Вепсский лес. В плену у старины

 

Очертите мысленно треугольник между Ладожским, Онежским и Белым озерами. Издревле (первые письменные упоминания относятся к V веку) эту часть бывшей Олонецкой губернии населяли племена веси, или вепсов. Этот край лесов, озер, рек и речушек родил народ самобытный и загадочный. Вепсский лес – лес с огромными елями в пару обхватов и часто мрачной чащобой деревьев, возносящихся на двадцатиметровую высоту.

Именно по такому лесу мы и пробирались в надежде найти деревню. Прикинув еще с вечера маршрут по нарисованной карте и сравнив его с нашими картами, вышли рано, около семи утра, и вот уже почти весь день пробирались по буреломам. К шести умаялись настолько, что готовы были лечь спать прямо на земле. Но все же заставили себя поставить палатки и, наскоро поужинав, к девяти вечера уже спали. На следующий день покорение Вепсского леса продолжилось. И на следующий – тоже. Вдобавок к усталости начал дурить GPS‑навигатор. Причем настолько, что за пять часов ходьбы по лесу мы несколько раз оказывались на одной и той же поляне. Нервы были уже на пределе, потому что каждый понимал, что, кажется, мы заблудились.

– Всё, больше не могу. – Рыжий скинул рюкзак и плюхнулся на мох. – Вы как хотите, а я дальше не пойду.

– Кита, да ты чего? – Йола присела рядышком, заглядывая Рыжему в лицо.

– Да ничего, обратно выбираться надо. Джипиэс‑то показывает, что мы идем то на северо‑восток, то на юг, а мы, дорогие мои, идем на юго‑восток. Вот так‑то. Прибор дурит, и плутать мы будем с ним до бесконечности. Так что предлагаю отдохнуть, прикинуть, где мы, и поворачивать обратно. От Нойдалы мы ушли километров на сорок, так что за пару‑тройку дней доберемся. И на фиг эту деревню! На фиг!!! – Кит уже не просто кричал, он истерил по полной программе.

Мы переглянулись в недоумении. Чтобы Никита так себя повел – этого просто не могло быть. Да он в любом лесу как дома, а тут – такая истерика.

– Никитушка, – я присела рядом, – что с тобой?

Кит вскочил на ноги и, пнув подвернувшуюся валежину, опять заорал:

– Да что вы на меня так смотрите? Заблудились мы, за‑блу‑ди‑лись! Где мы, я не знаю, но примерно представляю, где Нойдала.

– Так, хорош орать. – Мишаня скинул рюкзак и подошел ближе. – Это нас леший водит.

Надо снять все шмотки и вытряхнуть пыль из швов. Бабушка рассказывала, что это всегда помогает, а мы уже столько за эту экспедицию насмотрелись, что не грех и проверить, так это или нет.

В принципе Мишка был прав, но мы как‑то забыли про примету, что, когда леший водит кругами, надо снять всю одежду и вытряхнуть по швам. Только мы начали разоблачаться, как за нашими спинами вдруг послышалось кхеканье, и сипловатый голос, чуть растягивая гласные, произнес:

– Здорово, путнички. Заблудились, гляжу?

Мы аж подпрыгнули от неожиданности и разом повернулись.

На краю полянки стоял старик в странной одежде, с трехлинейным карабином в руках и старинным военным вещмешком.

– Закрутил вас лесной хозяин. Чего ищете‑то в чащобах?

– Кто вы? – растерянно спросил Никита.

– Человек я.

– Откуда?

– Дык мы туточки почитай уж век живем. Как от советской власти ушли, так и живем своими дворами.

– От советской власти? – изумленно протянула я. – Значит, вы и есть та деревня, что старым укладом живет? То есть нашли мы вас?

– Ну, – засмеялся старик, – это я, допустим, вас нашел.

– Дедушка, – начал Мишаня, – а скажите, до Нойдалы далеко ли отсюда?

– До Нойдалы‑то? Дале‑ече, – протянул он. – Верст под сотню будет.

– Да быть такого не может! – ошарашенно вскрикнул Кит. – Мы шли три дня. Да крутились еще. По таким буреломам мы по тридцать километров в день не могли делать.

– Кхе‑кхе, – покряхтел старик. – Но пришли же. Вы вот что. Вещи‑то собирайте, пойдем, до деревни провожу. Тами поговорим. Хотя с вами, такими квёлыми, сегодня не дойдем. Давайте‑ка разбивайте свой лагерь, а поутру и провожу вас. А пока я за дровишками и растопочкой схожу. Эй, ты, здоровый который, – обратился он к Мишке, – пойдем‑ка, поможешь дровишек на костер собрать.

Он развернулся и пошел с полянки, а мы занялись палатками и продуктами.

Мишка со стариком притащили просто гору валежника. Старик ловко сложил костер, подложил в него мох и бересту, достал из‑за пазухи мешочек и вытащил оттуда кремень. Мы стояли, разинув рты.

– На, дедушка, зажигалкой‑то удобнее будет, – протянула Йола старику свою «Зиппо».

– Ну, может, и удобнее, а так всё ж привычней. – Старик высек сноп искр, и костер весело разгорелся.

– Пойдем‑ка, девонька, – обратился он к Йоле, – родничок покажу. Котелок возьми, воды набрать.

Вскоре в одном котелке вскипел чай, а во втором подходила наваристая каша.

Мы уселись кружком, и старик начал разговор:

– Меня вообще‑то Михаилом Семеновичем зовут, но можно просто дедом Мйхалом звать, – с ударением на первом слоге произнес он. – А вас как величать?

– Меня Никитой. А ее, – показал Кита на меня, – Татьяной. Это – Йола, Миша, Юлик, Дим и Лена, – представил он нас. – Журналисты мы, по темным местам России идем, непознанное описываем, а когда получается, то и фотографируем.

– Фотоографируете. – немного растянул слово дед Михал. – Да как же вы эту бандуру‑то за собой по лесам таскаете?

Мы недоуменно переглянулись. Юлик отошел к палатке и принес свой фотик.

– Какая же это бандура, дедушка? Вот смотри, маленький совсем, да и не тяжелый. Это раньше фотоаппараты громоздкие были, а теперь крохи совсем. Вон у Йолы – еще меньше.

Дед Михал усмехнулся. И спросил Йолу:

– Ты, девонька, тоже фотоографируешь?

– Да мы все тут снимаем, – улыбнулась Йолка. – А потом описанное и отснятое в журналы да в газеты пойдет, как цикл рассказов. Вы про газеты что‑нибудь знаете?

– А как же! Мой дед, когда нас красные грабить хотели, собрал весь скарб, тогда и газеты, и книги все прихватил, чтоб нас, малых, читать да писать выучить. Пять семей тогда ушло в леса.

Мишаня оживился:

– Дедушка, расскажите! Я о вас материал к себе в журнал сделаю – будь здоров! Всё‑всё опишу.

– Расскажите, – просяще протянули и мы вслед за Мишкой, – интересно же.

Дед вновь усмехнулся и, вздохнув, начал рассказ:

– Мне тогда лет десять было, когда в деревне первый продотряд появился и начал забирать все, что было съестного. Вой тогда стоял. А эти красные забрали, что по верхам, и приказали к следующему месяцу готовить продовольствия больше. А у нас у всех тогда погреба не только в домах были, но и за околицей. на всякий случай. Вот к тем припасам они и не добрались. Мой дед покумекал, да и приказал отцу собирать скарб – дескать, уходить надо. Мол, это сейчас одну корову забрали, а в следующий раз всё отберут и по миру пустят. Мы и струмент нагрузили, и утварь, какую могли, а скотину к телегам привязали. Так табором и двинулись. Да не больно‑то далеко уехали. Догнали нас красные, детей из телег повыкидали и грабить принялись. А начальник их к мамке приставать начал. Отец и не выдержал. Стукнул по темечку, тот и помер. Не успел за наган ухватиться. А остальные тоже не успели понять, в чем дело, – дядья схватились за ножи да колья и порешили всех. Потом закопали. И надумали подальше в лес уходить. В это время до нас еще три семьи дошли со своими телегами. Долго мы шли. Дорог не было уже, и пришлось телеги в лесу закопать, а скарб на себе перетаскивать. Отец с дедом всех вели сквозь болота и буреломы. Тяжко было, но дед сказал, что лучше родной лес, чем большевицкие порядки. Дошли, обжились, обстроились потихоньку. Так и живем все эти годы.

Тихо потрескивал костер, мы пораженно молчали. Дед Михал, не дождавшись откликов на свой рассказ, продолжил:

– Теперь в деревне‑то всего десятеро нас и осталось. Все остальные уж померли. Кого Михал Потапыч задрал, кто из‑за болезни, а кто и от старости. Да и мне, видать, недолго землю топтать осталось. За детей только сильно боюсь, как они без меня будут. Ну да ладно, даст Бог, не пропадут.

Спали не раздеваясь. Под утро, еще не рассвело, дед поднял нас. Кое‑как продрав глаза, мы начали собираться.

Пока собирались, увидели, что Никита лосем носится по поляне и что‑то ищет.

– Кит, ты чего опять? Может, помочь? – остановил его Юлик.

– Да, блин, мобильник куда‑то потерял, а там симка спутниковая, в любом месте ловит. Своим хотел отзвониться, узнать, как там Ника и малыш. Черт‑черт‑черт!!! – Кит пнул корягу.

Мы все включились в поиски, но даже спустя час телефон не нашли. Жалко, конечно, но где ж его найдешь в лесу? На поляне все перерыли, а в буреломе искать бесполезно.

Мы двинулись вслед за бодро шагавшим стариком, а Никита расстроенно тащился сзади всех, в который раз проверяя многочисленные карманы разгрузки.

– Не переживай так, – проскрипел дед Михал, – потом позвонишь, день‑два погоды не сделают.

– Да у меня жена только родила недавно. Она ж с ума сходить начнет, если не дозвонится! – вскричал Никита.

– А что ты сейчас можешь? До Вознесенского обратно топать тоже несколько дней будешь, если не заплутаешь, а мне сейчас не с руки вас обратно до села провожать. Вот в деревне разберусь с делами и денька через три выведу вас к людям.

Чуть позже полудня мы дошагали до молодого ельника и, раздвинув мохнатые лапы, выбрались на опушку. Первое, что бросилось в глаза, – избушка. Сложенная из толстых бревен, она казалась приземистым грибом, выросшим в глубине глухого северного леса. Неподалеку звенел ручей, убегая между елями в сторону озера.

Сама деревня оказалась чуть дальше, а избушка эта принадлежала местной колдунье‑знахарке.

– Потом познакомитесь, – буркнул старик, – дома ее нет. Видно, за травками своими пошла. Ну пойдемте, за теми елями уж и дом мой будет. Покушаем, баньку истопим, потом и поговорим.

Мы вышли из‑за деревьев и приблизились к ограде. Обструганные жерди были прочно воткнуты наискосок и переплетены ветками.

– Ну вот и пришли, проходите во двор. Да не туда, – остановил он Юлика, – а вон туда, под крышу.

Над входной дверью мы заметили высушенный и выбеленный временем череп огромной щуки, окруженный ветками можжевельника, а под ним – старую ржавую подкову.

– Оппаньки! – воскликнул Рыжий. – А это зачем? Духов отгоняет?

– Это, – тихо сказал дед, – всегда в наших домах должно быть. Матерь‑щука, как ты и сказал, от злых духов и дурных людей оберегает. Можжевеловые веточки – от дурного глаза да от порчи. Да и хворь отводят от живущих в доме. А подкова, вы и сами знаете, к счастью и достатку, – закончил старик и пропустил нас в дом.

Там нас уже встречали. Тоненькая как тростинка девушка и высокий, статный ширококостный парень.

– Huvad paivad papoi, – произнесла девушка и хотела добавить что‑то еще, но дед перебил ее:

– Здравствуй, Еленка, здравствуй, милая! – Он обнял девушку. – Дочь моя, – с гордостью обернулся он к нам, а потом уже для нее и сына продолжил: – Говорите по‑русски. Гости у нас. Они вепсский не понимают.

– Добрый день, – разноголосо поздоровались мы.

– Tervhen tuldes! Ой. Добро пожаловать! Проходите в дом, обедать будем!

– Проходите, проходите, – поддержал ее брат.

– Kitan kucundas! – внезапно блеснул знаниями Мишаня. Мы недоуменно на него уставились, аонв ответ на наши ошарашенные физиономии только пожал плечами и пояснил: – Ну яжв эти места ездил трофи снимать. Пришлось хоть минимум выучить, чтоб местным приятное сделать.

– А чего ты сказал‑то? – прошептал Юлик.

– «Спасибо за приглашение» он сказал, – улыбаясь, ответил брат Елены. – Меня, кстати, тоже Мйхал зовут, но, чтоб не путать с дедом, зовите просто Мих. А это – Никола, Николай, брат наш младший, – повел рукой куда‑то в угол Мих.

Там, на лавке, сидел миловидный парень (не похожий ни на сестру, ни на брата), как с картинки рисованный Лель из русских сказок. Вьющиеся льняные волосы до плеч, васильковые глаза и весьма развитая мускулатура.

– У нас матери разные, – объяснил Мих. – Ник в свою маму пошел.

– О’кей, – протянули мы и все же вошли внутрь дома.

Дом был добротный. Раньше, в седые времена, так всегда строили на севере России. Это был даже не дом, а целый комплекс жилых и хозяйственных построек, включавший избу на подклети, крытый хозяйственный двухэтажный двор, амбары и хлевы. Мы прошли через сени, мимо нескольких закрытых дверей и по широким некрашеным половицам вошли в жилое помещение. До этого в каком‑то чулане сбросили рюкзаки и поклажу.

Нас усадили за огромный стол, Еленка разложила перед нами искусно вырезанные деревянные ложки и миски и поставила на стол блюдо с калитками, это пирожки такие. А затем со скоростью молнии стала метать на стол сначала легкую снедь, а потом поставила и горшок с борщом. О, вспоминая об этом борщике, не могу сдержать слюну. Все же то, что готовится в печке, разительно отличается от приготовленного в городских условиях. А может быть, дело в абсолютно натуральных продуктах?

Когда мы, окосевшие от борща, калиток и всяческой вкуснятины, готовы были упасть с лавок, девушка принесла новое блюдо с пирогами и расставила на столе старинные граненые стаканы. Появилась на столе и большая бутыль с желтоватым напитком.

– Это олудь, наше вепсское пиво, – с хитрой улыбкой пояснил дед Михал. – Я его на меду и хмелю варю сам.

В какой‑то момент дед Михал хлопнул по столу ладонью и задорно воскликнул:

– Чистой душе чистое тело подавай! Давайте‑ка, ребятушки, в баенку! Мих уже прогрел ее.

Банька оказалась что надо. Мы сидели на полках и охаживали друг друга вениками. Попарились от души, а потом устроили купание в озере, на котором стояла деревня. Кстати, это одна из отличительных черт местных селений: каждое вепсское село построено так, чтобы видеть себя в зеркале озера.

К вечеру мы перезнакомились с остальными жителями деревни, но, кроме Еленки и Миха, никого нашего возраста там не было, одни старики да мужик с женой лет под пятьдесят.

Три дня пролетели как один миг. Мы записывали рассказы местных жителей, купались в озере, ловили рыбу, собирали грибы и фотографировали, фотографировали, фотографировали. Местные, смеясь, говорили: «Да не снимайте вы, еще насмотритесь». А мы снимали.

Вечером третьего дня сели за стол и завели с дедом Михалом разговор о возвращении обратно.

– Тю, а зачем вам так рано, отдыхайте, когда еще попасть к нам получится‑то? – удивился он.

– Да нам, Михал Семенович, обратно надо, – извиняющимся голосом произнес Мишаня. – Сроки поджимают.

– Не могу я вас проводить завтра, а кроме меня некому. Вон Михе надо крышу Матрениного хлева починить, да борти новые делать для пчелок. А Еленка и дороги‑то не знает. Дмитрий, который самый молодой из нас, окромя моих ребят, не может деревню покидать, а мне пасекой еще дня три заниматься. Так что сейчас точно не получится, – твердо сказал дед. – Дня через три поговорим. А я смотрю, – хитро глянул он на Рыжего, – тебе моя Еленка приглянулась?

– У меня жена только недавно родила! – замахал руками Кита. – Я бы и рад уже с ними быть, да вот работа, заказ от редакции.

– Ну, – протянул дед, – коль родила, так твой след уже остался. А то давай, оставайся тут, а? Я же вижу, как ты на Еленку поглядываешь. Да и ты, Танюша, – скосил он на меня глаза, – Миху моему приглянулась. А Лена вот, – продолжал он, – интересно на Николая поглядывает.

Ленка аж задохнулась от возмущения:

– Дед Михал, у меня Мишаня есть, на кой мне ваш Николай? Да и младше он меня на семь лет. Нет уж, спасибо.

Разговор за столом как‑то увял, а позже мы его продолжили уже на завалинке, когда собрались вместе обсудить, как бы нам все же пораньше выйти обратно до Вознесенского и на своих лодках отправиться на Ладогу.

– Кита, а сходи за джипиэсом, – сказала Йола. – Давайте посмотрим по маршруту, может, сами выберемся, а?

– Девчонки, а может, все же задержимся? – Юлик и до этого не высказывал восторгов по поводу быстрого возвращения, а теперь готов был просто стелиться, лишь бы остаться в деревне подольше. – Ну куда нам спешить? Мы тут всего три дня. Посмотрите, сколько материала, какая натура, какой колорит. Мы же еще с местной знахаркой не познакомились. Ну давайте еще три денька, которые Михалу на пчел нужны, тут побудем, а?

– Юлик, какие три денька? Мы от Вознесенского до Шокши сколько добираться будем, потом до Ладоги плыть еще сколько? А ты не забыл про осенние шторма на нашей Ладоге? Завтра, край послезавтра выходить надо, – отрезал Мишаня.

Из дома показался Рыжий. Он брел как в прострации.

– Эй, Никит, ты чего такой? Что случилось? – спросила я.

– Народ, у меня навигатор пропал. – Кит был ошарашен. – И не только у меня.

Извините, по всем сумкам полазал и перетряхнул, у всех проверил рюкзаки. Ни телефонов, ни навигаторов. И карты тоже пропали, а без них нам тут – плутать до морковкина заговенья.

Вот тут‑то нас и прибило: связи нет, навигаторов нет, карт тоже нет, а от той поляны до деревни мы шли сонные и уставшие, как телки за дедом. А что это значит? А это значит, что сами мы можем отсюда уйти и пропердолить по тайге фигову тучу километров, только неизвестно куда. И не факт, что выйдем к человеческому жилью.

– Обратной дороги у вас нет, на леший след! – внезапно раздался за нашими спинами голос.

Мы разом обернулись и увидели деда Михала и Дмитрия – того пятидесятилетнего мужика.

– Это еще почему? – озадаченно спросила Ленка.

– Дерево срубишь – обратно не поставишь, – загадочно произнес дед. – Шаль энту из головы выкиньте. С ружьишком я своих детей измальства управляться учил. Да и слова такие знаю, не выпустят вас. А если попытаетесь все же уйти, будет для вас здесь ниЬа taho. Гиблое место, по‑нашему.

– И что, нам теперь пропадать здесь с вами в вашей глухой деревне, о которой только несколько человек знают?! Да мы сейчас сюда МЧС вызовем! – завелся Никита.

– Зачем пропадать? Живите с бабами, детей рожайте, в общих делах помогайте и худого никому не делайте. А что до эм‑че‑эс. Не знаю, что это такое, но ваши машинки с цифирями я забрал и изничтожил. Не найдет вас никто, дай в Нойдале вам все неправильно обсказали – не знают они, где деревня. Байки там одни. И с воздуха нас не видно. Так что, ребятушки, не кипешитесь, а из деревни вам дороги обратной нет. Не верите – можете завтра по утречку попробовать уйти.

– А мне с Еленкой нельзя, – растерянно отозвался Никита, – у меня дома своя семья есть. И сын только родился.

– Здесь теперь твой дом, – жестко проговорил дед Михал. – Или ты с моей Еленкой жить будешь, или вообще не жить, для общего покою. А то заладили, что дребезда: домой да домой! – Дед махнул рукой и в сопровождении Дмитрия скрылся за углом.

– Бля‑а, – протянул Юлик, – вот попали, а. И что теперь делать?

– А хрен его знает! – Мишаня резко провел ладонью по лбу, сбрасывая челку. – Может, к знахарке нам всем сходить? Ну, типа про судьбу разузнать и все такое прочее? Заодно, может, и дорожку по кусочкам соберем. Давайте?

– А что делать, давайте хоть так. Хоть какое‑то дело, чтоб что‑то выяснить. – Йолка погладила Мишку по накачанному плечу и, поднимаясь, сказала: – А теперь давайте спать. Утро вечера мудренее!

Прошло три дня – скучных, тоскливых, в ожиданиях, а утро четвертого началось с треша. Потому что первое, что мы сделали, это вытащили Ленку из веревочной петли.

Квелые, мы около семи утра вышли к столу и, уже попивая свежее молоко, услышали вдруг грохот, а потом дикое мычание и блеяние. Все вскочили и ринулись на шум.

– Это в хлеву! – крикнула Еленка.

Мы влетели в хлев и увидели: к верхней балке привязана веревка с петлей, внизу – рассыпавшаяся пирамида из поленьев. А в петле – наша корчащаяся Ленка!

Первым сориентировался дед – подскочил и перерезал сдавливающую горло веревку ножом.

– С ума сошла, идиотка! – орал Никита.

– Леночка, как же так? – вопрошал Юлик.

– Ой, бля... – вырвалось у нас с Йолой одновременно.

– Что это ты удумала, Леночка, совсем невмоготу тебе стало? Так нам тоже не сахар, – запричитал Юлик.

– К знахарке! – скомандовал дед.

Буквально минут через пять мы были у домика на опушке.

– Девку вашу вылечу! – сказала тетка из баба‑ягиного домика. – А сейчас идите все. К вечеру придете, проведать. А ты, старый, – глянула она вдруг на Михала исподлобья, – недоброе удумал. Отступись, не бери греха на душу.

Дед ничего не ответил, только резко развернулся и вышел, шарахнув со всей дури дверью.

А знахарка, поглаживая Ленку по голове широкой ладонью, спросила участливо:

– Что ж ты, девонька, творишь‑то, аль жизнь невмоготу совсем?

– Ненавижу. – прохрипела Ленка. – Всю вашу деревню ненавижу. Ненавижу и не хочу тут гнить!!! А дед ваш оставить нас тут надумал. Навсегда оставить! А я домой хочу. – И она затряслась от рыданий.

– Во‑он оно как, – протянула старуха. – Не дело это, но, коль Михал чего вбил в голову, так не отступится. Поговорю еще раз с ним, да сдается мне, без толку это, упрямец он. – И уже нам: – Идите теперь. Вечером заглянете, заберете свою подружку. Нет, постой! – вскрикнула она вдруг.

Мы обернулись, а знахарка, указав на меня пальцем, велела:

– Ты останься ненадолго. А вы идите, на улице подождите.

Ребята вышли.

– Что это у тебя на шее такое, покажи.

Я сняла цепочку с медальоном.

– Во‑о‑от оно как, – протянула старушка, открывая крышку медальона. – Ну что ж, видно, судьба такая. Откуда он у тебя, девонька?

Я рассказала о ночной встрече у костра со старушкой, о том, как поила ее чаем и слушала ее рассказы, а потом на прощание та подарила мне эту вещь и наказала беречь пуще глаза, и что, дескать, не раз она мне поможет.

Знахарка, внимательно вглядевшись мне в глаза, покивала головой и сказала:

– Выберетесь вы отсюда. Как, не знаю, но выберетесь. И не удивляйся, что я так говорю. Я тоже не хочу, чтоб деревня умирала, да только не сможете вы тут жить. Не такие вы. – Она пожевала губами в раздумье. – Другие, не место вам тут. Ну всё, иди, а оберег этот спрячь получше, не дай бог Михал увидит. Точно не отпустит тогда ни тебя, ни друзей твоих. Такие знаки только у нойд есть, они перед смертью с ними свою силу избраннику отдают.

– Какую силу, о чем вы? – Я даже рассмеялась. – Да если б я стала колдуньей, мы бы уже отсюда выбрались!

– А ты и не стала пока. Но сможешь, если захочешь. А пока оберег только помогать тебе будет. Например, из леса выбраться или вещь потерянную найти. Ладно, девонька, иди. Подумаю, чем помочь вам смогу. Да своим об этом разговоре – молчок!

Мы побрели обратно в деревню.

Та как вымерла. Никого не было на улице, и только изредка мелькало лицо в окне за занавеской. Не хотели с нами общаться местные или просто опасались.

– Вот что за народ?! – Кит очнулся от каких‑то своих раздумий. – Понятое дело, что просто так нас не отпустят, а выбираться отсюда надо. А для этого нам проводник нужен. Есть вариант – взять какого‑нибудь заложника и вынудить Михала показать нам дорогу обратно. Или пробиваться самим. Но это – из разряда фантастики, не дойдем мы, заплутаем, скорее всего, как дед и грозился.

– Кстати, а помните, – встрепенулась Йолка, – нам Пола еще в пещере или у пещеры сказала: мол, опасайтесь деревни в лесах.

Продолжая тихонько обсуждать, как вытаскивать себя из этой засады, мы направились в сторону озера.

– Ну можно еще ракеты использовать. Сколько у нас еще их осталось? – выдал идею Мишка.

– Ракеты – да, можно, – пожевывая травинку, включилась в обсуждение Йола. – Только когда их запускать? Ночью? Тогда, скорее всего, никто их и не увидит, а днем толку нет. Хотя можно и попробовать. Да только как бы нас после этих ракет просто под замок не посадили. Может, наоборот, сделать вид, что мы готовы «погостить» тут еще какое‑то время, и потихоньку постараться что‑то разведать?

– Да Йол, что мы тут узнать можем? Местные молчат и будут молчать, Михал нам не помощник, дети его – тоже. Эх, может, дед не разбил телефоны и навигатор, а просто припрятал где‑нибудь у себя? Вот это было бы удачей, – выдохнул Мишаня.

– А удачей номер два, Мишенька, будет, если мы найдем хотя бы один телефон, и он окажется с неразряженной батареей, – сказала я. – Но таких чудес не бывает. Может, ночью на знахаркину опушку проберемся и три костра разложим? Три костра, разложенные в ряд, – это же международный сигнал бедствия! Или еще вариант: хватаем наши шмотки, забираем от знахарки Ленку и валим куда глаза глядят. Находим большую поляну и обустраиваем там лагерь. Днем и ночью жжем костры. Днем дымовые, чтоб издалека было видно, а. – И тут я осеклась. – Ребята, а ведь нас, по идее, уже со дня на день хватиться должны, не одного, так другого. Мы ж раз в три‑четыре дня всегда на связь со своими выходили. Чего мы запаниковали‑то? Нам теперь надо думать, как сигнал подать, и всё! Искать нас будут в Нойдале, а там и мужика, что карту нам рисовал, найдут. Ой, блин, – протянула я, – ане Михал ли нам ее рисовал?

Все бурно включились в обсуждение, и похоже стало, что рисовал нам карту мужик, действительно очень похожий на деда. Но на фиг это было надо?

– А чего? – повел плечом Мишаня. – Заманить глупых туристов в деревню, попытаться уговорить остаться, а если не получится, закрыть в каком‑нибудь погребе и превратить в рабов. Что нам и светит. Чтоб на воздух выбраться подышать, мы тут через месяц будем уборные вылизывать. И даже со старушками спать, чтоб генофонд местный не помер.

– М‑да, Миш, тебе бы романы‑ужастики писать, – невесело рассмеялись мы, усаживаясь на траву.

– Кхе‑кхе, – раздалось сзади, – а прав ваш приятель, ой как прав.

Мы обернулись и увидели мужиков с берданками, направленными на нас. И деда Михала.

– Стою я вот тут, вас слушаю – продолжал Михал, – паж сердце радуется, ну до чего сообразительные ребятки попались!

– Послушайте. – Йола начала подниматься.

– Сидеть! – рявкнул один из мужиков.

– Но на кой мы вам нужны? – Йолку трясло, как, впрочем, и всех нас. – Ну не хотим мы в глуши жить! Мы городские жители. У вас же даже электричества нет. И откуда эти люди? Вы же говорили, что в дереве только старики остались, да и мы никого, кроме ваших детей, не видели.

– Так на охоте были, вот вернулись. А зачем нужны?.. – Дед пожевал губами. – Деревня умирает, – произнес он с горечью, – нам молодая, здоровая кровь нужна и руки молодые, чтоб хозяйство не развалилось. А вы – ничего, привыкнете. Недельку под замком проведете и смиритесь. – Его взгляд стал жестким: – А нет, так и подольше продержим.

Мужики за спиной Михала угрюмо проворчали что‑то подтверждающее.

– А теперь встали, ребятки, и пошли тихонечко обратно в дом. Резких движений не делаем, идем тихонечко и не дурим.

– Слушайте, вы что, совсем псих? – поднимаясь, спросил Мишаня. Его колотило, и было видно, как трясутся губы и руки. – Да вы хоть понимаете, что нас искать будут и найдут! Мы же не беспризорники‑подростки, которые могут без вести пропасть. У нас командировка заканчивается, и аппаратуры на несколько сот долларов с собой. Не нас, так ее искать будут.

– Будут‑будут, да только не найдут. А аппаратуру вашу мы сами отдадим. Скажем, что нашли лагерь разгромленный – то ли мишка порвал, то ли еще какое зверье. Всё в крови и разодранные тела. Вот имущество прибрали и готовы вернуть. Не найдут вас, не надейтесь. До Вознесенского отсюда не девяносто километров, как вы считали, а все сто пятьдесят будет, а с воздуха нашу деревню не видать.

Так, под прицелом берданок, мы, трясясь как осиновые листы, потопали в сторону дома. Хлопнула дверь, грохнул снаружи засов, и мы остались одни в каком‑то большом, практически пустом помещении. В углу валялись наши вещи и рюкзаки. Отдельно свалены спальники и коврики для сна. У входа оказалась бадья с водой, а в дальнем конце – пустое ведро за занавеской, тоже понятно для чего.

– Дайте нам хотя бы свечу.

– Ei sa, – раздался из‑за двери голос и тут же перевел: – Нельзя.

– Б‑б‑бля‑я‑я, – заикаясь, выдавил Юлик. – Эт‑тог‑го не может б‑быт‑ть! Скажите мне, что это сон!

– Юлик, это сон, – сказала я. – Тебе полегчало?

– У‑и‑и‑и‑и‑и‑и, – как‑то по‑бабьи заскулил Юлька, пронзительно и невыносимо. Звук прервался от удара. Это Мишаня вскочил и вмазал Юлику по физиономии.

– Что скулишь как баба? На девчонок посмотри, они скулить должны, а молчат. Тебе‑то что плакаться? Это им впору рыдать. Не тебя же на лавке разложат для воспроизводства поголовья. А ты пахать будешь как проклятый да девок по команде трахать! – уже не сдерживаясь, заорал Мишка, а потом как‑то резко успокоился и уже мягче сказал: – Юлик, соберись, нам о девчонках надо позаботиться.

Мы с Йолкой впали от этого монолога в прострацию. Ведь верно сказал Мишаня, нам – может прийтись куда неприятнее и тяжелее, чем ребятам. Но даже если откинуть все «прелести» секс‑рабства, то остаются еще роды в этой глуши. А тут недолго и коньки отбросить, при местной‑то антисанитарии. М‑да. Есть над чем задуматься.

Так и сидели мы, запертые в полутемном помещении, тихонько обсуждая свалившуюся на нас проблему, а потом потихоньку начали разбирать свои вещи и, все еще переговариваясь, укладываться спать.

– Ох ты ж, народ, – сипло выдохнул вдруг Никита. – Я, это. Я телефон свой нашел.

Кита колотило, и он, часто дыша, почти задыхаясь, держал на вытянутых руках свой спутниковый мобильник «Моторолу».

– Где, как? – посыпались вопросы. Безумная надежда прострелила всех. Дело в том, что телефон у Киты не простой, а с глобальным покрытием и определением координат на местности. Это означало только одно: что за нами скоро прилетят или приедут – в общем, придут спасатели.

– Да тише вы, а то, не дай бог, эти придурки услышат. Он в спальник вывалился, а когда мы уходили от последнего лагеря, я ж спальник не проверял. Так, – с лихорадочным блеском в глазах, трясущимися руками Рыжий начал нажимать на кнопки, – надо определить координаты и пакетом отправить в службу спасения с сообщением, что нас похитили и заперли в доме. Мишка, встань на стрёме на всякий случай, а вы прикройте меня, чтоб, если кто войдет, не успели увидеть, что мы тут делаем.

Никита возился с телефоном минуты три и наконец откинулся на спальник с довольной физиономией:

– Уфф, всё. Отправил. Сейчас только подтверждения о приеме сообщения дождемся, и – считай, мы дома. – Он тихо рассмеялся.

Звук писклявой сирены входящего сообщения заставил нас подпрыгнуть.

– Рыжий, ты чего, совсем на голову больной? – бешено зашипел, нависая над Китой, Мишка. – Ты что, звук не мог выключить? – Так, прячем от греха подальше игрушку. Он же у тебя водонепроницаемый? Вот и отлично, пойдет плавать.

Мишка выколупнул из пальцев Никиты аппарат и, присев на корточки у кадки с водой, быстро отправил телефон на дно. В тот же момент снаружи загрохотал засов и дверь распахнулась.

Не растерявшись, Мишаня поднял на вошедших глаза и обиженно заявил:

– Вы бы хоть ковшик какой оставили, а то из ладоней пить приходится.

– А ты как псинка лакай, – заржал один из мужиков. И продолжил: – Жрать‑то хотите? Вот вам Еленка собрала со стола. Приятного аппетита и спокойной ночи! – Он бросил на пол увесистый узел со снедью. – Тамже свечи и спички. Дом палить начнете – придушу, понятно? – Не дожидаясь ответа, он захлопнул дверь.

– Уфффф. – резко выдохнули мы. Оказывается, во время его монолога мы все не дышали, замерев, как кролики перед удавом.

– Пронесло. – уронил Юлик.

И тут из кадки послышалась тихая мелодия.

– От ты ж, – вскочил Кита, – и правда непромокаемый.

Мишка уже вытаскивал трубку из воды, стараясь прикрыть динамик и нажимая на кнопку приема.

– Алё, – тихо произнес Никита. – Да. Да, мы находимся по этим координатам, запертые в доме, еще одна девушка – у местной знахарки. Марат, ты, что ли? Да, блин, потом расскажу, нас тут рабами сделать собираются. Охраняют, и все с ружьями ходят, так что высылай ребят подготовленных.

Часов через пять с неба зарокотали вертолетные лопасти. Потом затрещали выстрелы. Как происходил захват, мы, понятно, не видели, но дверь вскоре распахнулась, и на пороге возник человек в каске, в форме и с автоматом. Кивнув нам, он сообщил, что мы можем выходить, все закончилось.

Все мужики деревни были разложены на земле и все – уже в наручниках. Женщины жались к оградам и тихонько всхлипывали.

Вдруг все головы повернулись в одну сторону. К деревне шла знахарка‑нойда, и непонятно было, то ли она ведет нашу Ленку, то ли Ленка помогает идти старой женщине.

Проходя мимо поверженного Михала, она чуть приостановилась. И сказала:

– Говорила же я тебе, не доведет твоя затея до добра. Вот и всё, конец деревне, теперь к людям обратно надо выходить – не выживем мы тут без мужиков. Сам, своими руками погубил ты наш дом. – Сплюнула и побрела в нашу сторону.

Вскоре мы уже грузились в вертолет. «За местными киднепперами прилетит другой, а пока они останутся под охраной», – сказал нам командир. Никита уже вовсю болтал с Никой и передавал нам приветы, а мы все не могли до конца поверить, что эта кошмарная фантасмагория закончилась.

Потом был Петрозаводск, с нас снимали показания, брали какие‑то подписки, и вот спустя сутки мы, не выспавшиеся и голодные, стояли на перроне и ждали, когда прибудет наш поезд, который отвезет нас домой – в Питер.

«Уважаемые пассажиры, скорый поезд „Мурманск – Санкт‑Петербург“ прибывает ко второй платформе, левая сторона.»

Питер встретил нас необычайной полуденной жарой, а Ладожский вокзал оглушил

многоголосым гомоном. Мы как‑то уже успели отвыкнуть от городского шума и ошалело крутили головами по сторонам.

– Вот мы одичали, а. – протянул Юлик, и мы, радостно заржав и подхватив рюкзаки, пошли на парковку. Разместив наши вещи по машинам, договорились созвониться вечером по скайпочату и разъехались по домам.