Заячья лапка и головная боль 3 страница

Филипп замер, уставившись на уродливое создание. Лошадь тотчас подняла голову и остановила на Филиппе свой огненно‑красный взгляд. Затем с коротким всхрапом взмахнула гривой – как будто в знак приветствия – и вернулась к поеданию сухой травы.

– Эта… лошадь, – прошептал Филипп, уцепившись за Сатину. – Я ее уже видел.

Сатина кивнула в ответ, словно в этом не было ничего удивительного.

– Это лошадь Мортимера. Она зовется Адской лошадью.[1] Увидеть ее означает скорую смерть. Так по виду и не скажешь, но говорят, она скачет быстрее ветра.

– По виду не скажешь, что она вообще живая, – заключил Филипп, – выглядит как труп.

– Есть люди, кто так ее и называют. Трупная лошадь.

Они поспешили прочь от тощего, мертвенно‑бледного существа через садик, ведущий к входной двери в дом, который также не отличался красотой. Краска облупилась, в кирпичной кладке образовались трещины, крыша пахла сгнившей соломой. Это был дом‑призрак.

Филипп постучал в дверь.

Сначала ответ был таким же, как когда они постучали в дверь, ведущую в лес, то есть никаким. Филипп посмотрел на Сатину, но та в недоумении пожала плечами.

За дверью все еще было тихо.

– Ну, тогда, наверное, мы выполнили свою миссию, – заявила девушка, и в ее голосе Филиппу послышались нотки облегчения. Она сделала несколько шагов назад. – Может, попробуем найти дорогу домой?

– Иду‑иду! – донесся хриплый голос из глубины дома. Вслед за голосом послышался звон ключей. – Ну, где же этот ключ! Может быть, этот подойдет… А, вот он! Секундочку!

Были опробованы несколько ключей, прежде чем наконец раздался щелчок и замок открылся. Дверь отворилась, и на пороге показался Господин Смерть.

Он был еще ниже ростом, чем запомнилось Филиппу. Худощавее и слабее на вид. И словно еще больше состарился.

«Нет, не состарился, – подумал Филипп. – Но устал».

Мортимер выглядел измученным.

Редкие волосики на голове были взъерошены, очки сидели криво на крючковатом носу. Небритое морщинистое лицо цветом напоминало пепел. На нем была застегнутая на все пуговицы рубашка и брюки, державшиеся на истертых подтяжках.

Увидев Филиппа и Сатину, Мортимер улыбнулся, но улыбка даже и близко не подобралась к серым как камень глазам. Эти глаза повидали так много смертей, что от этого сами омертвели.

– Прошу прощения за ожидание, – приветствовал друзей Мортимер, сдерживая зевок. – Такого никогда не случалось прежде, но, кажется, я задремал. Да еще и ключи проклятые. Я не привык запираться на замок, поэтому мне всегда сложно отыскать нужный ключ. Но достаточно об этом, – отрезал он, и Филипп съежился под его холодным металлическим взглядом.

Но вдруг выражение лица старика стало смягчаться, и краешек улыбки озарил его глаза.

– Наконец‑то ты здесь, Филипп, – выдохнул Господин Смерть.

 

8

Ужасное преступление

 

– Давайте не будем стоять в дверях. У ветра острые зубы. Проходите в дом, – Мортимер отошел в сторону, освобождая друзьям путь в маленькую прихожую.

Зеркало овальной формы, комод и вешалка с рядом крючков – другой мебели здесь не было. На вешалке висела пара плечиков. На одних расположился подходящий по цвету к брюкам пыльно‑серый пиджак, а на других – длинный балахон, черный, как могильная яма.

Филипп дышал в ладони и потирал их. В доме оказалось не намного теплее, чем на улице, но здесь, по крайней мере, не было колючего ветра.

– Могу я предложить вам чашечку чая или кофе? Дорога была неблизкой. – Мортимер закрыл входную дверь и провернул в замке ключ.

Гигантская связка, в которой по подсчетам Филиппа было несколько сотен ключей, заняла свое место на крючке между плечиками. Здесь были ржавые и гладкие ключи, ключи маленькие, размером со спичку, и огромные, как нож мясника. Некоторые походили на простые ключи от велосипедного замка, в то время как другие были витыми и такой изящной формы, что так и хотелось к ним прикоснуться.

Филипп представил, что все эти ключи, наверняка, от других подземных царств, и у него голова закружилась при мысли о том, сколько их на свете.

Филипп и Сатина с удовольствием согласились выпить по чашке чая, и Мортимер проводил их в гостиную, а сам скрылся на кухне.

В гостиной в камине горел огонь. Но хотя языки пламени дружелюбно потрескивали, казалось, что они не дают ощутимого тепла. Здесь было холодно, как зимой в подвале.

– В гостях у Смерти, – прошептала Сатина. – Подумать только, что будет, когда я расскажу об этом у себя в классе.

– Если бы я рассказал у нас, меня точно отправили бы в психушку, – пробурчал Филипп, завороженно разглядывая интерьер.

Большую часть стены занимал стеллаж из темного дерева. На одной из полок располагались подставка для курительной трубки и черный старомодный телефон с циферблатом. Рядом со стеллажом у единственного в комнате окна стояло кресло с выцветшей обивкой. В окне можно было рассмотреть холмы и кроны деревьев на фоне вечернего неба. Лошади не было видно, чему Филипп очень обрадовался. Ветер с неослабевающей силой гулял по долине, наполняя дом скрипом. Стены как будто стонали от боли.

Над изъеденным молью диваном висели старинные часы, стрелки которых остановились, к каминной полке прислонилась длинная жуткая на вид коса. Гладкое лезвие поблескивало в свете огня.

Но по‑настоящему внимание Филиппа привлекла совсем другая вещь, расположившаяся на маленьком столике у кресла.

Это были шахматы. Только очень странные.

Фигуры были не такими, как в обычных шахматах.

Они представляли собой существа всевозможных видов, вырезанные из неизвестного Филиппу материала.

Черные изображали ужасных чудовищ, одно отвратительнее и страшнее другого: семиглавое чудище, похожее на дракона, ядовитый змей с зубами, подобными острым клинкам, существо с лицом человека, лишенного рассудка, телом льва и хвостом скорпиона. И великое множество других. От одного их вида по спине Филиппа пробежал холодок.

Белые фигуры сразу же приглянулись ему больше. Единороги, сфинксы, рыцарь в доспехах, великан, карлик, еж и…

Филипп в изумлении взял в руку последнюю белую пешку. Пешка изображала мальчика, такого, как он сам. Мальчик строго посмотрел Филиппу в глаза, как будто ему было не по душе, что его трогают вот так, без спроса.

– Смотри не потеряй его, – заметил Мортимер, появившийся в гостиной с подносом, на котором стояли три чашки. – Это важная фигура. Возможно, самая важная из всех.

Филипп осторожно поставил белую пешку на место.

– Красивые шахматы. Только какие‑то жуткие, – добавил он. – А кто сделал фигурки?

– Люцифер и Яхве, – ответил Мортимер, опустив поднос на столик рядом с шахматами.

– Яхве? – Филипп шепотом обратился к Сатине.

– Бог, – ответила она.

– В эти шахматы они играли лишь однажды, но какой был поединок! Игра затянулась на несколько дней. Помню, как Люцифер пожаловался на холод, так что мне пришлось одолжить ему свой балахон. Он ведь привык к более жаркому климату. Кстати… – Мортимер исчез и через мгновенье снова возник в гостиной с черным одеянием в руках. Он протянул балахон Филиппу. – Тебе, наверное, великоват будет, но все же теплее, чем тонкий лоскуток, что на тебе сейчас. Конечно, ты не умрешь от холода, но тем не менее. Кроме того, я больше им не пользуюсь. Люди слишком пугаются. А пугать – не моя работа. Моя работа забирать.

Филипп неуверенно взял балахон из рук Смерти и накинул себе на плечи. Грубая ткань плотно прилегала к телу, и Филипп стал быстро согреваться. Балахон пах старостью и пылью. И совсем немного отдавал серой, запах которой, как ни странно, действовал на Филиппа успокаивающе.

«Ангел смерти», – думал он, не в состоянии превозмочь улыбку и дрожь.

– Так кто же выиграл? – спросила Сатина. – Бог или Дьявол?

Мортимер наморщил лоб, задумавшись. А потом развел руками.

– Я, правда, не помню. У меня было тогда много дел. Видите ли, я не принимал участия как игрок, но, можно сказать, все же играл свою роль.

Воспоминание вызвало на его губах таинственную улыбку, а отблеск огня в камине мрачной тенью лег на его морщинистое лицо. Господин Смерть быстро заморгал глазами, словно прогоняя картины прошлого.

– Угощайтесь. Две чашки чая для вас и кофе для меня. Надеюсь, вы пьете чай без молока и без сахара – их у меня нет.

Филипп привык пить сладкий чай с молоком, но промолчал, вежливо приняв чашку из рук Смерти. Он сделал глоток, и чуть не выплюнул содержимое. Чай успел остыть.

Ощущая на себе пристальный взгляд Мортимера, Филипп заставил себя проглотить ледяной напиток.

– С тобой нелегко было справиться, – начал старик после небольшой паузы. В его голосе слышался упрек. – Я приступил к делу с самого утра: и воды налил на пол в ванной, и сделал так, чтобы ты поперхнулся за завтраком. Но ты не поскользнулся на полу, а что касается еды, которой ты должен был подавиться, так ты преспокойно прокашлялся. И так весь день. С ума можно было сойти!

– Примите мои извинения, – язвительно бросил Филипп, его раздражало, что Мортимер говорил о его смерти с таким равнодушием, как будто речь шла о погоде. – В следующий раз позволю убить себя с первого раза.

Мортимер пропустил его слова мимо ушей и продолжил:

– В конце концов мне стало ясно, что одному тут не справиться, и я обратился за помощью к Люциферу. У него ведь передо мной должок за прошлый раз, помнишь?

– Должок? – фыркнул Филипп, услышав это слово. – Интересно, за что? Вы же лишили жизни не того мальчика, что было нужно!

– Люциферу был нужен преемник, и он получил его. Ты был не тем, кем нужно, но ты стал тем, кем нужно, Филипп. Вижу, что ты не забыл уроков старика Дьявола. – Мортимер изучал шишки на лбу у Филиппа. – Поэтому я не пришел сам встретить тебя. Боялся, что не согласишься пойти со мной, а выберешь лестницу, что ведет в Рай. Пришлось попросить Сатину. Я предполагал, что ей с легкостью удастся заманить тебя сюда. И я не ошибся.

– Я вовсе его не заманивала, – запротестовала Сатина. – Филипп пошел со мной сам.

– Только посмотрите! – Мортимер удивленно поднял брови. – «Филипп пошел со мной сам». Люцифер обрадуется, когда об том узнает.

– Кажется, мы начали с услуги, которую вы оказали Люциферу, – вмешался Филипп, стараясь спрятать покрасневшие щеки. – Так каким образом он вернул вам «должок»?

– Он попросил одного из своих демонов‑варгаров вызвать сильнейшее ненастье, – прозвучал ответ. – Гром и молния наконец‑то справились с тем, что не удавалось мне. Хотя и здесь все прошло не очень гладко. Пришлось пустить в ход мою старую косу, чтобы дерево упало в нужную сторону. Чуть сам жизни не лишился!

Господин Смерть захихикал над собственной шуткой, и от этого смеха на голове и руках Филиппа волосы встали дыбом. Голос Мортимера был хриплым, сухим и пугающе холодным и напомнил Филиппу об осеннем ветре, перебиравшем сухие листья за окном. Голос был безжизненным.

– Но зачем? – спросил Филипп. – Зачем я вам здесь понадобился? И почему так сложно было забрать меня?

Смех Мортимера тут же стих, как будто где‑то выдернули вилку из розетки.

– На оба вопроса один ответ, – проговорил он, опуская чашку на стол.

Филипп заметил, что рука его подрагивает.

– Причина, по которой тебе удавалось так долго оставаться в живых, и есть причина, по которой ты мне понадобился.

Мортимер глубоко вздохнул и опустил веки. Он не открывал глаз так долго, что Филиппу показалось, что старик заснул. Но веки снова разомкнулись, и Мортимер обратил на Филиппа взгляд, полный печали.

– Украден мой амулет.

– Ваш амулет? – повторил Филипп в недоумении, и глаза скользнули на грудь Мортимера, где на серебряной цепочке обычно висела одна из двух великих игральных костей, имевшая сотню граней. Амулет Смерти – Амулет Судьбы. Тот, что отмеряет срок жизни человека. Цепочки на месте не было. Как и самого амулета. – Когда это случилось?

– Уже прошло две недели. Сначала я подумал что он потерялся, что я его случайно куда‑то положил. Я обыскал весь дом, прежде чем обнаружил это.

– Обнаружил что? – спросила Сатина.

– Что входная дверь приоткрыта. Кто‑то заходил сюда. Кто‑то проник в дом и украл мой амулет, пока я спал.

– У вас есть какие‑либо предположения?

Мортимер пожал плечами.

– Никаких. Но этот кто‑то прекрасно меня знает. Знает мои привычки. Дело в том, что я ложусь спать только один раз в году. Тридцать первого апреля, когда весна по‑настоящему вступает в свои права и Вита работает в полную силу – природа пробуждается, а я погружаюсь в глубокий сон. Ты же помнишь Виту, Филипп?

Филипп кивнул. Конечно, он помнил Виту. Она приходилась Мортимеру сестрой‑близнецом. Филипп встречался с ней однажды во время своего прошлого пребывания здесь. Вита вернула его к жизни. Она и была самой Жизнью.

То, что Мортимер только что сказал, озадачило Филиппа, и он пересчитал месяцы на костяшках пальцев. Январь, февраль, март, апрель. Он был прав. В апреле только тридцать дней. И вдруг к нему в голову пришла еще одна мысль.

– Вы упомянули, что амулет украли две недели назад, – сказал Филипп. – Но апрель был полгода тому назад.

– Да, у вас, – ответил старик. – Но здесь, если ты не забыл, время течет иначе.

– Да, точно, – признал Филипп, немного огорчившись, что сам не додумался до этого. Он ведь только что выяснил, что у них на земле не было тридцать первого апреля. Конечно же, время здесь шло по‑другому. Здесь все было не так.

– То, что произошло, настоящая катастрофа, – голос Мортимера перерос в жалобный стон. Он вскочил с кресла и принялся ходить взад‑вперед по комнате, качая головой от отчаянья. – Пока мой стогранный амулет не найден, люди будут рождаться на свет бессмертными. Последствия этого ужасны! Не только для меня и Виты, но и для самих людей, которым больше не к чему будет стремиться.

– Смерть все‑таки не совсем то, к чему обычно стремятся люди? – осторожно возразил Филипп.

Мортимер застыл на минуту, вытаращив глаза на Филиппа.

– Конечно, стремятся, – почти прорычал в ответ Мортимер. – Только они об этом не догадываются!

– Я не понимаю.

– Зря Люцфер называл тебя сообразительным. Но он, разумеется, недаром зовется отцом лжи, – едва слышно заметил Смерть.

Он подошел к окну и стал всматриваться в вечерний полумрак, стремительно опускавшийся на бесцветный пейзаж.

– Многие люди будут говорить то же, что и ты. Что смерть ужасна, что она – необходимое зло, от которого лучше держаться подальше.

– А разве это не так?

– Нет! – взвизгнул Мортимер так, что Филипп и Сатина вздрогнули.

Старик сверкал глазами. Филипп никогда прежде не видел его таким эмоциональным.

– Я – самый большой страх любого человека, ибо нет страха сильнее, чем страх смерти. Но так быть не должно! Людям неизвестно, насколько благодарны они должны быть мне на самом деле. Смерть – это вовсе не плачевное следствие жизни. Напротив. Именно благодаря смерти жизнь стоит того, чтобы жить. Мы по‑настоящему ценим только то, что можем потерять. Неужели ты не понимаешь этого? Без смерти жизнь была бы скучной и абсолютно лишенной смысла!

Филипп не до конца понимал слова Мортимера. Но все же… все же понимал их, наверное.

– Похоже на то, чему учил меня Люцифер. Если нет зла – не может быть и добра. Эти вещи взаимосвязаны. То же самое касается жизни и смерти?

– Именно! – Мортимер развел руками. – Без смерти исчезает радость жизни, погубленная самой жизнью. И это еще не самое плохое. Каким станет мир через каких‑то пятьдесят лет? Подумайте обо все несчастных, получивших смертельные увечья, чьи сердца продолжат биться. Жертвы дорожных аварий, землетрясений, пожаров, наводнений. Кошмар, кошмар! Мир будет населен живыми трупами, единственным желанием которых будет обрести покой смерти, но этому желанию сбыться будет не суждено. Можете себе это вообразить?

Сатина затихла, Филипп проглотил комок в горле. Он прекрасно представлял себе эту картину. Он видел все это слишком отчетливо, так, что тошнота подступила к горлу от одной мысли о зловещем сценарии, описанном Смертью.

Мортимер продолжил, но Филипп слушал его только вполуха. Он искоса погладывал на Сатину, которая потупилась, нервно теребя руки. Было заметно, что ей не по себе, и Филипп прекрасно знал почему. Ведь дьяволы были бессмертными. А если следовать логике Мортимера, это означало, что жизнь их бесполезна и бессмысленна. Узнать о таком вряд ли было приятно. Филиппу хотелось ее подбодрить, но он не знал, что сказать. «Мне очень жаль, что ты будешь жить вечно», – звучало бы как‑то не к месту.

– В прошлый раз тебе удалось блестяще раскрыть загадку болезни Люцифера, – продолжал Мортимер. – Именно поэтому я забрал тебя снова, Филипп. Чтобы ты помог мне вернуть амулет. Его необходимо найти, во что бы то ни стало. Я приложил все свои силы, чтобы лишить тебя жизни до истечения земного срока. Я не мог просто бросить жребий и назначить тебе еще один год жизни. Я чуть не умер от напряжения. Я не могу применять стогранный амулет к тем, кто рождается бессмертными.

– А что именно происходит, – спросил Филипп, – когда ты бросаешь кости?

– Это серьезный вопрос, – ответил Смерть, пристально посмотрев Филиппу в глаза. – Придется ли ответ тебе по душе?

– Говори.

– Когда жребий брошен, песок в песочных часах начинает струиться быстрее.

Филипп бросил взгляд на Сатину, а та пожала плечами, показывая, что тоже ничего не понимает.

– Что вы имеете в виду?

Мортимер медленно подошел к нему поближе. Тени на его лице сплетались в зловещую паутину. Глаза окутывала темнота.

– Ты боишься, Филипп? – спросил он. Голос был сухим, как огонь, потрескивавший в камине. – Ты боишься смерти?

Поддавшись первому порыву, Филипп кивнул. Потому что он действительно боялся Смерти, боялся странного древнего старика, существовавшего со времен возникновения жизни на земле, бывшего свидетелем создания и разрушения цивилизаций, видевшего так много ужасного, что огонек в его глазах потух. Поэтому собственная реакция удивила его.

– Нет. Я не боюсь смерти. Я ведь уже мертв.

Казалось, Мортимер тщательно взвешивает ответ мальчика. Затем уголок рта с одной стороны приподнялся, образуя кривую ухмылку.

– Иди за мной, – произнес он. – Я покажу тебе то, чего прежде не видел ни один человек.

 

9

В подвале Смерти

 

Филипп и Сатина робко последовали за Мортимером в прихожую, где он прихватил с комода стеариновую свечку. Затем старик направился к высокой узкой двери, находившейся в противоположном конце коридора. За дверью показалась винтовая лестница, идущая круто вниз.

– Опять ступеньки, – недовольно буркнул Филипп. Мортимер достал из кармана спичечный коробок, открыл его и огорченно вздохнул.

– Ну, надо же, спички кончились. – Филиппу вдруг показалось, что у него появилась какая‑то идея, и он поднес свечку к Сатине. – Послушай, ты не могла бы…?

Сатина кивнула, наклонилась пониже к свече и фыркнула. Две крохотные вспышки вырвались из ее ноздрей и зажгли черный фитиль.

– Спасибо, – поблагодарил ее Смерть и зашагал вниз по лестнице.

Филипп изумленно уставился на Сатину.

– Грагорны умеют изрыгать огонь, – пояснила она, смущенно пожимая плечами. – Это у меня от отца. Он был так горд, когда я впервые дунула огнем. Хотя пострадали шторы в гостиной. Мама подумала, что это папиных рук дело, и была сама не своя от гнева.

– Представляю, – протянул Филипп, а про себя улыбнулся, вообразив, как красавица Демеона задает взбучку чудовищному громиле – отцу Сатины.

Мать Сатины, как и она сама, была темптаном, а отец – палачом‑грагорном, чьей работой было стегать кнутом осужденные грешные души.

– Вы идете? – донесся из темноты голос Мортимера, и друзья поспешили вниз по лестнице. Они догнали старика и продолжили путь втроем.

Ступеньки под ногами угрожающе скрипели. Во всяком случае, под ногами Филиппа и Сатины. Когда ступал Мортимер, они не издавали ни единого звука. Словно он весил не более чем тени, кравшиеся со всех сторон вокруг.

Винтовая лестница спиралью вонзалась в глубину, где темнота отступала под натиском слабого сияния, пробивавшегося между ступеней. Мерцающий свет переливался множеством оттенков.

Мортимер повернулся лицом к друзьям.

– Мы почти на месте, – сказал он, поочередно глядя то на Филиппа, то на Сатину. Все же больше на Сатину. – Предупреждаю в первый и последний раз: ничего здесь не трогать. Ясно?

Они дружно кивнули.

– Ясно? – переспросил старик, не отрывая глаз от Сатины.

– Все мне ясно, черт возьми! Я же сказала! – обиженно бросила она.

Немного помолчав, Мортимер одобрительно кивнул:

– Замечательно. Тогда готовьтесь: сейчас вы увидите зрелище, равного которому нет на свете.

Преодолев последние ступеньки, они оказались в зале настолько огромном, что у Филиппа захватило дух. Подвал не ограничивался размерами домика, под которым располагался, но, казалось, он простирался до бесконечности под всей долиной, холмами и осенним лесом. Высоко над их головами корни деревьев извивались, словно гигантские змеи. Они выглядели почти живыми в пульсирующем свете, переливавшемся всеми цветами радуги.

Подвал был сплошь заполнен песочными часами. Они стояли на полу, на столах, на стеллажах и полках. Часы были повсюду, насколько хватало взгляда, и гораздо дальше. Там были маленькие часики, размером не более наперстка, и огромные, как платяной шкаф. В некоторых песок был привычно золотистым. В других – красным, синим, фиолетовым, пестрым. Песок кое‑где был черным, как сажа, казалось, что из горлышка вытекает струйка нефти.

Стеклянные колбы часов освещали зал. Они излучали слабое сияние и напоминали Филиппу Сферу зла из кабинета Люцифера. Это сияние окрашивалось в цвет песка, наполняя зал тысячью нежных оттенков.

Не считая приглушенного шороха, в зале царила полная тишина.

Сначала Филиппу показалось, что это ветер шелестит по ту сторону потолка. Затем он догадался, что это был звук песка. Песка, струившегося в бесчисленном количестве стеклянных сосудов. Это была сама жизнь, ускользающая навсегда. От одной этой мысли мурашки пробежали по его коже. Мортимер был прав в том, что зрелищу не было равных на свете. Но именно это приводило в легкий ужас.

– Думаю, то, что вы видите, вряд ли нуждается в объяснениях, – сказал Мортимер, отставив в сторону свечу.

Филипп кивнул в знак согласия, взгляд его блуждал по залу.

– Человеческие жизни, – шептал он, – вот что вы имели в виду, говоря, что песок уже струится. Каждый сосуд – это одна жизнь.

– И одна смерть, – добавил Мортимер, указывая на часы, серебристый песок в которых упорно стремился через узенькое горлышко в нижнюю половину колбы. Она была почти заполнена, в то время как верхняя – почти пуста. – Все в мире взаимосвязано.

В ту же минуту остатки песка просочились сквозь горлышко и сияние, исходившее от колбы, как будто погасло. Песок стал серым, словно пепел.

– Он только что умер, – охнул Филипп и перевел взгляд на Мортимера, – да?

Старик задумчиво покачал головой, не совсем согласный со словами Филиппа.

– Сейчас он близок к смерти настолько, насколько может живой человек. Но переход уже начался. В эти минуты перед его глазами наверняка проходит вся жизнь. У него есть немного времени, пока я не пришел за ним, кстати, мне уже…

– Ой, здесь что‑то происходит, – вскрикнула Сатина, которая рассматривала песочные часы, заполненные зеленовато‑коричневым как патина, песком. Она показывала на верхнюю половинку сосуда.

– Осторожно! – испуганно взвизгнул Мортимер. Он схватил Сатину за капюшон и резко оттащил от часов, так что воротник сдавил ей горло, и она захрипела. – Не смей их трогать!

– Отпустите! Я ничего не трогала! – Сатина раздраженно вывернулась из его рук.

– Но ты как раз намеревалась это сделать, – назидательно поднимая в воздух палец, протянул Мортимер. – По твоим глазам все было видно!

– Ничего подобного! У меня всегда такие глаза! Я же из дьявольского племени, вы не забыли?

– Что ты увидела? – перебил Филипп, пока дискуссия не стала слишком горячей.

– Кажется, там был мужчина с новорожденным младенцем. Но я не уверена, я не успела рассмотреть, как следует.

Она покосилась на Мортимера, который не обратил на ее разгневанный взгляд никакого внимания.

Старик спокойно кивнул и пристально посмотрел на Филиппа. За его спиной Сатина высунула язык и принялась делать вид, что трогает другие песочные часы. Только делать вид, коснуться по‑настоящему она не решалась. Филипп с трудом сдерживал смех.

– В верхней половине сосуда можно увидеть самые важные воспоминания из жизни человека. Сатина, вероятнее всего, ты увидела воспоминание о том, – Мортимер обернулся в ее сторону, и Сатина тотчас же отдернула руки и спрятала язык, – как этот мужчина стал отцом.

– А можно мне попробовать? – спросил Филипп.

– Только будь осторожным. – Мортимер бросил строгий взгляд на Сатину, которой пришлось прикусить губу, чтобы не сказать лишнего.

Филипп оглянулся по сторонам и выбрал часы, заполненные голубым песком с небольшими желтыми и серыми вкраплениями. Он наклонился поближе и стал всматриваться в колбу.

Песок взметнулся вверх, закрутился вихрем, и перед глазами Филиппа медленно проступила картинка. Там был мужчина. Он был одет в черный костюм, глаза светились от радости. Мужчина стоял в церкви и глядел на заполненные улыбающимися людьми ряды скамеек. В голове Филиппа послышалось отдаленное звучание органа, а на картинке в песочных часах люди поднялись со своих мест и обернулись в сторону входной двери. На пороге показалась девушка в белом подвенечном платье. Изображение померкло, и его сменило новое…

Судорожно моргая, Филипп выпрямился. Сцена, которую он увидел, тронула его сердце.

– Невероятно, – бормотал он, скользя взглядом по множеству переливающихся сосудов. – Так много хороших воспоминаний.

– Я такого не говорил, – возразил Мортимер, – я сказал, самых важных воспоминаний. Тех, которые делают нас самими собой. И это не только хорошие воспоминания. Совсем наоборот. Наши самые худшие воспоминания чаще всего – самые важные. Взгляни‑ка сюда. Вот прекрасный пример. – Мортимер протиснулся между полок и столов и остановился у часов, которые почти целиком наполнял песок угольно‑черного цвета, не считая одной белой полоски. – Твой знакомый.

– Правда? А кто это?

– Взгляни сам.

Филипп сосредоточил взгляд на колбе. И неожиданно ахнул:

– Так это я!

– Нет… то есть да, смотри дальше и все поймешь.

Филипп последовал указанию Мортимера, картинка перед его глазами стала расти, и он увидел…

 

Самого себя. Он лежит на спине посреди проезжей части. Рядом валяется велосипед, прямо перед ним стоит автомобиль. Глаза его закрыты. Похоже, он совсем не дышит.

– Нет, я не хотел этого! Филипп, ты в порядке? Филипп! – крики слышатся все отчетливее, и на картинке появляется второй мальчик. Ужас читается в его выпученных глазах, он бел как полотно. Он склоняется над безжизненным телом Филиппа, тормошит его. Все напрасно, и он пытается сделать Филиппу искусственное дыхание.

 

– Сёрен, – шепнул Филипп, отодвигаясь от колбы, картинка в которой снова растворилась, превратившись в песок. – Это часы Сёрена.

Мортимер ответил кивком.

– Это событие серьезно повлияло на Сёрена. До того, как тебя сбила машина, песок в его сосуде был абсолютно черным Белые песчинки появились благодаря тебе, Филипп. Он по‑прежнему негодяй, каких свет не видывал, но все же не так плох, как раньше.

– Получается, что цвет песка, – вмешалась Сатина, – говорит нам о том, что за человек перед нами?

– Да, что это за человек и каково ему сейчас. Сияние зовется аурой. Она есть у каждого.

– Хорошо, наверху мы видим воспоминания, – продолжил Филипп, – но что же можно увидеть внизу колбы?

Старик невыразительно улыбнулся. Блики танцевали на изборожденном морщинами лице, превращая косматые брови в крохотные рожки. На секунду он почти стал похож на дьявола.

– А ты как думаешь?

«Смерть, – подумал Филипп, – внизу можно увидеть, как умрет человек».

Мортимер слегка склонил голову, словно мог слышать мысли Филиппа. Продолжая улыбаться, он указал на песочные часы Сёрена.

– Пожалуйста. Можешь взглянуть. Его смерть… впечатляющее зрелище.

Филипп отступил на шаг назад, качая головой. У него решительно не было никакого желания увидеть, как закончит свои дни Сёрен. Или кто‑нибудь еще, раз на то пошло.

– Спасибо. Мне совсем не хочется.

Мортимер пристально посмотрел на Филиппа, и улыбка на его лице стала шире. Похоже, он ни на грамм не верил словам мальчика, но никак этого не обнаружил.

– Тогда, может быть, в другой раз. Это прекрасное развлечение, тем более что у меня нет телевизора.