Манхэттен. Нагромождение торчащих из асфальта стеклянно-бетонных многоэтажек. В гигантских фрамугах многократно отражается солнце. Разноцветная электронная реклама теребит глаз: «Millennium», «Virgin», «Retelsmann». Кругом высотки, высотки, высотки…
В стеклянном лифте спускаемся со своего сто первого этажа. Сквозь весь отель. Летим вниз мимо суетных ресторанов, навесных садов, балконов, фитнес-центров, забитых качками и велосипедистами, библиотек, регистратур и переговорных комнат, кое-где пронизывая пол, едва не задевая за огромные хрустальные люстры. Наконец приземляемся в завешанном звездно-полосатыми флагами холле. А там все в золоте и в зеркалах. Словно это не обычная манхэттенская «гостишка», а КДС, Кремлевский дворец съездов.
Заскакиваем в один из ресторанов со шведским столом, поглощаем свой breakfast, ну, в смысле завтрак, и выходим на улицу.
Нас ждут. Машина, рядом сержант в камуфляже с закатанными до бицепсов рукавами. Он высок, усат, круглолиц. Если бы не черный цвет кожи, можно принять его за нашего кубанского казака. Лукавый взгляд, не покидающая лицо ухмылка. Ведет он себя по-свойски. Смотрит прямо в глаза. Это потом я узнаю: смотреть новичкам в глаза – это правило армии США.
– Сержант первого класса Антонио Берд.
Морщу лоб. Странная фамилия. «Берд» (bird) в переводе на русский птичка, птица. Ну да ладно. Берд поведал: Пентагон подготовил для нас программу. Да такую жирную, что придется облететь всю Америку, чтоб ее выполнить. Первая тема – призыв. Вернее – наем. Армия-то здесь вся контрактная. Идут в нее не призывники, как у нас, а рекруты. Их не призывают, а рекрутируют, нанимают. Поэтому здесь, пардон, не военкоматы, а рекрутские станции. Одну из этих станций решили показать нам. И она находится в Бруклине, в самом густонаселенном районе Нью-Йорка.
Мы загружаем аппаратуру и свои тела в черный микроавтобус «Форд», мчим.
Из окна авто Нью-Йорк мне кажется не менее экзотичным, чем с нашего балкона. Вывеска на вывеске, на стенах ни одного свободного места. Какие-то столбики-указатели, здоровые контейнеры, забитые мусором. Прохожих немного. И машин тоже. На работе все, что ли… Есть физкультурники. В трусах и майках они смешно бегут на месте, высоко подбрасывая колени, ожидая у переходов зеленый сигнал светофора.
Через Петра обращаясь к сержанту, я вкрадчиво осведомляюсь:
– А что, кроме рекрутских станций в Нью-Йорке нет заведений армии США?
– Нет. Мы стараемся не держать военных в больших городах.
Черёмушкин шутит:
– Они, скорее всего, правы, что бегут из мегаполиса. Здесь, наверное, жить невозможно?
– Да можно, можно… – Сержант улыбается.
Мелькающая по бокам реклама сливается в длинный пестрый ковер. Сержант расслабленно крутит руль. Только раз мы останавливаемся в легкой пробочке, у витрины магазина с одеждой. На вешалках – белые майки с изображением портретов Буша-старшего и Буша-младшего. С надписью «Тупой, еще тупее!». Вот это демократия…
Люди на улицах выглядят не менее озабоченными, чем москвичи. Но одежда другая. Ньюйоркцы… как это вам объяснить… Одежда у них просторная. Нет, не так. Они порасхристаннее, что ли. Свободные рубахи, майки большие, не по размеру. Черных и белых примерно поровну. Кто спешит-торопится, кто бредет вразвалочку. Вот на обочине выстроились люди. Японцы, что ли? Стоят лицом к проезжей части, закрыв глаза и протянув полусогнутые руки вперед, раскрыв ладони. Чудно…
– Что это, японцы?
Сержант Берд пожимает плечами:
– Это китайцы. Гимнастика.
Меж машинами снуют велосипедисты. У нас давно б их задавили. А эти – в шлемах, и некоторые даже с собаками, пристегнутыми к рулю, на поводке. Выгуливают! И вот наконец я вижу бомжа. Человек, раздавленный капитализмом. Подождите… Бог мой! Да он жирный, как бегемот! Лежит себе на мостовой, подстелив газетку. Правнук Гекльберри Финна, мать его етить. Питомец Марка Твена. Здесь вообще много людей, мягко говоря, с избыточным весом. Не просто полных, а неимоверно толстых.
Чем дальше от центра, тем меньше рекламы. Вот набережная, залив. У пирса замечаю гигантский военный корабль. Берд кивает:
– Мы заедем сюда завтра. Это музей палубной авиации.
Теперь проезжаем знаменитый Бруклинский мост, когда-то самый большой в мире. Здоровый! По нему шуруют не только машины. Отдельно – пешеходы и еще отдельно (мать моя!) велосипедисты.
Убаюканный, я закрываю глаза, мысленно представляю себе американский военкомат. Большой офис, огражденная территория. А народу там небось как муравьев в муравейнике. Меня будит Берд. Ну что за люди эти сержанты! Всегда так: только закемаришь, они тут как тут.
– А как у вас там, в России, отбирают солдат?
– Ну… В первую очередь по здоровью.
– Проверяете физподготовку?
– Нет. Здоровье проверяют. Зрение там, слух… Еще интеллект. Определяют, кем ему лучше быть – танкистом, десантником. Необязательно быть отличником в школе, чтоб быть хорошим солдатом. Ты, главное, форму надень, тебя всему научат!
Берд улыбается, кивает, паркуется.
– Вот и наш офис.
Надо же, американский военкомат. Никакой отдельной территории. Никакого часового у калитки. Обычный городской дом-гигант, на первом этаже, среди витрин, – стеклянная дверь. На двери плакат с женщиной во весь рост, в мундире с юбкой и в маленькой шляпке. Ну прям стюардесса. Рядом – белая звезда в желтой кайме, с надписью: «U.S.ARMY».
Спешиваемся. Я прошу Виталика:
– Сними пару внешних планов.
Оператор растопыривает штатив, укрепляет камеру. Отходит. Камера медленно наклоняется и… съезжает! Клац!!! Громко ударяется об асфальт. От корпуса в одну сторону отлетает большой квадратный аккумулятор, в другую – мощный объектив. Берд открывает рот и, как в замедленном кино, поворачивается ко мне. Все. Мандец. Кина не будет. Другой камеры мы не найдем.
