Старик протер очки, вернул их на нос и из любопытства заглянул в колбу каких‑то других часов.
– О да, здесь я проявил изобретательность, – захихикал он, и его сухой нечеловеческий смех слился со звуком струящегося песка. – Подумать только, что утонуть в стакане воды действительно можно.
Глядя на все эти часы вокруг, Филипп почувствовал, как его охватывает дрожь. Если бы только его отец в тот день вышел из дома на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Тогда он не попал бы в аварию, и все было бы иначе. Филипп часто рассуждал подобным образом, и собственные мысли пугали его. Такая мелочь, казалось, решала так много.
Но сейчас он понял, что ошибался. Десятью секундами раньше или позже – все это не имело бы никакого значения. Его отец, так или иначе, должен был умереть в этот день. Он бы упал с лестницы или его сбила бы какая‑то другая машина. Он бы все равно умер, потому что песок в его часах иссяк. Его время на земле закончилось, так было предначертано, и эта мысль казалась еще более зловещей.
Краем глаза Филипп заметил, как что‑то промелькнуло среди сосудов, стоявших на одном из соседних столов. Едва заметная тень, исчезнувшая мгновенье спустя. Он потянулся через стол, пытаясь выследить тень, но ее нигде уже не было.
– Что случилось? – спросила Сатина и подошла поближе.
– Кажется, я видел что‑то странное, – Филипп растерянно пожал плечами и повернулся лицом к Мортимеру, который продолжал наслаждаться картинкой в нижней половинке сосуда.
– А как же дети, которые появились на свет после того, как ваш амулет был украден? – спросил Филипп. – У них есть свои песочные часы? Они ведь бессмертны?
Смех Смерти внезапно стих, и он устремил на Филиппа мрачный взгляд.
– У них есть песочные часы, – произнес он, – но они… не такие как все. Идите за мной, я покажу их вам.
10
Сосуды жизни
Мортимер повел их через гигантский зал по лабиринту узких проходов, извивавшихся между полками и столами с бесчисленным множеством часов.
Филипп заметил, что цвет песка в колбах часов время от времени меняется. Словно по мановению волшебной палочки, огненно‑красный превращался в зловещий темно‑фиолетовый, цвет морской волны в безжизненный желтый и наоборот. Вот почему свет все время менял краски. Иногда сосуды жизни гасли – это означало, что через горлышко проскользнула последняя песчинка – и в подвале становилось чуточку темнее.
Вскоре они добрались до узкой двери, которая была приоткрыта.
– Новые песочные часы, как я и говорил, отличаются от остальных. Поэтому я собрал их в отдельной комнате. – Мортимер распахнул дверь и предложил друзьям войти: – только будьте осторожны.
Сатина и Филипп дружно переступили порог.
Комната в точности напоминала зал, где они только что побывали, только размером была немного меньше, и размещалось в ней гораздо меньше песочных часов.
– Что не так с этими часами? – спросил Филипп.
– Смотрите внимательнее, – ответил Мортимер, – и увидите сами.
Филипп старательно вглядывался в стеклянные сосуды, но никак не мог найти отличия. Часы были совсем обычными. Разве нет? Или все же отличались от других? Да, что‑то было не так, что‑то смущало, но он просто не мог уловить, что именно.
Вдруг Сатина ахнула.
– Песок, – прошептала она. – Он падает вниз, а потом снова поднимается вверх.
Сатина была права. Теперь, когда она произнесла это вслух, все стало совершенно очевидно. Песок, как и полагалось, струился из верхней половинки колбы в нижнюю. Но вертикальное течение нарушал другой поток песчинок, стремившихся обратно.
– Так и есть, – подтвердил Мортимер, – теперь понимаете? Время для бессмертных людей движется вперед, как и для смертных, только оно не заканчивается. Сосуды их жизни всегда полны. – Он огорченно всплеснул руками. – Единственный способ предотвратить катастрофу – найти мой амулет. Только тогда я смогу отмерить срок жизни этим несчастным, и…
Мортимер продолжал говорить, но Филипп больше не слушал его. Он снова заметил странное движение на одном из столов. Краешек тени, возникший на секунду и тут же исчезнувший из вида.
Он подошел поближе. Перегнулся через край стола. Нет, никого не было.
Внезапно Филипп обернулся и столкнулся лицом к лицу с парой ядовито‑желтых змеиных глаз и трепещущим раздвоенным языком. Он так испугался, что отскочил назад и случайно задел какой‑то стеклянный сосуд. Песочные часы полетели на пол.
– О, нет! – Мортимер метнулся вперед. Он вытянул руку и схватил часы за долю секунды до того, как они успели разбиться, разлетевшись на тысячу осколков. Задыхаясь, старик, прижал сосуд к груди. – Я же просил быть осторожнее!
– Про… простите, пожалуйста, – сердце Филиппа бешено стучало. – Я испугался. Там была змея.
– Мальчик мой, ты же бывал в Аду, – Смерть бросил на него разъяренный взгляд. – Не говори мне, что боишься змей!
Он собрался поставить часы на место. Потом вдруг заколебался.
– Ни черта не разобрать – где здесь верх, а где низ? Ну и Бог с ним, песок все равно струится туда и обратно.
– А если бы сосуд разбился? – спросил Филипп. – Что бы случилось с его хозяином?
– Кома. На всю оставшуюся жизнь этого… – Мортимер бросил беглый взгляд на часы, – … мужчины. Она продлилась бы вечно, потому что нет амулета. Не вполне мертв и не вполне жив. Представляешь, как это ужасно?
– Ой! Какой хорошенький! – воскликнула Сатина которая тоже увидела змея, обвившегося вокруг часов с золотисто‑желтым песочком. – Обожаю змей!
– Не смей его трогать! – завопил Мортимер. – Ради твоего же блага не прикасайся к нему!
– Я и не собиралась! – Сатина резко отдернула руку.
Старик с назидательным видом посмотрел на друзей:
– Возможно, Темпус и выглядит безобидным, но его яд чрезвычайно опасен.
Филипп зачарованно смотрел в желтые глаза, в которых играли блики от песочных часов. Полутораметровый белоснежный змей был не толще указательного пальца. Раздвоенный язык высовывался из приоткрытой пасти, обнажавшей пару отвратительных клыков.
– Его яд смертелен?
– Нет, – ответил Мортимер, понизив голос до мрачного шепота. – Хуже. Гораздо хуже.
– Хуже? – удивился Филипп. – Что может быть хуже смерти?
– А я‑то решил, что ты внимательно слушал меня, Филипп. Есть много вещей хуже смерти. – Широким жестом он обвел сосуды жизни бессмертных. – Например, вечная жизнь.
11
Дьявольское обещание
– Неужели у вас нет никаких предположений о том, кому мог понадобиться амулет? – спросил Филипп. – А если как следует подумать?
Они снова сидели в гостиной, на подоконнике догорали последние свечки.
Мортимер опустился в кресло – он выглядел непривычно усталым. Сатина устроилась на диване, а Филипп стоял у окна.
На улице окончательно стемнело. Единственное, что Филипп мог различить в кромешной темноте, его собственное отражение в стекле.
После визита в подвал Сатина и Филипп немного подкрепились. Мортимер подал им по ломтю черствого черного хлеба, проглотить который удалось только хорошенько размочив его в воде. Другого угощения у старика не водилось. Сам он никогда не ел. Хлеб предназначался для лошади на случай, если захочется побаловать скотинку.
– Последние две недели я только и делаю, что размышляю о пропаже амулета, – ответил старик, всплеснув руками от отчаянья. – Я побывал у Яхве, думал, ему известно, кто воришка. Даром он, что ли, хвастается своим всеведением. Но у Яхве нет ни малейшего представления, кому такое могло взбрести в голову.
– Мне на ум приходит парочка вариантов, – заметила Сатина.
Смерть покачал головой.
– Хочешь сказать, я об это не думал? Преступник точно не мог быть дьяволом.
– Это почему же?
– Конфликт интересов, – прозвучал ответ. – Избегая смерти, человек также спасается и от мучений в Аду. Преисподняя окажется ненужной. Ни одному дьяволу это не по душе. А до Фестиваля Пакостей еще много месяцев, так что вряд ли это была попытка выиграть первый приз.
– А что, если заглянуть в Сферу Зла, – предложил Филипп, – которая стоит у Люцифера в кабинете? Там ведь записаны все до единого плохие поступки. Разве она не сможет помочь найти преступника?
– Сфера, – вздохнул Мортимер, – к сожалению, запоминает только злодеяния, совершенные на Земле и в Преисподней.
– И нет совсем никаких следов?
– Никаких, пока ты не найдешь их, Филипп. – Смерть поднялся из кресла и шаркающей походкой направился к двери. – Вам придется довольствоваться одним диваном. Простите, но комнаты для гостей у меня не предусмотрено. Кому спать на диване, а кому на полу – решайте сами. Я приготовил для вас одеяла. Ночью в доме бывает прохладно. – Он указал на парочку дышащих на ладан одеял, стопкой сложенных на подлокотнике.
Добравшись до двери, Мортимер обернулся. Огонь в камине превратился в едва тлеющие угольки, и в этом скупом освещении фигура Смерти казалась тенью. И тем не менее Филипп чувствовал на себе взгляд серых глаз.
– Я верю в тебя, Филипп, – сказал Мортимер. – Спокойной ночи.
Старик исчез.
– «Я верю в тебя, Филипп», – передразнила Сатина, убедившись, что Мортимера нет поблизости. – В тебя одного. Ты найдешь мой ненаглядный амулетик, ты же такой хороший мальчик, да, да, да!
– Прекрати, – обиженно бросил Филипп, – что я сделал не так?
Сатина, продолжая недовольно бурчать, развалилась в кресле. Филипп не разбирал ее слов, но она твердила что‑то в духе «помощничек Смерти».
– Что с тобой, Сатина? Почему ты ведешь себя так странно?
– Потому что я дьявол, – огрызнулась она, – до тебя разве не дошло?
– Ну и прекрасно, – подытожил Филипп, взмахнув руками. – Продолжай свои глупые выкрутасы, если хочешь. Я ложусь на диван.
Филипп раздраженно сбросил валики со спинки дивана на пол. Шишки на лбу покалывали. Подумать только, он был так рад снова увидеться с Сатиной а она вытворяет черт знает что! Надо было выбрать лестницу на Небеса, а не идти с ней…
Рассуждения прервала рука Сатины, оказавшаяся у него на плече.
– Прости меня, Филипп, – Сатина грустно улыбнулась. – Я не хотела тебя обидеть. Я не на тебя злюсь. А на него. – Сатина кивнула в сторону двери, за которой скрылся Мортимер, и лицо сделалось совсем печальным. – Он ведет себя так, как будто меня не существует. Даже не сказал спасибо за то, что я привела тебя. – Она вернулась в кресло. Скрестила руки на груди. – Лишь потому, что я дьявол.
– А может, совсем не поэтому? – Филипп пытался утешить ее. – Может, просто, потому что ты бессмертна? Ты, как бы так сказать… не представляешь для него интереса.
– Ты прав. – Недовольное выражение лица стало еще более явным. – Моя жизнь совершенно лишена ценности и смысла. А я и забыла. Спасибо за теплые слова!
– Я совсем не это хотел сказать, Сатина… Я только…
Она тяжело вздохнула.
– Знаю. Давай не будем об этом. – Посидев немного в тишине, Сатина вскочила и принялась расхаживать взад‑вперед по гостиной. – Филипп, нам обязательно нужно вернуть амулет! Если люди будут бессмертными, они перестанут попадать в Ад. А если они все равно не попадут туда, то нет смысла искушать их. Это означает, что в нас, темптанах, больше не будет никакой надобности, и тогда… слова старика сбудутся. – Она повернулась лицом к Филиппу, в глазах стояли слезы. – Нам необходимо найти амулет, Филипп. Не во имя спасения человечества и не ради него, а ради меня. Иначе… иначе…
Филипп кивнул, продолжать не требовалось. Он прекрасно понимал, о чем идет речь.
«Иначе в моей жизни не будет никакого смысла».
– Мы обязательно найдем его, – он подбодрил ее улыбкой.
– Обещаешь?
– Да, – помолчав, ответил Филипп, и улыбка сошла с его лица. – Обещаю.
Сатина открыла рот, чтобы что‑то добавить, но Филипп опередил ее, предложив ложиться спать. Он, во всяком случае, устал от происшествий и переживаний.
– Знаешь, Сатина… Если хочешь, ложись на диване.
Она не смогла сдержать смех.
– А я уж совсем забыла, каково это.
– Что это?
– Когда рядом с тобой кто‑то очень милый.
От слов Сатины щеки Филиппа зарделись, и он поспешил заняться обустройством постелей. Вскоре они были под одеялами в темной гостиной, где стоял запах дыма от погасших свечек, и слушали вечный ветер, гулявший по Долине Смерти.
Они еще немного поболтали о том, что увидели сегодня в подвале, и Сатина зевнула.
– Спокойной ночи, Филипп.
– Спокойной ночи.
Тишина.
– Сатина?
– Что?
– Я рад, что ты меня встретила.
– Я тоже, Филипп. – Еще один зевок, а затем еще один, более слабый. – Я тоже рада.
Тишина.
– Сатина?
На этот раз ответом было только размеренное дыхание.
Филипп долго лежал, уставившись в черный потолок. Он не соврал, что устал от многочисленных событий этого дня. Устал. Смертельно устал. Только уснуть не мог. Слишком много мыслей роилось в его голове.
«Амулет необходимо найти, Филипп. Ради меня. Обещаешь?»
Он тяжело вздохнул в темноте. Хотя он и побывал в учениках у Дьявола, давать обещания, которые вряд ли можно сдержать, было не очень приятно. С какого конца подойти к поискам этого несчастного амулета?
Мортимер сказал, что верит в него. Только на том основании, что Филипп раскрыл заговор против Люцифера, когда был здесь в прошлый раз. Но ведь это была просто случайность. Чистой воды удача.
И вот он снова здесь, чтобы найти амулет Судьбы и спасти мир и человечество от ужасного проклятия, которым, вероятно, является вечная жизнь. Все опять зависело от него…
«Я верю в тебя, Филипп».
От этих слов внутри все переворачивалось. Он лег на бок, пытаясь уснуть. Но взгляд продолжал возвращаться к тлеющим уголькам в камине, от которых исходило слабое свечение. Как от песочных часов в подвале. Какое завораживающее зрелище!
Было бы здорово еще раз это увидеть. Ему все равно не спится…
Филипп тихо встал и укутался в одеяло. В гостиной было так холодно, что изо рта шел пар. Он подкрался к окошку, взял с подоконника свечку и поднес ее к уголькам. Фитиль вспыхнул, желтое пламя свечи потеснило темноту. Под ногами поскрипывал пол, когда он закрывал за собой дверь, Сатина ворочалась во сне.
Она пробормотала ему вслед какие‑то странные слова, от которых Филипп застыл на месте:
– Давай! Возьми у кого‑нибудь другого! Ну, давай же! Так и сделай.
Голос Сатины затих, она просто говорила во сне. Он не разбудил ее и почему‑то был этому очень рад.
12
Ужасное открытие
Подвал был залит пульсирующим светом. Жизнью.
Сердце Филиппа бешено стучало, когда он шел по длинным проходам, минуя десятки, сотни тысяч стеклянных сосудов, песок в которых едва слышно струился в ночной тишине. Странное чувство – быть здесь в полном одиночестве. Это внушало необычное чувство всемогущества.
Когда Филипп проходил мимо часов, в их выпуклых колбах мелькали обрывки воспоминаний. Иногда он останавливался и рассматривал их, стараясь не заглядывать в нижнюю половинку. Он не хотел видеть в ней картинку.
И все же удержаться было сложно. Нижняя половинка часов притягивала взгляд как магнит, и то, что открывалось ему в некоторых сосудах…
О нет! Он заставлял себя отворачиваться – мерцающий песок готов был поведать нечто ужасное – и торопился дальше.
Непонятно, сколько он уже пробыл в подвале, как вдруг взгляд его упал на одни из песочных часов, и он замер, как вкопанный. Живот скрутило, резким ознобом по всему телу пробежал холодок.
Эти непримечательные часы по виду не выделялись из большинства других. Только одно отличало их от всех: часы лежали на боку. Светлый, почти белый песок оставался неподвижным Человек, которому они принадлежали, был сейчас между жизнью и смертью. Это была пауза.
«Вот он – мой сосуд жизни, – при этой мысли у Филиппа пересохло в горле. Не было ни капли сомнения. Не потому, что часы были опрокинуты. Само тело подсказывало, что ошибки быть не может. Лихорадочная дрожь была в его мыслях, в самой душе. – Мой сосуд времени».
А что, если поднять его? Он вернется к жизни? Моментально перенесется из подвала Смерти обратно в реальность, которая так ему знакома? Мама, его комната, спокойствие и безопасность – свобода от ответственности за мир, который снова нужно спасать, на этот раз от бессмертия. Он был вынужден признать, что эта мысль кажется ему привлекательной.
А если он случайно перевернет часы вверх дном? Что тогда? Время его жизни повернется вспять? Он будет молодеть с каждым годом, чтобы в конце концов превратиться в младенца и испариться?
Был только один способ узнать, где верх, а где низ у его часов.
Сердце перешло на бешеный галоп, когда Филипп наклонился к часам и заглянул в ближайшую к нему колбу. Белый песок взметнулся, открывая картину…
…страшной грозы. Ветер трепал небо, которое сотрясал гром и раскалывали на части вспышки молний. На земле под расщепленным надвое деревом без сознания лежал Филипп. Без признаков жизни. Грудь придавлена толстой веткой, черные струи дождя…
…превратились в песок, как только Филипп отодвинулся от колбы. В горле застрял комок. Только что он видел свою собственную смерть. Теперь стало ясно, как поставить часы.
Он потянулся к стеклянному сосуду.
«Жалкий трус! – закричал голос в его голове. Его голос? Не очень похож. – Хочешь сбежать, пока никто не видит. Тебе не стыдно?»
– Я ничего никому не обещал, – упрямо зашептал Филипп. Шепот казался громким в тишине подвала Шишки на лбу, откуда когда‑то росли рога, неприятно покалывали.
«Полуправда – это ложь, – продолжал голос. – Ты дал обещание Сатине».
– Дьявольское обещание, – возразил он. – Так что молчи!
На его удивление голос послушался.
Филиппа бросало то в жар, то в холод, когда он дрожащей рукой схватил часы, песок в которых тут же потемнел. Словно был отравлен скрытым в его недрах ненастьем.
Поднять часы оказалось невозможно. Даже сдвинуть их с места, как бы Филипп ни старался. Сосуд словно прирос к столу, он с таким же успехом мог попытаться сдвинуть с места целый дом.
«Я не могу вернуться обратно, – подумал мальчик и, как ни странно, не почувствовал ни отчаяния, ни огорчения. – Мне придется остаться. Остаться и помочь».
И, если быть честным до конца, от этого на душе стало гораздо легче.
Он уже собрался вернуться на лестницу, как вдруг взгляд его упал на песочные часы, стоявшие рядом с его собственными. Мимолетный взгляд, но и этого было достаточно. В верхней половинке сосуда мгновенно вспыхнула картинка, на которой он узнал…
– Мама? – ахнул Филипп и широко раскрыл глаза. Это была она. Без всякого сомнения. Хотя выглядела немного иначе. Волосы длиннее, другие очки, кожа более гладкая. Она была моложе. Как десять лет тому назад. Мама широко улыбалась Филиппу, стоявшему по ту сторону стеклянной преграды, и нежно поглаживала живот. Филипп улыбнулся ей в ответ.
Внезапно на картинке появилась рука, и мама отвернулась от Филиппа. Теперь она улыбалась тому, кто протянул к ней руку.
– Как поживает наш сыночек? – спросил незнакомый голос, и рука легла на мамин живот. Дрожь пробирала до самых костей. Отец! Он видел руку отца! Слышал его голос!
Филипп наклонился ниже, чтобы разглядеть лицо отца, но картинка тут же сменилась.
Теперь перед ним было кладбище под серым небосводом. Мама стояла у могилы с букетом цветов, по щекам тихо струились слезы. Рядом – детская коляска и…
Филипп отвернулся. Радости от того, что он впервые услышал голос отца, словно и не бывало. Мортимер был прав: самые важные воспоминания не обязательно хорошие. Это ведь была могила его отца.
Филипп снова взглянул в мамин сосуд жизни, но на этот раз картинка не появилась. Перед ним были просто песочные часы.
Внезапно ноги у него подкосились.
Перехватило дыхание.
Он никак… никак… не мог набрать воздух в легкие.
В сосуде почти не осталось песка.
– Она умирает, – прошептал Филипп, слова казались ему невероятными. Может, их произнес не он, а кто‑то другой?
Он снова наклонился к стеклу, и хотя не хотел этого, сопротивлялся всем сердцем, удержаться не смог. Ему было необходимо знать правду.
В нижней половинке колбы вспыхнула картинка.
13
Темная сделка
Вокруг кромешная темнота, разглядеть что‑либо невозможно. Постепенно глаза начинают привыкать, очертания предметов вырисовываются все отчетливее. Он в ванной комнате. Комната ему знакома. Он у себя дома.
Раздается щелчок, и лампочки над зеркалом прогоняют темноту. Филипп что есть сил зажмуривает глаза.
В дверях появляется мама. На ней пижама, вид усталый. Похоже, она только что проснулась. И, похоже, ей совсем худо. Она двигается медленными шажками, плечи опущены, рука касается изможденного от боли лица. По щеке катится слеза.
Она пробирается к шкафчику с лекарствами и достает коробку с таблетками от головной боли. Кажется, все силы, которые ей с таким трудом удалось собрать, уходят на то, чтобы добраться до заветного лекарства. Она уже готова проглотить таблетку, как вдруг дрожь пронзает ее тело. Резкий вздох, она вытягивается в струну и замирает. Выпученные глаза смотрят прямо в зеркало, смотрят прямо на Филиппа, сердце его леденеет.
Она падает замертво.
Картинка гаснет.
– Мама! – Филипп жадно хватает ртом воздух. Этого не может быть! Только не она! Господи, только не его мама!
Краем глаза он замечает змея, извивающегося среди стеклянных сосудов. Желтые глаза смотрят на него со злобой и тоской.
Филипп снова переводит взгляд на песочные часы, песчинки в которых с бешеной скоростью падают вниз, и чувствует, как сердце переполняет отчаянье. Что делать? Что он может сделать?
Ничего он сделать не может. Только стоять и смотреть, как ее жизнь ускользает сквозь пальцы. Власть и сила, которую он чувствовал, входя этот подвал, сменились ощущением полного бессилия. Такого глубокого и всеобъемлющего, что голова шла кругом.
Мама должна умереть. Упасть замертво в ванной поздней ночью или ранним утром, и ничего с этим он поделать не может, не может ее спасти…
Комната шаталась и кружилась, а песчинки неумолимо падали и падали вниз.
Затуманенный взгляд Филиппа остановился на одном из соседних сосудов, и его осенило. Возможно… возможно, есть один способ спасти маму.
В них было много песка. Горы песка.
«Давай, – вкрадчиво нашептывал голос, похожий на голос Сатины. – Возьми у кого‑нибудь другого».
Тяжелые удары сердца глухо отдавались в ребрах, когда он протягивал руку к соседним часам, до краев заполненным песком. Филипп на удивление легко оторвал стеклянный сосуд от стола, хотя свой не мог сдвинуть даже на миллиметр. Он открутил крышку. Оценивающе посмотрел на песок. Так много песка. Так много жизни.
Снял крышку с маминых часов.
«Смелее».
Филипп кивнул и приготовился пересыпать песок. Он больше не слышал ударов сердца.
«Так и сделай».
Снова кивнул. И наклонил часы.
Еще немного.
Еще чуть‑чуть.
Нет.
Нет, он не мог. Так нельзя. Он не мог просто взять и украсть время жизни у другого человека. Ведь он сам слишком рано лишился отца. Разве мог он пожелать такое кому‑то другому? Отнять у ребенка отца или мать до срока? Или отнять дитя у родителей? Нет! Он не хотел становиться убийцей. Даже если речь шла о жизни его собственной матери.
Дрожащими руками Филипп опустил сосуд на стол и вернул на место крышку. Сердце рвалось на части, по щекам катились слезы. Он не убийца. Не убийца!
– Весьма достойно, – нарушил тишину голос. – Недаром Люцифер называл тебя добрым малым.
Филипп обернулся. Позади него Мортимер выглядывал из‑за шкафа. Даже в этом переливающемся живом свете взгляд его казался каменным, мертвым.
– Вы… вы давно уже здесь стоите? – спросил Филипп, пытаясь подавить рыдания.
– Какое‑то время. Я наблюдал за тобой. На то, что ты сейчас сделал, не многие способны. Каждый думает о себе. О том, что нужно только ему.
Филипп молчал. Он не мог вымолвить ни слова. Ему было абсолютно безразлично, как поступили бы другие, и что о нем подумал Мортимер. Он ни капли не гордился собой. Напротив. Проклинал себя за то, что не хватило равнодушия. Не хватило жестокости.
Мортимер подошел поближе.
– Я не думал, что ты это увидишь, Филипп, – сказал старик, хотя в его хриплом голосе не слышалось ни горечи, ни сожаления. Ни на единый волосок. Наверное, именно это немного притупило боль Филиппа. Превратило ее в озлобленность.
– Твоя мама умрет от инсульта, – продолжал старик. – Поэтому у нее так часто болит голова.
Еще чуть меньше боли, и чуть больше гнева. Как мог он оставаться таким бесчувственным? Сердце Филиппа накалилось до предела, шишки на лбу горели, порождая черные мысли. И породили… одну идею.
– Вы во всем виноваты, – процедил Филипп сквозь зубы. – Это все ваша вина. Ваша и вашего проклятущего амулета. Он убил моего отца, а теперь добрался и до матери!
– Здесь нет ничьей вины, Филипп! – всплеснул руками Мортимер. – Это случайность. Мой амулет…
– Ваш амулет, – перебил Филипп клокочущим от негодования голосом. – Вы и вправду верите, что я помогу вам найти эту чертову штуковину?
Впервые за все то время, которое Филипп был знаком с Мортимером, – может быть, в первый раз вообще – Мортимер выглядел потрясенным.
– Э‑э… Д‑да. – он запнулся он, судорожно моргая. – Тебе придется найти его.
– Неужели? – заорал Филипп так, что Смерть попятился назад.
– Послушай, Филипп. Ты должен понять…
– Я уже достаточно наслушался и насмотрелся! – юноша ткнул пальцем в полупустую колбу, заполненную ядовито‑желтым песком. – Если вы откажетесь помочь моей матери, я не буду помогать вам. Вы понимаете это?
Растерянное выражение мгновенно стерлось с лица Смерти, глаза под густыми бровями превратились в узенькие щелки.
Мортимер заговорил, и голос его был тяжелым от гнева.
– Так ты начал требовать плату за свои добрые дела, Филипп! Я не ошибся – ты и в самом деле не забыл уроков Люцифера! Но торговаться со Смертью бесполезно, ты в курсе?
– Вы не Смерть, – бросил Филипп в ответ. – Больше не Смерть. Вы – ничто без своего жалкого амулета, а я и пальцем не пошевелю, чтобы найти его, если вы не пообещаете помочь моей маме.
Старик погрузился в раздумья. Он впился глазами в Филиппа, дерзко смотревшего в ответ. Холод между ними стоял гигантской ледяной стеной.
– Ты пытаешься вмешаться в ход Судьбы, Филипп, – мрачно начал Мортимер. – Нет ничего опаснее. Последствия невозможно предугадать. Если бы не твое дурацкое любопытство, ты никогда бы не узнал этого.
Филипп пожал плечами.
– Значит, мне суждено было узнать.
– Нельзя просто так вмешиваться в Судьбу, неужели тебе не ясно? Не в таком масштабе! Поэтому ты и передумал брать песок из других сосудов. Это было бы самым страшным преступлением.
– Вы правы.
В первое мгновенье Мортимер был готов облегченно вздохнуть. Но только сначала, потому что Филипп продолжил:
– Я не в силах ничего изменить, но вы‑то можете! Если вернете свой амулет. Я знаю, что вы можете мне помочь. Мне нет никакого дела до Судьбы и до последствий. Я увидел ее будущее, и я не хочу… не хочу, чтобы это произошло!
Снова долгая пауза, заполненная холодом и напряженным дыханием.
Оба смотрели в упор. Песок вокруг струился и шелестел. Струился и шелестел.
– Хорошо, – заговорил Мортимер. – Предлагаю компромисс. Филипп, ты меня слушаешь?
– Слушаю.
– Если сможешь вернуть амулет, я разрешу тебе бросить жребий еще раз. Но только один раз. Не больше. – Он протянул Филиппу костлявую ладонь. – По рукам?
Немного помедлив, Филипп пожал руку Смерти. Ледяная ладонь больно стиснула его пальцы. Но Филипп ничем себя не выдал.
– По рукам!
– На том и порешили. – Мортимер ослабил хватку, не отводя от него глаз. – С тобой нелегко иметь дело, Филипп!
– Я… – начал было Филипп, но осекся.
«… не ангел», – прозвучало в его голове.
– Что, Филипп?
– Я устал, – ответил он и направился из подвала.
14
Без следов – почти
