Черный полковник и американская мечта

«Школа набора и сохранения» – мы маршируем мимо этой огромной надписи по длиннющему коридору. На серых офисных стенах висят портреты. Какие-то белые генералы. В однообразных рамках. Чернокожие сержанты приветливо машут: «Good morning!!» Без надежды на взаимность бормочу: «Доброе утро, товарищи… Доброе-предоброе… Утро-преутро…» Не зная русского языка, сержанты все равно улыбаются. Мы лавируем по коридорам и вот оказываемся в переговорной комнате. Длинный стол, гигантские знаки армии США, бархатные знамена… Люди. Сидят торжественно, с прямыми спинами. Как коммунисты на парткомиссии в моем родном училище лет двадцать назад. Полковники. Глядят строго. Отмечу – сплошь белые. Видать, черных-то здесь «в партию» не принимают. Я, не затягивая паузу, представляюсь:

– Александр Сладков. Снимаем фильм про армию США.

Петр Черёмушкин добросовестно переводит. Не очень-то слушая меня, полковники смотрят на дверь. В ожидании. Неизвестно откуда выползший нукер, как с физзарядки – в трусах и майке, наливает чай. Из термоса. Наконец намыленная взглядами дверь открывается, появляется еще один офицер, полковник, кстати, черный (да, и такие, оказывается, здесь бывают) и абсолютно лысый.

– Полковник Матмейфер.

На правах старшего черный знакомит меня с остальными (те кивают) и, взяв в руку длинную стальную указку, похожую на шпагу, начинает рассказывать:

– Мы готовим рекрутеров и сержантов по сохранению.

– Эээ… А что такое сохранение?

Черный полковник останавливается. Ему неприятно, что я его прерываю. Но он сдержан. Он воспитан.

– Мы вам расскажем. Итак. В армию США солдат рекрутируют пять бригад, это сорок один рекрутский батальон, или двести сорок пять рекрутских рот, или тысяча шестьсот девяносто рекрутских станций.

Тут я осознаю, что толком не спал и сильно вымотался. Эти переезды… Эта статистика… Эта лекция… Я начинаю клевать носом, и… просыпаюсь от жесткого касания, словно укол шпаги! Дернувшись, я открываю глаза. Как в училище, в лекционном зале, от крика преподавателя. Перегнувшись через стол, Матмейфер тычет указкой мне в грудь. Я делаю вид, что не сплю, что весь в теме, тут же реагирую:

– Так что ж такое «сохранение»?

Полковник улыбается и грозит мне указкой.

– Сохранение… Мы обязаны уговорить солдата остаться в армии после окончания первого контракта. Сохранить его. Для армии. Мы потратили деньги на его подготовку. Нам дешевле дать ему бонус в двадцать пять тысяч долларов, чем готовить следующего.

Полковник Матмейфер улыбается так, как будто речь идет о его собственных сбережениях. Как будто его деньги, кровные, идут на подготовку солдат.

– Для этого в каждом батальоне имеется сержант «по сохранению», или, если точнее, сержант-инструктор по оставлению в армии. Для офицеров есть офицеры «по сохранению», их называют «карьерными советниками».

Пока он говорит, я вспоминаю родную армию. У нас такими советниками не пахнет. Дослужил человек контракт – его редко кто уговаривает остаться. Разве что сам ротный. Ему хорошие солдаты нужны, классные специалисты, не алкаши и не раздолбаи. А среднестатистический солдат, или «неудобный боец», т. е. хороший, честный, знающий, но упрямый, не позволяющий на себе зло срывать, – таких не просят продлить контракт. Уволился «неудобный», и бог с ним. Даром что профессионал. Какие уж тут бонусы. Или возьмите офицеров. Залетел, скажем, майор или капитан по пьянке – выгоняют. А ведь в него действительно столько денег вложено! Сколько он выстрелов из гранатомета еще курсантом сделал! А сколько патронов расстрелял из «АК»? По доллару штука. Пусть платит штраф! Или дайте ему возможность исправиться! И ведь дают! Но «сохраняют» у нас (после залета) чаще по знакомству или за денежки (вы что-нибудь слыхали о взятках?). Еще и продвинуть могут. Доказательств все эти безобразия не требуют, факты широко известны.

Я замечаю, как Матмейфер снова берет указку на изготовку. Он, как олимпиец, снова готов ткнуть меня рапирой в грудь. Но я, упреждая удар, сверлю его внимательным взглядом. Внушаю ему: «Я не сплюююю…» Черный полковник сдается и продолжает:

– Теперь о рекрутах, о специалистах набора. Мы рекрутируем солдат не только в Америке. Наши станции работают и в Германии, Японии, Южной Корее, на Аляске. Даже на Гуаме.

Гуам, Гуам… Кажется, это остров, который не входит в США, но принадлежит им. Чудно как-то… Свой-чужой остров. Ну да ладно, сильный сам придумывает себе правила, по которым играет.

– Всюду, где есть американская молодежь, вы встретите нашего рекрутера.

Интересно-интересно… И нам вот так же надо. Понаставить военкоматов в Эстонии, Латвии и Литве, в Белоруссии и Молдавии. Да и в Европе. Там же есть русская молодежь? Есть. Эмигранты, их дети, внуки. Вот и начнем их призывать в Российскую армию.

Черный полковник не уходит от темы, как я:

– Вот в этом, две тысячи четвертом году наши рекрутеры должны привлечь на службу в армию США девяносто девять тысяч двести человек. Из них в резерв – двадцать две тысячи. Остальных – в пехоту, в оркестры, в капелланы и в спецназ. Причем! – Указка Матмейфера из рапиры превращается в саблю, он рубит ею воздух. Я напрягаюсь – речь, видать, о каких-то неординарных вещах. – Наша задача – вытягивать на службу людей различных рас, из различных сфер деятельности, чтоб соблюсти баланс между армией и обществом.

Ого! Баланса они добиваются. То-то у них в армии каждый третий солдат – женщина, каждый пятый – черный или латинос. У нас дома, в России – никакого баланса. Бедные в армии, богатые с «белым билетом». Нет, я обязан быть точнее. Богатых богатыми у нас не называют – люди с достатком, обеспеченные люди. Их отпрыски не так часто служат, как дети из обычных семей. Баланс… Где он? Вот, например, кавказцев у нас в десант не берут. Есть даже специальная директива начальника Генерального штаба: «Не брать!» В Северной Осетии тут было сколотили специальную команду призывников-спортсменов (борцов, боксеров) – для службы в ВДВ. Все чин чином, проводили с оркестром в десант. А их вместо ВДВ отправили в стройбат. И что? Сбежали борцы-боксеры домой и айда штурмовать военкомат. Еле спасли комиссаров от суда Линча. Вот вам и баланс. А сама наша армия – она как была рабоче-крестьянской, так и остается. Интеллигенции среди солдат – минимум. В основном простые российские парни. Однажды мы снимали в Твери сюжет о призыве. Ходили с военным комиссаром по квартирам призывников, а комиссар мне и говорит:

– Обрати внимание, клиенты наши живут только на первом этаже и на последнем.

– Что это значит?

– Социальный статус. Их папам-мамам, когда давали квартиру, не разрешали выбирать этаж. Сначала начальникам жилье досталось, потом друзьям начальников. А простым семьям выпали самые немодные и неудобные этажи, то есть первый и последний. Вот и у детей в этих семьях выбора нет, идти в армию или не идти. Ни «отмазаться», ни откупиться.

– Mister Sladkov!

– I listen! Listen! Да слушаю я…

Черный военком, ну, то есть полковник, машет указкой и продолжает лекцию, предназначенную сугубо для меня. Лекцию о военных комиссарах США.

– Средний возраст американского сержанта-рекрутера – тридцать один год. Средняя выслуга – двенадцать лет. Конкурс на эту службу – десять человек на место.

Ага. У нас в военкоматы тоже конкурс. Нет, бывает, переводят мужиков по ранению или по везению. Хотя там такая… Не служба, а работа. А в США, видите ли… Стоп! И тут меня полковник удивляет. В очередной раз. Оказывается, в рекрутеры здесь отправляют не до конца службы, не навечно.

– Каждый рекрутер служит на станции три года, а потом его снова отправляют в войска. Обновить опыт, продвинуться по службе. А потом мы еще смотрим, возвращать его обратно или нет. Аттестацию надо проходить. Прошел? И вот ты снова рекрутер. И у тебя самого уже в подчинении другие рекрутеры. Каждый из которых имеет план. Каждый должен набирать на службу четырех новых солдат в месяц.

Так-так-так. Здесь еще есть вояки. Резервисты. Не служат, сидят дома. Но льготами пользуются. Магазины со сниженными ценами, все такое…

– А вот резервисты есть у вас…

Таких людей набирают отдельные специалисты. Их заманивают в резерв. Для них есть свои уговоры. К примеру: «А давайте вы присягу примете, а в армию не пойдете, а? И льготы вам, и специальные тренировки. Побегаете, постреляете на полигоне раз в месяц, и все. Но вот если война, уж тогда придется служить».

Если война… Так у Америки всегда война. Сейчас в Афганистане они воюют.

В Ираке. Скажем, парень только в резервисты попал, еще и в магазин со скидками сгонять не успел, и тут бац – в Багдад, в Кандагар или Фаллуджу. А там и до «дембеля» под звездно-полосатым флагом недалеко. В железном ящике. Стоп-стоп, что-то я ушел мыслями вбок. Не отвлекаться!

– Я так понял, резервистов, которые людей вербуют для армии, вы по особой программе готовите?

– У нас в Форт Джексоне есть академия. Вы в ней находитесь. На кафедре рекрутирования четыре офицера: полковник, подполковник и два капитана.

Пройдемте!

Тоже мне, академия. У нас академия – две тысячи полковников и пять тысяч слушателей. Хотя стоп… Может, мы и зря столько народу готовим в России? В наших академиях поучатся они и разбегаются как тараканы по сторонам после выпуска. Зачем ехать в Сибирь, если можно в Москве остаться? Например, поступить в адъюнктуру и писать диссертацию два года? На секретную тему. «Поза часового в карауле». Другие выпускники? Да у кого какие возможности и связи. Кто военпредом на завод, болты считать, чтоб гражданские производители армию не нае… Простите, не обманывали. Они, военпреды, и форму-то не носят. Кому повезет, могут протиснуться в военкомат. Служба – не бей лежачего: отправляй себе в армию того, кто сам пришел или кого удалось поймать с милицией на вокзале. А кто из выпускников наших военных академий на гражданку уходит, в бизнес или в народное хозяйство. В середине девяностых вообще половину выпускников «в никуда» отправляли. Учили-учили, а потом: «Пошел отсюда!» Представляете? Иди сам ищи, где служить. Не найдешь – мы тебя пристроим. Летчиков переводили в танкисты, топографов – в артиллеристы, ну и так далее… Сегодня наши российские военные академии выпускают десятки тысяч человек, а до настоящей службы из них доезжают процентов семьдесят. Здесь же, в Америке, армия обучает в академии только Его! Конкретно нужного для службы человека.

Нет, у нас, справедливости ради надо сказать, большинство офицеров после академии безропотно отдаются в руки судьбы. Сибирь? Сибирь. Кавказ? Кавказ. И берут папы-майоры, подполковники в руки большие чемоданы и едут, куда Родина прикажет. А за ними жены, с чемоданчиками поменьше, едут как за декабристами, побросав работу на прежнем месте, а за женами дети – в восьмую по счету школу, после семи предыдущих переездов. У нас служат не за что-то, не за какие-то бонусы, а несмотря ни на что. Поэтому у нас ДРУГАЯ армия.

В США – Его Величество контракт, там все «чики-пуки». Офицер знает свою судьбу лучше гадалки на вокзале. Куда он поедет, кем будет служить и куда после этого поедет и кем будет там. Все известно.

Мы допиваем в кабинете чай и отправляемся в путешествие по академии.

Надо признаться, я не нахожу в ней ничего героического. Нет, порядок кругом, стерильность офисная, светлые аудитории. Заходим в первую попавшуюся, там – человек пятьдесят. Рубашки, брюки, галстуки. У каждого колодок наградных, как у ветеранов Звездных войн. Черный полковник приветствует подопечных, и они, рекрутеры, орут в ответ еще громче новобранцев на физзарядке. Он, словно играясь, кидает им какой-то лозунг, они опять орут. Да что ж такое… Если перевести их вопли дословно, получается сухо и протокольно, вот так: «Мы! Делаем свое дело! Чтоб сформировать армию! Где и один в поле воин!!!» Боже, как они любят кричать…

Высокий, широкоплече-образцовый сержант, словно из голливудского боевика, начинает свой урок. Петр Черёмушкин переводит мне его тихонько в ухо. И знаете, я нахожу его спич весьма интересным. Сержант заколачивает свои слова каждому прямо в лоб:

– Армия! Гордится! Тем! Что дает человеку! Раскрыться! Полностью! Вы не поступили в университет?! Денег нет? Пожалуйте к нам! Мы дадим вам деньги! Воображение не должно вас ограничивать!

О, Мастер. Вот как надо. Если б мне наш военком так пел в родном Щелковском военкомате… Я бы вообще оделся и вооружился на свои деньги и сам себе купил билет. Прямо в Афганистан. Но это impossible!!! Невозможно! Наш военкомат не машина уговоров. Это машина по захвату призывной массы. Машина простейшая, как винтовка Мосина. В нее попадаешь, как на тот свет, бесповоротно и, самое главное, добровольно. Как в клейкую ленту, если муху иметь в виду. Никто тебя не уговаривает. Только сообщает: «Вы должны отдать священный долг нашей Родине». И попробуй не отдать. А здесь, в Америке, вон какие небылицы людям чешут. Андерсон и братья Гримм, сказочники, умерли бы от зависти. Так выдумывать. Да что там… Сам Лукьяненко и Бекмамбетов со своим «Ночным дозором» не прошли бы мимо, сразу бы экранизировали. Преподаватель вторит моим мыслям.

– Вы хотите быть астронавтом? Пожалуйста! У нас есть специальная программа астронавтов для солдат армии США. Давайте! И у нас уже есть астронавты – бывшие солдаты армии США! Вы хотите быть врачом? Да я только что направил на учебу молодого сержанта в Университет Южной Каролины, на четыре года бесплатного обучения. И он получит диплом врача! И вернется служить врачом!

Теперь мне эта речь напоминает американскую проповедь. У нас по телеку в начале девяностых много таких проповедей показывали. Янки-батюшки, в пиджаках и галстуках, уговаривали толпу любить Бога. А здесь… Вставляй только вместо слова «Бог» – «армия США», и порядок. А голливудский сержант все не унимается:

– Кем вы хотите быть? Юристом? У нас есть программы для подготовки юристов. Хотите участвовать в специальных операциях? Тогда вам в спецназ! У нас есть такая программа! Хотите быть водителем-дальнобойщиком? Ученым-профессором? Водопроводчиком? Армия научит вас! Она заплатит за обучение! Мы лучше любой фирмы в Соединенных Штатах! Если вы хотите куда-то попасть, мы вас доставим туда! Сделать это не всегда легко. Вы должны соответствовать стандартам. Все зависит от вас.

Во как. Ни отрезать, ни пришить. Пожалуй, этот парень сделал бы у нас в российской политике карьеру. Хотя… Были уже у нас такие сказочники. Помните, «К двухтысячному году каждая семья будет иметь свою квартиру!» – это Михал Сергеич наш говорил, президент Советского Союза Горбачев. А Жириновский? «Каждой женщине по мужчине! Каждому мужчине по женщине!» Бац – и у него подавляющее большинство в парламенте. Я знаю, действуют такие обещания, прекрасно действуют.

Петя шепчет на ухо:

– Эта группа сержантов учится шесть недель и четыре дня. Мало студентов, пехота занята, война идет. Они не только «маркетинг» изучают. Законы, директивы и так далее. Здесь говорят: «Америка любит бумажки». Но бюрократия спасает от преступлений.

Самое смешное… Пройдет ровно год, и мне придется убедиться: голливудский сержант не врал, не выдумывал. Я наблюдал такие вот заочные солдатские курсы в Афганистане. Юристов, менеджеров… Но астронавтов все-таки там не готовили. Наверное, для этого желающих отправляют на Мыс Канаверал, во Флориду. Там у них, кажется, стоит американский Байконур.

Мы переходим во вторую аудиторию. Там людей поменьше. Все в камуфляжных костюмах. Здесь никто не вскакивает. Видимо, специально создана доверительная обстановка. Руководитель занятий шипит, как гипнотизер:

– Вам должны верить. Шшш… А вы должны видеть молодого человека насквозь.

Шшшш… Кто он? Чего он хочет? Бывает… Бывает, молодые люди не доверяют старым… И вы молоды… И это здорово…

Ну прямо питон Каа в мультфильме «Маугли». А слушатели – как завороженные бандерлоги.

– Шшш… Вы должны знать о службе все… До мелочей… Чтоб не врать, чтоб не путаться, когда беседуете с новобранцами. Правда о нашей армии так хороша, что она сама приводит людей на службу…

Да это же самая настоящая школа продавцов. Только торгуют они не аппаратурой и мебелью. Они продают американскую мечту! Все сбудется, ты только захоти. Из этих торговцев квотами в армии США составляют мобильные команды, и они уже сами разъезжают по войскам и обучают торговать других.

Семинар, на котором я оказался, в самом разгаре. Теперь шипит ученик:

– Если вы… Шшш… Пытаетесь кого-то записать в армию… Шшш… И обнаруживаете некий дисквалифицирующий признак… Например, человек находился в тюрьме за убийство… Шшш… Вам следует приостановить процесс рекрутирования…

Ни-фи-га себе! Убийство! А вы его что, сразу не спросили? Только зашел – оформлять начали?! Но голливудский сержант бесстрастен. Он не ругает, а хвалит:

– Абсолютно правильный ответ! Вы все понимаете это?!

И в ответ все хором:

– Шшшшшш…

На прицел американских рекрутеров, как я понял, попадают и семьи новобранцев. Чтоб можно было через маму-папу уговаривать мальчиков и девочек подписать контракт. А у нас? Родители не участвуют, не ходят в военкоматы, не интересуются, куда их чадо может попасть. Да что там… У большинства солдат российских в семьях некомплект. Мама есть, а папы нет.

Кстати, чтоб попасть в академию рекрутов, сюда, в Форт Джексон, мало выслуги лет. Нужна безупречная характеристика. Нужны бравый внешний вид, выправка, рост, мускулы и так далее. Здесь не допустят, чтоб какое-то «чмо» прыщавое уговаривало молодежь «стать таким, как он». Рекрутер – торговая марка армии США. А торговая марка в Америке – это знамя. Знамя должно гордо веять, а не висеть. И это абсолютно правильно.

Следующая аудитория – советники по контракту. Здесь штабные… Чуть не сказал крысы. Нет, тоже сержанты. И это люди с высшим образованием, доки в области юриспруденции и правил военной службы. Они оттачивают договоренности Минобороны и новобранцев до мелочей. Каждый такой специалист уже знает результаты тестирования своего подопечного. Перед первой их встречей. Рост, вес, наклонности. Контракт должен всему этому соответствовать. Если потом, не дай бог, пойдут противоречия сторон и спор солдата с Министерством обороны дойдет до трибунала – все должно быть чисто. Не выполнил – отдай, тебе должны – пойди получи. Все по закону.

Черный полковник берет меня под локоток.

– Систему набора в армию у нас поменяли после Вьетнама. Призыва в армию с тех пор больше нет. Навредила нам та война. Мы, военные, сами менялись, меняли отношение к армии людей.

Матмейфер поискал глазами свою указку, но она осталась в кабинете, и он вознес палец к небу. Ну прямо… как проктолог. Наверное, он даже ждал, когда я скажу «ОЙ!». Но вовремя вернулся к своей мысли.

– Мы совершили сержантскую революцию! Мы создали особый сержантский клан! Мощную социальную группу! Стальной административный кулак! Мы отдали сержантам права и с ними – ответственность за провал. – Распаляясь, Матмейфер махнул рукой, как кнутом. Он явно имел отношение к лошадям. – Да мы сержантов учили грамоте! Можете представить, нам, офицерам, писать за них приходилось! Да, у нас все раньше делали офицеры! А теперь вот они, сержанты! Это и есть наша сержантская революция. Мы имеем и академии для сержантов, и курсы. Мы их постоянно учим, доводим их знания и умения до совершенства.

Сержанты у нас это, по сути, обычные солдаты. Живут в казармах, дрючат их так же. Были у нас раньше контрактные сержанты, так называемые «сверчки» – сверхсрочно служащие. Ходили они, как офицеры, в «танцевальной форме» (китель и брюки «об землю», обычные брюки и туфли, не как у всех – сапоги). Но лычки на погонах у них были не желтые, как у срочно служащих, а красные. И отвечали они за всякую фигню: в столовой, в секретной части и так далее. У них даже песня своя была, на мотив «Прощания славянки»:

В «.опу» клюнул жареный петух! Ухаааажу на сверхсрочную слууужбу, Буду красные лычки носить!..

И так далее.

Из кадровых военных «сверчки» были самыми низкими по статусу людьми. Штабные клерки. И не было у нас контрактных должностей в боевых подразделениях. А вот прапорщики – пожалуйста. Это другое дело! Наше изобретение, наша гордость! Их как раз «вывели», чтоб заниматься солдатами, командовать людьми. И в быту, и в бою. Чтоб служили они старшинами, командирами взводов. Расползлись прапорщики из боевых подразделений по складам да хранилищам. Появилась поговорка: «Лучше иметь сто ключей на пальце, чем одного отличника боевой и политической в подчинении». Стали прапорщики очень близки к материальным средствам, путая порой свое имущество с государственным. Шутить стали про них: «Все, что завоевано социалистическим отечеством, должно быть надежно защищено. От прапорщиков». Офицеры говорили: «Мы служим, пока ноги ходят, прапорщики – пока руки носят».

Желание прапорщиков что-то стырить со склада было самым сильным в перечне мотиваций его службы. Нет, были прапора, которые в бой ходили. В Афгане в том числе. Однако это исключение из правил. Прапорщики… Да у нас в России и офицерский статус не особенно высок. Я не думаю, что кто-то из американских майоров днем служит, а ночью вагоны разгружает, чтоб семью прокормить. У нас сначала статус офицера надо поднять, потом, глядишь, и до сержантов доберемся. Ладно… Мы все равно всех победим, и в этом, если хотите, наша главная загадка.

Еще немного о сохранении. Такой термин гуляет у нас в армии. Но он ближе к положению беременных женщин, которых кладут в больницу именно «на сохранение плода», при угрозе выкидыша. Дословно это, конечно, не именно так.

У нас термин «сохранение» гуляет на войне. Раньше в Афганистане, а теперь в Чечне. Ищете вы, к примеру, командира какого-то боевого подразделения в полевом лагере:

– Иванова не видели? Может, на задачу куда ушел, на войну?

– Неееет, он на сохранении!

На российском военном сленге это означает, что у боевого командира замена на носу. И лежит он у себя в палатке, а если и встает, то чтоб хлебнуть водочки или пивка. Его не посылают ни в засаду, ни в разведку. Чтоб, не дай бог, не убили за день-два до отъезда домой. Он на сохранении! Это святое.

Прощаясь, черный полковник Матмейфер хлопает меня по плечу. И он мне нравится. Мне вообще нравятся люди, которые горят на работе, а не ползают, как сонные мухи, из штаба в столовую и обратно.

Да, кстати, эту академию американских рекрутеров еще называют «Колумбийский батальон». Отчего? Да черт его знает.