Диалектика природы – диалектика истории – диалектика будущего

Велик соблазн восхвалять юбиляра. Что может быть проще, если юбиляр действительно велик! Но юбилей – это всегда повод задуматься о жизни и делах человека, о его значении. А если сделанное им запечатлено в его книгах, статьях, рукописях, то вот и повод еще раз перечитать, заново осмыслить это его наследие.

В.И. Ленин как-то сослался на известные стихи Лессинга:

Wir wollen weniger erhoben

Und fleissiger gelesen sein, –

то есть: мы хотим, чтобы нас поменьше превозносили и поприлежнее читали. Следовать такому совету всегда полезно. В произведениях Энгельса, как и в трудах Маркса и Ленина, говоря языком современной науки, заложен почти неисчерпаемый запас информации. Все снова и снова возвращаясь к их трудам, мы каждый раз находим для себя нечто новое. И не просто – сегодня одно, а завтра другое. С каждым поколением понимание марксистской теории становится все более глубоким. Каждая новая эпоха все более полно овладевает этим могучим орудием познания и преобразования мира. Характерно при этом, что процесс распространения марксизма (усвоение его, овладение им) в какой-то мере повторяет некоторые черты самого становления и развития марксистской теории – это своего рода биогенетический закон в истории мысли (онтогенез повторяет филогенез). В силу такой закономерности поздний период развития марксизма – в частности новые идеи, выдвинутые Энгельсом в последний период его жизни, после Парижской коммуны, – должен привлекать к себе все большее внимание.

В настоящее время, когда благодаря новому изданию Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (по завершении оно составит пятьдесят томов) в широкий научный оборот введены сотни неизвестных или малоизвестных прежде работ и писем основоположников научного коммунизма и этот количественный рост привел также и к некоторому качественному изменению картины их теоретического наследия, придав ей бóльшую полноту и динамичность, – теперь, как никогда раньше, сложились благоприятные предпосылки для более глубокого понимания марксистской теории и тем самым для более эффективного применения ее во всех областях познания и практического действия.

В нашем сознании образ Энгельса, его научная и политическая деятельность неразрывно связываются и почти сливаются с представлением о Марксе и марксизме вообще. Это естественно и закономерно. Но не следует забывать и другого – самостоятельной роли каждого из них в совместной деятельности. Склонность к отождествлению Маркса и Энгельса проявилась еще при их жизни: об этом как-то один из них с иронией писал другому. Их объединяло слишком многое, но до примитивного тождества дело все-таки не доходило. Трудно выразить все это лучше, чем это сделал в своих воспоминаниях об Энгельсе Поль Лафарг. «Нельзя думать об Энгельсе, – писал он, – не вспоминая в то же время Маркса, и наоборот: жизни их настолько тесно переплелись, что составляли, так сказать, одну единую жизнь. И тем не менее каждый из них представлял собой ярко выраженную особую индивидуальность; они отличались друг от друга не только по внешнему облику, но и по характеру, по темпераменту, по манере мыслить и чувствовать»[424].

Сам Энгельс со свойственной ему объективностью утверждал, что марксистская теория по праву носит имя Маркса. Но эта теория немыслима без всего того, что в обоснование и особенно в развитие ее сделал он сам. Как справедливо подчеркивал В.И. Ленин, «нельзя понять марксизм и нельзя дельно изложить его, не считаясь со всеми сочинениями Энгельса»[425]. Как мыслитель, хотя и уступающий по масштабу своему великому другу, но мыслитель гениальный, Энгельс, что называется, тоже «имел свое лицо». Определенные стороны единой, сообща созданной марксистской теории, целый ряд разделов ее и проблем именно он разработал наиболее полно. Эти идеи ни в какой своей части не были уклонением или отходом от марксизма. В громадном большинстве случаев в работах самого Маркса обнаруживаются параллельные разработки. Для взаимоотношений Маркса и Энгельса характерны и глубокое, принципиальное единство взглядов, и определенные различия, выражавшиеся в известном разделении труда, которое естественным образом сложилось между ними. Одним словом: не абстрактное тождество, а диалектическое единство – во всей их теоретической деятельности.

К числу специфических заслуг Энгельса, как это очевидно, относится разработка диалектико-материалистического понимания природы. Одной из его главных заслуг была и разработка некоторых сторон диалектики. Эпохой расцвета его теоретической деятельности явился период после Парижской коммуны, в особенности семидесятые годы прошлого века. К этому времени он покончил с «проклятой коммерцией», «собачьей коммерцией», которой на протяжении почти двадцати лет вынужден был заниматься, чтобы спасти Маркса и его семью от нищеты и дать возможность ему продолжать теоретические исследования и политическую борьбу. А после того, как I Интернационал в основном выполнил свою историческую миссию и местопребывание его Генерального Совета, одним из активнейших членов которого он являлся, было перенесено из Европы в Америку, Энгельс обрел наконец хотя и вынужденный историческими обстоятельствами, но столь необходимый для большой научной работы досуг.

30 мая 1873 года настал «звездный час» в жизни Энгельса-теоретика. В этот день у него сложилась концепция его главного труда – «Диалектики природы». Своим замыслом он спешит поделиться с другом. «Сегодня утром в постели, – пишет он Марксу, – мне пришли в голову следующие диалектические мысли по поводу естественных наук…» – и далее излагает основную идею труда, над которым будет работать теперь с перерывами на протяжении десяти лет, пока смерть Маркса не прервет этих исследований и новые неотложные задачи по руководству международным рабочим движением и по завершению и изданию работ Маркса, прежде всего «Капитала», не отодвинут его собственные замыслы на задний план.

Десятилетие 1873 – 1883 годов – в известном смысле вершина творческой деятельности Энгельса. Именно в этот период выдвигает он ряд гениальных идей, существенно обогативших классическую теорию марксизма. В эти годы он создает два главных своих труда – «Анти-Дюринг», эту подлинную энциклопедию марксизма, и рукопись «Диалектики природы», работа над которой так и не была завершена. Среди новых идей, которые он развивает в это время, выделяется и мысль о возрастающей роли общественного сознания. Быть может, резче всего она выступает в одном из подготовительных фрагментов к «Анти-Дюрингу». Но она была подготовлена всем предшествующим развитием марксизма, работой над «Диалектикой природы» и получила определенное отражение и дальнейшее развитие в тексте самого «Анти-Дюринга» и в последующих работах и письмах Энгельса.

Сам Энгельс неоднократно указывал, что научный коммунизм покоится на двух великих открытиях Маркса – на материалистическом понимании истории и на теории прибавочной стоимости. Можно добавить, что в основе того и другого лежит материалистическая диалектика, выработку которой Энгельс приравнивал по значению к первому открытию Маркса. Материалистическое понимание истории (исторический материализм) было впервые всесторонне, как целостная концепция, разработано совместно Марксом и Энгельсом в середине сороковых годов в рукописи «Немецкой идеологии» (1845 – 1846). Формулируя центральный тезис этой материалистической концепции, авторы «Немецкой идеологии» писали: «Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием… а бытие людей есть реальный процесс их жизни… Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». Тринадцать лет спустя, давая классическую формулировку сущности материалистического понимания истории в предисловии к своей книге «К критике политической экономии», Маркс писал то же самое: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»[426].

Первой исторической проверкой нового мировоззрения явилась европейская революция 1848 – 1849 годов. Теория блестяще выдержала испытание практикой. Революция подтвердила правильность и вместе с тем показала необходимость дальнейшего развития марксизма. Материалистическая концепция вполне оправдала себя. Но революция дала богатый материал для размышления. Вопреки ожиданиям она не привела к крушению буржуазного общества. Этот кардинальный факт требовал объяснения. Объективно это вело к дальнейшим исследованиям в двух направлениях: к более глубокому изучению экономической основы общества и к учету влияния надстроечных факторов. Маркс возобновляет свои экономические исследования, завершившиеся через много лет созданием «Капитала», и начинает уделять особое внимание таким надстроечным явлениям, как, например, внешняя политика. В этом отношении характерно его признание в одном из писем Энгельсу 1853 года: «Я рад, что случай заставил меня поближе ознакомиться с внешней политикой… Этот момент мы совсем упускали из виду…»

Новые стимулы для доработки материалистической концепции в том же направлении дал опыт Парижской коммуны 1871 года. Он убедительно показал, что без массовой пролетарской партии, основанной на принципах научного коммунизма, успешное осуществление пролетарской революции невозможно. Исторические события свидетельствовали о возрастающей роли субъективного фактора в рабочем движении, о важной роли его в историческом процессе вообще. Парижская коммуна явилась поворотным пунктом в историческом развитии. После нее складывается новая историческая ситуация и вместе с тем начинается новый период в истории марксизма. Через три года Энгельс приступает к работе над «Диалектикой природы».

Непосредственной задачей, которую ставил перед собой Энгельс, было философское обобщение крупнейших достижений естествознания, свидетельствовавших о диалектическом характере процессов развития природы, об универсальности законов материалистической диалектики, и на этой основе – дальнейшее развитие диалектического материализма. «Дело шло о том, – говорил Энгельс, – чтобы и на частностях убедиться в той истине, которая в общем не вызывала у меня никаких сомнений, а именно, что в природе сквозь хаос бесчисленных изменений прокладывают себе путь те же диалектические законы движения, которые и в истории господствуют над кажущейся случайностью событий…» (т. 20, стр. 11).

Таким образом, в конечном счете решение этой задачи должно было привести к новому обоснованию всеобщности законов материалистической диалектики. Но сама их всеобщность не вызывала сомнений. Во всяком случае действие их в сфере истории человеческого общества можно было считать доказанным еще раньше – именно Гегелем. Как отмечал Энгельс, Маркс и он «спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» (там же, стр. 10). Диалектико-материалистическое понимание истории было выработано основоположниками марксизма прежде, чем Энгельс приступил к детальной разработке диалектико-материалистического понимания природы. Но решая эту последнюю задачу – исследуя диалектику природы – и обосновывая тем самым всеобщность законов материалистической диалектики, Энгельс вместе с тем более резко осознал и выявил диалектический характер исторического развития – диалектику истории. Это нашло свое выражение и в определении диалектики как науки о всеобщих законах развития природы, общества и мышления, и в выделении трех основных законов диалектики и раскрытии их действия в области истории, и в дальнейшем развитии диалектической стороны самогó материалистического понимания истории.

Центральная идея «Диалектики природы», намеченная уже в письме 30 мая 1873 года, – классификация форм движения материй и соответственно этому классификация наук, их изучающих. Основные формы, изучаемые естественными науками: механическое, физическое, химическое и биологическое движение. Каждая низшая форма движения переходит посредством диалектического скачка в высшую форму. Биологическая форма движения переходит в социальную, историческую. Наивысшей формой движения является мышление. Эта последняя, собственно говоря, лежит уже вне предмета исследования «Диалектики природы». Но по общему замыслу «Диалектики природы» Энгельс наметил рассмотреть переход от природы к истории человеческого общества, переход к высшей форме движения материи, – переход от диалектики природы к диалектике истории. Этот переход и представляет особый интерес с точки зрения материалистического понимания истории. Здесь можно выделить ряд тем-аспектов: мышление как высшая форма движения материи, роль труда в процессе становления человека, отличие человека от животных, законов истории от законов природы. Все эти темы впервые или по-новому ставятся в «Диалектике природы». Исследуя их, Энгельс поднимает и вопрос о возрастающей роли сознания в жизни общества.

Переход от истории природы к истории общества образует процесс превращения животного в человека, решающую роль при этом играет труд. Труд создал человека, труд отличает человека от животного и играет решающую роль в жизни человеческого общества, а сам труд начинается с изготовления орудий. Но, развивая дальше идеи, высказанные уже в «Экономическо-философских рукописях» Маркса 1844 года, в «Немецкой идеологии» и в «Капитале», Энгельс констатирует, что наряду с трудом (производством) и на его основе одним из главных отличий человека является также сознание, мышление, и это отличие со временем, в ходе исторического развития, нарастает. Общество людей становится все более человеческим. Исходя из этого, в будущем Энгельс предвидит существенное изменение роли сознания. Здесь мысль его развивает концепцию Маркса о подлинно человеческом обществе будущего, высказанную в «Тезисах о Фейербахе» и в предисловии к «К критике политической экономии».

«Вместе с человеком, – говорит Энгельс во „Введении“ к „Диалектике природы“, – мы вступаем в область истории». Чем больше люди удаляются от животных, «тем в большей мере они делают свою историю сами, сознательно, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконтролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический результат установленной заранее цели». И все-таки до сих пор «продолжают преобладать непредвиденные последствия… неконтролируемые силы гораздо могущественнее, чем силы, приводимые в движение планомерно. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая существенная историческая деятельность людей, та деятельность, которая подняла их от животного состояния до человеческого, которая образует материальную основу всех прочих видов их деятельности, – производство, направленное на удовлетворение жизненных потребностей людей, т.е. в наше время общественное производство, – особенно подчинена слепой игре не входивших в их намерения воздействий неконтролируемых сил и пока желаемая цель осуществляется здесь лишь в виде исключения, гораздо же чаще осуществляются прямо противоположные ей результаты… Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще. Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет свое летосчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор» (там же, стр. 358 – 359).

Эта концепция, изложенная в 1875 году во «Введении», через несколько месяцев, летом 1876 года, получила дальнейшее развитие в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (см. там же, стр. 494 – 497). Здесь любопытно, в частности, как Энгельс объясняет возникновение идеализма. Прослеживая развитие труда, он говорит также о появлении искусства и науки, о возрастании роли умственного труда. Продукты головы стали казаться чем-то господствующим над человеческим обществом. «Всю заслугу быстрого развития цивилизации стали приписывать голове, развитию и деятельности мозга. Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло… идеалистическое мировоззрение…» (там же, стр. 493).

Таким образом, возникновение идеализма Энгельс объясняет как результат преувеличения, гиперболизации, абсолютизации роли сознания, умственного труда, духовного производства – того, что составляет одно из главных отличий человека от животного. Но это отличие со временем усиливается, роль сознания в жизни общества возрастает. С переходом к подлинно человеческому, коммунистическому обществу в этом отношении неизбежно должен будет произойти существенный, качественный скачок. Как изменится при этом роль сознания, соотношение общественного бытия и общественного сознания? К такому вопросу неизбежно подводит логика всех рассуждений Энгельса на эту тему. Ответ на него он сам наметит, быть может, всего несколько недель спустя в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу».

В одном из фрагментов-набросков к будущей книге последовательнейший материалист Энгельс формулирует на первый взгляд совершенно необычную мысль: «Взгляд, согласно которому будто бы идеями и представлениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей предшествующей историей, в которой до сих пор результаты всегда оказывались иными, чем те, каких желали, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположными тому, чего желали. Этот взгляд лишь в более или менее отдаленном будущем может стать соответствующим действительности, поскольку люди будут заранее знать необходимость изменения общественного строя (sit venia verbo[427]), вызванную изменением отношений, и пожелают этого изменения, прежде чем оно будет навязано им помимо их сознания и воли» (там же, стр. 639).

Но ведь «взгляд, согласно которому будто бы идеями и представлениями людей созданы условия их жизни», – это идеалистический взгляд, взгляд, который сводится к положению: сознание определяет бытие, это идеализм в применении к человеческому обществу, идеалистическое понимание общества и его истории. А Энгельс говорит, что «этот взгляд… может стать соответствующим действительности»! Значит, соотношение между бытием и сознанием может измениться? По смыслу того, что говорит Энгельс, в известной мере, в определенном смысле, да. В каком же именно? Разумеется, не в том, что сознание и только сознание станет определять бытие. Энгельс был и остается материалистом. Бытие определяло и будет определять сознание. Что же тогда изменится и изменится ли вообще что-либо в их соотношении?

Обратите внимание на аргумент, который Энгельс выдвигает против идеализма: он говорит, что идеалистический взгляд «опровергается всей предшествующей историей». Энгельс очень конкретен. Он аргументирует ссылкой на имеющийся исторический опыт. Материалистическое понимание истории выступает как обобщение исторической практики. Ну, а если в будущем эта практика как-то изменится? Значит, адекватным образом должно будет измениться и ее теоретическое обобщение. Но есть ли основания для того, чтобы предположить какое-то изменение? Да, есть. И об этом свидетельствует та же история.

При анализе «Диалектики природы» мы уже видели, что Энгельс констатировал там возрастающую роль сознания в истории человеческого общества и предвидел качественное изменение его роли в жизни общества в результате его коммунистического преобразования. Таким образом, предпосылки для вывода, сделанного во второй половине 1876 года, были заложены уже перед этим в «Диалектике природы». Если же иметь в виду предпосылки более отдаленные, то они восходят по крайней мере к «Немецкой идеологии», где Маркс и Энгельс критикуют созерцательный и метафизический материализм Фейербаха по вопросу о взаимоотношении человека и природы. Эта критика в конечном счете сводится к новому, диалектическому пониманию соотношения бытия и сознания, их взаимодействия, к новому пониманию самого бытия («бытие людей есть реальный процесс их жизни»), к пониманию решающей роли материальной практики, материального производства в жизни человеческого общества.

Последовательно, подлинно материалистическое понимание истории в то же время необходимо должно быть, не может не быть и диалектическим пониманием истории. А это диалектическое понимание в применении к основному вопросу – о соотношении общественного бытия и общественного сознания – требует, во-первых, учитывать взаимодействие того и другого и, во-вторых, учитывать развитие этого взаимодействия. Этому последнему требованию и удовлетворяет новое положение, сформулированное Энгельсом в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу». Оно есть логическое следствие материализма диалектического, одно из ярко выраженных отличий марксистской концепции от всей прежней философии, в том числе и от домарксистского, созерцательного, метафизического материализма.

В отличие от материализма метафизического марксизм не ограничивается утверждением, что бытие определяет сознание. Между тем и другим существует взаимодействие, первичной и определяющей стороной которого является и останется материальное бытие. Но характер самого этого взаимодействия есть явление историческое и по мере развития исторического процесса изменяется – изменяется в соответствии со всеми законами диалектики.

В тексте самого «Анти-Дюринга» идея, высказанная в ходе его подготовки, получила определенное отражение и развитие. Здесь она связывается с вопросом о свободе и необходимости. С точки зрения диалектического материализма, Энгельс развивает тезис: свобода есть познанная необходимость. А описывая коммунистическое преобразование общества, он говорит: «Только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю… Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» (там же, стр. 295).

«Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы». Значит, из царства слепой необходимости в царство познанной необходимости. Значит, переход от стихийности к сознательности, от подчинения слепым законам природы к господству над ними, переход к подлинно человеческому обществу (ведь сознание тоже является существенным отличием человека от животного).

Свобода есть познанная необходимость. Значит, свобода не устраняет необходимости, а как бы возвышается над ней подобно надстройке над базисом.

Когда Энгельс писал в «Анти-Дюринге» о свободе и необходимости, он, очевидно, не знал, что десятилетием раньше в рукописи третьего тома «Капитала» Маркс развивал по существу ту же самую концепцию: «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Материальное производство – это царство естественной необходимости. «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила… Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» (т. 25, ч. II, стр. 386 – 387).

При переходе к подлинно человеческому, коммунистическому обществу соотношение между общественным сознанием и общественным бытием подобно соотношению между свободой и необходимостью именно потому, что свобода есть познанная необходимость, как сознание есть осознанное бытие. Сознание в определенном – указанном Энгельсом – смысле станет определять бытие. Это не значит, что бытие перестанет определять сознание. Его в конечном счете решающая роль сохранится. (Свобода может расцвести лишь на базисе необходимости.) Их взаимодействие на основе определяющей роли бытия сохранится. Изменится лишь его характер. Но изменится существенным образом.

Вывод о возрастающей роли общественного сознания не был ни случайным, ни обособленным. Он строго следовал из самых основ, из фундаментальных принципов диалектико-материалистического понимания истории и органически связан с рядом других положений марксистской теории. Логической предпосылкой его была мысль об активной роли человека, его деятельности и его сознания, в историческом процессе. Еще молодой Энгельс, полемизируя в «Святом семействе» против гегельянцев, писал: «История не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» (т. 2, стр. 102). Тот же смысл имели неоднократные критические замечания Маркса в адрес «так называемой объективной историографии», главным представителем которой был реакционный немецкий историк Леопольд Ранке. По поводу этого апологетического направления Маркс на полях рукописи «Немецкой идеологии» записывает: «Так называемая объективная историография заключалась именно в том, чтобы рассматривать исторические отношения в отрыве от деятельности. Реакционный характер» (т. 3, стр. 39).

Такой созерцательно-апологетической концепции Маркс и Энгельс противопоставляют тезис: «Люди сами делают свою историю». Но они делают ее не так, как им вздумается: их деятельность обусловлена объективными материальными факторами. В этом пункте материалистическое понимание истории диаметрально противоположно всем разновидностям идеализма.

«Люди сами делают свою историю» – этот тезис проходит через многие произведения Маркса и Энгельса («Святое семейство», «Немецкая идеология», «Восемнадцатое брюмера», «Диалектика природы», «Анти-Дюринг», «Людвиг Фейербах», письма девяностых годов) и привлекает особое внимание Энгельса в последний период его жизни. Он эквивалентен положениям об активной роли человека в историческом процессе, об относительной самостоятельности общественного сознания, о его обратном воздействии на общественное бытие, о качественном отличии законов развития общества от законов природы. Энгельс отождествляет его с тем, что люди действуют в большей или меньшей мере сознательно.

Когда в последние годы его жизни некоторые вульгаризаторы из среды социал-демократов попытались опошлить марксизм, свести исторический материализм к «экономическому материализму», диалектико-материалистическое понимание истории к метафизико-материалистическому, – Энгельс резко выступил против этого. Именно в эти годы он настойчиво повторял: марксизм – не догма, а руководство к действию, материалистическое понимание истории – не доктрина, а метод познания. Он высмеивал повторяемое вульгаризаторами «абсурдное утверждение метафизика Дюринга, будто у Маркса история делается совершенно автоматически, без всякого участия (делающих ее, однако) людей и будто экономические отношения (которые, однако, сами создаются людьми!) играют этими людьми словно простыми шахматными фигурами» (т. 22, стр. 89).

«Люди сами делают свою историю», и все-таки до сих пор общество развивалось стихийно. Хотя это не означает, конечно, что между развитием природы и развитием общества нет никакого различия. «История развития общества, – писал Энгельс в 1886 году, – в одном пункте существенно отличается от истории развития природы. В природе… действуют одна на другую лишь слепые, бессознательные силы… Здесь нигде нет сознательной, желаемой цели… Наоборот, в истории общества действуют люди, одаренные сознанием… Здесь ничто не делается без сознательного намерения, без желаемой цели» (т. 21, стр. 305 – 306).

Через несколько лет, поясняя ту же мысль, он говорил: «Мы делаем нашу историю сами, но, во-первых, мы делаем ее при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими… Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль… Этот результат можно опять-таки рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое, бессознательно и безвольно. Ведь то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел» (т. 37, стр. 395 – 396).

И все-таки человеческое общество даже на стадии его стихийного развития Энгельс не отождествляет с остальной природой. В этом еще в целом стихийно развивающемся обществе уже есть элементы сознательного развития, они еще не преобладают, но постепенно нарастают. Поэтому известный тезис о естественно-историческом характере законов развития человеческого общества на протяжении всей его предшествующей истории не может означать отрицания специфического отличия его от общества животных, отличия, возникающего уже с момента выделения человека из животного мира.

Таким образом, Энгельс констатирует активную и притом возрастающую роль сознания в историческом процессе. Но действительно ли он предвидит качественное изменение роли сознания в будущем? Не является ли случайной (или преувеличением) мысль, высказанная в 1876 году в приведенном фрагменте из подготовительных материалов к «Анти-Дюрингу»? Разумеется, нет. И об этом свидетельствуют не только смежные по времени места в «Диалектике природы» и самом «Анти-Дюринге». Уж слишком закономерно укладывается она в контекст всей марксистской теории.

Действительно, и в самом этом фрагменте, и в последующих высказываниях мы постоянно встречаем оговорку, что «во всей предшествующей истории», «до сих пор» развитие общества происходило стихийно: «История, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу». «Люди сами делают свою историю, но до сих пор они делали ее, не руководствуясь общей волей, по единому общему плану». «С точки зрения Маркса, весь ход истории – имеются в виду значительные события – совершался до сих пор бессознательно…» (т. 37, стр. 396; т. 39, стр. 175, 352; подчеркнуто мной; последнее высказывание взято из письма Зомбарту, впервые опубликованного в 1961 году).

Смысл такой постоянной оговорки ясен: до сих пор, но не в будущем, коммунистическом обществе, когда прежнее стихийное развитие общества превратится в сознательно направляемый процесс. О сознательном и планомерном развитии будущего, коммунистического общества основоположники марксизма говорили всегда. Правда, и их предшественники-утописты тоже высказывали аналогичную идею, говорили о разумном характере будущего общества. Но это как раз тот случай, о котором, перефразируя известные слова Теренция, можно сказать: когда двое говорят одно и то же, это еще не одно и то же. Утописты исходили из идеалистического понимания истории. Тогда как Маркс и Энгельс, опираясь уже на исторический материализм, диалектически предвидят закономерное изменение роли сознания в коммунистически организованном обществе.

Еще раз Энгельс касается этого изменения в одном из писем 1893 года: «Природе потребовались миллионы лет для того, чтобы породить существа, одаренные сознанием, а теперь этим сознательным существам требуются тысячелетия, чтобы организовать совместную деятельность сознательно: сознавая не только свои поступки как индивидов, но и свои действия как массы, действуя совместно и добиваясь сообща заранее поставленной общей цели. Теперь мы уже почти достигли такого состояния» (т. 39, стр. 55 – 56). Энгельс очень четко формулирует здесь качественно новый момент в общественном сознании коммунистического общества: сознательный характер действий не только индивидов, но всего общества в целом.

Одной из главных теоретических предпосылок вывода о качественном изменении роли сознания с развитием общества был глубоко диалектический подход к историческим явлениям. Такой подход был в высшей степени присущ Энгельсу. Это чрезвычайно ярко проявилось в другом его открытии, на исходе того творческого десятилетия, которое началось замыслом «Диалектики природы». Как бы применяя диалектику к самому материалистическому пониманию истории, он пришел к мысли о развитии определяющего фактора исторического процесса, о становлении, историческом развитии определяющей роли материального производства. Эту мысль он впервые высказывает в письме к Марксу 8 декабря 1882 года: на ранних ступенях развития человеческого общества «способ производства играет не столь решающую роль», как родовые связи (т. 35, стр. 103). А немного раньше, в сентябре того же года, Энгельс впервые вносит уточнение в классическую формулу «Манифеста Коммунистической партии» и «Анти-Дюринга»: «Вся прежняя история была историей борьбы классов». Теперь он исторически ограничивает, конкретизирует данный тезис, добавляя: «за исключением первобытного состояния».

Через год после смерти Маркса, как бы исполняя его завещание, в марте – мае 1884 года Энгельс создает одно из лучших своих произведений – книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В ней он развивает мысль об историческом характере определяющей роли способа производства. В предисловии к книге, говоря о соотношении двух видов производства – производства средств к жизни и производства самих людей, – он формулирует то положение, что в ходе исторического развития их соотношение изменяется и это приводит к качественным изменениям структуры человеческого общества. По существу Энгельс применяет здесь принцип историзма к основной концепции материалистической теории истории. Используя новые достижения науки (в первую очередь исследования Моргана), Энгельс фактически развивает одну из концепций (о видах производства), которую они с Марксом разрабатывали еще в «Немецкой идеологии». Вместе с тем, как показывал В.И. Ленин еще в полемике с Михайловским, Энгельс целиком и полностью остается на позициях материализма (напомним также, что, по словам Ленина, в книге Энгельса можно отнестись с доверием к каждой фразе). Более того: можно сказать, что Энгельс здесь обобщает и в то же время конкретизирует материалистическое понимание истории.

Вот это важнейшее место. «Согласно материалистическому пониманию, – пишет Энгельс, – определяющим моментом в истории является в конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны – производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой – производство самого человека, продолжение рода. Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обусловливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны – труда, с другой – семьи. Чем меньше развит труд, чем более ограничено количество продуктов, а следовательно, и богатство общества, тем сильнее проявляется зависимость общественного строя от родовых связей». С развитием производительности труда общество, структура которого основана на родовых отношениях, сменяется обществом, в котором полностью господствуют отношения собственности и в котором «развертываются классовые противоречия и классовая борьба, составляющие содержание всей писаной истории вплоть до нашего времени» (т. 21, стр. 25 – 26). Так мысль, возникшая в конце 1882 года, достигает теперь своего полного развития.

Как видим, остро развитое чувство историзма сказывается и в подходе Энгельса к анализу определяющего фактора человеческого общества, и при определении им роли классовой борьбы. Тот же историзм характерен и для его воззрений на роль сознания в жизни общества. Но по существу тот же диалектический принцип историзма лежит и в основе знаменитого вывода Маркса о превращении науки в непосредственную производительную силу. Маркс сделал его в своей генеральной рукописи 1857 – 1858 годов – «Критика политической экономии», – той самой, в которой он пришел к своему второму великому открытию (теория прибавочной стоимости) и которая представляет собой первоначальный вариант «Капитала».

Маркс здесь установил, что по мере развития крупной промышленности складываются определенные материальные предпосылки коммунистической организации производства и всего общества. «Созидание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и от количества затраченного труда, чем от мощи тех агентов, которые… зависят, скорее, от общего уровня науки и от прогресса техники, или от применения этой науки к производству… Труд выступает уже не столько как включенный в процесс производства, сколько как такой труд, при котором человек, наоборот, относится к самому процессу производства как его контролер и регулировщик… Вместо того, чтобы быть главным агентом процесса производства, рабочий становится рядом с ним… Как только труд в его непосредственной форме перестал быть великим источником богатства, рабочее время перестает и должно перестать быть мерой богатства». При коммунизме «мерой богатства будет отнюдь уже не рабочее время, а свободное время». Все это – материальные условия, которые порождаются развитием крупной промышленности и которые взрывают основу буржуазного общества – капиталистическую частную собственность. Маркс подчеркивает, что современные средства производства – это «созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания». Их развитие является показателем того, насколько наука превратилась «в непосредственную производительную силу, и отсюда – показателем того, до какой степени условия самогó общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним». При коммунизме процесс производства уже вполне превратится в «экспериментальную науку, материально творческую и предметно воплощающуюся науку» (т. 46, ч. II, стр. 213 – 215, 217, 221).

Формула Маркса о превращении науки в непосредственную производительную силу – не метафора, а научное описание реального процесса, который начался задолго до Маркса и принял столь бурный характер в наше время. Нетрудно понять, что этот процесс, являющийся одним из главных аспектов возрастания роли общественного сознания, ведет к глубокой перестройке всей структуры человеческого общества. Ведь не секрет, что именно производительные силы определяют производственные и в конечном счете все общественные отношения между людьми.

Безграничное и все ускоряющееся развитие науки в будущем, особенно в условиях коммунистического общества, Энгельс предвидел уже в своей ранней работе, в гениальных, по определению Маркса, «Набросках к критике политической экономии», опубликованных в Париже весной 1844 года на страницах «Немецко-французского ежегодника». Прогресс науки, говорит Энгельс, бесконечен. И формулирует важную закономерность: «Наука движется вперед пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения». Отсюда следует, что ее движение должно постоянно ускоряться и в будущем она будет играть огромную роль. «Работа в области науки, – подчеркивает Энгельс, – окупается также и материально». Да еще как окупается! «Только один такой плод науки, как паровая машина Джемса Уатта, принес миру за первые пятьдесят лет своего существования больше, чем мир с самого начала затратил на развитие науки». «При разумном строе… – предвидит Энгельс, – духовный элемент, конечно, будет принадлежать к числу элементов производства…» (т. 1, стр. 568, 554 – 555).

Отмечая в «Диалектике природы» то же явление ускорения, Энгельс писал, что с эпохи Возрождения «развитие науки пошло гигантскими шагами, ускоряясь, так сказать, пропорционально квадрату удаления во времени от своего исходного пункта, как бы желая показать миру, что по отношению к движению высшего цвета органической материи, человеческому духу, имеет силу закон, обратный закону движения неорганической материи» (т. 20, стр. 509). Мы уже видели, как во «Введении» к «Диалектике природы» Энгельс предсказывал такие успехи естествознания «в новую историческую эпоху», то есть при коммунизме, «что это совершенно затмит все сделанное до сих пор». Ту же мысль мы встречаем и в «Анти-Дюринге»: «Будущие исторические периоды… обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс» (там же, стр. 359, 118).

Из понимания возрастающей роли науки вытекало важное следствие для теории пролетарской революции – необходимость использовать специалистов. Разработка данного вопроса – прямая заслуга Энгельса. К постановке его он пришел еще в 1851 году, размышляя над опытом прошедшей революции и пытаясь предвидеть вероятные трудности, с которыми может столкнуться революционное преобразование общества, пролетарская революция. С тех пор он неоднократно возвращался к тому же вопросу. В последний раз он затронул его в своем обращении к международному конгрессу студентов-социалистов, и оно воспринимается как завещание. «Пусть ваши усилия, – писал он 19 декабря 1893 года, – приведут к развитию среди студентов сознания того, что именно из их рядов должен выйти тот пролетариат умственного труда, который призван плечом к плечу и в одних рядах со своими братьями рабочими, занятыми физическим трудом, сыграть значительную роль в надвигающейся революции». И затем следует очень важное указание на одно из существенных отличий пролетарской революции от буржуазных, из чего сразу же становится ясно, почему, собственно, необходимо будет решить проблему специалистов: «Буржуазным революциям прошлого от университетов требовались только адвокаты, как лучшее сырье, из которого формировались их политические деятели; для освобождения рабочего класса понадобятся, кроме того, врачи, инженеры, химики, агрономы и другие специалисты, ибо дело идет о том, чтобы овладеть управлением не только политической машиной, но и всем общественным производством, а тут уж нужны будут отнюдь не звонкие фразы, а солидные знания» (т. 22, стр. 432).

Значит, дело опять-таки сводится к тому, что на место стихийного развития общества идет сознательное, планомерное, и уже всему обществу в целом, а не отдельным, обособленным производителям понадобятся самые различные специалисты, чтобы организовать все отрасли человеческой деятельности, осуществить экономическую централизацию и сознательное управление развитием всего человеческого общества.

Из глубокого понимания диалектики прошлого исторического развития вытекает предвидение диалектического развития будущего, коммунистического общества. Это касается не только роли сознания. Заслугой Энгельса является разработка многих аспектов этой диалектики будущего. Сюда относятся: понимание того, что будущее, коммунистическое общество не есть нечто раз навсегда данное, что оно будет постоянно изменяться и развиваться; принципиальный отказ от каких-либо раз навсегда данных, готовых решений относительно будущего: отказ от бесплодных попыток предвидеть детали этого будущего общества; осознание глубокого отличия будущего, коммунистического общества, его «непохожести» на существующее, буржуазное и т.д. Вот некоторые типичные высказывания на этот счет, относящиеся к последним годам Энгельса (некоторые из них стали известны сравнительно недавно):

– Партия, к которой я принадлежу, не выдвигает никаких раз навсегда готовых предложений. Наши взгляды на черты, отличающие будущее, некапиталистическое общество от общества современного, являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности (1886).

– Так называемое «социалистическое общество» не является, по моему мнению, какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям (1890).

– Переходные этапы к коммунистическому обществу… это самый трудный вопрос из всех, какие только существуют, так как условия беспрерывно меняются (1891).

– У нас нет конечной цели. Мы сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то окончательные законы. Заранее готовые мнения относительно деталей организации будущего общества? Вы и намека на них не найдете у нас. Мы будем уже удовлетворены, когда нам удастся передать средства производства в руки всего общества (1893) (т. 36, стр. 363 – 364; т. 37, стр. 380; т. 38, стр. 108; т. 22, стр. 563).

Если же говорить о конечной цели коммунистического преобразования общества, то эта цель – свободное развитие каждого человека и всего общества (см. т. 39, стр. 166).

Мысли Энгельса о развитии будущего общества смыкаются с учением Маркса о фазах перехода к полному коммунизму.

Энгельс специально исследовал действие основных диалектических законов в истории человеческого общества. Экстраполируя их действие на будущее, он приходит к ряду специфически диалектических прогнозов относительно коммунистического общества. Так, ярким примером снятия обеих сторон противоположности является его вывод об устранении противоположности социального равенства и неравенства: «Через несколько поколений общественного развития при коммунистическом строе и при умножившихся ресурсах люди должны будут дойти до того, что кичливые требования равенства и права будут казаться столь же смешными, как смешно, когда теперь кичатся дворянскими и тому подобными наследственными привилегиями. Противоположность как по отношению к старому неравенству и к старому положительному праву, так и по отношению к новому, переходному праву исчезнет из практической жизни; тому, кто будет настаивать, чтобы ему с педантической точностью была выдана причитающаяся ему равная и справедливая доля продуктов, – тому в насмешку выдадут двойную порцию!» (т. 20, стр. 637).

В контексте всех этих диалектических представлений о будущем мысль о существенном изменении роли сознания, в результате коммунистического преобразования общества, выступает как совершенно закономерная. Так из диалектики природы вырастает диалектика истории, которая переходит в диалектику будущего.

В 1914 году, конспектируя «Науку логики» Гегеля, читая ее материалистически, В.И. Ленин формулирует в своих «Философских тетрадях» положение, на первый взгляд столь же непривычное, как и формула Энгельса в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу». Ленин записывает: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его». Но это непривычно лишь с точки зрения материализма метафизического и созерцательного. Ниже Ленин поясняет: «Мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его»[428].

За семь десятилетий до этого в тезисах Маркса о Фейербахе, которые Энгельс назвал «первым документом, содержащим в себе гениальный зародыш нового мировоззрения», был сформулирован по существу тот же исходный принцип нового – диалектического и практического – материализма: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Этот фундаментальный принцип в конечном счете и развивает гениальная мысль Энгельса о возрастающей роли общественного сознания.

И еще одно сопоставление. Известно классическое положение марксизма: экономика определяет политику. А в статье «Еще раз о профсоюзах», выявляя диалектическое содержание данного положения, Ленин писал: «Политика есть концентрированное выражение экономики… Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма»[429]. В аналогичном случае Энгельс говорил: «К чему же мы тогда боремся за политическую диктатуру пролетариата, если политическая власть экономически бессильна?» (т. 37, стр. 420).

Наблюдая развитие элементов будущего в недрах современного ему общества, Энгельс предвидел последствия, к которым эти тенденции ведут. По мере дальнейшего развития буржуазного общества такие тенденции продолжали усиливаться и углубляться. После первой победоносной пролетарской революции процесс становления нового общества начался реально. Целый ряд тенденций, характерных для эпохи перехода человеческого общества от капитализма к коммунизму, от стихийности к сознательности, развернулся в полную меру уже после Энгельса. Они наглядно демонстрируют всю гениальность марксистского прогноза. Возрастание удельного веса духовного производства, умственного труда в совокупном общественном производстве по мере развития его от простой механизации к современной автоматизации и кибернетизации, превращение науки не только в основу производства, но и в основу управления всем обществом, возрастающая роль коммунистической партии и коммунистической идеологии в развитии общества – все это реальные воплощения возрастающей роли общественного сознания, совершающегося перехода его на качественно новый уровень развития.

Исторический материализм и разработка Энгельсом основ марксистской военной теории [430]