Книга как орудие воспитания в идеологии Просвещения

XVII век и начавшаяся вместе с ним эпоха Просвещения вновь потребовали особого внимания к книжной культуре и к книге, которая стала основным инструментом развития просвещенческой идеологии, а затем и процесса реализации этих идей.

Основные, базисные черты этой эпохи – рационализм, космополитизм, приоритет науки, приверженность идее прогресса и абсолютизация воспитания – могли проявить себя и проявили прежде всего благодаря распространению грамотности и развитию книжной культуры в большинстве европейских стран. В значительной степени этому способствовало завершившееся к этому времени формирование европейских наций и национальных литератур.

Существенную роль сыграло и перемещение центра европейской культурной жизни из живописно-музыкальной по преимуществу Италии в литературоцентричную Францию, где и формировалась эстетика новой эпохи, наиболее ярким воплощением которой стала теория классицизма.

Классицизм, пронизанный нравственным пафосом, пропитанный идеологичностью, трудно считать просто новым стилевым течением. Нормы классицизма требовали не просто неукоснительного соблюдения строгих правил. Они принципиально подчиняли искусство морали, причем морали рационалистической, решительно порывающей со средневековым мистицизмом.

Может быть, самое удивительное свойство эстетики классицизма проявилось в том, что она наиболее ярко предстала в столь разнородных на первый взгляд видах искусства, как литература и зодчество. Возможно, это вызвано тем, что рациональное мышление требует четкой наглядности и строгости форм, которые сравнительно легко обнаруживаются как в пространстве архитектурного сооружения, так и в очевидной логичности словесного построения.

Но и куда менее рациональное, более причудливое, тяготеющее к гротеску и дисгармонии искусство барокко, явившееся реакцией на крах возрожденческого оптимизма, также нашло свое яркое воплощение и в архитектуре, и в литературе, но, кроме этого, еще и в музыке, живописи, прикладном искусстве. Оба направления, при их кажущейся противоположности, взаимно обуславливали и продолжали друг друга, формируя достаточно сложную и противоречивую картину мира, характерную для самосознания эпохи Просвещения.

Не случайно и суть идеологии этой эпохи при всей ее кажущейся четкости излагали и описывали весьма по-разному. Да и создавалась эта идеология очень разными мыслителями, которых объединяет только факт их серьезного влияния на умонастроения и следующих за Просвещением эпох.

Первым в ряду идеологов Просвещения называют обычно английского философа Джона Локка (1632-1704 гг.), который разработал эмпирическую теорию познания и стал основоположником европейского либерализма.

Центром его философии стало утверждение, что все человеческое знание проистекает из опыта – внешнего (ощущения) и внутреннего (рефлексии). При этом никаких врожденных идей и принципов – ни теоретических, ни практических (нравственных), включая идею Бога – согласно Локку, не существует. Этику он считал наукой вроде математики, и полагал, что добро есть то, что увеличивает удовольствие и уменьшает страдание. В достижении этого добра и заключается счастье, стремление к которому есть основание всякой свободы. Достичь гармонии между личными и общественными интересами он считал возможным, подчиняя человеческую волю божественной воле – истинной основе морали, формируя таким образом благоразумное и благочестивое сознание. Христианская религия, согласно Локку, должна была помочь человеку, чей разум ограничен, приблизиться к божественного опыту через его дух.

Нетрудно усмотреть в его учении основу формирования той самой «протестантской этики», которая, согласно Максу Веберу, лежит в основе благосостояния и устойчивости современного западного мира. Но уже тогда, на заре эпохи Просвещения, возникло убеждение в том, что главным инструментом «правильного», то есть разумного, рационального развития общества является правильное воспитание человека, понимаемое как развитие способности человека постигать окружающий мир и следовать нравственному закону. В свете этого представления книга и книжная культура, без которых воспитание и тесно связанное с ним образование немыслимы, воспринимается как главное достижение и оплот человеческой цивилизации.

Развиваясь в дальнейшем весьма разными путями, философия Просвещения неизменно сохраняла пиетет в отношении воспитания.

Такое отношение к воспитанию было характерно даже для агностиков, считавших мир в принципе непознаваемым. Например, Давид Юм, считавший человека существом слабым, подверженным ошибкам и капризам ассоциаций, полагал необходимым воспитывать в людях альтруистическое чувство общечеловеческой симпатии. Которое противопоставлял опасному для общественного блага индивидуализму. Он хоть и полагал, что образование приносит человеку не знания, а только привычки. Все же отдавал предпочтение правильным, то есть нравственным привычкам, которые сами по себе, без образования и воспитания, не сформируются.

Основатель немецкой классической философии Иммануил Кант еще более скептически оценивал возможности человека. Он полагал, что наши чувственные ощущения, как и понятия и суждения нашего рассудка, не могут дать никакого достоверного знания о «вещах в себе». Он не отвергал полностью теорию познания Джона Локка, но считал, что эмпирические знания о вещах хоть и могут неограниченно расширяться и углубляться, но к познанию «вещей в себе» они нас не приближают.

Однако этот скептический взгляд на возможности человеческого познания лишь усиливал в его глазах значимость категорического императива – то есть внутреннего повеления подчиняться нравственному долгу. Он становился единственной путеводной звездой в этом темном мире. В этом отношении Кант не соглашался с Локком, полагавшим, что стремление к добру напрямую связано с удовольствием. Он считал, что чувственная склонность к нравственному поведению, то есть любовь к добру, может изменить человеку, в то время как нравственный закон должен быть незыблем и независим от склонностей человека. Таким образом, этика Канта приводила к убеждению, что единственную возможность для достижения всеобщего правового гражданского состояния дает воспитание.

Можно сказать, что идея воспитания в рамках довольно разноречивой идеологии Просвещения оказалась единственной никем не отвергаемой задачей, более важной даже, чем задачи познания окружающего мира.

Конечно, мыслители XVII-XVIII веков, как и философы последующей эпохи, нечасто «опускались» до рассмотрения того, в чем же могут состоять практические средства общественного воспитания. Однако в обществе, переваривающем эти разнородные идеи, ответ на этот вопрос возникал как бы сам собой. Если не считать непосредственного воздействия воспитателя на воспитуемого, единственным средством именно общественного, массового воспитания естественным образом выступала книга. Но чтобы книга могла воспитывать массы, последние должны овладеть грамотой. Задачи образования и просвещения в самом прямом и практическом смысле этого слова выходят на первый план, исходя уже из экономических потребностей.

Таким образом, хотя сакральная значимость книги в эпоху секуляризации культуры явно снижается, книга уже в новой, вполне рациональной форме остается не только главной культурной ценностью, но и становится символом эпохи Просвещения.

В XVIII веке эта тенденция наиболее ярко проявила себя во Франции, где преобладающим религиозно-философским направлением, быстро распространявшимся отсюда по всей Европе, становится деизм или «религия разума». Согласно этому учению, Бог, сотворив мир, предоставил его самостоятельному развитию по установленным Им законам и не вмешивается в его развитие, историю и судьбу. Это учение отрицает Промысел Божий, ограничивая отношение Бога к миру актом творения. Из этого утверждения логически вытекает вывод о бесполезности и бессмысленности молитв, обращенных к Богу и, соответственно, церковного богослужения. Политическая подоплека этого учения очевидна: им отвергается тезис о божественном происхождении королевской власти и полностью отрицается какая-либо роль церкви в земных делах.

Несмотря на то, что родоначальником деизма считается английский лорд Герберт Чербери, живший в первой половине XVII века, именно во Франции, ставшей в XVIII веке культурным и идеологическим центром Европы, а затем в Германии и ряде других, главным образом, протестантских странах деизм становится, по сути, господствующим философским направлением, которое со временем привело многих образованных людей к материализму и атеизму, а также к позитивизму.

Таким образом, можно констатировать, что развитие европейской философской мысли в эпоху Просвещения стало продолжением тенденции, обозначившейся еще во времена Проторенессанса, когда Фома Аквинский выдвинул логические доказательства бытия Божьего, тем самым отвергнув аксиоматический характер христианского учения. Религиозное мышление все более уступает место сугубо рационалистическому, что коренным образом меняет и отношение к книге, которая все более сходит с сакральных высот и перестает быть предметом по преимуществу священным, хотя и сохраняет свое первенствующее положение в европейской культуре. Уже в эпоху Возрождения книга служит прославлению не столько Бога, сколько человеческого отношения к Богу, при этом сама книга все менее соотносится со Священным Писанием и воспринимается как творение человеческого духа, лишь вдохновленного Творцом. Эпоха Просвещения еще дальше разводит человека с Богом, в результате чего книга окончательно теряет свойства священного предмета, становясь чисто человеческим инструментом общественного переустройства, в идеале осуществляемого на основе разума и знания.

Статус книги заметно снижается – она становится обыденным предметом, но благодаря распространению грамотности, ее общественная значимость не падает, а, напротив, возрастает. Без обращения к книге становится немыслимым решение ни одной из человеческих и, более широко, общественных проблем. Глапвным же методом решения этих проблем с помощью книги становится воспитание в самом широком смысле этого слова.

Для эпохи Просвещения в целом характерна двойная направленность воспитания. С одной стороны, это нравственное воспитание, способствующее улучшению нравов и формированию достаточно гармоничных общественных отношений, с другой стороны, это образование, позволяющее овладевать научными знаниями и способствующее прогрессу.

Надо отметить, что идея прогресса в принципе противостоит христианскому провиденциализму, то есть пониманию истории как пути к Царству Божию и как проявления Божественной воли. В представлении просветителей, призывающих к улучшению общественных отношений, прогресс является не только очевидно необходимым, но и неизбежным следствием развития человеческого разума. Поэтому в идеологии Просвещения особое место занимает приоритет науки и научного знания как видимого проявления прогресса. Предполагалось, что чем больше знает человек, тем он разумнее и совершеннее. То есть количественный по сути процесс накопления знаний о мире должен был качественно изменить человека и человечество. И книга как носитель и источник знания для человека становится инструментом или даже движущим механизмом прогресса.

В то же время эпоха Просвещения по-новому осмысливает образ «книги природы», которая «читается» ради того, чтобы создать культуру, до конца согласную с природой, и ради того, чтобы познать природу, до конца согласную с разумом. Но в любом случае роль книги как таковой во всех этих процессах нарастает.

 

Политическая роль книги

Нельзя забывать и о том, что идеологическая и политическая борьба, не утихавшая в Европе с начала Реформации, вызывала заинтересованность всех соперничающих сторон в распространении своих идей с помощью печатного станка. Политика, как и экономика, опирающаяся на развитие торговли и промышленности, требовала роста грамотности и способствовала развитию книжного дела.

Но в XVII веке в большинстве европейских стран, разоряемых внешними и внутренними войнами, развитие книжного дела несколько притормозилось.

В Англии в ходе революции наметился было бурный рост типографий, вызванный отменой цензуры. Хорошо известно, что исключительную роль в этом отношении сыграла маленькая книжечка классика английской поэзии Джона Мильтона «Ареопагитика или Речь в защиту свободы печати», вышедшая в 1644 году. Но реставрация Стюартов вернула книжное дело в прежнее вялотекущее русло.

Германия была разорена Тридцатилетней войной (1618-1648 гг.), Италия переживала экономический и политический упадок, немало препятствий для развития книжного дела имелось в Голландии и Франции.

Ситуация заметно изменилась в XVIII веке, который, собственно, и составляет эпоху Просвещения. В этом столетии бурный рост книжного дела наблюдается во всех европейских странах, включая Россию.

Родоначальницей культурного движения Просвещения по праву считается Англия. Реставрация лишь чуть замедлила, но не остановила этого движения. Либеральные идеи Джона Локка в новом столетии получили базу для реализации. Основу этих идей составляла не только его эмпирическая теория познания, о которой шла речь выше, но и теория «естественного человека», согласно которой главным неотторгаемым правом этого человека является свобода слова, веры и собственности. Чем более закрепляется убеждение в неразрывности связи этих трех свобод, тем прочнее оказываются предпосылки для развития книжного дела в Англии.

И действительно, общее число названий изданных в Англии в этом столетии книг вырастет почти вдвое по сравнению с XVII веком. При этом заметно увеличивается доля учебных книг, научных монографий, а также художественной литературы.

Во Франции само развитие идеологии Просвещения оказалось тесно связанным с литературными процессами. Наиболее блестящие мыслители Франции - Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро – были еще и литераторами, излагавшими свои идеи в форме художественных произведений, доступных для понимания не только знатоков философии, но и всех мало-мальски образованных людей. Свободолюбивые идеи, представленные эмоционально и ярко, прямо способствовали приближению французской революции.

Неизбежность этой революции в идеологическом отношении была обусловлена, с одной стороны, наличием абсолютной королевской власти, опирающейся на авторитет церкви, а с другой – распространением антиклерикальных и атеистических по сути идей, которыми заражалась значительная часть французской буржуазии. экономическое влияние которой нарастало и требовало политического выражения.

В этом отношении особенно характерна судьба книги Жан Жака Руссо «Эмиль или О воспитании», изданной в 1762 году и приговоренной к сожжению за религиозное вольнодумство. Отметим, что сама практика судов над книгами и предания их «казни» подтверждает высокий статус книги во Франции XVIII века. В данном случае особо опасной для политического строя признана книга, воспитательная направленность которой отражена уже в названии, что свидетельствует о признании особой власти книг над умами и поведением людей.

Еще раньше, в 1734 году, к сожжению были приговорены «Философские письма» Вольтера. А по поводу другого сочинения Вольтера – «Философского словаря» - его постоянный антагонист аббат Шоден писал: «Из всех сочинений, которые извергла на свет ярость безбожия, нет ни одного, отточенного более мрачными чертами, чем «Философский словарь». Его все читают, все его цитируют – военные, магистры, женщины, аббаты; это чаша, из которой все состояния, все возрасты отравляются ядом безбожия».

В предреволюционной и революционной Франции особенно бросался в глаза нарастающий объем книжной и вообще печатной продукции.

Артур Юнг, путешествовавший в 1789 году по Франции, писал: «Каждый час появляется новая брошюра. Сегодня вышло 13, вчера 16, а на прошлой неделе 92. 19 из 29 говорят в пользу свободы. Брожение превосходит всякое воображение»[12].

Нельзя не отметить очевидно приходящий на смену традиционной книге вал печатной продукции, имеющей очевидно злободневный и скоропреходящий характер. Наряду с брошюрами получает распространение политический народный лубок, наполненный грубоватыми карикатурами и шаржами. Но еще более впечатляющим становится рост газетной продукции. Среди множества изданий этого рода особо выделяется газета «Папаша Дюшен», полная революционного пафоса и ежких острот, полных ненависти к аристократам и духовенству. От этих публикаций веет уже не воспитанием в духе французских просветителей, а прямым подстрекательством к террору, который и стал массовым в период якобинской диктатуры.

Эти события довольно ясно показали, что идеи просвещения и прогресса, овладевая массовым сознанием с помощью печатного слова, ведут не к улучшению нравов, как полагали философы предшествующей эпохи, а к разгулу низменных инстинктов: зависти, ненависти, корыстолюбия, которые нередко обосновывались печатно с помощью рациональных, а, по сути, спекулятивных рассуждений.