Заячья лапка и головная боль 2 страница

Интересно, что сказала бы мама, если бы узнала, что незадолго до летних каникул его действительно сбила машина и он умер? Прежде чем снова вернуться к жизни, Филипп провел в Аду несколько недель, но, несмотря на это, мама ничего не заметила, потому что здесь, на земле, прошло всего нескольких секунд.

– Давай обнимемся, и я засну, – сказала она. Глаза ее щурились, слишком сильная боль не позволяла сосредоточить взгляд на сыне.

Филипп обнял ее.

– Ты все еще носишь на шее эту ужасную штуковину? – сморщив нос, заметила мама, когда Филипп выпрямился.

Филипп опустил голову и увидел, что под футболкой образовался бугорок там, где на его груди висела заячья лапка. Он кивнул.

– Она приносит счастье, – заметил Филипп, а сам задумался о том, не эта ли вещица сегодня трижды спасала ему жизнь.

– Жуть какая‑то, – возразила мама. – По‑моему, ее нужно выбросить. Я же подарила тебе цепочку. Она тоже приносит счастье.

Чуть меньше месяца назад у Филиппа был день рождения. Мама подарила ему серебряную цепочку с крестиком. Она надеялась, что Филипп заменит заячью лапку на нее.

– Твоя цепочка тоже у меня на шее, – сказал Филипп. – Но лапку я не сниму.

– Филипп, она чем‑то пахнет. Ты не чувствуешь? Чем‑то горелым.

– Мне нравится, как она пахнет.

Мама укоризненно покачала головой. Но совсем чуть‑чуть – иначе становилось слишком больно.

– Откуда она у тебя?

– Мне подарил ее… – Филипп задумался. Воспоминания вызвали на лице улыбку, – …один хороший друг.

– Хороший друг? – удивилась мама. – Я бы скорее назвала такого друга чертовски плохим, раз он дарит тебе такие отвратительные подарки.

Филипп не мог сдержать смеха. Ведь заячью лапку подарил ему сам Дьявол.

– Да, мам, твоя правда, можно сказать и так.

Мама зевнула, прикрыв глаза.

– Я устала, Филипп.

– Может, помочь тебе чем‑нибудь?

Она покачала головой, веки ее сомкнулись.

– Я подремлю пару часиков. Надеюсь, голова пройдет.

– Тогда я сяду за уроки. Позови, если что‑нибудь будет нужно.

Мама не ответила.

Филипп смотрел на нее какое‑то время с горечью в сердце, переживая, что маме приходится так плохо. Он уже собрался встать с кровати, как вдруг заметил на тумбочке маленькую фотографию. Филипп взял ее в руки и погладил рамку, вырезанную в форме сердца.

Снимок был сделан четырнадцать лет назад, за несколько дней до смерти его отца. На нем были запечатлены его родители. Они стояли, обнявшись, и улыбались в объектив, улыбались Филиппу. Было заметно, что мама беременна.

Начало маленькой семьи, которой не суждено было состояться.

Только представить себе, что его отец не пошел за хлебом в то утро. Только представить себе, что он вышел из дому на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Сейчас все бы было иначе. Они были бы втроем, у Филиппа был бы настоящий отец, а не воображаемый папа, который приходит к нему, когда очень грустно, и который умеет только слушать.

Но жизнь – а может быть смерть? – распорядилась иначе. Случилось то, что случилось. Есть вещи, изменить которые невозможно.

Филипп поставил фотографию на место и направился к двери. Не успел он переступить через порог, как вдруг услышал голос мамы, неотчетливо произнесший слова, от которых Филипп остановился как вкопанный. Он резко обернулся и тремя быстрыми шагами подскочил к кровати.

– Мама, что ты сказала?

Но мама молчала. Она спала. Дыхание ее было глубоким и ровным. Наверно, она говорила во сне.

Филиппу пришлось включить все самообладание, чтобы не наброситься на спящую маму, чтобы растрясти ее и узнать, что такое она сказала. Что она имела в виду. Но она, возможно, и сама этого не знала. Она бы не вспомнила, что произнесла именно эти слова.

Но Филипп все слышал. Слышал так же отчетливо, как сейчас стук своего сердца.

«Трехногая лошадь, – произнесла мама дрожащим голосом, словно трясясь от холода. Или от страха. – Трехногая лошадь идет за тобой».

 

5

Крик о помощи

 

За ним гонятся. Он не знает, кто это или что это. Единственное, что он понимает – его хотят убить.

Он убегает – нет, спасается бегством по пустынной улице. Вокруг нет ни людей, ни машин. Он в полном одиночестве. Но это только иллюзия. За ним гонятся. И он чувствует, что его вот‑вот настигнут.

Внезапно за его спиной раздается крик. Звук внушает ужас и словно пронзает ножом. Он оборачивается и на другом конце дороги видит трехногую лошадь. Снова слышится крик, и теперь он узнает его. Это ржание трехногой лошади. Она встает на дыбы, поднимая вверх свое единственное переднее копыто.

В ту же минуту кто‑то касается его плеча, и он понимает, что проиграл. То, что преследовало его, настигло его. Он оборачивается и упирается взглядом прямо в…

Мощный раскат грома, сотрясший кровать, вырвал Филиппа из кошмарного сна, и он вскочил в постели, хватая ртом воздух.

Слышно, как за жалюзи дождь бьет в оконное стекло с такой невероятной силой, что удивительно, как оно еще цело. Мелькает вспышка молнии: яркий свет прорезается сквозь щели между пластинками жалюзи и заполняет комнату черно‑белыми полосами. Тотчас гремит гром. Гроза, по всей видимости, нависла над самым домом.

Филипп встал с кровати, подошел к выходящему во двор окну и поднял штору.

На улице бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, ветер, завывая, гулял в кронах деревьев, и они, словно живые, судорожно размахивали ветками‑руками. Небо озарялось вспышками молний, то освещая все вокруг, то погружая двор в кромешную тьму.

Качели на детской площадке раскачивались на ветру, качалка балансировала то вверх, то вниз, футбольные ворота были опрокинуты, а еще…

Под деревом можно было различить силуэт человека. Он был невысоким и сгорбленным, а в руках держал нечто, похожее на палку.

Сердце Филиппа забилось чаще. Силуэт под деревом… Он напоминал кого‑то знакомого…

Снова сверкнула молния, и яркий свет озарил мертвенно‑бледное лицо.

– Мортимер, – прошептал Филипп, чувствуя, как земля уходит у него из‑под ног. Он впился взглядом в лицо старика, с которым в последний раз виделся на смертном одре Люцифера. Что он здесь делает? Что ему нужно в такую непогоду во дворе Филиппа?

Старик, низенький и тщедушный – удивительно, как его не сдувало ветром, – поднял руку и помахал Филиппу. Казалось, он что‑то кричит ему.

Филипп открыл окно и тотчас зажмурился – ветер и дождь хлынули ему прямо в лицо. Вдалеке он слышал голос Мортимера, но слова тонули в сумятице грозовой ночи.

– Мне не слышно, – закричал Филипп в ответ, стирая с лица струи дождя. – Кричи громче!

Мортимер сложил руки рупором и снова закричал. На этот раз голос его был заглушен могучим раскатом грома, и когда гром смолк, до Филиппа долетело только последнее слово:

– … помоги!

Мортимер снова помахал ему, и на этот раз Филиппу стало ясно, что старик не просто машет руками, а подзывает его к себе. Дает знак выйти к нему во двор. И как можно скорее.

– Бегу! – Филипп закрыл окно и быстро натянул штаны. Он не мог оставить в беде человека, зовущего на помощь. Даже если этим человеком был сам Господин Смерть.

Филипп выбежал в коридор, сунул ноги в стоптанные кроссовки и вылетел из двери. Перешагивая через две ступеньки, он помчался вниз по лестнице.

Филипп с мамой жили на четвертом этаже, и он почти уже добрался до первого, как вдруг оступился и пропустил одну ступеньку. Правая нога подвернулась, на мгновение ему показалось, что стопа вспыхнула огнем. Филипп потерял равновесие, и лестница поплыла у него из‑под ног. Но ему повезло. В последнюю секунду ему удалось нащупать перила, схватиться за них и предотвратить падение.

Наступать на ногу было больно, Филипп был уверен, что вывихнул лодыжку. Но он был так взволнован сценой, которую только что видел из окна, что, не обращая внимания на боль, припадая на одну ногу, направился к черному ходу.

Очередная вспышка молнии раскроила ночное небо, пока Филипп ковылял через двор к ожидавшему его под деревом Мортимеру.

Старик странно размахивал руками, и Филипп вдруг понял, что в руках он держит вовсе не палку, а какой‑то инструмент, которым со всего размаху бьет по стволу. Снова и снова. Может, это топор? Похоже, он намеревался срубить дерево. Что, черт возьми, он затеял?

Дождь хлестал с такой силой, что было даже больно, и Филипп в одно мгновение промок до нитки.

Господин Смерть продолжал свое занятие. Удары повторялись все чаще. Старик трудился в фанатическом исступлении, сквозь рев ненастья до Филиппа доносилось его тяжелое дыхание. Он хватал воздух губами, словно был на последнем издыхании.

– Мортимер, что происходит…

Раздался раскат грома такой оглушительной силы, что Филипп подумал, что небеса раскололись надвое, и сердце ёкнуло у него в груди. Он поднял глаза, ожидая, что увидит на небосводе огромную трещину. Когда же он перевел взгляд на дерево, Мортимера под ним не было.

Филипп всматривался в темноту, но так и не нашел Смерть. Двор был пуст. Как так могло произойти? Ведь он только что был здесь! Куда он мог подеваться?

Филипп, прихрамывая, подошел к дереву. В грязи виднелись следы, оставленные стариком. Их быстро размывало потоками дождя. Значит, он все‑таки стоял на этом месте, и это не просто игра воображения.

– Мортимер?

Голос тотчас же откликнулся. Он был грубым и потрескавшимся, как ствол дерева, под которым стоял Филипп.

– Наконец‑то, друг мой, – прохрипел он. – Наконец‑то!

Филипп обернулся и встретился взглядом с налитыми кровью глазами Смерти. Тут он осознал, что старик был не один. Сердце Филиппа похолодело. Потому что прямо рядом с ним…

– О, Боже!

Филипп отклонился назад при виде трехногой лошади, но не успел сделать и шага. Очередная вспышка молнии прорвалась сквозь черноту ночного неба.

Кровавые глаза лошади сверкнули в ее холодном свете – чудовище как будто улыбнулось.

Молния ударила в дерево, словно гигантский топор, и раскроила ствол пополам. Что‑то упало Филиппу на голову. Вокруг все потемнело и стихло.

 

6

Между Небом и Адом

 

Сначала была только темнота. Вязкая, тяжелая темнота. Затем стало немного проясняться. Хотя разглядеть что‑либо все еще было невозможно.

Филипп сразу сообразил, где он. Он уже бывал здесь однажды. На бесконечно длинной лестнице, уходящей вниз, в Преисподнюю.

Через пару секунд он понял, что ошибается. Он оказался не в том месте, где прежде. Не совсем в том.

Дело в том, что он стоял не на самой лестнице, а у ведущей к ней двери. Дверь эта, сделанная из тяжелого цельного куска дерева, окованная железом, была распахнута, так что Филипп мог видеть дюжину ступенек, устремлявшихся вниз во всепоглощающую черноту.

Осмотревшись по сторонам, он обнаружил еще одну похожую дверь у себя за спиной. Она также была не заперта и выходила на лестницу.

Эта лестница отличалась от той, что вела в Ад. Узенькие, кривые ступеньки поросли мхом. В то время как в Преисподнюю спускалось несколько сотен ступеней, эта насчитывала только семь.

«Лестница в Небеса», – подумал Филипп, и мурашки побежали у него по спине. Он осторожно вошел в дверь, чтобы рассмотреть грубо вырезанные на каждой ступеньке слова. «Superbia» – значилось на первой из них.

– Гордыня, – пробормотал Филипп. Он встал на колени и провел пальцем по каждой из восьми букв.

Его охватил трепет, под ложечкой засосало, словно с его груди упал камень. Он едва смог сдержать улыбку.

Филипп внимательно изучил остальные надписи.

Как и первая, они были на чужом языке, но Филипп помнил их со времен своего обучения у Люцифера.

Это были названия семи смертных грехов.

Филипп поднялся с колен и посмотрел на обе двери поочередно.

В прошлый раз, когда он был здесь, он оказался на самой лестнице в Преисподнюю, а дверь за его спиной была заперта, так что у него не было другого выбора, кроме как спуститься в Ад. Но что же на этот раз? Перед ним были открыты обе двери. Не означало ли это, что он сам может выбрать свой путь?

Если так, то принять решение должно быть не так сложно.

И все же – и все же нелегко. Потому что с тех самых пор, как он покинул Ад с его обитателями, он скучал по Сатине и в глубине души надеялся в один прекрасный день, а точнее ночь, снова увидеться с ней. Сейчас ему представлялся такой шанс, но если он выберет лестницу с семью ступеньками, шанс будет упущен. Возможно, навсегда.

Что же выбрать? Небеса или Ад?

Филипп медлил, переводя взгляд с одной лестницы на другую. И вдруг в его мыслях явственно всплыло одно воспоминание, и решение было мгновенно принято. Хотя от него сжималось сердце.

«Твой отец на небесах, – прозвучал в его ушах голос мамы. Ему тогда не исполнилось еще и пяти лет, и он так любил слушать мамины рассказы об отце, которого ни разу в жизни не видел. – Он смотрит на нас с Небес и оберегает нас».

Филипп повернулся спиной к лестнице в Ад и направился к семи ступенькам. Он успел сделать только один шаг, как вдруг его окликнул знакомый голос:

– Филипп! Филипп!

Он оглянулся и увидел Сатину. Девушка бежала вверх по ступенькам, широко размахивая руками. Радость потоком хлынула в его сердце, и он бросился ей навстречу.

В то же мгновенье раздался грохот, и дверь, ведущая на Небеса, с треском захлопнулась. Филипп почти не обратил на это никакого внимания.

Он поравнялся с Сатиной на пороге Царства Тьмы, и они обняли друг друга.

– Наконец‑то ты здесь! – воскликнула Сатина, и Филипп почувствовал, как искреннюю радость вдруг сменило смущение, нахлынувшее при взгляде в ее иссиня‑черные, как полуночное небо, глаза.

Сатина выглядела в точности так, как он ее запомнил: она была прекраснее заката. Единственное, что изменилось в ее облике, это рога. Они немного подросли, и их острые концы проглядывали сквозь черную челку.

– Я ждала тебя всю ночь, куда ты пропал?

– Я… – он растерянно пожал плечами, потому что не совсем понял ее вопрос. – Я был жив.

– Ах да, конечно. – Сатина бросила на него короткий взгляд, и Филипп почувствовал, как его щеки зарделись. – Ты очень вырос.

– Вообще‑то полгода прошло, – заметил он.

Сатина покачала головой:

– Это у вас там. А здесь прошло не более – дай‑ка соображу, сколько это будет в вашем исчислении, – пары месяцев, если не ошибаюсь.

Филипп понял, что она хочет сказать. С тех пор, как он вернулся на землю, Сатина много раз «навещала» его. Для Филиппа она была невидимой – только голос, но Сатина видела все, что с ним происходит.

Он мысленно вернулся в прошлое и с улыбкой на лице кивнул в ответ:

– Тот раз, когда ты подговаривала меня оставить себе все деньги из кошелька, что я нашел на улице, – был последний, когда я слышал тебя.

– Но ты повел себя порядочно и деньги не взял, и кошелек отнес владельцу, – Сатина обреченно вздохнула. Точь‑в‑точь как Люцифер в то время, когда Филипп учился у него мастерству зла.

– Он дал мне вознаграждение – сто крон.

– Но в кошельке было триста! Ты мог бы… Ладно не важно! Теперь я понимаю, что ты прибавил Люциферу седых волос. Ты совершенно не поддаешься искушению!

– Сожалею, но так оно и есть. – Филипп взглянул ей в глаза: – Ты поэтому так давно не появлялась?

Она покачала головой:

– Не только. Меня рассекретили.

– Рассекретили? Кто?

– Твой персональный темптан. Я же еще не выучилась до конца, поэтому на самом деле мне запрещается являться на землю.

– Мой темптан? – удивленно повторил Филипп. – То есть тот темптан, который всегда пытался соблазнить меня, чтобы я совершал плохие поступки?

– Пытался с самого твоего рождения, – кивнула она, – и все безуспешно. Единственной причиной, по которой он смог меня обнаружить, было то, что в последние годы он почти совсем забросил тебя. Все равно ты его не слушался. Прекрасно его понимаю. Обидно, когда на тебя не обращают никакого внимания.

– Мне очень жаль, – повторил Филипп. – Но ведь и с тобой было нелегко. Иногда я просто не мог разобраться, твои ли это внушения или мои собственные мысли. Почему ты не могла явиться по‑настоящему? Тогда бы мы смогли нормально поговорить.

– Мне и самой очень хотелось, но ты представляешь себе, как сложно воплотиться в телесную форму? У нас по программе это только в девяностом классе. То же самое касается перевоплощения. У меня получается только с самыми простыми животными. Я как‑то попробовала, но удалось превратиться только в какого‑то дурацкого комара.

– То есть ты являлась в образе комара?

Вообразив это, Филипп поморщился.

– И чем кончилось? Ты меня прихлопнул!

– Прости, – рассмеялся Филипп. – Я не знал, что это ты. Но там‑то ты точно должна была появиться, – продолжил он, – в школе, я имею в виду. Ты бы с легкостью убедила меня начать драку. Я был, как никогда, готов ему врезать.

– Кому – ему?

– Мортену. Которому в пенал подложили паука. Разве ты не помнишь? Ведь это ты меня тогда подговорила.

– Прекрасно помню. Кажется, тогда ты в последний раз меня послушался. Так что он натворил?

– Проколол шины в моем велосипеде.

– Хм, интересно, кто его на это подвигнул? – задумчиво протянула Сатина. – Мне следовало быть там, это очевидно. Но я ведь всю ночь ходила вверх‑вниз по лестнице в ожидании тебя. Я уже даже стала сомневаться, что ты когда‑нибудь появишься.

– Зачем меня снова сюда забрали? – спросил Филипп, кивая в сторону крутой лестницы. – Неужели Люцифер опять болен?

– Люцифер? О нет, он здоров, как никогда. Покушение никак не отразилось на его самочувствии, и я не помню, когда он был в лучшем настроении, чем сейчас. Что в особенности хорошо для Люцифакса.

– То есть как?

– Прежде он сдирал с кота шкуру живьем как минимум раз в неделю, если злился на что‑нибудь, – объяснила Сатина. – Теперь же это случается гораздо реже, не чаще раза в месяц. Он как будто стал не таким злым, как раньше. Возможно, отравление все‑таки не прошло для него бесследно. Хотя я в большей степени склоняюсь к тому, что это твое влияние, Филипп. Здесь о тебе все еще ходят разговоры. О том, что ты сделал. О том, что тебе удалось предотвратить.

Филипп смущенно откашлялся. Ему не очень нравилось, когда его хвалили, и ему было уж как‑то совсем неловко оттого, что он был популярным предметом обсуждения среди демонов и дьяволов Преисподней:

– А что с Азиелем? О нем что‑нибудь известно?

– Тише! – Сатина испуганно приложила палец к губам, словно боялась, что кто‑то может их услышать. – Он изгнан отсюда навсегда, запрещено даже имя его упоминать! Если Люцифер узнает об этом, виновного ждет Чистилище! Никто не видел ни его самого, ни его мать, с тех пор как Люцифер изгнал их из Ада. Они исчезли во мраке Окраинных земель.

При этих словах перед мысленным взором Филиппа снова возник праздничный обед в замке.

События разворачивались чрезвычайно драматично. За ночь до этого Филипп разоблачил Азиеля – главного зачинщика коварного покушения на убийство Люцифера. К всеобщему – в том числе и самого Азиеля – удивлению, обнаружилось, что его мать также была причастна к заговору, на основании чего в присутствии всех гостей оба были изгнаны в царство непроницаемой тьмы, окружавшее колоссальные стены Преисподней.

– Даже Драной Бороде ничего о них не известно, хотя он и живет на границе с Окраинными землями, – продолжила Сатина. – Кстати говоря, тебе от него большой привет. Я пару раз заходила к нему в гости этой ночью, пока тебя ждала.

– Как он поживает? – поинтересовался Филипп, с удовольствием вспоминая привратника, обитавшего в крохотном дворике у ворот в Преисподнюю.

– Хорошо. Когда я виделась с ним в последний раз, он был очень взбешен перепалкой с одним террористом: тот был уверен, что имеет полное право отправиться в Рай. А в остальном у него все в порядке. Он выглядит немного рассеянным в последнее время, пару раз оплошал по работе – отправил грешников не на то наказание, что предписано. Кажется, это потому, что он влюбился.

– Влюбился?

Слова чуть не застряли в горле Филиппа. Было сложно себе представить такого гигантского жуткого монстра как Драная Борода влюбленным.

– По крайней мере, он так себя ведет, – кивнула Сатина. – Расхаживает с глупым видом, напевая песенки, и несет всякую чушь о том, как прекрасны крики страдающих грешников.

– В кого он влюбился?

– Я не знаю, но почти уверена, что он познакомился с ней во время торжественного обеда в замке.

– Я очень хочу с ним увидеться, – сказал Филипп, вновь вспомнив, что ему до сих пор неизвестно, зачем его вернули в Пресподнюю. – Если за мной послал не Люцифер, то кто же?

– Мортимер, – ответила ему Сатина, и Филипп заметил, что ее кожа покрылась мурашками. – Он заходил к нам вчера. Хотел узнать, не соглашусь ли я встретить тебя здесь. Дверь открыла мама, она была в шоке, когда увидела, кто к нам пожаловал.

– Я ее понимаю.

– Поначалу она отказалась меня звать, и ему пришлось несколько раз объяснить ей, что дьяволы бессмертны, и пришел он не за этим. Мортимер сказал, что ты скоро вернешься, и спросил, не смогу ли я позаботиться о том, чтобы встретить тебя, чтобы ты выбрал правильную дорогу. – Она указала на закрытую дверь на Небеса. – Он предполагал, что ты появишься с наступлением ночи, но просчитался. Обычно Смерть никогда не ошибается.

– Он очень сильно старался, – пробурчал Филипп, вспоминая, сколько раз он чуть не погиб. И это были только известные ему случаи. Возможно, смерть подстерегала его во многих других местах. За поворотами, куда он не повернул только потому, что решил отправиться с ребятами воровать груши. На велосипедных дорожках, по которым он не проехал, потому что Мортен проколол ему колеса. Но все, кто борется со смертью, однажды проигрывают, и в конце концов Мортимер до него добрался. Филипп вспомнил голос дряхлого старика, заглушаемый шелестом дождя и раскатами грома. Старик звал на помощь.

– Зачем? Чем я должен ему помочь?

– Об этом он не говорил, но вид у него был очень взволнованный, – Сатина неуверенно пожала плечами. – Хотя, конечно, у него всегда такой вид. Я обещала проводить тебя до его дома.

– Его дома? – На этот раз Филипп почувствовал, как мурашки побежали по его рукам. – Мы что, пойдем домой к Смерти?

Сатина кивнула, но Филипп видел ее нерешительность и, заглянув в ее иссиня‑черные глаза, заметил странный отблеск, который не замечал раньше.

Филипп помнил, что Сатина как‑то рассказывала ему о том, что дьяволы, хотя они и бессмертны, все же слегка побаиваются маленького сгорбленного старичка с беспощадным взглядом. Вот что он увидел в ее глазах. Страх.

– Мне и самой эта затея не очень нравится, – вздохнула Сатина, потупившись. – Но он вынудил меня дать слово.

– Ну и что? Ведь известно, что дьяволы не держат своих обещаний.

В ответ девушка покачала головой, и Филипп увидел, что странный отблеск в ее взгляде при этих словах стал заметнее.

– Только если речь не идет о Смерти, Филипп. Иначе – никогда.

Филипп оглянулся по сторонам.

– А где он живет?

– Вот там, – Сатина указала в темное пространство между двумя лестницами. – Он сказал, что нам просто нужно идти прямо.

Они постояли еще какое‑то время, вглядываясь в огромную безмолвную тень.

– А как выглядит место, где он живет? – спросил Филипп.

– Не знаю. Я там ни разу не была.

Филипп посмотрел на Сатину. Попытался бесстрашно улыбнуться, но не вышло.

– Вот и узнаем.

Сатина глубоко вздохнула, и, миновав лестницы, они вдвоем направились вглубь темноты, плотно окутавшей их со всех сторон. Дверь в Преисподнюю позади них захлопнулась. Грохот смолк, оставив вокруг звенящую тишину.

Все же это была не кромешная тьма. Филипп видел метров на двенадцать‑пятнадцать вперед и, конечно, различал Сатину, шагавшую рядом. Зато кроме этого ничего не видел. Потому что ничего другого и не было. Только темнота, темнота и снова темнота. Их шаги были не более чем осторожным шелестом во мраке, и вдруг Филиппу в голову пришла мысль…

– Нога больше не болит! – воскликнул он и сразу же приложил ладонь к губам, потому что его голос неприятно нарушил черное безмолвие. – Ступня. Я оступился незадолго до того, как очутился здесь. Думал, что подвернул ее, но она больше не болит.

– Естественно, – сказала Сатина, как будто это была самая очевидная в мире вещь. – Не забыл, что ты мертв?

– Ну да, – буркнул Филипп и подумал, что это объясняет, почему одежда на нем сухая, хотя он только что промок до нитки.

Они пошли дальше, и вскоре впереди что‑то показалось. Это была очередная дверь. Кроме нее во мраке ничего не было, ее окружала стена из теней.

Деревянная обшивка крошилась, ручка была насквозь изъедена ржавчиной. Дверь явно открывали очень редко.

Филипп и Сатина переглянулись. Затем Филипп поднял сжатую в кулак руку и постучал.

Стук утонул в темноте.

Ответа не последовало.

Филипп постучал снова. На этот раз сильнее.

Ответа снова не последовало.

– Странно, – сказала Сатина. – Он говорил, что будет дома.

– Возможно, мы пришли не туда, куда нужно, – предположил Филипп, содрогнувшись при мысли о том, что это могла быть за дверь. И что в таком случае могло скрываться за ней.

Сатина покачала головой:

– Это точно здесь.

– Надеюсь, ты не ошибаешься. – Он взялся за ручку, и дверь бесшумно поддалась. – Она не заперта.

– Тогда… тогда нам лучше войти, – ответила Сатина.

Филипп кивнул и приготовился открыть дверь, когда почувствовал, как ладошка Сатины скользнула к нему в руку. Волнение от этого не утихло, зато прибавилось немного смелости.

Набравшись решимости, он толкнул дверь, и друзья проследовали в обитель Смерти.

 

7

Царство Смерти

 

Филипп не знал, чего ожидать по ту сторону двери, но в любом случае то, что он увидел, ничем не походило на его представления.

Они оказались в лесу. Говоря точнее – в месте, которое некогда было лесом. Сейчас все здесь выглядело чахлым и мертвым.

Ряды голых, скрюченных деревьев простирались по обеим сторонам от Филиппа и Сатины, словно существа, в молитве воздевшие к Небесам тысячи тоненьких пальчиков. Над ними по темнеющему небосводу медленно проплывали тяжелые тучи. Смеркалось, и тучи становились длинными и серыми. Прохладный ветер с сухим шелестом ворошил опавшие листья.

Ничто другое не нарушало полной тишины.

Не было ни птиц, ни животных, вообще никого.

Ни красок, ни жизни, ничего.

Все вокруг было мрачным и бесцветным и таким печальным, что сердце Филиппа наполнилось глубокой тоской. Казалось, вот‑вот присядешь на тропинку и расплачешься.

Толстый ковер из опавших листьев покрывал землю, а под ним вилась узенькая тропинка, посыпанная гравием. Тропинка начиналась у двери и исчезла среди голых деревьев, корчившихся на ледяном ветру.

Филипп обернулся.

Темнота, из которой они вышли, колыхалась в дверном проеме. А вокруг, насколько мог видеть глаз, простирался мертвый лес. Сучья деревьев переплетались друг с другом, образуя гигантскую паутину под тусклым, затянутым тучами небом.

– Жуткое место, – сказала Сатина. Голос ее немного дрожал. – Все мертвое и такое… такое…

– Осеннее, – подхватил Филипп, растирая оголенные до плеч руки, шершавые от мурашек. На нем была лишь тоненькая футболка, сквозь которую холодный ветер пронизывал до самых костей. Он окончательно продрог.

– Так лучше. – Сатина придвинулась к нему близко‑близко и обернула своим плащом. – Он большой – хватит нам обоим.

– С‑спасибо, – прощелкал зубами Филипп, укрываясь тканью плаща. Стало немного теплее. Он поднял глаза на небо. Казалось, в любое мгновение может начаться дождь. – Солнце зашло. Нам стоит поторопиться, пока совсем не стемнело.

Они зашагали по дорожке. Камешки хрустели под ногами.

Лес становился все реже, и вскоре они оказались в небольшой долине, со всех сторон окруженной желтыми холмами. Желтыми, потому что покрывавшая их трава была такой же высохшей, как и деревья. На долину огромной тенью опустились сумерки.

«Долина Смерти, – подумал Филипп, направив взгляд в сторону крохотного домика с белеными стенами, притаившегося в глубине. В одном окошке горел свет, а из трубы тонкой струйкой поднимался дым, и ветер тотчас разметывал его по небу. – Но мне не страшно».

Тропинка вела прямо к облупившейся калитке и далее в сад, такой же запущенный, как и все в этом странном месте. Неподалеку от домика у подножья холма паслась трехногая лошадь.