Мир как книга и книга как мир

В рамках наиболее близкой нам иудео-христианской цивилизации греческое слово βιβλιά (книги, мн.ч. от ед.ч. βιβλιον – книга) стало названием главной священной книги – Библии. Отсюда пошла традиция, согласно которой само слово «книга» в монотеистических религиях – иудаизме, христианстве, исламе – обрело сакральное значение. Книга стала символом абсолютного знания, вместилещем сокровенной истины, дарованной свыше.

Наиболее ярко такое понимание книги выразилось в завершающем Новый завет Откровении святого Иоанна Богослова. В открывшемся апостолу пророческом видении вся будущая судьба мира заключалась в книге, запечатанной семью печатями. Книга эта была в правой руке (деснице) Господа, «и никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее» (Отк. 5, 3). И когда Божественный Агнец снимал эти печати одну за другой, картины будущего открывались перед Иоанном не в словесном выражении, а в загадочных видениях, которые он, в свою очередь, должен был записать в книгу.

Отсюда, по всей видимости, и возникло окончательно утвердившееся уже в средние века представление о природе, открывающей перед человеком по Божьей воле свои тайны, как второй после Библии книге того же Автора – Бога. Так сформировался известный параллелизм: природа – это мир как книга, Библия – это книга как мир.

В VII веке эту идею развивает Максим Исповедник, и она остается практически неоспоримой вплоть до эпохи Просвещения. Еще в ХVII веке английский поэт Ф.Куарлеа писал: «Этот мир – книга ин фолио, в которой заглавными литерами набраны великие дела Божьи: каждое творение – страница, и каждое действие – красивая буква, безупречно отпечатанная» [1].

Этот образ не потерял свою значимость и в последующие века, найдя свое место и в поэзии Ф.И.Тютчева:

Где вы, о древние народы!

Ваш мир был храмом всех богов,

Вы книгу Матери-природы

Читали ясно без очков!

И все же нельзя не отметить, что эта «книга» разными народами читалась очень по-разному, находя свое отражение в священных книгах разных религий.

Таковыми были Веды в религиозных системах Индии, самая древняя из которых получила название ведической религии, которую можно также назвать и «книжной». Именно в Ведах нашло свое выражение главное свойство индийской культуры – ее духовно-религиозный характер. Вся социально-историческая память индийцев запечатлевалась в этих священных книгах почти исключительно в религиозно-этической форме. История как таковая совершенно выпадала из поля зрения индийцев, буквально завороженных духовной мощью Вед, существующих вне исторического времени. И эта духовная по преимуществу форма определила на многие века и даже тысячелетия все своеобразие индийской культуры, все особенности исторического бытования народов Индии, объединенных единым (при всем многообразии конкретных религиозных и этнических черт) миропониманием. Непререкаемый авторитет Вед проявлялся и в главных характеристиках социальных слоев – каст или варн. Так, высшей кастой в индийском обществе становились жрецы-брахманы именно в силу своей особой приближенности к священным книгам, а бесправие представителей низшей касты – шудров – особо подчеркивалось запретом для них даже прикасаться к Ведам, не говоря уж о том, чтобы читать их. Исключительное влияние на индийскую культуру оказывали, помимо четырех Вед («Ригведы», «Самаведы», «Аджурведы» и «Атхарведы») тексты «Панчатантры» («Пятикнижия»), содержащие сказки, притчи и рассказы нравоучительного толка, а также знаменитый индийский эпос «Махабхарата» и «Рамаяна».

В рамках древнейшей из ныне существующих китайской цивилизации, чья культурная история берет свое начало на рубеже  III и II тысячелетия до нашей эры, не обнаруживаются равные Ведам по значению священные тексты. Однако нельзя не отметить, что для культур с иероглифической письменностью характерно особое, сакральное восприятие не только текстов, но и отдельных символов – иероглифов. Впрочем, знаки всех письменных систем – рисуночных, иероглифических или буквенных – изначально пользовались особым почетом, что проявлялось и в неизменно высоком статусе писцов, и в признании каллиграфии, особенно в восточных цивилизациях, главнейшим из искусств. Однако нигде начертание слова не приобрело столь высокого смысла, как в иероглифической по самой своей сути культуре Китая. Иероглиф составляет как бы душу этой культуры.

Согласно преданию, Цан-цзе, мудрый помощник мифологического основателя китайской цивилизации Хуан-ди, создал знаки письма, наблюдая очертания гор и морей, следы драконов и змей, птиц и зверей, а также тени, отбрасываемые предметами. Столь поэтически-философское происхождение иероглифа привело к тому, что в его начертании в полной мере проявляется душевное состояние изобразившего этот знак человека. Поэтому каллиграфия становится для китайцев не просто главным из искусств, но и сосредоточением всех искусств. Все остальные – поэзия, живопись, музыка и даже архитектура – служат лишь выражением духа иероглифа.

Каллиграф, соединяющий в себе, как правило, поэта и живописца, в одном-единственном иероглифе может выразить больше, чем неумелый изобразитель в пространном тексте. Лицезрение каллиграфически выписанного иероглифа может многое открыть и тому, кто в принципе не умеет читать. Не случайно в домах даже неграмотных китайцев всегда вывешивались на стенах изречения мудрецов или поэтические строки, за которыми признавалась некая сакральная сущность. А уж книги, как собрания текстов, рожденные немалым трудом и вдохновением, традиционно почитаются китайцами как предметы несомненно священные.

Не случайно поклонение величайшему китайскому мудрецу и философу Кун Фу-цзы приобрело в Китае характер религиозного учения, известного под названием конфуцианство. А главной книгой этого учения стала «Луньюй» («Беседы и суждения»), которую современный исследователь В.В.Малявин назвал «памятником любви учеников к Учителю»[2].  Именно Конфуций, по мнению того же исследователя, определил стиль всей китайской цивилизации, положив, к тому же, начало традиционной системе образования в Китае, которая имела целью подготовить не только знающих, но и высоконравственных служащих[3].

Вторым по значимости религиозным учением Китая, также имеющим преимущественно этический характер, является даосизм, основателем которого считается другой китайский мудрец –Лао Цзы, полулегендарный старший современник Кун Фу-цзы. 

Особое, граничащее со священным значение иероглифическая письменность обрела и как важнейшая скрепа национального единства, позволяющая китайцам сохранять общий письменный язык при наличии множества весьма отличных друг от друга диалектов.

Иероглифической по сути является и культура Японии, для которой характерно примерно такое же отношение к китайской культуре, как в Европе относятся к культуре античного мира. Японские иероглифы это, по сути, несколько упрощенный вариант китайской иероглифической системы. Но, несмотря на упрощение, каллиграфия в Японии не менее почитаемое занятие, чем в Китае..

Однако окончательное самоопределение Японии и японской культуры стало возможно только с появлением там в VIII веке священных книг синтоизма - традиционной японской религии. Эти книги - «Кодзики» («Записки о делах древности») и «Нихонги» («Анналы Японии») – и по сей день воспринимаются адептами этой религии как тексты, обладающие некой мистической, непостижимой силой. В них японцы проявили себя как народ, более, чем китайцы, склонный мистицизировать природу и создавший весьма изощренную мифологическую систему. В то же время священные книги синто заметно отличаются от канонических книг иных религий тем, что соединяют в себе мифологию и историю. Древние японские сказания и легенды о происхождении природы и самой Японии, относящиеся к «эре богов», предваряют собой хроники царствований древних императоров, обработанные в духе китайских исторических хроник.

Еще более важную роль приобрела письменность в рамках самой молодой из мировых религий – ислама. Зародившееся в оазисах Аравийской пустыни учение всего за несколько столетий распространилось на огромной территории от Индии до Испании. И завоевательные походы арабских вождей – халифов, «заместителей Пророка», сыграли в этом процессе куда меньшую роль, чем появление Корана – главной священной книги мусульман, записанной на арабском языке, в силу этого ставшим священным языком для всех исповедывающих ислам народов. Впервые в мировой истории книга проявила себя как мощнейший геополитический фактор, решительным образом изменивший политическую карту мира. Нельзя не отметить, что и в современном мире Коран и стремление сотен миллионов людей следовать ему определяют очень многое.

Такую роль книга могла сыграть только при условии, что она составляет основу не только религиозного ритуала и является предметом поклонения не только во время богослужений. И действительно, Коран для миллионов мусульман стал основой всей их жизни – и повседневной, в кругу семьи, и общественной, как уникальный правовой регулятор, и, во многих случаях, государственной. Написанный возвышенным поэтическим языком, он естественным образом стал основой всего искусства в рамках исламской цивилизации. Культурное наследие древних цивилизаций Месопотамии, Персии, Средней Азии и Северной Африки, а затем и Испании обогатило культуру ислама, придав ей удивительное многообразие, не нарушившее, однако, общее для всех исламских стран трепетное отношение к слову – как произнесенному (с ним связано развитие традиционных способов декламации или, точнее, произнесения нараспев священных стихов Корана), так и, в еще большей степени, начертанному. Словесный орнамент – арабески – придающий всякому украшению глубокий символический смысл, естественным образом пронизал не только все прикладное искусство стран ислама, но и архитектуру, и изобразительное искусство. Показательно, что запрет на изображение людей и животных не распространился на книжную иллюстрацию, благодаря чему мировое искусство обогатилось замечательными образцами арабской и иранской книжной миниатюры.

Но как ни велико было значение священных книг и священных текстов для культуры и миропонимания носителей самых различных религиозных систем, ни в одной из них слово не обрело такой высоты, как в христианстве, где оно буквально слилось с Богом, став не только инструментом Творца, как в Ветхом завете, но и само стало именем и изначальной сутью Бога, как говорит об этом евангелист Иоанн Богослов: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан.1, 1).

Этой изначальной высотой определилось совершенно особое место словесного творчества и книжной культуры в истории христианской цивилизации, определившее ее ведущую роль в развитии всего человечества. И даже столь заметный, начиная с эпохи Возрождения, процесс секуляризации культуры, характерный практически для всех европейских стран, лишь видоизменил, но не принизил роль слова.