северной фермы»

 

Мэй удивленно провела рукой по имени в подписи: «X. Кари Тредгуд».

– Похоже, дыхание у них и правда вредное, – заметил Тыквер. – Может, лучше повернуть?

Девочка уже шагнула за камень. Она обернулась к остальным:

– Насильно я никого не тащу.

Мэй снова посмотрела на горы. Беатрис взяла ее под руку:

– Обожаю равнины со скелетами.

Мэй глянула на подружку. Фабио и Тыквер подлетели к ним поближе:

– Вы уверены?

Капитан одернул форму, воздел руку и метнулся вперед:

– Смелей!

Мэй повернулась к Тыкверу. Тот расправил плечи, подражая Фабио, и тоже воздел руку.

– Смелей! – воскликнул он и помчался за капитаном.

 

* * *

 

Друзья двинулись к вершинам Окаменелого перевала. Пессимист посмотрел им вслед и неуверенно оглянулся.

– Миоу, – тихо сказал он.

Это значило: «А вам не кажется, что возле Водопадов мы едва не погибли? И что кошка обязательно пустится в погоню?»

Тыквер обернулся:

– Пошли, киса! Не бойся. Это же просто косточки.

Пессимист взглянул на него так, словно хотел сказать: «Опомнись!», но призрак лишь расплылся в улыбке:

– Прелесть ты наша! Пойдем!

Кот со вздохом повел носом, принюхиваясь, шевельнул усами и снова посмотрел назад. Надеяться было не на кого. Но что он мог поделать?

Пессимист лизнул лапку, вдавил ее в песок и принялся старательно водить туда и сюда, что‑то рисуя. Кот сел и полюбовался на свое творение.

Надо признать, получилось не так уж плохо, учитывая, что у него не было ни карандаша, ни времени.

Некоторое время спустя Мэй присела завязать шнурок.

В этот миг небо озарила вспышка. Облака сложились в огромное лицо, скрытое в густой листве. Оно смотрело как раз туда, где сидела девочка.

Лицо видел только Пессимист. Кот взвыл. Но когда все остальные подняли головы, на небосводе ничего не было – только облака, облака над облаками.

Озираясь, друзья продолжили путь.

 

* * *

 

Вот уже много часов Мэй и ее спутники шагали через пустошь, которая легким уклоном шла вверх, подбираясь все ближе к подножию гор.

Тыквер и Пессимист спорили за право идти впереди. Хотя у призрака было преимущество – он летел, а не шел, – кот все равно умудрялся его обогнать. Он всякий раз убегал вперед, стоило Тыкверу с ним поравняться.

Они дошли до коленной чашечки великана, и Мэй наконец обернулась. Позади лежали долгие мили пройденного пути, останки великанов, каменные деревья. Но и впереди была длинная дорога.

– А может, здесь отдохнем?

Тыквер скрестил руки и неуверенно посмотрел на исполинский череп.

– Думаю, лучше места все равно не найти, – сказала Беатрис.

– Неплохое местечко, – согласился Фабио.

Он вытащил из кармана бинокль и оглядел пустоши. С тех пор как друзья отправились в путь, заметно похолодало. Мэй подышала на пальцы и крепче обняла бедного котика.

– А если Хозяйка согласится, ты просто… р‑раз и окажешься дома? – спросил Тыквер.

– Не знаю. – Но Мэй примерно так и думала. Надеялась. Ведь сил, чтобы снова проделать весь этот путь, у нее не было.

Они устроили привал, и Беатрис начала писать письмо. Она хотела послать его в передачу «По секрету тому свету». В ней исполняли мечты. Иногда ведущие помогали духам найти родных и близких.

– А моя мама говорила, когда что‑то теряешь, нужно просто успокоиться, – сказала Мэй. – И тогда оно само отыщется.

Беатрис обиженно посмотрела на нее:

– Ты не веришь, что мы с мамой встретимся.

Мэй вздрогнула. Сердце у нее застучало чаще.

– Нет, верю! Я просто… – Она считала, что Беатрис нужно чуточку расслабиться, и тогда…

Беа сунула письмо под мышку и, задрав носик, полетела прочь. Мэй ошеломленно смотрела ей вслед. Что она такого сказала?

В ту ночь поспать им не удалось. Выл холодный северный ветер. Мэй и Пессимист – единственные, кто чувствовал холод, – теснее жались друг к дружке в спальном мешке и стучали зубами. Горы так ни капельки и не приблизились. По склонам посверкивали странные огни, будто светлячки. Даже Беатрис, которая легла спать подальше от Мэй, не знала, что это такое.

Когда Мэй наконец заснула, ей приснилось, что ледяной ветер с гор – это дыхание самой Хозяйки.

 

* * *

 

– Миоу.

Командирша Берсерко стояла перед отрядом гоблинов и зомби. Они встретились всего несколько минут назад – на кладбище к северу от Мертвого моря.

В левой лапе командирша держала фломастер, а правой указывала на картинку, которую только что нарисовала на складной доске.

 

 

Командирша набрала полную лапу кошачьей мяты, понюхала ее и оглядела толпу.

– Миоу?

Сборище гоблинов и зомби недоуменно глазело на нее. Ни один из них не умел говорить по‑кошачьи. Правда, утром, когда командирша их завербовала, никто не осмелился об этом сообщить. До сих пор они просто кивали, а Берсерко тем временем разворачивала перед ними карты, рисовала схемы и даже набросала портрет.

– Миоу? – спросила командирша.

Зомби смущенно переминались с ноги на ногу. Несколько гоблинов закивали. Ни те, ни другие не смотрели друг на друга. Командирша ничего об этом не знала, но зомби и гоблины были заклятыми врагами с 1912 года. (Именно тогда гоблины пришли к выводу, что у зомби страдают отсутствием вкуса и совсем не умеют одеваться.)

– Миу миоу? – Командирша Берсерко устремила взгляд на гоблина, который стоял в первом ряду, рассматривая свои ногти. Гоблин вздрогнул и в ужасе поднял глаза. Он понял, что ему задали какой‑то вопрос, и притворился, будто усиленно думает. Бедняга задрожал, вспотел и беспомощно оглядел товарищей.

– Уффф миоу? – отважился спросить он.

– Миоу? – задумалась командирша Берсерко с невозмутимым видом.

Ее глаза превратились в щелочки. И тут произошло нечто ужасное. Ее шерсть встала дыбом, тело затряслось, а зеленые глаза стали круглыми и сошлись на переносице. Командирша взлетела в воздух, точно воздушный шар, а ее мех превратился в сверкающие черные шипы. Она выпустила когти. Из ушей повалил дым. Но самое страшное происходило с ее хвостом.

– Миииииииииииииооооооооооу!

Хвост, будто лассо, обвился вокруг шеи гоблина и рванул беднягу вверх. Тот завизжал, дрыгая ногами в воздухе перед носом у остальных.

Визг прекратился. Командирша Берсерко уменьшилась до нормальных размеров, опустилась на землю и распрямила закрученный спиралью хвост. От гоблина не осталось и следа. И тут из последнего завитка хвоста что‑то выпало и звякнуло, ударившись о землю.

Это был сверкающий черный бриллиант.

Командирша подхватила его лапой и сунула куда‑то в ошейник. Духи тьмы в ужасе глазели на нее.

Командирша спокойно вернулась к доске и снова показала на изображение кота с большими ушами.

– Миоу, – сказала она, и хотя никто ее не понял, это значило: «Его оставьте мне».

 

* * *

 

Мэй проснулась из‑за того, что кто‑то нежно потрогал ее по щеке. На нее гордо смотрел Пессимист, одетый во что‑то серое и прозрачное. Это было кошачье пальтишко.

Рядом с котом сидел Фабио с крошечной серебряной иглой и мешочком для ниток.

– А теперь сиди спокойно, я все закончить. – Заметив, что Мэй смотрит на него, капитан фыркнул. – Думай, не мужское дело? – Он кивнул на горы, укрытые снежным одеялом. – Кот не для холодной погоды сделан. – И тихо добавил: – Беатрис меня учила.

Мэй улыбнулась. Уголки синих губ Фабио поползли вверх, кончики усов поднялись. Он стрельнул глазами на горы:

– Все равно я не спящий.

Мэй подумала, что его тоже тревожат огоньки, а потом в голову ей пришла другая мысль.

– Это место похоже на то, где вы погибли? – спросила она, выдернув из земли окаменевший побег и задумчиво вертя его в пальцах.

Фабио умер, когда высадился в Альпах. Там он и потерял всех своих солдат.

Капитан перестал шить, кивнул, и его лицо окаменело, словно коленная чашечка великана, у которой они устроились.

– Да… Но моя вина нет! – резко добавил он, и его нос покраснел.

– Конечно же, вы не виноваты. – Мэй продолжала вертеть росток.

– С добрым утром. – Из‑за коленной чашечки вышла Беатрис. – Пойдем. Я развела костер.

Мэй робко улыбнулась подруге и с облегчением увидела, что Беатрис ответила ей улыбкой. Они помирились.

Кот взглянул на горы и молнией скрылся за коленной чашечкой.

– Вот и я себя также чувствую, – шепнула Мэй.

 

* * *

 

На третий день пошел снежок. А к утру четвертого, когда друзья взобрались высоко по склону одной из самых неприступных гор, началась метель, да такая, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Мэй, Беатрис и Фабио держались друг за друга, чтобы не потеряться. Пессимист разрешил Тыкверу взять себя на руки, хоть и притворился, что ему это не по душе. Теперь он выглядывал из‑за пазухи призрака, который летел, весело напевая о «гробнице в Сарасоте, там, где милая живет».

– Вершина где‑то близко, – сказала Мэй, с трудом взбираясь на окаменевшую ногу. Девочка тряслась от холода.

– Что это? – Беатрис приставила ко лбу ладонь и прищурилась.

Впереди, за снежной пеленой, зиял черный проход. Вверху светился неоновый указатель: «К СЕВЕРНОЙ ФЕРМЕ».

Друзья переглянулись. Из тоннеля шел теплый свет.

– Что думаете? – спросила Беатрис.

– Идем! – решил Фабио. – Это явно короткий путь.

Мэй посмотрела на пещеру. Странно, что зловещий перевал оказывает им такой радушный прием. Но Мэй замерзала, а во взглядах друзей было столько надежды. Даже Пессимист выглянул из‑за пазухи Тыквера и с любопытством развернул уши в сторону тоннеля. Внутренний голос подсказывал, что нужно идти дальше, вверх по склону, но девочке не хотелось его слушать.

– Давайте посмотрим, – неуверенно сказала она, и путешественники заторопились к пещере.

Позади мигнули и погасли неоновые огоньки.

 

* * *

 

Зомби и гоблины остановились, дрожа. Вдалеке, над горизонтом, вздымались кривые, острые, неприветливые вершины гор. Даже у командирши Берсерко шерсть встала дыбом. Кошка прошлась вдоль границы, отделявшей Окаменелый перевал от Мерзкого нагорья, вынюхивая, где живая девочка и кот повернули в сторону гор.

Командирша убедилась, что путешественники начали путь именно отсюда. Острый нюх подсказывал ей, что след тянется до самой горной гряды. Берсерко усмехнулась, показав острые клыки.

Она махнула гоблинам лапой, и те рассыпались вдоль границы, прячась кто за чем. Зомби командирша отправила дальше, на восток, где они должны были спрятаться своим привычным способом. Все выходы на Мерзкое нагорье оказались перекрыты.

Правда, в таких мерах, возможно, и не было нужды. Смельчаки, которые уходили на Окаменелый перевал, никогда не возвращались.

Командирша устроилась поудобнее и стала ждать.

 

Глава тринадцатая

Окаменелые

 

В тишине тоннеля дыхание Мэй и Пессимиста клубилось облачками и улетало вперед, словно бы приглашало их за собой. Вокруг эхом звенели ручейки талой воды. С обеих сторон поднимались какие‑то глыбы.

Кругом было по‑прежнему холодно, но ветер больше не хлестал друзей ледяной плетью, и Мэй ослабила завязки савана. Ткань местами порвалась, и в дыру проглядывало живое тело.

– Ау? – окликнул Тыквер, с удовольствием слушая, как эхо повторяет голос. – Тыквер самый‑самый! – прокричал он и приложил длиннопалые руки кушам.

Сквозняк поднял клок волос на макушке у призрака. Эхо вернулось опять. И опять.

– Т‑с‑с‑с! – зашипели Мэй и Фабио.

Беатрис подплыла к одной из глыб и ахнула:

– Мэй! Посмотри!

Девочка подбежала к подруге.

Это была не просто глыба, а статуя гуля: из пасти торчали острые клыки, руки прикрывали глаза, словно он чего‑то испугался.

– Странно… – сказала Беатрис.

– Наверное, не стоило сюда входить, – засомневалась Мэй, но капитан уже летел вперед по тоннелю.

– Я нашел дорогу, – гордо объявил Фабио.

На попу светилась, указывая путь, голубая стрелка.

Пессимист выскользнул из‑под рубахи Тыквера, проскользнул у призрака между ног и спрятался за него.

Все нехотя пошли за капитаном. Из темноты показались новые статуи: гули, гоблины, даже несколько призраков и привидений. Один держал перед лицом голографическую камеру, словно пытался сделать снимок.

– Наверное, это голограф, про которого писали в книге, – шепнула Беатрис. – Тот самый, который пропал.

Мэй поежилась.

На лицах статуй застыл ужас. Чем дальше друзья шли, тем чаще им встречались изваяния, которые уже плотно прилегали друг к другу, образуя нечто вроде стены.

– По‑моему, лучше повернуть назад, – сказала Мэй, оборачиваясь к Беатрис и Тыкверу, но позади никого не было.

Сверху донесся звук – словно бы кто‑то выдохнул после глубокого вдоха. Пахнуло ледяным ветром.

– Тыквер? Беа? – позвала Мэй и огляделась. – Киса?

Девочка вздрогнула. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. В пещере, должно быть, похолодало градусов на десять. Мэй посмотрела вперед, туда, где скрылся Фабио.

Фффффшшшшшшшшшшшшшш.

Мэй обдало холодом, и она задрожала.

– Кто здесь? – пискнула девочка. Сердце гулко стучало в ушах. – Фабио? – позвала она. Никто не ответил.

Мэй прислушалась, но все было тихо. Девочка посмотрела вокруг, заглянула в тоннели, которые расходились в стороны, точно полые корни. Из правого коридора снова дохнуло холодом. Ветер пригладил ей волосы, разделив челку надвое. Мэй зябко запахнулась в саван и подошла к входу в тоннель. Нос тут же заледенел.

– Кто тут? – спросила девочка. Ей ответило только эхо.

Она помедлила на пороге, не зная, что делать. И тут Мэй увидела кого‑то: его скрывали тени, но все же девочка разглядела в глубине тоннеля щуплую, низенькую фигурку.

– Кто вы? – позвала она.

«Кто вы?» – откликнулось эхо.

Мэй на цыпочках прокралась вперед. Фигурка тоже сделала несколько шагов. У нее была походка ягуара – уверенная и грациозная.

– Кто вы? – снова пискнула Мэй.

Она остановилась. Фигура тоже. В ней было что‑то странное. И очень знакомое.

Темные волосы. Блестящие глаза. Задумчивый наклон головы.

Вытянув руку, девочка медленно подошла к своему отражению в ледяном зеркале. Перед ней стояла другая Мэй, не та, которую она знала. Эта Мэй была старше, наверное, года на два или на три.

Коленки у нее были не острые, а удлиненные, тонкие, как у газели. На лице темнела боевая раскраска. Плечи укрывал темный, сверкающий саван. За спиной висел колчан, полный серебряных стрел. Длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи.

– Ты – не я, – прошептала девочка.

Другая Мэй была ослепительна. Она сияла, словно звездочки на купальнике.

Мэй боязливо тронула зеркало пальцем. И сразу поняла, что допустила ошибку. Обжигающе‑ледяной холод пробежал сначала по ее пальцу, затем по ладони вверх, к локтю, проникая до самых костей. Пальцы онемели. Тело перестало слушаться. Мэй попробовала отдернуть руку, но не смогла. Она повернула голову, и шея заскрипела. Девочка хотела отступить, но в ужасе обнаружила, что ноги приросли к земле. Она опустила голову. Ступни выглядели так, словно… окаменели. Мэй превращалась в изваяние.

Она попробовала вскинуть голову. Шея затрещала и тоже стала камнем. Теперь Мэй только и могла, что смотреть на девочку в ледяном зеркале. Та вдруг улыбнулась и подмигнула ей.

 

* * *

 

Пессимист бродил по ледяному тоннелю, разыскивая хозяйку. Несмотря на пальтишко, он весь дрожал. Наконец кот замер и принюхался. Поблизости что‑то было не так. Он как раз начал думать, что именно могло случиться, когда неожиданно увидел впереди тень.

Редкая шерстка Пессимиста встала дыбом, хвост вытянулся.

Мэй сжимала в руках букет алых роз, бутоны осыпали ее волосы, и глаза девочки были закрыты. Она лежала под стеклянным колпаком, точно пирожное в витрине кондитерской.

– Миэй? – шепнул Пессимист. Он осторожно потрогал стекло лапкой там, где была ее щека. – Миэй?

Кот сразу вспомнил фильм, который они смотрели однажды в день рождения хозяйки. Мэй сидела перед телевизором и плакала, а Пессимист – тогда еще котенок – следил из‑за ее плеча за живыми картинками. На экране под стеклянным колпаком лежала прекрасная девушка с алой лентой в волосах. Вокруг стояли семь человечков. Пессимист не понимал, почему хозяйка плачет, но при виде ее слез стал печальнее обычного. С тех пор праздничные торты всегда портили ему настроение, и кот никогда не просил оставить для него крошки.

– Миэй? – спросил Пессимист и поскреб лапкой по стеклу. Девочка не двигалась. – Миэй?

Пессимист понюхал стекло и чихнул.

Он немножко обиделся. Это явно была какая‑то шутка. Жалкая попытка его обмануть. Мэй, которая лежала перед ним, пахла, как лед. А настоящая Мэй пахла арахисовым маслом и пончиками, сухими листьями и зеленой травой, серебряными блестками и душистым мылом.

Вжжжжжжжжжжж.

Пессимист обернулся и посмотрел в боковой тоннель. Поднял мордочку, раздумывая, что бы это могло быть.

Вжжжж. Жжжжж.

Хвост Пессимиста бешено хлестал из стороны в сторону. Кот размышлял. Звук напомнил ему о пчелах.

Любопытство составляло примерно сорок пять процентов души Пессимиста. Он, конечно, понимал, что ходить в тоннель не стоит, но все‑таки затрусил вперед – выяснить, что же там случилось.

 

Глава четырнадцатая

Статуи

 

Хлоп!

Звук в точности напоминал тот, который слышится, когда из ванны вынимаешь пробку. Мэй обязательно вздрогнула бы, если бы не окаменела. А сейчас она только могла водить глазами по сторонам. Это не помогло, ведь звук раздался прямо у нее над головой.

На девочку упал ослепительно‑белый свет. Однажды она уже видела такой. Сердце гулко заколотилось в каменной груди.

Что‑то затрещало, хрустнуло. Мэй оторвали от земли и потащили вверх, через круглую дыру в своде тоннеля. Миг спустя девочка снова оказалась на поверхности. Снег одеялом укрывал землю, но метель стихла.

Тот, кто нес ее, повернул, и сердце девочки тревожно забилось. Ее окружали белоснежные, похожие на кометы, духи. Она догадалась, что это жители Северной фермы – такие же, как тот, которого она видела в Вечном Здании. Духи разлетелись в стороны, и перед Мэй оказались светящиеся сани – прекрасные, алые, как лепесток розы, и украшенные бубенчиками.

Из саней торчали три статуи, как две капли воды похожие на Тыквера, Беатрис и Фабио.

Мэй опустили рядом с ними на красное бархатное сиденье. Мэй повела глазами из стороны в сторону. В санях не хватало кое‑кого.

«Пессимист», – хотела сказать она, но губы не шевельнулись.

Сани плавно заскользили вперед. Мэй изо всех сил пыталась открыть рот, позвать своего кота, попросить, чтобы духи остановились. Но у нее получилось только шевельнуть мизинчиком, да и тот сдвинулся всего на миллиметр. Беспомощная слеза побежала по каменной щеке. Сани поднялись на вершину самой высокой горы Окаменелого перевала. И тут девочке открылись просторы, лежавшие по другую сторону гор.

 

* * *

 

Впереди раскинулся огромный лес – такой густой, что деревья липли одно к другому, точно стебли влажной травы. Их кроны запорошил снег. Из тенистой чащи слышались крики, визг, рык. Звери! В окаменелые ноздри Мэй текли ароматы чащи. Если бы ее сердце не замерзло, оно забилось бы по‑другому, в унисон с дыханием лесов. Наполнилось бы воспоминаниями о доме.

На опушке, где начиналась широкая дорога, стоял знак: «ДИКО‑МОХНАТАЯ СЕВЕРНАЯ ФЕРМА». С горных склонов, озаренных светом звезд, сани влетели под сень густых крон.

Дорогу изрезали тени исполинских деревьев. Вокруг стволов обвивались ползучие стебли с огромными колючками и цепкие лианы. Ветки пестрели яркими цветами.

Деревья будто склонялись перед гостями, когда сани проезжали мимо. Краем глаза Мэй заметила в линиях коры лица. Они смотрели на нее.

И вдоль всего пути из уст в уста восхищенный шепот передавал одно имя: «Пташка Мэй».

Одно дерево возвышалось над остальными. Его ветки причудливо изогнулись, а листья, похожие на лодочки, блестели и непокорно торчали во все стороны. Ветви раскинулись над кронами, точно многопалые руки. В кроне белели огромные цветы. Это было то самое дерево, которое Мэй видела повсюду – на письме, еще дома, и в облаках над озером, и в небе Призрачного города. В глубине окаменевшего сердца Мэй знала – это дерево Хозяйки Северной фермы.

Друзей окружало множество звуков – карканье, шорох листвы, жужжание насекомых. Кругом ходили, перелетали с ветки на ветку огромные прозрачные птицы. Мэй знала их по картинкам – то были дронты, альбатросы и грифы. В чаще мелькали светящиеся скарабеи, гигантские венерины мухоловки и папоротники – такие огромные, что среди них, наверное, могли прятаться динозавры. Над головами путешественников кружила стая призрачных ворон и одинокая сова. «Ух, ух!» – восхищалась она, разглядывая гостей.

– Пташка Мэй, – шепотом повторяли деревья.

Сани проехали огромное дерево, свернули на дорожку поменьше и, не спеша, продолжили путь.

Через несколько минут впереди возник столбик дыма. Сани остановились перед вязким болотом с лужицами, в которых бурлили пузыри.

Друзей по очереди вытащили и погрузили в купели так, что снаружи оставались только головы и плечи.

Тепло проникло в грудь Мэй. Вскоре девочка обнаружила, что может пошевелить рукой. Тело становилось все мягче, словно она была замороженной индюшкой, которую положили оттаивать. Сердце тоже потеплело, но каждая его частичка болела, стоило вспомнить о Пессимисте.

Хлюп!

Их вытащили из воды, перенесли в небольшую избушку. Там друзей положили на четыре кровати, лицами вниз. Мэй почувствовала, как теплые руки массируют ей плечи, постукивают по спине, разминают пальцы на ногах. Тело стало мягким, как шоколадный пудинг, и девочка зевнула.

Где‑то поблизости Тыквер простонал:

– Только не помидорами! Нет! Только не помидорами!

Мэй собрала все силы, повернула голову и посмотрела на друзей.

Призрак бормотал во сне. Каменное лицо Фабио было повернуто в ее сторону, но капитан по‑прежнему таращился в никуда бессмысленными глазами. Крошечная слезка скатилась из уголка его глаз и нырнула за кончик усов. Беатрис подняла вялую руку и пригладила спутанные волосы.

– Фыкев, – прошептала Мэй. Губы стали как резиновые и не слушались. Мэй облизала их и попробовала еще раз: – Твыквер, пвоснись.

Тыквер испуганно раскрыл глаза.

– Ох, – облегченно пробормотал он и улыбнулся.

Призрак оглядел комнату. Увидев северных духов, он вытаращил глаза, но тут же окинул взглядом пол и помрачнел.

– А где Пессимист?

 

* * *

 

Примерно через час Мэй и ее спутники уже сидели на постелях. Духи Северной фермы оставили их одних, но в щелочку под дверью бил ослепительный свет. Хижину охраняли.

Тыквер в отчаянии распростерся на земляном полу. Огромные слезы катились по щекам призрака и замерзали ручейками.

– Я не могу жить без него, – прорыдал он и перекатился на бок, чтобы посмотреть, как слезы стекают на пол. – Я никогда не говорил ему, как сильно я… я… – Остальные слова потонули в судорожных всхлипах.

Друзья сидели в уголке, прижавшись друг к другу, чтобы согреть косточки, в которых еще прятался холод. Большой палец на ноге Фабио до сих пор не оттаял. Капитан с расстроенным видом тронул его и покачал.

– Что они будут с нами делать? – спросила Беатрис.

Мэй пожала плечами.

Друзья помолчали. Наконец Фабио произнес:

– Я сочинить стих про свой чувства. Кхм… Он называется «Ода окаменевшему пальчику».

 

В пальчик свой я был влюблен,

Превратился в камень он.

Что за пальчик, спросишь ты?

Самый миленький, с ноги!

Там, где был, его уж нет.

Плачет туфля, плачет кед.

Трам‑парам‑пам‑пам, и вот

Не плясать уж мне фокстрот,

Не играть теперь в футбол!

Я на пенсию ушел.

 

Сккрррииип.

Дверь избушки отворилась. Все вздрогнули. На пороге появился дух и поманил их к себе. Друзья вышли на тропинку.

Сияние духа разгоняло тени. Дух поворачивал то туда то сюда. Наконец впереди замаячила светлая полоска, и все вышли на заснеженный луг. В сотне шагов стояла еще одна избушка. Из трубы поднимался дым, с крыши клочьями свисала паутина.