– Надеюсь, вы навестите меня в другую ночь, – сказал Драная Борода, когда они оказались по другую сторону ворот, и Сатина ехидно улыбнулась, ответив, что в таком случае они надеются застать его дома, а не на совещании.
Чешуйчатые щеки привратника снова залила краска, и он поспешно исчез в направлении Болота Тщеславия.
– Интересно, кто вскружил ему голову, – хихикнула Сатина и снова затихла, когда Филипп потянул ее за рукав. – Что такое?
Он показал, пальцем на потрескавшуюся землю. Прерывистая змейка кровавых капель продолжала свой путь из темноты Преддверия Ада через ворота.
– Я был прав, – сказал Филипп. – Зверь, похитивший амулет Мортимера, гнался за дьяволом. Он где‑то здесь. Если бы мы только могли пойти по его следу…
Но это было невозможно. Здесь, внутри крепостных стен, землю постоянно окропляла человеческая кровь. Будь то удары хлыстов, что вспарывали плоть, будь то кандалы, впивавшиеся в запястья и щиколотки. На этом след обрывался, утопая в давнишней и свежей человеческой крови.
– Что будем делать? – спросил Филипп. – Есть предложения?
На его удивление, Сатина кивнула.
– Пойдем ко мне домой и поедим, – сказала она. – Я умираю от голода.
Филипп хотел что‑то возразить, но урчание в животе выдало его раньше.
– Предложение принято, – улыбнулся он. – Надеюсь, у вас дома есть что‑нибудь получше черствого хлеба.
Они торопливо шли по Городу Дьявола, и Филипп все впитывал в себя заново, позволяя впечатлениям от увиденного в этом странном, таком непохожем на его собственный, мире, захлестнуть себя целиком. Бесконечное ночное небо без звезд, по которому на крыльях сновали дьяволы. Жар, исходящий от бесчисленных больших и маленьких огней, прорывавшихся сквозь трещины в земной коре. Толпы грешников, которых хлыстами гнали к местам наказаний.
Звук гремящих кандалов, крики боли и душераздирающие мольбы о пощаде.
Они срезали путь через парк и прошли мимо группы странного вида деревьев, которых Филипп прежде здесь не замечал. Кора их просвечивала, а на длинных кривых сучьях висели не листья, а круглые медяки.
Они дребезжали и позванивали на горячем ветру.
От деревьев исходил прогорклый запах, и внезапно Филиппу показалось, что под морщинистой корой проглядывали человеческие черты. Не напоминало ли это чей‑то нос? Или пару глаз?
– Люди, – зашептал он. – Эти деревья – люди.
Сатина кивнула.
– Скупцы и крохоборы. При жизни им хватало общества собственных денег. Сейчас они медленно гниют здесь под звон монет.
«Как странно, – думал Филипп, робко пригибаясь под раскидистыми ветвями, которые словно тянулись к нему, взывая о помощи. – Как отвратительно. Как больно смотреть. И все же, как хорошо снова быть здесь».
Они покинули парк и продолжили свой путь через квартал частных домов.
Симпатичные домики за увядшей живой изгородью то и дело сменялись сырыми гротами, от вида которых Филипп покрывался мурашками. В этих мрачных пещерах обитали варгары – повелители Темноты. Своим черным искусством они вызывали катастрофы и несчастья на земле.
В животе у Филиппа снова заурчало, и он задумался над словами Сатины о том, что она просто умирает от голода.
– Сатина?
– Что?
– Дьяволы ведь бессмертны?
– Да. Если, конечно, речь не идет об особых обстоятельствах, как тогда с Люцифером.
– А что будет, если ты бросишь есть и пить?
Она в недоумении вытаращила на Филиппа глаза.
– С какой такой стати?
– Это просто вопрос. Что случится, если ты не будешь ни есть ни пить больше недели?
– На мой взгляд, ты задаешь очень странный вопрос.
– Ты умрешь с голоду?
– Нет, я ведь не могу умереть. Просто буду мучиться от голода и жажды.
– А если это продлится дольше? Если ты останешься без еды и воды на месяц? Или на целый год?
– Филипп, от твоих вопросов не по себе. Зачем ты хочешь это знать?
– Потому что не понимаю, что такое бессмертие.
Сатина нервно потирала ладошки, разговор был ей явно неприятен:
– Произойдет то же, что и с тобой.
– Со мной?
– Ты ведь тоже бессмертен, теперь, когда ты умер. «Так значит быть бессмертным и быть мертвым одно и то же? Сходится с тем, что говорил Мортимер», – подумал Филипп. Но оставил эти мысли при себе.
Сатина пожала плечами.
– Если не есть и не пить, можно ослабнуть и заболеть. Будешь чахнуть, пока не останутся только кожа да кости, и сил будет хватать только на то, чтобы дышать. Но дышать ты не перестанешь, потому что умереть не можешь. Зато будешь настолько близок к смерти, насколько это возможно.
– Это, должно быть, ужасно, – бормотал Филипп, и перед его внутренним взором появился образ человека, такого истощенного и изможденного, что он больше походил на скелет. Лицо человека приобрело черты Люцифера, как он выглядел, когда был при смерти, оба рога сломаны пополам.
Что‑то зашевелилось в голове у Филиппа. Мысль. Глубоко в мозгу. Мысль о том, что…
Мысль исчезла прежде, чем Филипп успел ухватить ее. Кажется, Сатина тем временем что‑то сказала ему, и он попросил повторить.
– Я сказала, что это, без сомнения, ужасно. Но я не знаю здесь никого, кто бы голодал. Естественно, кроме грешников, но с ними все обстоит иначе.
– Что значит иначе?
– Они души, а не дьяволы. Им пища не требуется. Хотя они постоянно испытывают голод.
– Но и я не дьявол?
– Ты был им в прошлый раз, – прозвучал ответ. – Давай поговорим о чем‑нибудь другом?
– Хорошо, – согласился Филипп и усмехнулся, почувствовав пустоту в желудке. – Я очень хочу есть.
22
Под хлыстом
– Судя по всему, отец дома, – заметила Сатина, когда друзья переступили через порог ее дома. Она кивнула в сторону крючка, на котором висел свернутый черный хлыст. – Пожалуй, нужно тебя предупредить. В последнее время он не в духе.
– Что случилось? – озабоченно поинтересовался Филипп. Он однажды видел Чернорога в плохом настроении – находиться поблизости от него было не слишком приятно и не очень разумно.
– Все из‑за мамы. Она…
Сатину прервал донесшийся из кухни звон, за которым посыпались проклятья из стольких бранных слов, сколько Филипп услышал за всю свою жизнь и даже чуточку больше.
– Короче, сам увидишь.
Друзья вошли в кухню. Картина, которую они там увидели, был настолько неожиданной, что Филипп чуть не лопнул от смеха. Но что‑то подсказываю ему, что если он рассмеется, это станет самой большой ошибкой в его жизни. И, вероятно, последней.
Отец Сатины, огромный черный грагорн таких же внушительных размеров, как и Драная Борода, навис над раковиной с горой немытой посуды. Его руки по локоть покрывала мыльная пена, на животе был повязан белоснежный фартук. К плите была прислонена метла, на полу – гора осколков.
– Привет, пап, – поздоровалась Сатина, и Чернорог резко обернулся, так что с мочалки во все стороны разлетелись брызги.
– Сатина? Как ты меня напугала! – он кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Я думал ты у себя в комнате, делаешь уроки!
– Что? Нет… – Сатина растерянно посмотрела на отца.
Филипп тоже не понял, что этим хотел сказать Чернорог. Сатины не было дома почти две недели.
Как мог ее отец быть уверенным в том, что она сидит у себя в комнате? К тому же, по Чернорогу совсем нельзя было сказать, что он рад встрече. Он как будто и не догадывался, что Сатина куда‑то уходила.
– Похоже, ты это сказала мне, чтобы не помогать по хозяйству, – насупился Чернорог. – Я должен был догадаться, сам ведь тебя воспиты… – Его взгляд упал на Филиппа, и недовольная мина сменилась удивленной улыбкой. – Что за чертовщина? Неужели это Филипп? Вот это да! Тебя совсем не узнать. Ты вернулся? И снова не в кандалах?
– Я только в гостях, – объяснил Филипп, стиснув от боли зубы, когда черная лапа Чернорога сжала его руку в приветственном рукопожатии.
– Чудесно, чудесно! Так может, поможешь мне на кухне? А то я никогда не закончу. Чувствую себя, как грешник на наказании, скажу я тебе.!
– А где мама? – спросила Сатина. – Почему ты не на работе?
– Не на работе? А как ты это называешь, позволь спросить?
Желваки заиграли на скулах, Чернорог прищурил желтые глаза. Он вернулся к тарелкам и начал скрести их мочалкой с такой силой, что они чудом не раскололись.
– В первый раз за четыре года дали выходной, так твоя мама сочла это прекрасным поводом, чтобы приобщить меня к этой… – он запнулся, как будто был не в состоянии выговорить это слово. А потом изрыгнул его с гневным рычанием, – …генеральной уборке! А сама, да, твоя мама, снова отправилась искушать народ, а у меня кожа на пальцах уже сморщилась, как изюм!
Краем глаза Филипп заметил движение на верхних ступеньках. Он перевел туда взгляд, но движение исчезло прежде, чем он успел что‑либо разглядеть.
– Наш дом нынче – плачевное зрелище, Филипп, – сказал Чернорог. Он отложил мочалку в сторону и принялся вытирать посуду полотенцем. – И все Демеона! Не знаю, какая муха ее укусила, отчего ей вдруг взбрело в голову, что я должен вести хозяйство с ней наравне. Просто невыносимо! Я совершено на такое не гожусь. Пока я тут мыл посуду, разбил уже три стакана. Мои руки предназначены совсем для другого. Взмахивать хлыстом над головами грешни…
При этих словах тарелка, которую Чернорог собрался вытереть, выскользнула из его рук. Полетела на пол и разлетелась вдребезги со страшным грохотом.
– Все, с меня, черт возьми, довольно! – закричал Чернорог и со всей силы ударил кулаком по столу так, что с потолка посыпалась штукатурка. Он хвостом сорвал с себя фартук. – Не собираюсь больше с этим мириться! Если Демеоне так хочется, чтобы посуда была вымыта, пол пропылесосен, кровать заправлена и черт знает что еще, пусть сама разбирается со всем…
Прерывистый кашель пригвоздил Чернорога к полу.
Филипп обернулся и в дверном проеме увидел мать Сатины. Зеленые глаза неподвижно смотрели на Чернорога, и под их взглядом он вдруг превратился в маленького мальчика, которого застали врасплох с пакетом сладостей.
– Ну, вот я и дома.
– Привет, дорогая, – Чернорог поспешно подошел к ней и неуклюже поцеловал в щеку. – Как прошла ночь?
– Хм, – в ответ Демеона вопросительно приподняла бровь. – Ты не забыл постирать одежду, как я просила?
Чернорог пробурчал что‑то едва различимое себе под нос, и Демеона попросила его повторить громче.
– Говорю же, не успел. – Чернорог пристыженно повязал фартук. – Хотел заняться стиркой после посуды.
– Стирка подождет. Вижу, у нас сегодня гости. С возвращением, Филипп.
– Спасибо.
– Когда ты прибыл?
– Только что, – ответила за него Сатина. – Я встретила его на лестнице.
– Так ты знала, что Филипп должен вернуться? – Демеона удивленно посмотрела на дочь. – Ты ничего об этом не говорила. Но в последнее время мы мало общались, ты была так занята уроками.
– Я… я хотела сделать сюрприз, – ответила Сатина, украдкой бросив взгляд на Филиппа.
– И позволю заметить, по‑настоящему приятный, – Чернорог с широкой улыбкой протянул Филиппу мокрую тряпку. – Вдвоем куда проще справиться с тяготами быта.
– Я попрошу! – прозвучал резкий голос Демеоны, и Чернорог мигом выхватил тряпку из рук Филиппа. – Твои вульгарные манеры!
– Я же только пошутил!
– Очень смешно, дорогой! Отложи, пожалуйста, мытье посуды и постели Филиппу в комнате для гостей.
Кипя от бешенства, Чернорог грузно двинулся вверх по лестнице, сердито бормоча, что не понимает, к чему все это представление. Муж на работе, жена – хозяйничает дома. Так было всегда, и всех это устраивало. Он не видел смысла менять заведенный порядок и зачем….
– Дорогой? – окликнула его Демеона. – Когда закончишь с постелью, будь добр, сходи в магазин за продуктами. Нас ведь будет на одного больше за ужином.
Чернорог беспокойно забил хвостом, серый дым, валивший из его ноздрей, стал черным как уголь. Горящие глаза устремились на Филиппа, который тщетно пытался проглотить огромный ком, застрявший в горле.
– Вам не обязательно ходить в магазин, – запинаясь от нерешительности начал Филипп. – Мы с Сатиной купим все, что нужно. С превеликим удовольствием.
– Вот и славненько, – сказала Демеона, доставая из сумочки кошелек. – Я как раз уже подумывала о том, чтобы самой домыть посуду, но, дорогой, тогда ты все успеешь.
Чернорог, только что просиявший от радости, услышав предложение Филиппа, тут же снова нахмурился, словно бык перед нападением.
– Спасибо за помощь, Филипп, – ядовито фыркнул он.
– Не… не за что, – едва слышно произнес Филипп, сожалея, что вообще открыл рот. Нужно было хорошенько усвоить эту истину еще в прошлый раз: делать добрые дела в Аду нелегко.
23
Чертов (А)нгел
– Ничего не понимаю, – сказала Сатина по дороге на рыночную площадь. – Они даже не догадались, что меня не было дома. Почему? Что за чушь они несли об уроках?
Филипп пожал плечами.
– Может быть, это дело рук Мортимера. Он же обещал тебе уладить вопрос с родителями. Может, он их загипнотизировал или еще в этом духе?
– Вряд ли. Ни один дьявол не решится сомкнуть глаз в одной комнате со Смертью. Да и не похоже было, что они под гипнозом. Просто‑напросто им было совершенно безразлично, где я провела последние две недели.
– Они безразличны и весьма рассержены, – добавил Филипп. – Во всяком случае, твой отец. На меня.
– На его счет не стоит беспокоиться. На самом деле он не такой злой, как кажется. – Сатина ухмыльнулась. – Но ты прав – он далеко не в восторге от маминых нововведений. К сожалению, он тут бессилен. Она ведь темптан и может в два счета обвести его вокруг пальца.
Друзья вышли на площадь, где, позвякивая на ветру, колыхались насквозь прогнившие деревянные вывески и насквозь проржавевшие железные.
Повсюду на скамейках, судача о том о сём, сидели дьяволы и демоны. У фонтана разносчик газет, маленький дьяволенок, размахивал свежим выпуском «Адских вестей», громко выкрикивая: «Купите газету! Купите газету! Главная новость ночи! Грешник пытался сбежать, но не успел даже выбраться из оков! Купите газету!»
– Да уж, главная новость ночи! – сказала Сатина. – Они постоянно пытаются сбежать. Целыми ночами стоит тут и талдычит одно и то же.
Они прошли мимо кинотеатра, где на афише значились только фильмы ужасов, и мимо книжного магазина, каждую витрину которого украшала автобиография Люцифера «Чертова жизнь. Новое дополненное издание».
Сатина объяснила, что в списке бестселлеров эта книга всегда занимает первое место, что и неудивительно. Дело в том, что новое дополненное издание выходит каждый год без исключения, и Люцифер вынуждает всех демонов и дьяволов покупать его заново.
– Они говорят обо мне, – заметил Филипп, когда друзья шли по улице. Он оглядывался по сторонам. На кого бы он ни бросил взгляд, лица тотчас отворачивались в другую сторону. Но шепот не смолкал. Иногда казалось, что дьяволы указывают на что‑то пальцем. Не на Филиппа, а на что‑то на другом конце улицы.
– Да, – расплываясь в улыбке, констатировала Сатина. – Вот что значит быть успешным.
– «Успешный» рифмуется с «грешный», – пробормотал Филипп, стараясь не обращать внимания на перешептывание и косые взгляды.
Вскоре они добрались до лавки мясника, и Филипп отчетливо ощутил, как при виде выставленных на витрине местных деликатесов к горлу подступила тошнота.
– Я… Я лучше постою на улице, – предложил он.
Витрина мясной лавки, скорее, походила на музей ужасов, чем на выставку продуктов питания.
Гигантские подносы с рубленым мясом тарантулов и крыс. Стеклянные чаши с долгоножками и липкими клещами. Внушительные крюки с насаженными на них змеями, летучими мышами и козлиными головами.
Неожиданно для себя Филипп почувствовал глубокую благодарность Мортимеру за черствый хлебушек. К счастью, Демеона попросила их купить волчатины, которую Филипп очень уважал.
Сатина скрылась за дверью магазина, а Филипп отвернулся от витрины. Парочка дьяволов на противоположной стороне улицы сразу повернулись к нему спиной. Но они продолжили жаркую дискуссию, а один из них указывал куда‑то хвостом.
Ведомый любопытством, от которого слегка крутило в животе, Филипп пошел в указанном направлении, прекрасно зная куда.
Повернув за ближайший угол, Филипп увидел его – переливающийся в бликах вырывавшихся из‑под земли языков пламени памятник себе.
ФИЛИПП АНГЕЛ
