Большие и маленькие перемены

 

– Ты нашла что‑нибудь, Сатина?

– Нет, а ты?

– И я не нашел.

 

* * *

 

– Филипп, Филипп!

– Что случилось? Ты что‑то нашла?

– Нет. Может, хватит на сегодня? Я замерзла.

– Еще полчасика. Пока не стемнеет.

 

* * *

 

Так проходили вечера.

– Лес стал другим, – заметила Сатина на четвертый вечер, когда друзья продолжали поиски следов под опавшими листьями.

Они устроились на поваленном дереве с куском черного хлеба на двоих. Как и в три предыдущих вечера, на закате друзья отправились в лес. Как и в три предыдущих вечера, им не удалось ничего найти. Мортимер дома не появлялся.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Филипп не потому, что не понял, о чем она говорит. Он все понял. И тоже заметил это. В лесу действительно произошли перемены. Он просто не мог уловить, какие именно.

Сатина, по‑видимому, тоже не могла.

– Я не могу определить, что не так, – продолжала она, – просто такое странное ощущение.

Филипп с трудом проглотил последние крошки.

– Пора за работу. Я буду искать здесь.

Сатина вздохнула и покорно отложила свою половину хлеба в сторону.

Они разошлись и снова принялись ворошить листья. Они искали, искали и…

На этот раз кое‑что нашли.

– Филипп, иди сюда! – закричала Сатина, ее голос откликнулся эхом в лесной тишине.

Филипп подбежал к ней.

– Что ты нашла? След?

– Нет, но взгляни‑ка на это.

Она указала пальцем на землю.

Филипп, раскрыв рот от удивления, уставился на крошечный робкий цветок, пробившийся на свет из промерзшей почвы. Казалось, ему было зябко на прохладном ветру. Одиноко. Такой хрупкий и в то же время такой сильный.

– Подснежник, – зашептал Филипп, – первый цветок года.

В ту же секунду его осенило. Вот что случилось с лесом. Вот почему так сложно было это уловить. Ведь другим стал не только лес. Все вокруг изменилось – ветер, воздух, небо. А точнее – все менялось прямо на их глазах.

– Наступает весна, – пробурчал Филипп, глядя по сторонам.

– Весна? – повторила Сатина.

Он кивнул:

– Посмотри вокруг. На деревьях стало больше листьев, а небо… оно посветлело. Даже ветер не такой холодный, как обычно. В воздухе больше тепла. Больше света. Мы и не заметили, как дни, вру, вечера стали длиннее. Весна приходит. – Он наморщил лоб. – Но почему?

Сатина подняла голову на кроны деревьев, ветви которых все меньше напоминали паутину:

– Потому что смерть перестает существовать. Жизнь лишает Мортимера жизни. – Она опустила взгляд на землю и принялась изучать прелестный цветок, чьи лепестки подрагивали на ветру. – Красивый.

– Да, – согласился Филипп. – Это самый…

Не успел он закончить, как Сатина подняла ногу и пяткой раздавила подснежник.

– Ищем дальше? – сказала она как ни в чем не бывало и повернулась спиной к Филиппу.

 

* * *

 

По ночам Филипп тайком пробирался в подвал, где, не останавливаясь ни на минуту, песок неумолимо струился через горлышки сосудов времени. Он просто хотел убедиться, что в часах его мамы остался песок. Песок был, но совсем немного. Кто знает, сколько времени ей оста…

Нет. Филипп прогнал от себя неприятный вопрос. Есть вопросы, которые не следует задавать. Рискуя получить ответ.

Он наклонился поближе к песочным часам, к их верхней половинке в надежде снова увидеть руку отца, услышать его голос. Картинка только начала проявляться, как вокруг сосуда обвился белоснежный змей.

– Пошел вон! – сказал Филипп. – Кыш! Мне ничего не видно.

Но Темпус даже не пошевельнулся. Раздвоенный язык то высовывался, то снова прятался в пасть, так что Филиппу показалось, что змей смеется над ним.

Он замахнулся кулаком, надеясь прогнать Темпуса, но тотчас отдернул руку, потому что змей приготовился ужалить его. Яд окропил стол, и дерево зашипело и задымилось. Змей снова отпрянул, обнажая клыки в отвратительной улыбке. Желтые глаза сверкали.

– Мерзкая тварь, – злился Филипп, но рук больше не распускал.

Он направился к выходу и по дороге заметил дверь, ведущую в комнату с песочными часами бессмертных. Заглянул в нее.

Завораживающее зрелище – видеть, как беспрестанно появляются все новые и новые вместилища жизни, раскрашивая свет в комнате новыми переливающимися красками. Но еще увлекательнее было наблюдать за тем, как песок струится вниз и снова поднимается вверх через узкое стеклянное горлышко, связывавшее жизнь и смерть друг с другом…

Вдруг Филипп неподвижно застыл на месте, не сводя глаз с песочных часов, стоявших напротив. Он запомнил их. Это были те самые часы, которые он чуть не опрокинул в прошлое посещение подвала, испугавшись змея. Но дело было не в том, что он узнал сосуд. Дело было в песке. С ним было что‑то не так.

 

16

Возвращение к началу

 

Шли вечера, и Филипп с Сатиной тоже все время куда‑то шли. Бродили по бесконечному лесу в поисках следов, которые, как они знали, были где‑то рядом.

Небо над их головами прояснялось с каждым вечером. Тяжелые стальные тучи превращались в воздушные рваные облака, а солнце, которое теперь поднималось гораздо выше над макушками деревьев, наполняло все вокруг нежным оранжевым светом, насыщая воздух своим теплом.

На деревьях появлялось все больше листьев. Не молодых, сочных и зеленых, но пылающих и ярких, осенних. Время в лесу текло, словно в сосудах бессмертных, туда и обратно, вперед и назад. Найденный Сатиной подснежник возвещал приход весны, но для деревьев время просто повернулось вспять – поздняя осень перерастала в бабье лето. Каждой ночью все больше и больше листьев перемещались на ветки, зажигая кроны деревьев пестрыми кострами. Вот почему земля становилась виднее.

Филипп и Сатина снова остались одни в крохотном домике. Мортимер отправился по делам вскоре после тревожного происшествия в подвале и с тех пор не объявлялся. Прощаясь, он был краток: «Найдите вора. Пока не станет слишком поздно».

Сатина закивала, полагая, что Мортимер намекает на возвращающийся к жизни лес и свое хромающее здоровье. Филипп, прекрасно понимавший, что он имеет в виду на самом деле, проклинал хладнокровного старца всем сердцем.

Миновало семь вечеров, а они так и не продвинулись в поисках следов, и Филипп чувствовал, как в душе копится отчаяние. То же касалось и Сатины. Последней каплей стал случай, когда она споткнулась о ветку и полетела носом вниз на землю.

Филипп подбежал к ней.

– Ушиблась?

Он наклонился, чтобы помочь Сатине встать, но она оттолкнула его руку.

– Ничего мы не добьемся! – кричала она и раздраженно топтала ногами. Потом поднялась и принялась нервно стряхивать грязь с плаща. – Мы можем здесь проторчать до самого Судного дня и ничего не найдем!

– Мы обязательно найдем следы, Сатина. Мы знаем, что они есть. Нужно просто…

– Филипп… этот лес… бесконечен, – ядовито заметила Сатина. – Здесь хоть тысячу лет ищи, маленькую толику леса не прочешешь!

– Сатина, перестань! Давай отдохнем немного и перекусим. Это всегда помогает.

Он вытащил из мешка с припасами хлеб и протянул Сатине кусок.

– Не хочу этой собачьей еды! – Она схватила хлеб и, что было сил, запустила им в лесную чащу. – Две недели ничего приличного во рту не было, только этот мерзкий хлеб. Меня от него тошнит!

– Но…

– Я устала, я замерзла, я хочу есть, и все это мне осточертело, Филипп! Ведь все без толку, разве сам не видишь? Нам должно невероятно повезти, чтобы удалось найти следы, а Смерть, Филипп, в удачу не верит, – она ненадолго затихла. Устало покачала головой. – Я сдаюсь. Я хочу домой. Хочу нормально поесть. Ты со мной?

– Нет! – закричал Филипп так громко, что Сатина вздрогнула, а по лесу прокатилось раскатистое эхо. – Я не пойду с тобой! Я не сдаюсь! Нужно искать дальше. Нужно найти амулет. Пусть даже для этого придется перевернуть каждый листочек в этом лесу!

– Но я это и пытаюсь объяснить тебе, Филипп. Это невозможно.

– Нет ничего невозможного! – зарычал он в ответ. – Если не сдаваться. Люцифер был бы со мной согласен.

– Наши поиски длятся уже почти две недели. Мы снова проходим по тем местам, где были, потому что не помним, где искали, а где – нет.

– Мы не можем все бросить!

– Черт возьми, Филипп, ты что, сам не видишь, что это безнадежно!

– Говорю тебе, надежда есть! Где‑то должен быть след! – снова закричал он, пиная в отчаянии опавшие листья, которые тут же подхватило ветром. – Должен быть…

– След, – подхватила Сатина, и Филипп посмотрел на нее взглядом, в котором сверкали молнии.

– Не смей передразнивать меня! – Филипп угрожающе направил палец на Сатину. Он чувствовал, как на его глаза накатываются слезы. Не потому, что Сатина продолжала перечить ему, а потому, что она была права.

Надежды в самом деле не было. Нет ничего хуже, чем искать иголку в стогу сена. Они искали иголку в стогу сена, который постоянно разрастался, и им никогда не удалось бы…

– Я и не передразниваю! – воскликнула Сатина, и воодушевление, звучавшее в ее голосе, в одно мгновенье развеяло его тягостные мысли. Она показывала пальцем на землю. – Вот он, след!

Там действительно был след. Прямо у его ног, в том месте, откуда разлетелись листья, виднелся четкий отпечаток в рыхлой почве. Но отпечаток не ноги, а лапы. Он был огромным. Не меньше ладони взрослого человека. Острые когти оставили четыре глубокие борозды.

– След зверя, – тихо повторял Филипп, глядя на Сатину. – Мортимер говорил нам, что кроме лошади и змея, никаких животных здесь не водится, так?

Она кивнула.

– Неужели амулет украл… зверь?

– Не все звери в нашем мире бессловесные твари, как у вас на земле. Вспомни хотя бы Люцифакса, – продолжила она. – Конечно, это могло сделать животное. Или чудовище, судя по размеру лапы.

– Чудовище? Что это?

– Чудовища – такой вид Проклятых, обитателей Окраинных земель. Отвратительные создания. Я не смогу перечислить все их виды, да и никто, наверно, не сможет, но на уроках истории нам рассказывали, что у многих из них есть лапы с когтями. У химеры, грифонов, мантикор.

Филипп покачал головой.

– Впервые о таких слышу.

– На самом деле, ты их видел, – сказала Сатина, и Филипп удивленно поднял брови. – Помнишь шахматную доску в гостиной у Мортимера? Некоторые из черных фигур изображают чудовищ.

Филипп почувствовал, как к горлу подступил ком – он представил, что все эти внушающие ужас фигурки могут быть существами из плоти и крови и бродить где‑то в непроглядной тьме недалеко от границ Преисподней.

Неужели Амулет Смерти украл вот такой монстр?

– А вот еще один след, – заметила Сатина. – Кем бы ни было существо, оно точно двигалось в эту сторону.

Сатина направилась по следу, но Филипп нервно окрикнул ее:

– Сатина, стой! Только не прикасайся к ним!

– Что такое? – испуганно воскликнула она. – Что с ними не так?

– Там еще один след, – сказал Филипп, одним прыжком оказавшись рядом с ней.

– Сама знаю. Я же только что тебе об этом сказала, – она раздраженно фыркнула. – Напугал меня до смерти. Я подумала, что у меня за спиной стоит мантикора.

– Я не о том втором следе, что нашла ты, – сказал Филипп, указывая на землю. – Вот он – еще один след. Другой след. Рядом с большой лапой.

Другой след также был отпечатком звериной лапы. Только менее отчетливым, а все потому, что размером он был поменьше. Если первый мог принадлежать льву, то второй скорее походил на собачью лапу.

– Два следа. Два зверя, которые не водятся в здешних местах. Два вора? – Сатина вопросительно посмотрела на Филиппа.

– Вряд ли. Едва ли оба побывали здесь в одно и то же время. Следы слишком разные. Большие – более глубокие. Более свежие. Им точно меньше четырех недель. Складывается впечатление, что большой зверь шел по следу маленького.

– И как связать это между собой? Что все это может означать?

– Я не знаю. Возможно, за похитителем охотимся не мы одни, – Филипп пожал плечами и позволил себе легкую улыбку. – Но точно знаю, что теперь у нас есть зацепка. Я же говорил, что мы обязательно найдем следы!

– Нам просто повезло, – заключила Сатина, когда друзья, уткнувшись носом в землю, брели по лесу. Следы то и дело пропадали под ковром опавшей листвы, но большей частью они отчетливо вырисовывались на поверхности, так что не увидеть их было невозможно. – Если бы ты тогда не рассердился и не пнул листья, мы бы ни за что не заметили их.

– Конечно, заметили бы, – Филипп свернул налево, следуя за отпечатками. – Нам не просто повезло.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не обратила внимания, что мы сейчас проходим теми местами, в которых уже вели поиски?

– Вот именно. И мы здесь ничего не нашли, хотя следы были у нас прямо под носом.

– Но их скрывала темнота. И сухие листья. Сейчас они вышли на свет. Если бы мы снова стали искать здесь, мы нашли бы их. Потому что на земле осталось мало листьев. Потому что в лесу стало гораздо светлее. Похитив амулет, вор забрал с собой зимний мрак, и, в конце концов, выдал себя. Так что это не просто везение. Не в этот, так в другой вечер мы наткнулись бы на них. Мы рано или поздно их бы обнаружили.

Быстрыми шагами Филипп и Сатина следовали за парой лап, которые, сделав небольшой крюк по лесу, привели их прямо к ветхой деревянной двери, в которую упиралась посыпанная гравием дорожка. Лучи вечернего солнца падали на дверь, и она отбрасывала за собой длинную черную тень.

– Вернулись туда, откуда начали, – пробормотал Филипп. – Он потянул за ручку, и в дверном проеме им открылся черный прямоугольник мрака. Следы исчезали среди теней, не отличимых от самой темноты. – Нам нужен свет.

– Сейчас обеспечу, – сказала Сатина. Она подбежала к искореженному дереву и отломала четыре ветки. Затем поднесла одну из них к лицу и с шипением изрыгнула изо рта пламя. Ветка вспыхнула, и Сатина протянула ее Филиппу.

– Пожалуйста!

– Спасибо, – Филипп принял факел из ее рук.

Они дружно шагнули в темноту, которая тут же отступила при свете факела, обнажая каменный пол с отпечатками грязных лап.

– Они были у нас прямо под ногами, – Сатина открыла рот от удивления. – Они были у нас прямо под ногами, а мы и представить себе этого не могли!

В ту же секунду вечернее солнце погасло. Друзья обернулись. На небе снова сгустились тяжелые грозовые тучи. Внезапно лес огласился оглушительным раскатом грома, и на землю яростно обрушились потоки дождя.

Сухие листья захрустели под тяжелыми каплями, земля размокла и размякла, превратившись в слякоть, и все следы в одно мгновенье оказались размыты.

– Да уж, – сказал Филипп, – вот это точно везение!

 

17