А Филипп стоял за статуей, сердце его билось, руки сжались так, что ногти содрали кожу.
Комедия. Все было комедией, частью великой мести Азиэля.
«Это удивляет тебя, Филипп? Она все‑таки дьявол. Она умеет лгать и…»
Она лгала все время.
Она лгала все время.
Эти слова крутились в его мозгу, стучали по голове, и вызывали головную боль такой силы, что ему показалось, что он потеряет сознание.
Филипп вышагивал по улицам города и все время видел их перед собой, слышал их смех, их голоса.
…Глупый и наивный… тошнит от него… невыносимо… невыносимо… невыносимо…
Ощущение было таким, словно кнутом били по его душе.
– Эй, подкинь мяч!
Филипп посмотрел в сторону, откуда раздавался голос. Глаза жгло, и все было как в тумане.
Справа от него огненный пруд горел ярким пламенем, как костер в ночи. Под огненной поверхностью безвольно двигались контуры фигур. Неподалеку с небольшой лужайки четыре демоненка махали ему. Они играли в футбол, и мяч выкатился на дорогу, по которой он шел.
Филипп посмотрел на красный кожаный мяч. Он был обтрепанным и грязным, пинали его уже давно. Филипп подошел и поднял его. У него вскипела кровь. Казалась, она была одновременно и ледяной, и кипящей.
– Вам этот мяч нужен? – спросил он.
Дети кивнули и что‑то крикнули. Но громче детских криков был шепот Сатины, что вся эта доброта и вежливость чертовски невыносимы.
– Возьмите сами! – сказал он и бросил мяч в огненный пруд. Прикоснувшись к горящей поверхности, тот взорвался. Бах!
И в ту же секунду от боли взорвался череп Филиппа.
Но по какой‑то непонятной причине эти ощущения не были неприятными. Собственно говоря, и болеть‑то не очень болело.
Скорее, даже наоборот.
33
Рождение дьявола
– Какие у меня успехи? – спросил Филипп, когда он в черт знает какой раз вошел из Комнаты Испытаний в кабинет Люцифера.
Позади в темноте осталась длинная улица в квартале вилл. На этот раз пострадавшими были припаркованные автомобили. У одних было разбито переднее стекло, у других сломаны зеркала заднего вида или содран лак.
Из своего кресла за письменным столом за ним наблюдал Сатана, и Филипп увидел следы слез под черными глазами.
– Прекрасные! – произнес Люцифер дрожащим от радости голосом. – Фантастика!
Из своего черного одеяния он извлек носовой платок и вытер глаза.
– Мое старое сердце взволновано. Садись и отдыхай, друг мой. Ты это заслужил.
Люцифер указал на электрический стул.
– Лучше я постою, – сказал Филипп.
Наверное, он заснул в неудобном положении в минувшую ночь, потому что утром у него ужасно болела спина. Потом стало еще хуже. Ниже спины тоже было больно.
Всю первую половину ночи Люцифер давал ему задания, и Филипп справился со всеми. Собственно говоря, дела шли гораздо лучше, чем раньше. Неделю назад он даже мечтать не мог о том, чтобы сделать то, что легко прошло в эту ночь. Теперь… все было так просто. Так естественно.
Он нисколько не задумывался, когда надо было оторвать у мухи крылья и насадить ее на гвоздь. Он просто представил себе, что это Азиэль, и все пошло само собой. Правда, потом он чувствовал – но только короткое время – угрызения совести.
«Но ведь все это не в реальной действительности, – успокаивал Филипп сам себя. – Животные и все остальное».
Это была только иллюзия, созданная Люцифером, а если иллюзия, то кому нужны угрызения совести? Кроме этого, у него слишком болела спина и то, что ниже спины, чтобы думать о вине. И теперь, после того как он потратил часы на то, чтобы отрывать лапы у пауков, давить улиток и лягушек, бить стекла, рвать цветы и ломать деревья, угрызения совести в нем были полностью уничтожены, как и все эти животные и остальное.
Осталась только злоба. И еще легкое раздражение оттого что Люцифер тут распускает нюни. Дело, недостойное дьявола!
– Тебе удобнее стоять? – Люцифер нахмурился.
– У меня болит спина, – сказал Филипп, и к его изумлению Люцифер стал смеяться так, что у него слезы полились из глаз.
– Болит спина? О, дорогой мой мальчик! Как приятно это слышать! Эта ночь полна радостных событий!
– Что это значит? – спросил Филипп и почувствовал, как растет его раздражение. Не очень много ему нужно, чтобы разыгрались нервы.
– Какая вам радость от того, что у меня болит спина?
Люцифер хотел ответить, но внезапно сильно раскашлялся. Он согнулся на стуле, и, ударившись о край стола, сломал один рог, при этом раздался сухой треск.
Филипп стоял не шевелясь.
Люцифер кончил кашлять и начал рассматривать лежавший на столе сломанный рог.
– Мой рог, – прошептал он и дрожащими руками поднял обломок. Губы его дрожали. Еще никогда раньше Люцифер не выглядел таким больным. Мой рог сломался.
– Да, пожалуй, что и сломался, – сказал Филипп.
Люцифер встал и пошел медленными шажками из кабинета, призывая Люцифакса. Услышал ли кот – сомнительно. Голос Люцифера напоминал, скорее, сдавленное рыдание.
Филипп повернулся, чтобы уйти, и вдруг увидел себя в зеркале, стоявшем на каминной полке. Он остановился. Осторожно подошел к камину.
Да, все правильно, он не ошибся.
Шишки на лбу больше не были шишками.
Два маленьких черных рога, размером с крайнюю фалангу мизинца, торчали изо лба.
Он осторожно потрогал их. Они были гладкими и холодными, как мрамор.
– Я превращаюсь в дьявола, – пробормотал Филипп, но не понял, что эти слова произнес сам. Не понял, что начал улыбаться. Коварной злорадной улыбкой, от которой его глаза стали черными. – Я теперь…
Он остановился, в голову пришла одна мысль.
Филипп снял плащ, потом куртку и футболку и остался с голой спиной. Повернулся, чтобы разглядеть спину в зеркале. Улыбка стала еще шире, стали видны зубы.
Его лопатки увеличились. У него росли крылья.
34
На грани безумия
Проходя по Замку, Филипп наткнулся на Равину, которая шла ему навстречу с большим ящиком полусгнивших яблок. Она кряхтела и пыхтела, как будто несла его с другого конца города.
Филипп поспешно натянул капюшон на голову, чтобы она не увидела его рогов.
– О, Филипп, – простонала она. Ее седые волосы метались на ветру как паутина, капли пота прыгали по пышным щечкам. – Твой ужин на кухне. Я сделала немного…
– Я не голоден, – сказал он. Он хотел идти дальше, но Равина встала перед ним. Поставила на пол ящик и передником вытерла пот со лба.
– Вот что, хватит! Ты думаешь, может быть, что я старая повариха, кручусь в своей кухне и не знаю, что происходит вокруг. Но я не дура, Филипп! У меня глаза на месте. Без ужина вчера, не ел утром, без ужина сейчас. Что‑то случилось, и ты не уйдешь, пока не расскажешь мне, что именно.
– Ровным счетом ничего, – ответил Филипп и стал крутить шнурок капюшона.
– Редко я слышала ложь, которая была бы столь неубедительной. Перестань, а то весь плащ соберется у тебя на голове. – Она отодвинула его руки и обрезала шнурок ножницами, которые вытащила из кармана передника.
– Ничего не случилось, – снова сказал он, и его голос был таким резким, что она отступила на полшага назад. – Просто я не голоден.
– Может быть, поможешь мне носить яблоки, Филипп? – немного спустя сказала Равина и пнула ногой ящик. – Это к праздничному обеду. Внизу в подвале много ящиков, увесистых, как тяжелый год. У тебя снова появится аппетит, и…
– У меня нет времени, – сказал Филипп и обошел ее. – Носи яблоки сама. Это твоя работа.
Равина бросила на него изумленный взгляд, а он побежал по коридору, высовывая язык перед многочисленными бюстами, замершими с удивленным видом.
Ну почему Равина лезет не в свое дело? Ей ведь должно быть абсолютно безразлично, ест он или нет.
Он был преемником Люцифера. И ему не нужна нянька, которая будет рассказывать ему, что можно а что нельзя, когда есть, когда не есть. Он, черт побери, совсем…
(не ангел)
…не грудной ребенок.
Филипп быстро шел по извилистым коридорам и вскоре оказался во дворе Замка. Все у него внутри кипело, и даже жара во дворе казалась прохладной. Он почувствовал раскаяние от того, что так поступил с Равиной, но тут же придушил это чувство.
Филипп откинул капюшон; ветер принялся шевелить его волосы и ласкать новенькие рога. Было очень приятно; он постоял немного, послушал далекие шаги, звуки хлопающих кнутов. Потом повернул в сторону церкви.
По пути Филипп наткнулся на четырех вчерашних демонят, которые играли в футбол около огненного пруда. Сейчас они стояли на площадке с велосипедами и что‑то делали с замками на них.
– Смотрите, – шепотом сказал один из малышей, все четверо бросили косой взгляд на Филиппа. – Это тот, который испортил наш мяч.
– Он очень злой, – ответил другой, и трое других кивнули.
Филипп улыбнулся и пошел дальше.
Он уже почти миновал школу, когда кто‑то выкрикнул его имя, и довольная улыбка сразу исчезла с его губ.
Сатина. Черт побери! Почему только она вышла из школы именно сейчас?
Он сделал вид, что не расслышал, и пошел еще быстрее.
– Филипп, подожди!
Он фыркнул и снова натянул на голову капюшон.
Подождать ее? А зачем? Чтобы она выдала ему очередную порцию лжи? Чтобы считать его дураком и смеяться над ним, как только он уйдет?
«Забудь об этом, Сатина! Иди к чертям собачьим!»
Он завернул за угол и побежал. Голос Сатины стал едва различим:
– Филипп, подожди! Я… Что такое? Это вы налили клей в мой велосипедный замок?
Под капюшоном на губах Филиппа мелькнула улыбка, и он тихо поблагодарил четырех демонят.
Он побежал быстрее, чтобы быть уверенным, что Сатина не догонит его.
Дома, гроты, огонь и тени оставались позади. Казалось даже, что он летит. Филипп остановился только у кладбища.
Наверху холма стояла церковь, смотревшая пустыми глазницами на Равнину Самоубийц, где грешники в очередной раз выкапывали себе могилы. Некоторые из них уже закончили работу и теперь лежали, заживо погребенные под шестью футами земли. Если хорошо прислушаться, можно было расслышать их слабые крики.
Филипп посмотрел на церковь. За время пробежки он вспотел, но при виде полуразрушенного здания его охватил озноб. Неужели он осмелится войти туда один? Разве он не забыл, как испугался вчера? Как громко кричал Кнурре в своей темнице?
Нет, конечно! Но разве была другая возможность? Он был теперь один. Сатина осталась в прошлом. Осторожными шагами Филипп направился по узкой покрытой щебенкой дорожке к калитке из кованного железа. За решеткой стояла церковь, напоминавшая большое привидение.
Это ему показалось или на самом деле все сейчас было чернее, чем вчера?
Филипп ухватился за ручку, и ржавая калитка распахнулась.
Крик, холодный и четкий, как лед, прозвучал в тишине, и сердце Филиппа подпрыгнуло до горла. Он посмотрел на петли. Вчера они были безмолвны. Почему такой звук сейчас?
Ответ пришел ему в голову через мгновение. Они скрипели, потому что подвал сегодня не был пуст. Тюстер был дома.
Филипп чувствовал, как бьется в его голове кровь, когда медленно шел к церкви. Шаги по дорожке отдавались слабым эхо между стволами деревьев и церковной стеной, отчего ему стало казаться, что кто‑то идет за ним по пятам. Но это было влияние тюстера.
Темнота. Тени.
В вершинах деревьев гулял ветер, листья шелестели. Где‑то он услышал хлопанье и понял, из‑за чего это задолго до того, как обогнул церковь и еще раз остановился перед лестницей в подвал. Сломанная дверь вертелась на петлях и стучала по стене.
От этого звука волосы на его затылке поднялись и торчали как иголки у ежа.
Филипп глубоко вдохнул и спустился по лестнице.
– Эй!
Его сердце билось так громко, что он не смог ничего выговорить. Лишь постучал по двери. Три раза подряд.
Сначала ответом была тишина. Глубокая тяжелая тишина, как в черном лесу в середине ночи, когда все звери уже уснули и никто еще не проснулся.
Затем в темноте прозвучал голос, который был сама темнота:
– Кто…
Как эхо от шепота покойника.
…ты…
Как дыхание безумца.
…такой?
Голос выполз из тени, как змеи выползают из своего гнезда, обвил его, залез внутрь, наполнил паникой.
Долю минуты Филипп был готов убежать. Никогда раньше он так не боялся: он погрузился в ужас и только колоссальным усилием воли заставил себя остаться на месте.
– Меня… – начал он, и звук собственного голоса немного успокоил его. Он звучал более мужественно, чем он думал. – Меня зовут Филипп.
– Филипп, – повторил голос из облака медленно, как будто пробовал его имя на вкус. – Входи, Филипп. Но будь осторожен.
– Я лучше здесь постою, – сказал Филипп. – Если это, конечно…
– Входи, Филипп, – сказал голос. – Или уходи.
– А здесь…
– Или уходи, – сказала тьма.
Филипп закрыл глаза, собрал, мужество, которое в нем было. И вошел в подвал.
Холод окутал его тут же, как будто на его плечи легло одеяло изо льда, и все, что в нем было тело, мысли, душа, – до предела съежилось. Только теперь Филипп понял, что имела в виду Сатина, когда сказала, что здесь вчера было недостаточно холодно.
Изо рта у него, должно быть, шел пар, но из‑за темноты он этого видеть не мог. Он был заживо погребен, как грешники на кладбище.
И он уже начал чувствовать это. Под кожу это ощущение вползало, как клещ, въедалось в мозг, в мысли, наполняя его всего вспышками кошмара.
– Разговор с тюстером не должен длиться больше одной минуты, – сказал надсмотрщик за грешниками. – Дальше давление на разум становится слишком сильным. Можно буквально видеть, как на тебя наползает безумие.
Да, Филипп проверил это на себе.
Надо было торопиться.
– Я п‑пришел сп‑просить т‑тебя кое о чем, – сказал он.
Голос его дрожал, но Филипп был не виноват. Здесь было слишком холодно. А он испытывал страх.
– О т‑той ночи, к‑когда варгар был в з‑заточении в п‑подвале.
Пауза была долгой, единственным звуком в ночи было хлопанье сломанной двери, которая стучала в такт ударам его сердца. Тени еще плотнее охватили Филиппа.
– Эй, – крикнул он. – Ты еще здесь?
– Я ничего не мог сделать, – ответил тюстер. Звучание голоса был унылым, как шум мелкого ноябрьского дождя в минуту безветрия. – Я спал, когда он пришел. Меня разбудил его голос.
(Эй! Ты еще здесь?)
Вдруг в темноте прозвучало далекое эхо, и этот звук, как холодная рука, схватил Филиппа за сердце.
Он услышал голос Кнурре Ратника, который произнес эти слова тогда, войдя в подвал.
(Где ты? Почему тут так темно? Когда ты мне дашь то, что обещал? Почему ты не отвечаешь? Эй! Эй!)
Голос Кнурре исчез, как пламя свечки от дуновения ветра, и тюстер продолжил свою речь:
– Он понял, что‑то не так. Он хотел вернуться.
– И ч‑что т‑тогда? – спросил Филипп. Его голос дрожал сильнее. Он заметил, как вырос его страх. Тот отодвинул все разумные мысли, оставив место только для кровавых снов и ощущения, что за Филиппом через черный лес гонится кто‑то большой и рычащий.
– И что с‑случилось т‑тогда?
– Кто‑то толкнул его в спину. Кто‑то втолкнул его сюда. Дверь заперли. Он не мог выйти. Он начал кричать.
Филипп вытер холодный пот со лба. Рука двигалась толчками, как будто части ее замерзли. Он никак не мог сосредоточить мысли на чем‑то одном.
Что‑то перестало действовать. Словно по льду пошли трещины.
«Мой разум, – подумал Филипп. – Он разрушается».
– Ты в‑видел т‑того, кто с‑сделал это? – Филипп не мог управлять своим голосом, который извивался как змея. – Т‑ты в‑видел т‑того, кто т‑толкнул его?
Морозное дыхание пыхнуло прямо в лоб мальчика как будто сама тьма дунула на него.
– Нет. Только часть руки, которая запирала дверь.
Что‑то пощекотало Филиппу затылок, и он закричал. Он был перепутан, очень перепуган. Ноги дрожали они не держали его. Кровь капала из носа. Время кончилось, он знал это, он чувствовал это, нужно было уходить сейчас, прямо сейчас! – если он хотел сохранить разум.
И все‑таки он остался. Потому что в самых дальних мыслях, которые еще не совсем разлетелись на куски, была и такая: они совершили ошибку, поторопившись уйти.
– У тебя есть еще ч‑что‑то, п‑правда? – спросил он.
В долю секунды, которая по ощущению длилась несколько сот лет, ничего не происходило. Потом Филипп почувствовал холодный ветер, от которого пот на его лбу превратился в лед. На этот раз тень кивнула.
– Есть еще, – прозвучал голос привидения. – Ты можешь выдержать, Филипп? другие убежали прежде чем я успел рассказать.
– Я н‑ни за ч‑что н‑не убегу.
Он покачал головой. Голос совсем сдал, и он помахал рукой в знак того, что тюстер может продолжать.
– Я видел только руку, – сказал тюстер. – Правую.
Кровь больше не капала из носа Филиппа, она лилась струей. Но он не замечал этого.
– Рука заметная. – Тюстер говорил теперь тусклым шепотом. – Легко узнать.
– П‑по‑ч‑чему? – Филипп не понял, сказал ли он это вслух. Он не понял даже, что именно он сказал. Слова не имели никакого смысла. Они плескались в море безумия, а он уже почти утонул в нем.
– На руке три кольца на среднем пальце, – сказала тюстер. – А теперь уходи!
Раздался громкий треск, разум Филиппа рассыпался на части, и последним он запомнил, что бросился к двери, ведущей из подвала. Затем тьма поглотила его.
35
Следы в ночи
Придя в себя, он увидел, что лежит на твердой безжизненной земле по другую сторону железной калитки, свернувшись в клубочек, как грудной ребенок. Волосы мокрые и холодные, на верхней губе свернувшаяся кровь.
Очень медленно, пошатываясь, Филипп встал на ноги и посмотрел через ржавую калитку на руины церкви.
«Как я вышел?» – подумал он и прислушался к дуновению ветра, который что‑то шептал стенам.
«А разве тебе не все равно? – ответила, как ему показалось, церковь. – Главное, что ты успел уйти вовремя, до того как стало слишком поздно».
Он кивнул, прекрасно зная, что стало слишком поздно, что он не ушел вовремя, во всяком случае самостоятельно.
– Это ты вынес меня, – прошептал он. – Правда?
Но ветер прекратился. Тьма молчала.
* * *
Он был голоден, когда вернулся в Замок. Зверски голоден. Он не ел почти сутки, а те крохи еды, которые были у него в желудке, исчезли, когда его стошнило, пока он лежал без сознания.
Он надеялся, что Равины нет на кухне. Он не забыл их маленькой стычки и знал, что Равина тоже не забыла ее.
Но повариха, конечно же, была на месте, и Филипп подумал, не отказаться ли ему от ужина. Но желудок энергично запротестовал.
Равина подняла голову, когда он вошел. Она ничего не сказала, только сощурилась и отвернулась, как будто при виде его у нее стало плохо с глазами. Она продолжила мытье посуды, мыльная вода была ей по самые локти.
Филипп хотел что‑нибудь сказать, но не знал что. Он пошел в угол и сел за стол.
Его желудок громко проурчал, но Равина сделала вид, что не слышит. Ее хвост ходил туда‑сюда.
– Ничего не осталось поесть? – осторожно спросил Филипп. – Я…
Громкий стук прервал его. Равина, ничего не говоря швырнула дымящуюся тарелку на стол прямо перед ним так, что пролился соус.
– Спасибо, – сказал он, но Равина уже вернулась к мытью посуды.
Филипп откашлялся и тут же увидел, как хвост Равины задвигался еще быстрее. – А попить ничего не…
– Хлоп. – Кружка с водой хлопнулась на стол рядом с тарелкой.
– Равина, может быть, вы…
Но она уже развернулась и набросилась на раковину, как обезумевший бык.
Филипп почувствовал, что к нему возвращается гнев, это придало сил. Он ведь протянул ей руку, а она отвергла ее. Почему он должен извиняться, если она не желает его слушать? Очень может быть, что он ее обидел, но она начала первой!
– Хорошо! – сказал он и взял тарелку и кружку. – Пусть будет так!
Около раковины прозвучал громкий плеск, Равина бросила щетку в мыльную воду.
– А теперь я кое‑что скажу тебе, мой благородный друг, – сказала она голосом, дрожавшим от ярости. – За много лет, которые я провела здесь, в Замке, я еще никогда не сталкивалась…
Филипп с грохотом захлопнул кухонную дверь.
У себя в комнате он поставил тарелку и кружку на стол. И устало опустился рядом на стул. Только сейчас он понял, что не взял вилку и нож, но пойти за ними на кухню было невозможно. Придется есть руками.
Пока он ел, в памяти возникли события в подвале церкви. Странно. Они произошли менее часа назад, но ему уже казалось, что они случились давно или их не было совсем. Как будто приснились ему.
Он помнил, что очень боялся, но сейчас не знал, как боялся.
«На руке три кольца на среднем пальце».
Тюстеру раньше задавали вопросы. Но тот или те, кто его спрашивал, не услышали всего. Тюстер рассказал, что видел только правую руку виновника. Он или они подумали, что это конец, и убежали из церкви, чтобы не сойти с ума.
Но это не был конец. Рука была особая. Легко узнаваемая.
Филипп встал, подошел к окну и посмотрел на город.
Где‑то в нем была рука с тремя кольцами на среднем пальце. Если он найдет эту руку, он найдет виновника.
След не очень хороший, но это след. И единственным подозреваемым был, по сути дела, Азиэль.
Не так чтобы подозрение было обоснованным, скорее, это была мысль, которой стоило заняться.
Азиэль был бы злодеем, а Филипп героем его разоблачившим. И Сатина могла бы увидеть, какую глупость она сделала.
Теория Филиппа получала подтверждение в том разговоре Флукса и Балдриана, который он подслушал. Флукс тогда сказал, что у Азиэля за пазухой грандиозный план. А что может быть грандиознее, чем убийство Люцифера?
Азиэль мог обезуметь, чтобы сделать такую попытку, в этом Филипп нисколько не сомневался. Может быть, и так, но только – может быть.
Конечно же, Азиэль был тут ни при чем. Подозрение которое всерьез даже не было подозрением, умерло после того, что рассказал тюстер.
Филипп стоял на некотором отдалении, когда Сатина и Азиэль выходили из кинотеатра, но он видел, тем не менее, правую руку Азиэля довольно отчетливо. Дело в том, что именно этой правой рукой он обнимал Сатину. И на его правой руке не было ни одного кольца.
Это означало, что Азиэль был вне игры. Иначе все было бы уж слишком просто.
– Рука с тремя кольцами, – пробормотал Филипп. – Как мне тебя найти?
– А ты уверен, – прошептал тихий голос, – что ты вообще хочешь найти эту руку?
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Филипп и не понял, что произнес это вслух.
– Да, – ответил голос, который Филипп узнал только теперь. Это был его собственный голос. – Что я хочу этим сказать?
Филипп повернул голову и посмотрел в зеркало. Его рога стали заметно длиннее.
36
Визит предателя
Филипп протер глаза и зевнул. Он попытался стереть усталость глотком теплой воды. Сколько всего часов он читал? Шесть? Семь? Часы показались вечностью, а маленькие буквы прыгали перед глазами. У него стала появляться головная боль, добрая, старая головная боль в затылке.
Он проснулся рано, отдохнувший и посвежевший. Сон был черным тяжелым, без сновидений, как будто и тело, и разум нуждались в том, чтобы привести себя в порядок после разговора с черным привидением.
Но еще до того как он успел одеться, раздался стук в дверь. Это был Люцифакс. Можно было подумать, кот стоял у двери и ждал, когда Филипп проснется.
– Сегодня ночью не будет заданий, – возвестил посланник очень тихо.
Филипп, который в этот момент надевал на себя плащ, резко остановился.
– Почему?
– Люцифер чувствует себя плохо. Будешь заниматься сам. Посмотри, тут написано, что надо прочитать. Книги найдешь на полке. Хорошо поработать, Филипп.
Кот передал хвостом свернутый лист бумаги и исчез раньше, чем Филипп успел спросить его о чем‑либо.
И вот теперь – много вечностей спустя – он сидел и читал книгу в тысячу страниц о правилах юридически правильных договоров, которые заключают с дьяволом. Текст был написан сухим и казуистическим языком, поэтому многие места приходилось перечитывать по много раз подряд, чтобы понять, о чем там, собственно, идет речь.
– Договор с дьяволом должен подписываться кровью, иначе он недействителен, – произнес Филипп и провел рукой по лицу. – Если они имеют в виду всего‑навсего это, почему так и не напишут?
Он собрался приступить к следующей главе, когда в окно постучали.
Филипп обернулся и увидел, как хорошо известный персонаж взмахами крыльев пытается удержаться в воздухе прямо против его окна.
– Что ты хочешь? – спросил он и почувствовал, как что‑то темное и горячее вливается в его кровь. В рогах и крыльях появился зуд.
– Я… Ой, да у тебя рога! – воскликнула Сатина и от изумления забыла двигать крыльями. И тут же исчезла из окна, потом появилась опять.
– Ну да, рога, – язвительно заявил Филипп. – Как чертовски хорошо, что ты мне об этом сказала. Что бы я без тебя делал?
– Я только удивилась. Очень странно для тех, кто не привык.
– Ты имеешь в виду ангела с рогами?
– Что? Ну, я хочу сказать, что две ночи назад ничего не было, и вдруг появились рога, и длиннее, чем у большинства дьяволят. Обычно рога такого размера вырастают в течение нескольких лет. У тебя голова не болела?
– Болит прямо сейчас.
– Сильно?
– Очень сильно.
– Вот подожди, начнет расти хвост. Тебе придется спать на животе. Может, откроешь окно, чтобы я вошла? Устала крыльями двигать.
«Не надо было порхать по небу с Азиэлем, – подумал Филипп, и кровь в его голове вскипела. Как она осмелилась прийти сюда со своими мнениями и фальшивыми улыбками?»
– Филипп, открой окно.
Он покачал головой:
– Не могу.
– Почему? – удивленно спросила Сатина.
– Запоры сломались, – сказал он и даже не попытался сделать это убедительно. – Нельзя открыть.
– Ну хорошо. – Он видел, что она ему не поверила, но ему это было абсолютно безразлично. – Куда пропал вчера, Филипп? Я тебя ждала несколько часов. Ты забыл о нашей договоренности, да?
– Я думал, у вас гости, – сказал он и погладил свои рога.
– Да нет же, это было позавчера. Я тебе говорила. Помнишь, как…
– Да, но я подумал, что ты ошиблась, – прервал ее Филипп, – потому что позавчера ты была в кино.
Сатина покачала головой, с таким видом, что не понимает, о чем речь.
– В кино? Я не была в кино.
«Врунья! – подумал он. – Даже сейчас ты не признаешься в том, что сделала, а пытаешься обмануть меня. Как ты этого не понимаешь, Сатина? Я видел вас. Я слышал вас!»
Его лопатки горели так, будто по спине ударил кнут одного из грагорнов. Он был очень зол. Казалось, что даже его сердце воспламенилось.
– Весь город взволнован, – продолжала Сатина. – Но я думаю, что ты уже слышал об этом.
– Слышал о чем?
– О том, что связано с Фестивалем Пакостей.
Он покачал головой:
– Что именно?
– Я думала, что ты знаешь, – сказала она.
Ее черные крылья непрерывно двигались, казалось, это очень легко.
– Несколько часов назад пришло сообщение, что заключительный обед в Замке отменяется. Объяснения не последовало, но все шепчутся. Слух, что Люцифер болен, пронесся, как степной пожар. Кое‑кто даже говорит, – Сатина заговорила шепотом, – что он уже умер.
– Нет, он жив, – сказал Филипп. – Но его состояние ухудшилось. Он соблюдает постельный режим.
– Филипп, надо спешить, – сказала она. – Только мы можем спасти его, и много времени потеряно. Сегодня ночью надо сходить в церковь. Может быть…
– У меня нет времени, – холодно сказал Филипп и показал на штабель толстых книг, лежавших на полу. – Очень много уроков.
– Уроков? – изменилась в лице Сатина. – И что? Это гораздо важнее, чем все твои уроки! Идем, я буду ждать тебя во дворе Замка.
Она хотела улететь, но Филипп остановил ее.
– Тебе долго придется ждать, – сказал он. – Мне надо прочитать несколько сот страниц о клятвах и проклятиях.
– Отложи! Надо спешить, Филипп! Кто знает, сколько времени у нас осталось до того, как…
– И долго ты будешь мне это разжевывать? – заявил Филипп таким тоном, что Сатине показалось, что он высунул в окно руку и дал ей пощечину. – Я больше не хочу бегать по городу, изображая из себя сыщика. Мне нужно думать о более важных делах. Поймешь ли ты это, Сатина? – Он постучал пальцем по лбу. – Дойдет до тебя когда‑нибудь?
