Тонна бумаги на каждого солдата

Оказывается, мы проехали в Форт Джексон через особый контрольно-пропускной пункт, для начальства. Теперь мы стоим у так называемых солдатских ворот. Сюда стекаются новобранцы. Над входом каменный козырек и большой, если хотите, гигантский лозунг: «Добро пожаловать в армию Соединенных Штатов Америки». Капает дождь. Под козырьком – полроты солдат. Они застыли, расставив ноги на ширине плеч и заложив руки за спину. Лысые, бледные, многие в очках. И… большинство – женщины. Есть самые настоящие, одетые в камуфляж дети. У очкариков оправы линз одинаковые – коричневые и широкие. Ого, они первый день в армии, а им уже успели подобрать однообразные «ставни», ну, в смысле очки. Я замечаю, что афроамериканцы держатся в строю более уверенно, чем белые: взгляд наглый, кепи козырьком на носу. Черных в армии США тринадцать процентов, чуть больше, чем латиносов. Остальные белые. Китайцев-корейцев совсем мало. Кстати, общество американское в этническом смысле существует в тех же пропорциях.

Вышагивающие вдоль строя чернокожие сержанты (один мужчина и две дамы) втолковывают новобранцам что-то типа: «Вы теперь единое целое, вы теперь один организм…» Сержанты в жестких ковбойских шляпах, обтянутых прозрачным целлофаном. От сырости.

Чертов дождь стучит по шляпам, я это слышу. Он стучит и по чехлу нашей камеры. Погода грозит лишить нас «картинки». Виталик торопится, хватает кадры один за другим.

Солдаты напряжены, взгляды их насторожены. Естественно! Вы добровольцы, ребята, сами выбрали службу. Могли сидеть себе в баре, потягивать ром с колой. А теперь вот кто ж знает, что с вами завтра случится. Контракт контрактом, но пуля – дура. Да и штык (я бы поспорил с генералиссимусом Суворовым) не умнее. Америка воюет в Ираке, воюет в Афганистане, гробы возвращаются и во Флориду, и в Техас, и в тот же Нью-Йорк, из которого мы сюда прилетели.

Мимо нас гуськом снуют группы людей в одинаковых светло-серых спортивных костюмах, кроссовках и в пятнистых накидках. Каждый тащит, прижавши к груди, большую черную квадратную пластиковую корзину. Обмундирование, видимо. Ребята идут со склада. Ребята и девчата. Женского пола в Форт Джексоне действительно хоть отбавляй. Конкретно в этой крепости их более сорока процентов обучающихся. Женская сила!!!

Мы стоим под дождем, а мимо нас маршируют все новые группы. Теперь они бредут с закинутыми за плечи зелеными матерчатыми цилиндрическими баулами. Нет, ну точно со склада.

Группы ведут сержанты в шортах, серых майках с надписью « Army» и со свитками списков в руках. Один из сержантов, хлопая в ладоши, громко кричит: «Quickly-quickly-quicklyyyyyyy!!!!!» (Быстро-быстро-быстрооооо!) Все это для проформы. Все как шли быстро, так и идут. Шлепают мимо плаката с вызывающей надписью: «Через эти ворота проходят величайшие в мире солдаты». Хммм…

Вижу, что американские армейские пропагандисты мало чем отличаются от российских. Вот только у нас в гарнизонах везде висят портреты конкретных величайших солдат мира, ставших величайшими полководцами: Невский, Донской, Кутузов, Ушаков, Нахимов, Паскевич, Скобелев, Ермолов, Суворов, Жуков, Василевский, Рокоссовский… И за каждым – конкретные победы. Не в стычках мелких с индейцами, а в сражениях и в больших войнах. А тут, в Штатах, господа новобранцы, верьте на слово! Хотя… Чего спорить, великие солдаты – так великие. Простите, даже величайшие.

Кстати, средний возраст американского солдата – от семнадцати до двадцати семи лет. Семьдесят пять процентов из них окончили среднюю школу. Остальные приходят служить, бросив университет. Лишь один процент из всех – магистры или студенты старше второго курса. Вообще без образования здесь в Америке не служат. Но вот здесь, в Форт Джексоне, эти люди одинаковы. И по статусу, и по правам. И каждый из них лепит свою армейскую судьбу самостоятельно. Пойдет служба, смогут они к ней приспособиться – будут и звания, и награды. Нет – так нет.

Я замечаю – к нам движется Фондакаро. Полковник не сухопар, как мне показалось при первой встрече. Под камуфляжем бугрятся мускулы. Он улыбается и четко прикладывает ладонь параллельно земле большим пальцем к кокарде.

– Приветствую вас, мистер Сладков.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Ну что, пойдемте в казармы?

– Пойдемте…

Нас пропускают в фойе кирпичного барака. Я так понимаю, это помещение для совсем молодых. Так называемый «батальон приема». Я ожидаю увидеть спальное помещение с кроватями. Но нас ждут ряды полированных деревянных лавок. Кругом по стенам стенды с информацией. Четко сказано, что новобранцам предстоит пройти в их первые четыре часа службы в армии, в первый день, во второй, третий, четвертый. Все дос-ко-наль-но! До миллиметра.

И есть еще один стенд. С заглавием: «Победа начинается здесь».

Солдатские заповеди:

– я член команды

– я защищаю народ Америки

Дух воина:

– я всегда буду первым

– я никогда не смирюсь с поражением

– я буду стремиться к совершенству

– я никогда не брошу друга в беде

Да, тут и наши комиссары позавидуют. Здесь пропаганда настырная и всепроникающая. Почище нашей будет.

Слышится громкое шуршание. Помещение моментально заполняет пятнистая толпа. Новобранцы рассаживаются, снимают накидки, остаются в черных шортах и серых майках все с той же надписью « Army». Фондакаро объясняет:

– В первые четыре часа молодежь инструктируют по поводу формы одежды, выдают спортивные костюмы и распределяют по учебным ротам. Потом поздний ужин, сон. Все. А вообще им дают четыре дня, чтоб освоиться в армии. Их первая задача – выучить знаки различия, воинские звания, строевые команды и военные песни.

Новобранцы, беззвучно шевеля губами, листают какие-то пухлые блокноты. Фондакаро кивает – это солдатские книжки – и продолжает:

– Им объясняют, что можно и чего нельзя.

– А чего нельзя?

– Запрещены фальшивые деньги, еда, вода, лекарство, жвачка. Карточки родных тоже запрещены. Они приравниваются к порнографии. Американского солдата ничто не должно отвлекать от службы, особенно в первые дни.

– А почему вода? Зачем ее-то запрещают?

– Разрешена только та, что выдают. Видите, у каждого фляга, из нее и пьют.

Да… Наш новобранец мечется по казарме в первые дни, как мышь по амбару.

Его сажают на стул лишь для того, чтоб подшить свежий подворотничок и написать письмо домой. Все. Американские солдаты… И кормят их от пуза, и двигаются они неспешно, их особенно не гоняют, не расстраивают. И вот сейчас гляжу я, как сидят они и учат. Бог мой, одни бабы! Черные и белые. Перед каждой на лавочке накидка свернутая и фляга пластмассовая. И набитый до отказа баул. Стоп-стоп! Это же отдельная команда, женская. А я-то смотрю… Встают, уходят. Заходят одни мужики. Садятся, учат, уходят. Круговорот.

И мы тоже уходим в другое здание. Теперь это офис. Столы, компьютеры, гражданский персонал. Сюда новобранцев заводят по одному. Опрашивают: где родился, где крестился. Кто папа, кто мама, где брат, есть ли еще родственники, какие, кто где из почивших похоронен. Все подробнейшим образом записывают.

В общем, заполняют личные дела. Заодно оформляют страховку. Если американский солдат отдает жизнь Америке – семье выплачивают двести пятьдесят тысяч долларов США. Нехило.

Фондакаро вытягивает из портмоне банковскую карточку и проводит пальцем по штрих-коду.

– Вот мое личное дело.

– Где?

Я не могу понять, о чем он. Личное дело – это такая толстая папка со всем твоим прошлым: характеристиками, справками о ранениях, наградными листами и т. д. и т. п. Это такая папка, которая путешествует за тобой по всем гарнизонам. Скажем, переводят тебя из Владивостока в Калининград. И вот идееееет за тобой личное дело, мееедлеееннооо! Тебе уже пора майора получать, а по документам ты все еще лейтенант. Тебе увольняться уже пора, а по документам ты, наконец, майор. А у американцев, ты погляди, все в карточке, и ее-то Фондакаро вертит в руках.

– Здесь есть специальный компьютерный чип, в котором все, от группы крови до биографий членов семьи. На карточке указаны звание, начало действия карточки и срок окончания. А на обратной стороне есть штрих-код, который может расшифровать только специальная машина. Это не секретная информация.

Заканчивая свой «спич», полковник щелкает пальцами и поднимает кулак вверх. Ему явно нравится рассказывать об американских достижениях. И я его понимаю. Армия США обрастает в моем сознании отдельными образами. И карточка теперь – один из этих образов, как и сытная столовая, и зеленый газон, по которому можно ходить. Я начинаю осознавать, какая это Машина, какая мощная система, созданная годами, не знающая дефицита средств, не загоняемая правительством в угол. Машина, о которой Государство помнит всегда, каждый день, а не только в начале очередной войны. Эх, славяне… Будут ли когда-то преобразования и у нас?

Новобранцы все заходят и заходят в этот офис. Неспешно садятся, ставят рядом неизменную пластмассовую флягу с выданной водой и тихим, стеснительным голосом рассказывают о себе. Бравые тетки-афроамериканки (язык можно сломать) громко переспрашивают их (А?! Джон?! Эу! Джек! Сорри!!!) и стучат по клавишам. Солдаты что-то подписывают. Один лист, второй, третий… С одной стороны, для нас, для телевизионщиков, эта процедура неинтересна. Лучше в поле снимать, где все горит и дымится. Но! Рутина – это занятие, которое главенствует в армии. В любой. У нас всякие караулы, наряды, инструктажи, парко-хозяйственные дни и т. д. Здесь – писанина. Вновь прибывшие только и знают, что заполняют какие-то листки, сообщают под диктовку о себе всякие мелочи, вплоть до былых детских страхов. И все время что-то подписывают. Это хорошо. Лучше все отношения с этой Машиной выяснить перед плаванием, «на берегу». Чтоб потом ни у тебя не было вопросов к Государству, ни у Государства к тебе. Кроме того, имея нужные данные, командирам всегда легче работать со своими людьми. А если данные правдивые и подробные – вообще прелесть.

Да, забыл вам сообщить. По существующим здесь правилам в первые четыре дня новобранцам дважды выплачивают деньги. Два раза. Аккуратно, шаг за шагом, здесь формируют у начинающих позитивные впечатления от армии, в которую они попали.

Будьте добры на подиум!

Мы проходим длинными наклонными коридорами. По таким тачки легко катать. Ступеней здесь я почему-то не вижу. Стив Фондакаро ведет нас и рассказывает.

– В «батальоне приема», официально он называется «рецепционный батальон», в нем новичков держат четыре дня. Вот!

Полковник останавливается у большого стенда. На нем расписание.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ.

Медосмотр, личное время, выдача зарплаты.

ВТОРОЙ ДЕНЬ.

Парикмахерская, переодевание, посещение военного магазина, инструктаж по технике безопасности.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ.

Выдача удостоверений и выплата положенных бонусов.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ.

Оценка поведения, прививки и фотографирование, прибытие в место базовой подготовки.

Фондакаро продолжает:

– Потом, уже немного ознакомившись с армией, они проходят три фазы подготовки. Первая фаза – так называемая «смена мозгов». Мы превращаем этих гражданских людей в военных. Это самое тяжелое. Стресс. Психологический и физический.

– А мы-то куда идем?

Фондакаро улыбается.

– Сейчас увидите.

Коридоры становятся уже. У первых попавшихся нам стеклянных дверей – солдат (женщина), руки за спину, ноги на ширине плеч. За солдатом вырастает сержант. Как и положено, большой и черный. Он абсолютно нам не удивляется, что, напротив, удивляет меня. Ведь полковник, как это водится во время работы в наших воинских частях, никому не звонил по телефону и громко не объяснял, что сейчас придут телевизионщики, им надо что-то показать. Мы просто идем за черным сержантом, который перед этим говорит нам:

– О’кей! Прошу вас!

И мы попадаем… на огромный вещевой склад. Или, по-казенному, «первоначальный пункт одежды и амуниции». Короче, форма. Берцы, парадка, камуфляж. Рубашки, туфли, фуражки. Майки, носки, кроссовки. Короче, «остров сокровищ» в переводе на советский армейский сленг. Сотни три новобранцев стоят в ряд, спиной к проходу и лицом к прилавку, а за прилавком высятся стеллажи. А на складе (о чудо!) – тишина. Ни сутолоки, ни гомона. Я слышу лишь шуршащие лопасти больших вентиляторов. Никто ни на кого не орет, никто никого не пинает. Вдоль стены растянут баннер:

«Скоро ты станешь солдатом, одетым лучше всех в мире».

Вот тут я верю. Во всяком случае, дома, в моей альма-матер, положив руку на сердце, мало кто с этим поспорит.

Первое, что здесь дают, – зеленую парадную форму сухопутных войск США. Ее называют – форма класса «А». Для каждодневного ношения дают камуфляж.

Мундиры новобранцев непривычно пусты. Ни значочка. Со временем их предплечья обрастут шевронами, а грудь зарастет «фруктовым салатом». В армии США к различным знакам отличия относятся очень внимательно и дают их чуть ли не за каждый чих. Зная, что за награды, можно многое рассказать об их кавалерах.

Это же касается и знаков различий, обозначений. Например, все военнослужащие армии США носят шевроны своего родного полка на левом рукаве. Но! Если ты когда-либо на войне был прикомандирован к какой-нибудь другой части, ты носишь на правом рукаве и ее шеврон. Получается: слева ты – танкист, а справа – разведчик. Есть и неформальные знаки. Бывшего десантника, переведенного в пехоту, можно всегда опознать по заправленным в берцы камуфляжным брюкам. Это как бы намек: мол, «я каждую секунду готов вновь десантироваться с парашютом».

Награды военные – как и у нас, так и у американцев – есть федеральные и ведомственные, так называемые «министерки». Если награждают каким-то знаком вашу часть, то эмблемка этой награды обязательно есть на мундире каждого солдата. Ну, можете представить, награждают, скажем, ваш полк орденом Кутузова, и автоматически изображение этого ордена попадает вам на мундир.

Если вам вручают один и потом, позже, еще такой же – американские военные этот второй не носят, а прикрепляют маленький значок повторного награждения.

Что касается набора планок – «фруктового салата». В армии США существуют медали без лент и колодок и, наоборот, колодки без медалей. Или то и другое вместе, как у нас. Высшая военная награда – медаль Почета. Причем они бывают разные. У летчиков, моряков и пехотинцев она своя. В оформлении представления к этой медали обязательно участвует какой-нибудь конгрессмен. Наградили этой медалью? Получите десять процентов к пенсии. Это в случае, если у вас сумма надбавок не превышает семидесяти пяти процентов.

На складе американские новобранцы, как муравьи, знают свой путь. В руках у каждого пришедшего «бумагодержатель», на нем листок с перечнем элементов формы одежды и ручка. Получают, меряют, кладут в баул и двигают дальше, не забывая пометить этот шаг в своем листочке. Господа кладовщики ходят в светло-серых бейсболках, в такого же цвета шортах и в белых тужурках со звездно-полосатым флагом на правом плече. Они задают новобранцам вопросы (ну, конечно, уточняют размер), отходят к стеллажам, вытаскивают из коробок нужный предмет и дают мерить. Я уверен, здесь не услышишь такого знакомого диалога:

– Братан, нет твоего размера, зайди позже!

– Ну товарищ прапорщик…

– Что, мало? Вон, видишь, а тому велико! Возьмите и поменяйтесь, не пудрите мне мозги!

Одна группа разом надевает рубашки от парадно-выходной формы. Кладовщик, двигаясь вдоль прилавка, проверяет, хорошо ли они сидят, дергает за рукава, плечи, воротнички. Все как в дорогом бутике. Натягивает каждому на голову черный берет с синей эмблемой.

Провожающий нас сержант поясняет:

– У нас есть специальная машина, которая вычисляет размеры. Сканирует тело новичка и сообщает его параметры. Подбирать форму для них совсем не сложно.

– А что сложно?

Сержант жует губами, подбирая слова.

– Они же бегают. И питаются они совсем не так, как дома. Худеют. И форма быстро становится велика. Но! У каждого молодого солдата есть полгода, чтоб поменять ботинки. И год, чтоб поменять форму. Есть тут у нас и другие тонкости, вам покажут.

Тонкости… Да тут другая планета! Цивилизация другая. Допустим, туфли парадные. Они лаковые. Их не надо дрючить щеткой с кремом. Протер тряпочкой и шагай. Если стали велики или малы – поменяют. А вообще, весь комплект выдаваемой формы стоит тысячу двести баксов. Первый раз ее выдают бесплатно.

А потом перечисляют деньги на поддержание гардероба. Иди сам и покупай. Но это только для солдат. Офицеры таких надбавок не получают. Правительство, как мне сказали, и так им достаточно платит.

– Что-то женщин я здесь не вижу…

Сержант подводит меня к нарисованной на полу жирной черте. Вдоль нее надпись:

– «Мужчинам за эту линию переступать запрещено!»

Один из кладовщиков собирается было ее пересечь. Сержант резко хватает его за рукав. И кричит женщине-коллеге на той стороне:

– Эй! А ну гоните его отсюда!

А мне сержант вдруг заговорщицки подмигивает и манит за собой на женскую половину.

– У них тут свое отделение. Поглядите.

Здесь все еще больше похоже на гражданский салон. Солдаты-женщины надевают форму и по очереди выходят на самый настоящий подиум. Кладовщицы придирчиво осматривают их, дергают, оглаживают… А вот жюри так называемое – сплошь мужики. Они сидят в ряд, то и дело покачивают головами или отрицательно ими крутят.

Соседний зал – гигантская (вы привыкли уже к этому прилагательному?) пошивочная мастерская. Сотня швей и швейных машинок. Обтянутые камуфляжной тканью столы завалены парадной формой. Уже готовые брюки и кителя распарывают и ушивают по проведенным меловым линиям, отхватывая приличные куски одежды. Сержант показывает на это своей пятерней:

– За первые полгода службы мы дважды ушиваем своим солдатам форму «А». Они бегают, худеют, а мы ушиваем.

И опять на стене лозунг: «Победа начинается здесь!» У нас в авиации залог успеха сформулирован немного по-другому: «Победа в воздухе куется на земле!»

А мы тем временем идем на завтрак. На первый в жизни для этих новобранцев солдатский ланч.

Столовая. Вереница вновь прибывших, одетых в спортивные майки и шорты. У каждого поднос. Выбора блюд нет. Есть типовой набор. Фастфуд. Рис, картошка, мясо (что-то типа котлеты), немного творога, хлеб ломтями и компот. Ну, еще салат из маринованной кукурузы, моркови и зеленой фасоли. Есть и кусочек торта с кремом. Этот рацион принят для солдат армии США по всему миру. На столах соль, перец и острый кетчуп. Впрочем, окончательное меню в каждой конкретной части определяет специальный сержант. Здесь вообще за многое отвечают сержанты и гражданские специалисты. Так дешевле и эффективнее. А вот руководит столовой офицер. Кстати, в Форт Джексоне лимит военных должностей. Караулов и патрулей здесь нет, внешний периметр базы охраняет обычная полиция.

Мы едим вместе со всеми. Ну что… Съедобно. Да что там, вкусно даже. Выходим. А по длинным наклонным коридорам все шагают и шагают солдаты армии США. Машина работает.

«Сыр да печенье, твою мать!»

Итак. Форт Джексон, город Колумбия, штат Южная Каролина. Учебно-боевой мегаполис, если можно так сказать. Одна тысяча зданий. Двести пятьдесят километров асфальтированных дорог, не считая грунтовых. Тридцать пять учебных центров по разным военным специальностям. Сто тридцать пять (вдумайтесь) собранных в одном месте полигонов. Сто тридцать два квадратных километра, это почти наша Тула или Кострома. Девять тысяч военнослужащих плюс их семьи. Занимательные цифры, правда? Гигантские, как я уже много раз повторял.

И вот мы следуем за призывниками. У них первая фаза подготовки. Задача сержантов – в течение трех недель заменить им гражданское сознание на военное.

Я, вообще-то, сомневаюсь, что такое сделать возможно. Вернее, с такой скоростью.

Ведь гражданский человек становится военным раз и навсегда. На всю оставшуюся жизнь. До гроба. Это уже иная философия. Как говорят американцы: «Каждую вещь можно сделать тремя способами. Плохо, хорошо и по-военному». Почему все это до гроба? Да потому что настоящего военного уже обратно в гражданского не переделать. Он всегда будет исповедовать армейские принципы, особенно там, где не знает, как поступить. Казарменные шаблоны – они костенеют в мозгу навечно. Хорошо это, плохо… Да я не знаю. Для меня хорошо. Наверное, потому, что я сам бывший военный.

Тем не менее. Наблюдаем. Первая в жизни американских новобранцев физическая зарядка. Начали!!!

Темень. Вдруг внезапно Форт наполняется людьми. Они пересекают пространство в разных направлениях, длинными колоннами в затылок друг другу по одному. Тысячи светлячков, то есть эмблем-отражателей, закрепленных на шортах. Тысячи скатанных полиуретановых ковриков, зажатых под мышками. Сотни регулировщиков, которые, выбегая на перекрестки, машут светящимися матовыми лампами-жезлами, указывая колоннам, куда идти. Форма одежды – майки и шорты. На ногах кроссовки. На спине буква «А» – стилизованный бренд армии (Сухопутных войск) США. Военной формы и сапог на зарядке быть не должно – так когда-то решило Медицинское управление армии. Аргумент: сапоги во время бега наносят вред хрящам и суставам. И такая форма принята для зарядки уже двадцать лет для армии США.

В этих колоннах-группах тянут песни-кричалки. Всякие. Разобрать слова в общей голосовой какофонии невозможно. Но это хоровое бормотание задает темп.

У нас в Российской армии надрывается только сержант: «Раз! Раз! Раз-два-три!» А здесь вот стихи хором читают. Что-то типа «От тайги до Британских морей Красная армия всех сильней!» Здесь это вот так выглядит:

From the East to the West! US Army is the best!

(От Востока до Запада армия США лучшая!)

Кричалки эти – изобретение американское. Здесь не только ритм, это и патриотическая инъекция, и объединяющий фактор. Говорят, в сорок четвертом году солдат со сложной фамилией Дакворта, шагая в строю, взял да и запел себе под нос что-то типа современной кричалки. И тогда все взяли ногу. Так и повелось. Теперь вот весь Форт Джексон на ходу жжет речитативом. Идут, потеют, поют. Сержанты – громче всех, с переливами, «по-тирольски». Офицеры не при делах, они, выражаясь образно, наблюдают за процессами «с бугорка, сидя на барабане, как наполеоны». Сержанты-женщины командуют так же громко, как мужчины, однако срываясь на писк.

Петр Черёмушкин, воспитанный, интеллигентный человек, стоически переживает все трудности, которые на него выпали: подъем ни свет ни заря и путешествие по темной крепости.

– Где-то тут должен быть сержант… А, вот он!

Появляется человек-гора. Узкоплечий, огромный и черный. Но даже его узкие плечи шире моих. Он представляется:

– Главный сержант роты Смит! Альберт Смит.

Смит улыбается. Он – сама любезность. Он говорит с нами приторным голосом. Как будто намазывает джем на булку.

– Доброе утро (улыбка).

– Доброе…

И вдруг я слышу звериный рык:

– Вы что здесь делаете?!! А ну ко мне!!!

Это уже не нам. Главный сержант Смит держит огромными лапами двух детей-новобранцев.

– Мы заблудиииились…

– Марш в строй!!!

Сержант запросто перекрывает луженой глоткой весь окружающий нас бедлам. И снова поворачивается к нам с лукавой улыбкой:

– Это утренняя зарядка. Она проводится в одно и то же время по одной и той же программе по всей Америке. В армии, я имею в виду.

Окружающие вдруг перестают идти. По всему лагерю. В один момент. То есть сначала они маршируют на месте. Потом замирают. Каждая группа оказывается рядом с деревянным помостом темно-коричневого цвета. Их море повсюду, этих помостов. Регулировщики кладут на траву свои жезлы-лампочки. А новобранцы, голося «Аааааааа!!!!!!», растягиваются на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Потом поворачиваются на сорок пять градусов, и снова растягиваются, и снова кричат. Этот ор стоит над всем Форт Джексоном. От него можно оглохнуть. Что это? Объединение? Метод завести толпу? Мотивировать, заставить заниматься с полной отдачей? Я вспомнил, как еще в Нью-Йорке сержант Берд сетовал:

– Все у нас есть, вот только с мотивацией сложновато. В армии нужен мотив!

Желание! Победить! Быть первым! Гражданская среда таких качеств не воспитывает, не дает.

Новобранцы докрикивают свое и расстилают коврики на бескрайнем газоне. И суетно принимают стойку «смирно». Они возвышаются, словно статуи, в темноте, под скудными лучами редких прожекторов. И тут же опять начинают кричать: «Десять! Девять! Восемь!.. Одиииин!» Боже, когда же они начнут упражняться? Так и до завтрака докричаться можно.

На помост ловко вскакивает сержант-инструктор. Он двигается, как механический человечек. Громкий голос его звучит как сквозь мегафон:

– Добррррое утррро!!!

Новобранцы, отвечая, стараются кричать изо всех сил (доминируют девичьи голоса).

– Доброе утро, сержант инструктоооооорррр!!!

– Сейчас мы будем выполнять старые добрые упражнения! Вы готовы?!!

– Да, сержант-инструктооооооррррр!

Все это так похоже на концерт, где исполнители увлекают толпу, уговаривая хлопать и подпевать. Сержант продолжает:

– Будем бегать группами. Ваша задача – не отставать и сто процентов должны вернуться после бега назад.

– Да, сержант-инструктооооооррррр!

– Приготовиться! Нааааачали!!!

Новобранцы вдруг завыли хором:

– I want to kill somebody! Ааа!!!!!!!!

Как вам девиз? Дословно – «Я б убил кого-нибудь!» Причем в этом случае все больше слышатся мужские голоса. Да, и никто никуда не бежит. Начинаются «morning exercises» – утренние упражнения. Фитнес-сержант нараспев командует, все дружно, широко раскрывая рты, вторят, то поднимая руки вверх, то нагибаясь. Он снова командует, они опять кричат что-то. И теперь громче всех дамы. В общем, не занятия, а одни вопли. Так мы встречаем рассвет.

Наконец все построились в шеренги и начались легкоатлетические упражнения: бег с высоким подниманием бедра, с захлестыванием голени и так далее. Девяносто процентов стоят, десять бегут. Эх… Видели бы вы, товарищи американцы, нашу зарядку в Российской армии. У нас дома никто никого не уговаривает. Сержант рыкнул, и все побежали. Не приведи господь кто отстанет. Так и будет бегать до обеда, пока не упадет.

Альберт Смит, сержант-гора, опять на наших глазах вычислил нарушителей. Он манит их к себе, пришептывая: «Cюда, сюда». И вдруг рычит:

– Что вы делаете??!!

Перед ним, пытаясь максимально уменьшиться в габаритах, дрожат две бледнолицые воины-дамы. Даже не дамы, а девочки. И у них на глазах слезы.

– Мы…

– Что?!!

– Мы… Я делала физические упражнения и упала… Кажется, подвернула ногу…

– Ты?!?! А ты???

– Тоже упала…

Они по-настоящему плачут. Сержант Смит мгновенно стихает. Он шипит едва слышно. Он указывает попавшимся новобранцам на строй пальцем, похожим на батон докторской колбасы. Его слова похожи на заклинания.

– Идиииитеее… И выкладывайтессссь… На сто процентов… И все пройдет…

Девочки, хромая, уходят. А Смит поворачивается к нам, уже с елейной улыбкой:

– Вооон капитан Винчестер. Командир нашей роты.

Подходим, здороваемся. Завязываю беседу.

– Вы давно тут?

– Четыре года. Надо обязательно пройти должность командира роты, чтоб заслужить повышение. Я уже успел послужить в Корее, в Боснии и в Форт Брегге. А до этого закончил нашу академию в Вест-Пойнте в девяносто шестом году.

Интересно-интересно… Капитан молодой. Голова у него круглая, лысая, глаза без ресниц. Альбинос. На вид ему лет двадцать пять… Ну, наверное, так и есть. Я пытаюсь его разговорить, и он не сопротивляется.

– А новобранцы? Чем они заняты?

– Они переживают так называемую красную фазу. Проходят «солдатизацию». Мы приучаем их к дисциплине. К действиям в команде. Это для них самое трудное пока.

– Ими сержанты занимаются.

– Ну да, сержанты их заставляют работать. Моя задача – не мешать.

Сержанты с новобранцами возятся днем и ночью. Если новобранец не может работать…

Капитан Винчестер подбирает слова. Потом улыбается, не разжимая губ:

– Ну, тогда он пожалеет об этом. И жизнь его станет весьма неприятной.

Вы знаете, я ему верю, этому командиру роты. Я уже понял: армия США – это асфальтоукладчик, каток. Она перемалывает людей, взбивая из душ и тел нужную армии массу. Медленно, бесстрастно, без всяких эмоций. Новобранцу сто раз все разъясняют. Он сто раз подписывает бумаги. Ему опять сто раз все разъясняют. Ну а потом все. Пеняй на себя, Джонни, если что. А сержанты… Здесь вообще планета сержантов. Есть главный сержант взвода, главный сержант роты, батальона, бригады, дивизии. У сержантов свои звания. Есть даже сержант-майор. Есть самый большой сержант армии США – советник Главнокомандующего по сержантам. Сержанты – отдельная каста, у них свое образование, свой карьерный рост, своя академия. Она, кстати, здесь же, в Форт Джексоне. Бывают такие сержанты, что и офицеры вскакивают, когда они заходят в помещение.

Зарядка идет уже целый час. Солдаты прекращают бег и возвращаются к своим коврикам. Последними газоны покидают получившие травмы. Вот тебе и трусы с кроссовками. Тут и там я вижу хромающих новобранцев. Товарищи берут «раненых» под руки и, словно с поля боя, тащат их на себе. Я уже знаю, для получивших травмы предусмотрен курс реабилитации. Не можешь выздороветь – прощай. А еще есть курсы английского языка для новобранцев-иностранцев, не успел в нужное время освоить – тоже прощай.

У ковриков начинается непонятный мне ритуал. Солдаты синхронно встают на левое колено и подносят ко рту фляги, как трубы. Прям оркестр перед «Встречным маршем». Пьют хором. Потом хором переворачивают фляги и удерживают их дном вверх. Сержанты ходят между рядами, осматривают эти литровые пластмассовые сосуды. Сержантам, оказывается, запрещено ругаться.

И они вместо «Твою мать!» то и дело азартно выкрикивают: «Сыр да печенье!», страстно делая ударение на последний слог. Я касаюсь железного плеча сержанта-горы.

– Мистер Смит, что это?

– Где?

– Фляги…

– А, это… Вода. Каждый солдат обязан в течение зарядки выпить всю флягу.

– Зачем?

Смит глядит на меня как-то по-особенному. И мне тоже хочется… То ли воду пить, то ли плакать. Но я советский офицер, я сдерживаю себя. Я мужественен. И сержант смягчается, он втолковывает мне, как юродивому:

– У нас есть перечень возможных травм, которых мы должны избежать.

Понятно? Так вот, обезвоживание – это тоже травма. Каждый должен пить, чтоб избежать этой травмы.

Он еще не заканчивает говорить, а я уже киваю головой, как при нервном тике. Эх, сержант Смит, ты, судя по всему, любого можешь уговорить.

Да… В Форт Джексоне, похоже, четко следят, чтоб вода и силы были израсходованы до последней капли. Зарядка закончена, все не мешкая расходятся по казармам. И только… Только два бойца, две те самые дамы, которые подвернули ноги… Они еще полчаса возятся на газоне: качают пресс, отжимаются, машут ногами. А фитнес-сержант, склонившись над их фигурками, выставив подбородок и потрясая рукой, что-то втолковывает этим девицам. «Сыр да печенье, твою мать!»