И Филиппу пришла в голову одна мысль.
– Извините, – сказал он и осторожно встал. Стул царапнул пол. Звук прозвучал громко в тихой кухне. – Мне надо в туалет.
– Смотрите, что вы наделали! – услышал он шепот Демеоны, когда поднимался по лестнице. – Вы пугаете нашего гостя. Как вы себя ведете?
Чернорог попробовал возразить, но дело кончилось тем, что его же и обругали. После чего он замолчал.
Под звуки ругани Демеоны Филипп на цыпочках подошел к комнате Сатаны и открыл дверь. Фотоальбом Дьявольской школы лежал на кровати.
Филипп взял его. Сердце в груди колотилось громко и часто.
«Что я делаю?» – подумал он, собираясь открыть альбом.
Очень странно. Это была его мысль, его – как бы сказать? – голос. И все же звучал он по‑другому.
«Мне не надо быть здесь. Если Сатина узнает, что я был тут, то…»
Филипп перестал слушать голос и начал листать альбом. Вскоре он нашел страницу, которую искал.
Левую страницу занимал портрет Сатины. Темные волосы волной спускались ей плечи, на ее губах блуждала улыбка, которая могла превратить в масло любое сердце.
Но не на ее портрет смотрел Филипп. А на фотографию на правой странице внизу, в углу.
Черные, как уголь, глаза под яркими рыжими волосами. Острые рога, сверкавшие от света лампы. Тонкие губы без намека на улыбку.
Азиэль. Одной этой фотографии было достаточно, чтобы Филипп начал сердиться. Но вскипел он из‑за контура сердца вокруг фотографии.
Рисунок сердца был сделан давным‑давно, и заметны были следы резинки, которой пытались его уничтожить. Это удалось, но только частично, потому что карандаш сильно нажимал, и сердце осталось на бумаге. Удалить его полностью было невозможно.
– Это не я был… – пытался сказать отец Сатины, и тут жена остановила его. И теперь Филипп знал, что он хотел сказать:
– Это не я был когда‑то ее дружком.
Дружком. Они дружили. Сатина и Азиэль. Эти слова кусали. Филипп вспомнил восторг, который горел в глазах Сатины, когда она первый раз рассказывала ему об Азиэле. И еще он вспомнил, как тогда подумал, а не отвечает ли Сатина взаимностью Азиэлю.
Филипп смотрел на сердце, окружавшее фото Азиэля, и в голове опять раздался стук. Теперь сильнее, чем раньше. Ощущение было таким, словно раскаленный молот пытается разбить его череп. Филипп не мог удержаться от крика боли, ему пришлось сесть на кровать.
И тут – в точности так же, как и раньше – головная боль исчезла, и мир приобрел прежние очертания.
На кухне стояла все та же мучительная тишина. Сатина тыкала вилкой в тарелку, бросая иногда косой взгляд на отца.
Филипп сел рядом с ней и снова стал есть. Хотя теперь он совершенно потерял аппетит.
Демеона откашлялась.
– Мы о тебе столько слышали, Филипп, – сказала она.
Филипп покосился на Сатину. Он очень хотел сердиться на нее, но не мог, он это понял.
Ну дружили они, Азиэль и Сатина, ну и что? В этом не было ничего странного, если он нравился так многим? Кроме этого, все в прошлом.
– Но мы не слышали, почему ты попал в Ад, – продолжала Демеона и отпила воды. – Ты ведь человек, так? Я хочу сказать, ты ведь не дьявол.
Филипп кивнул:
– Я человек.
– Но как получилось, что ты попал сюда, ты ведь и не грешник, так?
– Нет, я …
Он помолчал. И рассказал историю, которую приготовил на случай, если кто‑то спросит:
– Произошла ошибка. Я не должен был попадать в Ад. Эту проблему постараются решить, но она довольно запутанная, поэтому потребуется несколько ночей.
– Ха! – воскликнул Чернорог и откинулся на стуле, чтобы дать место животу. – Я не думаю, что произошла ошибка, парень. Я думаю, что Ад как раз место для тебя!
– Что вы хотите сказать? – спросил Филипп и краем глаза увидел, что Сатина удивленно смотрит на отца.
– Ты говоришь, что он не похож на дьявола, но ты уверена? – Чернорог посмотрел на жену, затем, улыбнувшись, на Филиппа. – Разницы почти нет. А если хорошенько присмотреться, можно заметить, что у него начинают расти рога.
24
Шипение змеи
– Филипп, ты безнадежен.
Со своего кресла за столом Люцифер смотрел на Филиппа больными красными глазами. Слезы буквально струились по его щекам.
Филипп только что вернулся из Комнаты Испытаний, и черная темнота заполнила щель в занавесе. Там осталась классная комната. Не его класс, а какой‑то обычный класс. Сначала он думал, что там пусто. Но потом увидел мальчика, который плакал, спрятавшись за шкафом. Ему было восемь лет, он сказал, что одноклассники смеются над его новыми очками.
– Ситуация была, как конфетка, – сказал Люцифер и вытер глаза большим платком. – Мальчик, над которым смеются, лакомый кусочек для каждого темптана. Лакомый кусочек, Филипп! Он, как угли, и если подуть посильнее, разгорится горящий костер. Нужно было пошептать ему в уши, и ты мог бы заставить его сделать что угодно: бросать столы и стулья, рвать шторы, разбивать стекла. А если бы ты был изобретательнее, то мог бы направить его гнев на тех, кто над ним издевается. По твоему наущению он отмстил бы им, разодрал их сумки, поджег куртки или налил клей в пеналы. И тогда у нас была бы дивная, настоящая школьная война, которая привела бы к ужасающим последствиям.
Дьявол помолчал и уныло посмотрел на ученика.
– А вместо этого ты подходишь к нему, Филипп, и начинаешь утешать. – Люцифер то ли говорил, то ли вздыхал. – И это еще не все. В довершение ко всему, ты становишься лучшим другом этой очкастой обезьяны!
– Не очень‑то красиво называть его очкастой обезьяной, – сказал Филипп.
– Знаю! – На этот раз Люцифер почти рычал. – Но в этом весь смысл!
– А мне это кажется неправильным, – сказал Филипп и тяжело опустился на свой электрический стул. – Я пытаюсь. Я пытаюсь, но я привык помогать людям, а не вредить им, не злить, не заставлять их делать то, в чем они потом будут раскаиваться. Мне это не нравится.
Люцифер отмахнулся:
– Нравится, Филипп. Ты такой же, как все другие. Это есть в тебе и всегда было. Надо только разжечь то, что теплится. Но, может быть, ты уже кое‑что усвоил.
Люцифер задумчиво потеребил бородку клинышком, глядя на Филиппа, глядя внутрь Филиппа, который беспокойно заерзал на кресле. Он чувствовал, как взгляд Люцифера копается в его голове. Казалось, что в его мозгах завелся червяк.
– Может, мы подходим к делу не с той стороны, – прошептал Люцифер, обращаясь больше к себе, чем к Филиппу. – Может быть, нам надо идти другой дорогой. Но я не вижу…
Неожиданно он встал и подошел к стремянке, стоявшей у стеллажей. Забрался наверх и вернулся с досье Филиппа. С шумом бросил его на письменный стол и стал переворачивать страницы, как будто… ну да, как будто он сам всюду следовал за Филиппом.
Филипп смотрел на него с растущим напряжением. Люцифер уже рассказывал Филиппу, что в досье написано о нем все; что оно само постоянно включает новую информацию. А это означало, что там написано, как Филипп и Сатина открывали запретную дверь и что они читали дневник Люцифера?
– Давайте‑ка посмотрим, давайте посмотрим, – бормотал Люцифер, его палец пополз по странице. – Мне кажется, что я видел что‑то… Милый, приятный, ла‑ла‑ла, всегда учит уроки и… Я так и думал, вот оно!
– Люцифер поднял голову, но на этот раз во взгляде не было ни злобы, ни гнева. А только… сострадание?
– Здесь написано, Филипп, – сказал он, – что у тебя нет друга. Это правда?
Филипп заморгал, этого он не ждал.
– Неужели у тебя на самом деле нет одного самого обычного друга, Филипп? Такого, на кого ты мог полностью положиться, с которым можно было играть, чувствовать себя хорошо?
Первой всплыла в памяти Сатина. Но ее он встретил только две ночи назад, так что ее можно не считать, догом он подумал о Мортене из его класса. Когда‑то давно они дружили. Но после случая с футбольным мячом, попавшим в кухонное окно, Морген не сказал ему и двух слов. Третьим, о ком Филипп подумал, был кто?.. да никто. Голова пустая, выбирать не из кого.
– Такого друга, для которого ты можешь сделать все, и который для тебя может сделать все? – продолжал Люцифер, и голос его, казалось, становился все добрее и добрее. – Всего лишь одного‑единственного друга?
– Нет, – тихо сказал Филипп. – Кажется, такого нет.
– Да, но, мой милый друг, это же ужасно. – Люцифер с грохотом захлопнул досье.
Филипп вздрогнул, но по какой‑то причине звук подействовал завораживающе. Как тогда, когда гипнотизер щелкает пальцами, чтобы заставить тебя заснуть.
– Вот видишь, что получается, когда хочешь быть хорошим мальчиком. Нет друзей, нет веселья. Только мытье посуды, уроки и… одиночество.
Дьявол наклонился, красные прожилки в его глазах пропали. Глаза стали ясными и темными, как ночное небо.
– Но ты можешь все это изменить, Филипп, мальчик мой. Ты можешь изменить это прямо сейчас.
– Как это понимать? – спросил Филипп. Голос его звучал неотчетливо. Как будто он только что проснулся. Или только что плакал.
– Это я тебе скажу.
Люцифер даже не пошевелился. Но казалось, что он приблизился к Филиппу.
– Хочешь завоевать сразу несколько друзей, Филипп? Хочешь, чтобы кто‑то захотел стать твоим другом, а не наоборот? Чтобы кто‑то смотрел на тебя с восхищением, сделал все что угодно, чтобы завоевать твою дружбу?
– Я не понимаю, что вы…
– Мне кажется, ты прекрасно понимаешь. Но боишься в этом признаться. Не бойся, Филипп. Я твой друг. Я тебе помогу.
Люцифер положил руку на досье Филиппа.
– На физкультуре и во время перемен. Всегда одно и то же, ведь правда? Когда делятся на две команды, Филипп остается не у дел. Его никто не выбирает, его никто не хочет. Филиппу плохо каждый раз и больно, когда он слышит, что он никому не нужен. Так?
Филипп покачал головой. Ему было плохо. Как будто мысли отяжелели.
– Это ничего не значит, – сказал он. – Я знаю, что у меня нет особых спортивных данных, поэтому меня и не…
– Это ложь, Филипп, – остановил его Люцифер. На его лице не было даже намека на улыбку, ни на губах, ни в глазах. И все‑таки Филипп ощущал его улыбку. Спрятанную за состраданием.
– Дела идут лучше, и это меня радует. Но эта ложь все еще слишком велика, чтобы ты ее мог вытерпеть.
Филипп открыл рот, чтобы запротестовать. Но потом закрыл.
Конечно, Люцифер прав. Очень обидно было оставаться каждый раз последним. Не было более одинокого места на земле, чем стенка, у которой он стоял. Без друга, который выбрал бы тебя хотя бы из чувства сострадания.
– Хочешь попробовать, как это будет, Филипп? – спросил Люцифер. – Какое это будет ощущение?
– Какое такое ощущение? – Филипп был одновременно невероятно уставшим и полным энергии. Словно он не мог усидеть на месте и в то же время чуть не засыпал.
– Я говорю о друзьях, Филипп! Я дам тебе шанс. Черные глаза вырывали его из действительности, словно он стоял на краю пропасти и смотрел вниз.
– Я могу дать тебе друзей, которых тебе не хватает.
Далекий голос или далекая мысль. Он почти не слышал ее, хотя она была очень отчетливой.
«Он пытается соблазнить меня. Убедить меня согласиться».
– Я не думаю… – начал он и остановился, когда Люцифер поднял руку.
– Ты можешь попробовать. – Он показал на занавес сзади Филиппа. – Испытай, каково это, какие от этого ощущения. После расскажешь, понравилось ли это тебе. Хочешь ли ты, чтобы так было всегда.
Снова голос. Еще дальше. Или наоборот так близко, что его нельзя разобрать.
«А если я соглашусь, то что надо будет сделать взамен?»
– Попытка ничего не стоит, – сказал Люцифер; наконец‑то прорвалась скрытая улыбка, раздвинула губы, появились зубы. – Я знаю, что тебе хочется попробовать.
Черный взгляд поглотил все. Больше не было ощущения, что Филипп стоит на краю пропасти. Теперь ему казалось, что он уже прыгнул и летит через темноту. И нельзя было сказать, что это было неприятно.
– Попытка ничего не стоит, – снова сказал Люцифер, и Филипп встал. Медленно, но решительно.
Он чувствовал себя почти что роботом, когда шел к Комнате Испытаний. Но он не был роботом, никто им не управлял. Было только собственное желание попробовать то, что ему обещал Люцифер.
Иметь друзей.
Черные тучи клубились в щели, когда занавес стал раздвигаться. Что же пряталось там?
Узнать это можно было только одним способом.
Филипп закрыл глаза и шагнул в темноту.
25
Во мраке за занавесом
Сначала были голоса. Два голоса кричали попеременно.
– Фредерик!
– Микаэль!
– Никлас!
– Мортен!
Еще не раскрыв глаз, Филипп знал, где он. Во дворе своей школы. Большая перемена, ученики играли в догонялки, прыгали через веревочку и подтрунивали друг над другом.
Филипп стоял спиной к большой стене вместе с несколькими одноклассниками, мальчиками и девочками. Поодаль стояли Якоб и Николас и выкликали имена тех, кого хотели взять в свои команды. Они лучше всех в классе играли в футбол и поэтому чаще всего были капитанами. Их выбор всегда был справедлив, говорили они.
– Луиза! Нет, Петер!
Петер крикнул yes! и побежал к своей команде. Потом выкликали других, и ряды у стены редели. Филипп все еще не был выбран.
«И вот здесь я должен пройти испытание?» – подумал он и прислонился к холодной стене. Разве Люцифер не обещал ему множество друзей? Разве не обещал, что его выберут не в самом конце?
Сейчас же все было в точности так, как и всегда Филипп принялся оглядываться по сторонам, чтобы увидеть через щель занавеса кабинет Люцифера, но его нигде не было.
После мальчиков выкликнули девочек, и, наконец, остался он один. Как пленный, приговоренный к расстрелу. Но происходящее было больнее, чем пуля. Перед словами голову не склоняют.
– Выбирайте, ваша очередь. Берите Филиппа!
– Сами берите!
– Ну ладно, но в этом случае наш первый удар!
Мяч бросили Филиппу. Удивившись, он схватил его и, наклонив голову, пошел к своей команде.
Якоб выхватил мяч из его рук.
– Прекрасно, Филипп. Ты дотронулся до мяча. А теперь до самого конца игры ты должен быть как можно дальше от него. Понятно?
Филипп не ответил.
Игроки разошлись по площадке, игра началась. Все бегали взад‑вперед, кричали: «Дай мяч!»
А Филипп стоял на краю, и рядом никого не было. Никому из команды противника не приходило в голову контролировать его передвижения, потому что раньше он никогда не играл.
«Вот уж спасибо, Люцифер, – подумал он. – Фантастика. Если это самое большое, на что ты способен, то ты точно болен».
И вдруг что‑то произошло. Чья‑то нога остановила полет мяча, и тот подкатился прямо к ногам Филиппа. Он остановил его правой ногой и с испугом уставился на него.
«Что делать?»
– Отдай, Филипп! Скорее! – наперебой закричали игроки его команды и замахали руками. – Отдай же!
Два игрока из команды противника – Матиас и Алекс – быстро побежали к нему. И при этом развлекались, как кот, который сумел загнать в угол мышку.
– Делай, что тебе говорят, Филипп, – крикнул Матиас. – Отдай мяч. Отдай нам.
Алекс закивал:
– И тогда устоишь на ногах.
– Возьмите, если сможете, – сказал кто‑то, и только потом до Филиппа дошло, что это сказал он сам.
– Ах, ты так! – ответил Алекс и пошел на него в атаку.
С проворством, которое появилось неизвестно откуда, Филипп бросился вперед и обошел Алекса. Потом пришел черед Матиаса. Мяч проскочил у него между ног, и Филипп подхватил его с другой стороны. Филипп помчался к воротам.
– Молодец, Филипп! – крикнул кто‑то, все остальные молча наблюдали за Филиппом, который вел мяч к воротам.
«Что это со мной?» – подумал он и погнал мяч по полю.
Лишь бы только не запнуться, что иногда с ним бывало, когда он играл в чехарду.
Но на этот раз не запнется. Он это чувствовал.
Он быстро приближался к воротам. Вратарем был Маркус, который издал крик и пошел навстречу Филиппу.
Но для Филиппа Маркус был вовсе не препятствием. Два финта ногами, один корпусом, и толстяк Маркус остался сидеть на земле с непонимающим видом. Незаметным движением ноги Филипп направил мяч в ворота.
Тишину взорвал крик восторга, а когда Филипп побежал на свою половину поля, многие по дороге стали хлопать его по плечу и кричать, что это было сделано чертовски замечательно.
Сердце Филиппа билось спокойно, ему было хорошо, теперь он понял, что задумал Люцифер. Эта школьная перемена была самой лучшей за всю его жизнь.
– Если Филипп забьет гол, то его нужно засчитать за три гола! Мы же так договорились! – закричал кто‑то, но другая команда стала громко протестовать.
– Да пошли вы! Мы же не знали, что он тренировался в летние каникулы. Играем дальше!
Мяч в игре, игроки пришли в движение. Филипп пошел на мяч.
Странное дело. Казалось, он знал, куда попадет еще до того, как по нему ударил. Он перехватил передачу и великолепно выполненным ударом послал мяч в левый угол ворот. Маркуса пришлось менять.
Но они могли менять вратаря сколько угодно раз. Сегодня никто не мог играть против Филиппа. Он обводил, делал финты, жонглировал мячом, 2–0 превратилось в 3–0, потом в 4–0, 5–0, 6‑0.
Внутренне Филипп умирал от смеха, он не мог перестать смеяться, просто не было никакой физической возможности остановиться…
– Ну играйте же, маменькины сыночки! – крикнул он, когда пяткой послал мяч в сетку ворот в седьмой раз. – Можно подумать, я играю с командой грудничков!
Восторг изливался из него, как вода, разрушавшая плотину. Остановить ее было невозможно, слишком долго она была взаперти, и теперь его радость была безгранична.
– Я могу играть, держа руки сзади, – предложил Филипп.
Сказано – сделано. Быстрым движением он овладел мячом.
– Нет, не так. Давайте попробуем, я буду бежать задом наперед.
Филипп повернулся и стал вести мяч к воротам, двигаясь спиной вперед.
– А что, если я буду использовать только колени и голову? Это будет справедливо?
Филипп подбросил мяч к коленкам и спиной вперед, жонглируя мячом, с руками за спиной стал продвигаться к воротам на глазах изумленных зрителей.
Краем глаза он вдруг увидел какую‑то фигуру, стоявшую в тени крыши. Он не рассмотрел, кто это, но уловил взгляд, направленный прямо на него. Взгляд, в котором явно ощущался восторг.
Сердце у него забилось, кровь закипела. Кто бы это мог быть?
«Сатина», – подумал он и ударом головой послал мяч в сетку ворот.
В этот момент по школьному двору пронесся порыв холодного ветра. Филипп еще раз посмотрел под крышу. Там никого не было. Фигура, если она и была там раньше, исчезла.
– Трусы! – крикнул кто‑то, другие закричали, что надо набирать новые команды. Многие захотели быть в одной команде с Филиппом.
– Растяпы! – засмеялся Филипп и поднял мяч. На этот раз Якоб не стал отнимать его, а встал подальше от Филиппа.
Вызвались два новых капитана, остальные одноклассники замерли у стены.
– Я беру к себе Филиппа! – прозвучало на весь школьный двор, и Филипп заулыбался. Улыбка начиналась где‑то в районе живота. Никаких сомнений, это был самый лучший день изо всех, которые у него были в жизни.
В этот момент в середине воздуха появилась трещина, словно стал раздвигаться занавес. В школьном дворе все как один остановились и превратились в статуи. Большинство смотрело на Филиппа, но их восторженные взгляды напоминали погасшие лампы.
Трещина стала шире, в ней появилось бледное лицо Люцифера.
– Что ты на это скажешь, Филипп? – спросил он с улыбкой. – Какие у тебя чувства?
26
«… и избави меня от лукавого…»
Немного разочарованный, Филипп выпустил футбольный мяч и прошел следом за Люцифером через щель в занавесе. Мяч остался сзади висящим в воздухе, как будто его поддерживала невидимая нить.
Он сел на электрический стул. Во всем теле была огромная усталость от бега, но тем не менее он никогда не чувствовал себя так хорошо.
Люцифер сел прямо напротив, его черные глаза сияли с такой силой, что было почти больно смотреть в них.
– Скажи мне, Филипп, – сказал Властитель и подпер голову руками. – Разве это не прекрасно? Не прекрасно поставить их всех на место? Не прекрасно чувствовать, что тебя любят? Слышать, как твое имя называют самым первым? Они обожают тебя, Филипп. Ты их герой!
Очень хотелось рассмеяться громким смехом и крикнуть в ответ, что, да, это было великолепно! Это было чертовски прекрасно! Но Филипп сдержался и ничего не сказал. Что‑то подсказывало ему, что лучше помолчать.
– Ты их слышал, Филипп? – продолжал Люцифер, и в точности так же, как раньше, когда Филипп еще не прошел через занавес, ему показалось, будто черные глаза Люцифера выросли. – «Филипп, Филипп, Филипп!» Ведь так они кричали?
Да, именно так. Они выкрикивали его имя. «Давай, давай!» – кричали они. Или говорили, что теперь их черед играть с ним в одной команде.
– Они все хотели быть с тобой в одной команде, Филипп, – все звучал медовый голос Люцифера, хотя было совсем незаметно, чтобы он шевелил губами. – Все хотели дружить с тобой. Подумать только, так много новых друзей! Разве это не прекрасно?
Филипп молча кивнул, ну да, прекрасно…
– Все это можно осуществить, Филипп. Здесь и сейчас. – Шепот Люцифера проникал в уши Филиппа. Он почти чувствовал, как щекочет их змеиный язык. – Тебе достаточно только сказать «да».
«Достаточно только сказать «да». – Слова, казалось, эхом отдались в его голове. – Сказать «да»… Сказать «да»…»
– Я слышу твои мысли, Филипп, – прошептал Люцифер. – Но ты должен высказать их вслух. Скажи это громко, и я сделаю так, что это осуществится. Я могу дать тебе друзей, которых тебе не хватает. Что скажешь, Филипп?
Ощущение гордости, радость в сердце, тепло от восторженных взглядов, прикосновение дружеских рук, которые хлопали его по плечу – вдруг все это начало испаряться. Он увидел, как все течет между пальцев, словно песок. Вскоре это станет воспоминанием, частью сна. Но достаточно сказать одно‑единственное слово, и все вернется.
– Что скажешь, Филипп?
Эхом отдалось в голове, превратилось в голоса, которые хором кричали: «Филипп! Филипп! Филипп!»
– Ну, так что же ты скажешь?
Филипп открыл рот. Открыл рот, чтобы сказать:
«Да, да, пусть это осуществится! Пусть все вернется! Пусть все, что было, вернется!»
Черные глаза Люцифера смотрели на него в ожидании.
– Так что?
И вдруг где‑то, кроме голосов, которые подбадривали его, Филипп услышал другой голос. Его собственный. Он почти не мог узнать его, что же он тогда говорил?
«Ну играйте же, маменькины сыночки! Можно подумать, я играю с командой грудничков!»
… А это было так непохоже на него.
– Скажи, Филипп, – прошептал Люцифер. – Скажи громко. Я должен услышать твой ответ.
– Нет, – сказал Филипп и после короткой паузы добавил: – Спасибо.
У Люцифера был такой вид, как будто он получил пощечину. Выражение его лица переменилось, в черных глазах появилось больше красных прожилок, взгляд стал больным, как никогда раньше.
– Нет? – пробормотал он, и Филипп не мот понять как этот сиплый голос мог несколько минут назад звучать мягко и нежно, как лунное сияние. – Что значит твое «нет»?
Филипп почувствовал, как обмяк на своем электрическом стуле, словно ему дали мощный импульс, а потом отключили электричество. Напряжение в сердце исчезло.
«Я устоял», – подумал он, хотя сам не понял, в чем он устоял.
– Отвечай же, парень! – крикнул Люцифер дрожащим голосом. – Что значит твое «нет»?
– Мне очень жаль, но я не хочу, – сказал Филипп. – Я не хочу хорошо играть в футбол. И заводить друзей таким способом.
– Но почему же? – Казалось, еще немного, и Люцифер заплачет. – Разве это не было приятно? Чертовски приятно?
Филипп кивнул. Потом покачал головой.
– Только частично, – сказал он.
– Частично? – повторил Люцифер и дернул себя за рога. – Говори так, чтобы можно было понять, парень!
– Я хорошо играл, – сказал Филипп. Он говорил медленно, обдумывая, как это лучше объяснить, – лучше всех других. И вдруг… Я не знаю, я не мог удержаться, они так часто издевались надо мной, и я… начал издеваться над ними. Обзывать их. Только потому, что они играли не так хорошо, как я.
Люцифер развел руки в стороны:
– Но ведь ты сам говоришь, что они издевались над тобой. Наступил твой черед издеваться над ними. В этом же нет ничего странного.
– Есть, – сказал Филипп. – Получается, что я такой же, как они. А я не хочу быть таким, как они.
Люцифер встал, похоже, он не знал, что ему с собой делать. Снова сел.
– А как насчет друзей, Филипп? Твоих новых друзей, которые похлопывали тебя по плечу и хвалили, и хотели играть с тобой в одной команде и…
– Они не мои друзья. Не настоящие друзья, во всяком случае. – Он пожал плечами. – Они полюбили меня, потому что я хорошо играю в футбол. Это все равно, как если бы я… заплатил им за то, чтобы они были моими друзьями. Неужели непонятно?
– У тебя готов ответ на все, так, что ли? – недовольно пробурчал Люцифер.
– Но вообще‑то я отказался по другой причине, – продолжил Филипп, и Люцифер засмеялся, выражая глубокое отвращение.
– Есть что‑то другое? Давай, говори! Пни меня еще, ты видишь, что я уже упал. У тебя не найдется соли, чтобы посыпать ее на мои раны?
Он фыркнул.
– Я подумал, что если последним теперь берут не меня, то…
Люцифер устало взмахнул рукой, чтобы поторопить его:
– Да, так что же?
– …то таким последним будет кто‑то другой.
Люцифер долго смотрел на него. Потом наклонился и прошипел:
– Ты – злой, Филипп. Ты не ангел. Наоборот. Ты настолько пропитан злобой, что это не поддается моему разуму! Ты понимаешь, что я говорю? – Он показал на Филиппа пальцем, дрожащим от гнева. – Ты – злой! По отношению ко мне!
Палец повернулся в сторону двери.
– Вон отсюда, дьявол! Вон! Мне хватит твоей злобы на эту ночь!
27
Подозрения
Филипп побежал к Сатине. Он не говорил с ней после обеда, во время которого она молчала, потому что рассердилась на отца. После открытия, сделанного Филиппом в фотоальбоме Сатины, он тоже был не очень расположен говорить с ней, поэтому быстро, но вежливо поблагодарил ее родителей за обед и мытье и ушел в Замок.
У себя в комнате он долго стоял перед высоким зеркалом и вспоминал то, что глубоким басом говорил ему Чернорог:
– Это почти незаметно. Но если хорошенько присмотреться, то видно, что у тебя начинают расти рога.
Филипп рассматривал себя очень внимательно и никак не мог разглядеть, что у него растут рога. Но, может быть, именно поэтому он иногда чувствовал, что у него по‑настоящему раскалывается лоб?
Рога? Он все‑таки человек. А у человека не бывает рогов.
«Но ты больше не можешь считаться обыкновенным человеком, Филипп, – прошептал голос. – Ты – ученик Дьявола».
Оказалось, что Сатины нет дома. Филипп трижды постучал в дверь, потом сдался. Хотелось бы знать, где она? Вчера она сказала, что пойдет домой сразу после школы, звонок с последнего урока прозвенел давным‑давно.
Ладно, он попробует зайти позже, ночь только начиналась.
* * *
Вчерашнее столкновение с Азиэлем научило Филиппа, что нельзя ходить по улицам, погрузившись в свои мысли, надо внимательно смотреть, что происходит вокруг. По этой причине он увидел Флукса раньше, чем тот увидел его.
Филипп шел по парку, дорожки извивались между высокими кустами терновника и корявыми деревьями с красными листками в форме капель. Собственно говоря, эта дорога в Замок была длиннее, но здесь он чувствовал себя спокойнее, чем на широких улицах. Поэтому была доля иронии в том, что он чуть не попал прямо в лапы толстого дружка Азиэля.
Дорожка сворачивала, и он почти наткнулся на Флукса, который разговаривал с другим дьяволенком.
Филипп успел охнуть и спрятаться за огромным деревом.
– Что это было?
– Что? – прозвучал голос Флукса. – Ты о чем, Балдриан?
– Мне показалось, что‑то промелькнуло, – ответил упомянутый.
Филипп затаил дыхание и стоял тихий, как мышка, считая долгие секунды.
– Ладно, неважно. Так о чем ты спросил?
Филипп наклонился и чуть‑чуть выглянул из‑за дерева.
Флукс стоял так близко, что Филипп мог дотронуться до него.
Странно. Может быть, оттого, что он видел Флукса под таким углом, или оттого, что тени от деревьев падали особым образом, но только сейчас Филиппу бросилось в глаза, насколько Флукс был похож на Сёрена.
Если не обращать внимания на рога, крылья и хвост, то можно было решить, что они двоюродные братья. Или родные, если немножко прищуриться.
