Майкл Хардт, Антонио Негри 15 страница

Уходящий от евроцентризма взгляд на глобальное множество состоит в следующем: это открытая сеть исключений; она пост­роена на основе того общего, что их объединяет, и того общего, ^к°торое они создают. Каждому из нас нелегко перестать мерить ^Мир европейским шаблоном, но понятие множества взывает имен-^{к эт}ому. Таков вызов. И он требует ответа.

165 Часть 2. Множество

Богатство бедных (Мы - бедняки!)

Когда мы говорим, что формирующаяся общность в труд_е является центральным условием, необходимым для создания множества, может показаться, будто те, кто не трудится за пла­ту, - нищие, безработные, бездомные, люди, работающие не по найму, и так далее, - тем самым по определению исключа­ются из множества. Однако это не так, поскольку эти классы фактически включены в общественное производство. Вопре­ки несчетному числу механизмов выстраивания иерархии и подчинения, бедняки постоянно проявляют колоссальную волю к жизни и продуктивность. Чтобы это понять, необхо­дима инверсия точки зрения. Конечно, нам следует вскрывать те способы, с помощью которых растущее число людей во всем мире лишается подобающего дохода, жилья, образования, здра­воохранения, и воспротивиться этому. Короче говоря, нужно признать, что бедняки - это жертвы глобального порядка Империи. Но еще важнее признать, что бедняки - это не только жертвы, но и мощные агенты. Все те, кто живет «без» - без работы, без регистрации, без крыши над головой, - в действи­тельности лишь частично выведены за круг. Чем пристальнее мы всматриваемся в условия жизни и деятельности бедных, тем яснее видим, насколько они креативны, сильны и, в сущ­ности, глубоко вовлечены в кругооборот общественного и биополитического производства. В той мере, в какой бедняки все активнее включаются в процессы общественного произ­водства, они наряду со всеми традиционными категориями трудящихся вовлекаются в публичное состояние и таким об­разом потенциально составляют часть множества. Подключе­ние бедняков к различным видам предоставления услуг, их все более важная роль в сельском хозяйстве, их мобильность в многочисленных миграционных процессах показывают, как далеко зашел данный процесс. На самом общем уровне биопо­литическое производство - в том числе производство знаний, информации, языковых форм, сетей коммуникаций и отноше­ний социального сотрудничества - обыкновенно охватывает все общество, включая его беднейшие слои.

2.1. Опасные классы

Коммунисты и социалисты привыкли полагать, что коль скоро нищие не участвуют в процессе капиталистического производства, непременно исключается и какая-либо цент­ральная их роль в политической организации. Вследствие это­го партия традиционно состоит главным образом из передо­вых рабочих, занятых в производстве доминирующего типа, а не из бедных работников и тем более не из безработной го­лытьбы. К беднякам относятся с опаской. Их считают сомни­тельной публикой либо с нравственной точки зрения, так как это ничего не производящие социальные паразиты - воры, проститутки, наркоманы и тому подобные лица, либо с поли­тической точки зрения, так как они дезорганизованы, непред­сказуемы и склонны к реакционным взглядам. Фактически тер­мин люмпены (или отребье пролетариата) порой использовался для того, чтобы демонизировать всех бедняков без исключе­ния. Наконец, чтобы полностью пренебречь беднотой, ее не­редко числят не более чем пережитком доиндустриальных общественных форм, своего рода историческими отбросами⁵⁵.

С экономической точки зрения марксисты и другие уче­ные часто относили бедняков к «резервной армии промыш­ленности». Они считали их резервуаром для пополнения ря­дов промышленных работников, которые временно не заня­ты, что не мешает привлечь их на работу в любое время⁵⁶. Резервная армия труда составляет постоянную угрозу, нави­сающую над головами существующего рабочего класса. Во-пер­вых, ее нищета служит для рабочих ужасающим примером того, что может случиться с ними самими. Во-вторых, чрезмерное предложение рабочей силы снижает цену труда и подрывает влияние пролетариев в противостоянии нанимателям (так, в резервной армии труда можно усматривать потенциал штрейк­брехерства). Эти старые теории об индустриальном резерве вновь возродились в условиях глобализации, когда корпора­ции пользуются огромным разрывом в заработной плате и условиях труда в различных странах, осуществляя своего рода «демпинг», то есть перемещая рабочие места по всему миру, чтобы снизить плату за труд. Рабочие в ведущих странах жи-^вУт под постоянной угрозой, что их заводы закроются, а рабо­чие места будут экспортированы. Таким образом, бедный гло-

167 Часть 2. Множество

бальный Юг оказывается в положении индустриального р_е_ зерва, подчиненного глобальному капиталу в его противостоя­нии рабочим не только на всемирном Севере, но и в прочих районах глобального Юга. (Так, к угрозе переместить рабочие места в Китай прибегают, подавляя требования рабочих как на «Севере», так и в Южной Африке.) Точно так же, как преж­де многие коммунистические и социалистические проекты предполагали оградить рабочий класс от деструктивного дав­ления со стороны индустриального резерва внутри каждой отдельной нации, так теперь многие профсоюзы в ведущих странах применяют стратегии по защите работников от угрозы, которая исходит от бедных работников стран глобальной пери­ферии.

Независимо от того, был ли подобный ход рассуждений обоснован в прошлом, сегодня некорректно относить бедня­ков или глобальный Юг к индустриальному резерву. Во-пер­вых, уже нет «индустриальной армии», поскольку промышлен­ные рабочие больше не составляют компактного, связного единства. Скорее, они функционируют как один из видов тру­да среди многих других в сетях, подчиненных нематериаль­ной парадигме. На деле, если рассуждать в более широком плане, раскол общества на занятых и незанятых работников постепенно размывается. Как мы уже указывали выше, в пост-фордистские времена не осталось стабильной и гарантирован­ной занятости, на которую прежде могли рассчитывать мно­гие отряды рабочего класса. То, что называют гибкостью рынка труда, подразумевает: никакая работа не является гарантиро­ванной. Нет четкого деления, а взамен появилась серая зона, в которой кое-как - между занятостью и безработицей - пере­биваются все работающие. Во-вторых, нет и «резерва» в том смысле, что никакая рабочая сила не остается вне процесса общественного производства. Бедные, безработные и частич­но занятые в нашем обществе фактически активно вовлечены в производство, даже если не получают постоянной заработ­ной платы. Бесспорно, мнение, будто бедняки и безработные бьют баклуши, никогда не соответствовало истине. Сами по себе стратегии выживания часто требуют чрезвычайной изоб­ретательности и творческой инициативы⁵⁷. Однако сегодня в

2. /. Опасные классы

_тОй мере, в какой общественное производство подчиняется нематериальному труду, предполагающему сотрудничество или конструирование социальных связей и сетей коммуника­ции, деятельность всего общества, включая бедняков, стано­вится непосредственно производящей.

В сущности, бедняки во многих отношениях весьма бла­гополучны и продуктивны. Так, с точки зрения биологическо­го разнообразия, в некоторых из беднейших районов мира, а именно на глобальном «Юге», если мы возьмемся рассуждать в целом, сосредоточено наибольшее богатство различных видов растений и животных, тогда как на благополучном глобаль­ном «Севере» обитают сравнительно немногие виды. Кроме того, бедное население, в особенности коренное, умеет сосу­ществовать с такими растениями и животными, поддерживая их жизнедеятельность и пользуясь их ценными свойствами. Вспомним, например, коренных жителей бассейна Амазонки, которые знают, как обитать в джунглях. Их деятельность не­обходима для поддержания жизни лесов'⁸. Или, скажем, возьмем в расчет то, как много коренные жители знают о ме­дицинских применениях растений. Это богатство знаний и изобилие растительных и животных генетических ресурсов не транслируется в экономическое богатство - фактически, как мы убедимся в данной главе, некоторые из самых острых дис­куссий по поводу собственности сегодня имеют отношение как раз к владению туземными знаниями и растительными гене­тическими материалами. Тем не менее, важно признать, что даже с учетом того, что выгода утекает куда-то в другое место, это огромное богатство играет существенную роль во всемир­ном общественном производстве.

Публичная природа творческой социальной активности проявляется и углубляется также ввиду того, что сегодня про­изводство сильно зависит от лингвистических компетенций и существования языковой общины⁵⁹. Все активные элементы общества выступают агентами языкового творчества и посто­янно генерируют общие языки. Во все большей степени язы­ковая общность влияет на прибыли, а также возведение ло­кальных и глобальных иерархий. Язык поддерживает ^Иерархические связи, по крайней мере, в трех отношениях:

169 Часть 2. Множество

внутри каждой языковой общины - обеспечивая сохранение знаков общественного превосходства и неполноценности; между языковыми общинами - устанавливая преобладание одного языка над другими, скажем, доминирование английс­кого языка в глобальном масштабе; и, наконец, в технических языках - где возникает взаимосвязь между властью и знанием. Однако мы обнаруживаем, что, несмотря на выстраивание подобных иерархий, те, кто находится в подчинении, нередко являются наиболее креативными агентами языкового обще­ния. Они придумывают новые лингвистические формы и со­четания, передавая их общине в целом. (Творческая роль аф-роамериканского жаргона в американской версии английского языка служит здесь весьма очевидным примером.) На деле именно противоречие между языковыми иерархиями и линг­вистическими производством и общностью превращает ныне языки в исключительно важный очаг конфликта и сопротив­ления. Этот парадокс позволяет поставить с головы на ноги традиционный облик бедняка: если бедняки участвуют в язы­ковой общине и помогают ее генерации, а затем она их исклю­чает и подавляет, то бедняки не только активны и продуктив­ны, но также антагонистичны и в принципе склонны к бунту. Парадоксальность положения бедных в рамках языковой об­щины указывает на их общую позицию в социальном произ­водстве. Фактически они могут служить в этом отношении по­казательным или, еще точнее, общим воплощением всякой коллективной креативной деятельности. Завершая инверсию традиционной картины, мы можем, наконец, сказать, что бед­няки олицетворяют собой онтологическое состояние не только со­противления, но и производственной жизни как таковой.

Мигранты составляют особую категорию бедноты, кото­рая демонстрирует подобные богатство и производительность. Прежде различные категории рабочих-мигрантов, в том чис­ле постоянные иммигранты, сезонные рабочие и бродяги, ски­тавшиеся в поисках случайного заработка, не включались в основное понятие и в политическую организацию рабочего класса. Культурные особенности и мобильность отделяли их от стабильных, ключевых персонажей труда. Однако в эконо­мике сегодняшнего дня и трудовых отношениях постфордис-

2.1. Опасные классы

тского типа мобильность становится присущей рынку рабо­чей силы как таковому, то есть всем видам труда присуще со­стояние мобильности и культурной пестроты, характерное для мигрантов. Рабочим не только приходится нередко менять ра­боту несколько раз в течение своей жизни. Им также требует­ся переезжать довольно далеко на длительные периоды вре­мени либо даже ежедневно ездить на работу и с работы, по­крывая при этом большие расстояния. Бывает, что мигранты часто путешествуют с пустыми руками, пребывая в крайней нищете, но и тогда у них полно знаний, языков, умений и твор­ческих способностей: каждый мигрант или мигрантка привно­сят с собой целый мир. В прошлом крупные европейские миг­рации в основном были направлены куда-то «прочь», к тому, что воспринималось как незаполненные пространства. Сегод­ня же многие масштабные миграции, напротив, устремлены в сторону «полноты» - к самым зажиточным и привилегирован­ным районам мира. Крупные метрополии Северной Амери­ки, Европы, Азии и Ближнего Востока как магнитом привле­кают мигрантов и, в свою очередь, эти регионы нуждаются в мигрантах, чтобы наполнить силой свое хозяйство. Точно так же, как в физике Демокрита, полнота привлекает дру­гую полноту.

Частью богатства мигрантов является их стремление к чему-то большему, их отказ смириться с принятым порядком вещей. Конечно, большинством мигрантов движет потреб­ность уйти от состояния насилия, голода или распада. Но на­ряду с таким негативным состоянием, наличествует также по­зитивная тяга к благу, миру и свободе. Этот комбинированный акт отказа и выраженного стремления чрезвычайно силен. Бег­ство от жизни, полной постоянных угроз, и вынужденная мо­бильность - это хорошая закалка для того, чтобы иметь дело с типичными формами эксплуатации нематериального труда и противиться им. Ирония ситуации заключается в том, что круп­ные всемирные центры богатства, которые привлекают миг­рантов, дабы восполнить некий дефицит в хозяйстве, получа­ют больше, нежели они запрашивали, поскольку мигранты прививают всему обществу свои подрывные стремления. Опыт ^егства есть нечто вроде наращивания жажды свободы.

171 Часть 2. Множество

Кроме того, миграции дают нам новые знания относитель­но глобального разделения труда и иерархий во всемирной системе подчинения. Мигранты осознают сами и позволяют увидеть окружающим градиенты угрозы и безопасности, ни­щеты и богатства, рынков с высокими и низкими заработка­ми, а также ситуации, при которых образы жизни более или менее свободны. Вооруженные таким знанием, они тянутся вверх, стремясь к благополучию и свободе, к власти и радос­ти. Мигранты признают географические иерархии в системе и все же воспринимают мир как одно общее пространство, что служит живым подтверждением необратимого факта гло­бализации. Они демонстрируют (и помогают создавать) общ­ность множества в целом, так как преодолевают и тем самым отчасти подрывают всякое географическое препятствие. Это не означает, что каждый человек в мире находится в одинако­вом положении. Огромные различия в доходах, условиях тру­да и жизни не только являются причиной больших страда­ний, но и, как мы покажем в следующем разделе книги, крайне важны для управления нынешней глобальной экономикой. Наша точка зрения, если ее сформулировать точно, состоит в том, что к этим различиям нужно относиться не как к пробле­ме отверженности, а как к состоянию дифференцированного вовлечения, не как к черте, разделяющей рабочих и бедняков в национальных или глобальных масштабах, а как к иерархи­ям в рамках общего контекста бедности. Все множество про­дуктивно и все оно обездолено.

Мы вовсе не утверждаем, будто бедноте или мигрантам живется лучше других и что всем нам нужно отказаться от нажитого и отправиться скитаться. Напротив, со всяким ва­риантом нищеты связаны свои особые тяготы. В главе 3.2 мы еще поговорим о недовольстве, вызываемом чрезмерными и прогрессирующими формами нищеты и неравенства в глобаль­ной системе. С ними необходимо вести борьбу всеми возмож­ными способами. Однако, несмотря на нищету и отсутствие у них материальных ресурсов, пищи, жилья и тому подобного, бедняки все же обладают огромным богатством, которое зак­лючено в их знаниях и творческих умениях.

Качественное отличие, которое отделяло бы бедняков от

2.1. Опасные классы

разных категорий наемной рабочей силы, отсутствует. Наобо­рот, налицо все более сближающиеся условия существования _и творческой активности, присущие всему множеству. Для общественного производства принципиально важны креатив­ность и изобретательность, свойственные бедноте, безработ­ным, лицам с частичной занятостью и мигрантам. Точно так же, как общественное производство осуществляется сегодня внутри и за пределами фабричных стен, оно в равной мере присутствует в рамках отношений найма и вне таковых. Нет общественной черты, которая разделяла бы производитель­ных и непроизводительных работников. Пора полностью от­казаться от старого (и всегда выглядевшего сомнительным) марксистского противопоставления между производительным и непроизводительным, а также производящим и воспроиз­водящим трудом. Как и понятие индустриального резерва, эти различия тоже часто эксплуатировались, чтобы не допустить женщин, безработных и бедняков к центральным ролям в по­литике, доверив революционный проект мужчинам (с мозо­лями на руках от заводской работы), которые, как считалось, были главной производящей силой. Ныне мы создаем нечто, выступая в качестве активных личностей, сотрудничая в се­тях множества, то есть действуя сообща.

Сопротивление бедняков своему нищенскому состоянию -не только мощная форма протеста, но и заявка на биополити­ческую власть как явление общего «бытования», более влия­тельное, чем их жалкое «обладание». На протяжении XX века в ведущих странах мира движения бедноты преодолели фраг­ментацию, уныние, смирение с судьбой и даже панику, кото­рую может провоцировать нищета. Они выступили с претен­зиями к национальным правительствам, требуя перераспре­деления богатства™. Сегодня битвы бедноты обретают самый общий, биополитический характер и обычно разворачивают­ся на глобальном уровне. Эшвин Десаи подробно пересказы­вает, к примеру, как разворачивалось современное движение протеста против выселений и прекращения подачи воды и ^Эдектричества, которое началось в ЮАР в Чатсворте, близ Дурбана. В этом движении заслуживает внимания его коллек­тивная основа. Южноафриканцы-негры и южноафриканцы

173 Часть 2. Множество

2.1. Опасные классы

индийского происхождения маршируют вместе, скандируя-«Мы не индийцы, мы бедняки!», «Мы не африканцы, мы бед. няки!»⁶¹. Еще одним удивительным аспектом здесь является то, что бедняки выбирают глобальный уровень, чтобы гово­рить о своем недовольстве. Конечно, они направляют свои про­тесты против местных чиновников и правительства Южной Африки, которое, как они утверждают, после слома системы апартеида лишь усугубило мучения большинства бедняков. Но они выступают и против неолиберальной глобализации как источника своей нищеты, причем они нашли возможность вы­разить это и в Дурбане во время Всемирной конференции ООН против расизма в 2001 году. Нет сомнения, что южноаф­риканские манифестанты правы в своем лозунге «Мы - бедно­та!», причем, вероятно, даже в более широком смысле, нежели тот, который они подразумевали, выдвигая его. Все мы уча­ствуем в общественном производстве. В конечном счете, в этом и состоит богатство бедняков.

Когда-нибудь в политических проектах, вырастающих из протестов против нищенских условий, должна будет проявить­ся эта всеобщая продуктивность. Так, требования о «гаранти­рованном доходе», то есть таком доходе, который предостав­ляется всем гражданам вне зависимости от занятости, в тече­ние нескольких лет циркулировали в Европе, Бразилии и Северной Америке. Это и есть один из таких конституирую­щих проектов, нацеленных против нищеты^1й. Будучи распро­странен за пределы национальной сферы и превратившись во всемирное требование о гарантированном доходе для всех, он мог бы составить часть проекта демократического управ­ления глобализацией. Такая общая схема распределения бо­гатства находилась бы в согласии с общественной продуктив­ностью бедняков.

Наше утверждение относительно богатства, продуктив­ности и общности бедноты имеет непосредственное отноше­ние к организации профсоюзов. Старая форма профсоюзной организации, зародившаяся в XIX веке и настроенная глав­ным образом на ведение переговоров о заработной плате в определенной отрасли, отныне не актуальна. Прежде всего, как мы уже говорили, старые профсоюзы не способны пред-

ставлять безработных, бедноту и даже мобильных постфорди-стских работников с кратковременными контрактами на ру­ках, которые, все без исключения, активно участвуют в обще­ственном производстве и наращивают богатство социума. Во-вторых, прежние объединения делятся соответственно производству разнообразных товаров и задачам, ставившим­ся в период расцвета индустриального производства - тогда создавались союзы шахтеров, слесарей-водопроводчиков, ма­шиностроителей и так далее. Сегодня в той мере, в какой тру­довые условия и отношения становятся всеобщими, такое тра­диционное (или даже по-новому перекроенное) деление теряет смысл и только мешает делу. Наконец, старые профсоюзы пре­вратились в чисто экономические, а не политические органи­зации. В ведущих капиталистических странах организациям рабочего класса предоставлялся правовой, конституционный статус в обмен на то, чтобы они сосредоточились на узких сю­жетах обеспечения рабочих мест и заработной платы, отка­завшись от каких-либо социальных или политических требо­ваний. Однако после того как возобладала парадигма неовеществленного труда, а производство во все большей мере становится биополитическим, подобное вычленение хозяй­ственных проблем все менее оправданно.

Сегодня возможным и необходимым является такой тип трудовой организации, который преодолевает все разделитель­ные линии между старыми профсоюзами, с успехом представ­ляя настающую общность труда в самом обобщенном виде -то есть в экономическом, политическом и социальном планах. Если традиционные профсоюзы защищают экономические интересы ограниченной категории работников, то нужно со­здавать трудовые организации, способные представлять всю сеть личностей, совместно производящих общественное бо­гатство. Например, одно из скромных предложений, указыва­ющих в данном направлении, предполагает открытие суще­ствующих профсоюзов для представителей других сегментов общества за счет их слияния с мощными социальными движе­ниями, появившимися в последние годы. Это позволило бы создать некий «юнионизм социальных движений»'⁸. Более во­инственный пример подают «пикетерос» (piqueteros) - дви-

175 2.1. Опасные классы

Часть 2. Множество

жение незанятых работников в Аргентине, которые стали деадИ ствовать как весьма активные и политизированные союзы бе&Я работных. Еще один образец трудового активизма вне тради­ционных рамок профессиональных союзов можно усмотреть в стачках 2003 года, которые проводили во Франции «заме­щающие» работники (intwimaires). Речь идет о частично заня­тых в сфере развлечений и средствах массовой информации, а также о работниках культуры¹⁵⁴. В любом случае, трудовой союз,Я достойный такого наименования (а также достойный насле-<Я дия трудовых битв), должен служить организованным выра­жением множества. Ему следует заниматься всей глобальной сферой общественного труда без изъятий. Беднякам не нуж-J ны законы для бедняков - в сущности, прежние законы для | бедняков так и оставляли их в бедности.

Теперь легко увидеть, почему все эти категории труда столь опасны с точки зрения капитала и глобальной структу- 1 ры власти. Если бы они были просто выключены из кругообо- ] рота всемирного производства, они не представляли бы больше шой угрозы. Если бы они были всего лишь пассивными жертвами несправедливости, подавления и эксплуатации, они ] не вызывали бы особых опасений. Но они опасны как раз поМ тому, что не только работники нематериальной сферы и пров мышленности, но также сельскохозяйственные рабочие и даже беднота и мигранты вовлечены в биополитическое производив ства в качестве активных субъектов. Их мобильность и общ- t ность составляют постоянную угрозу дестабилизации глобалья ных иерархий и противоречий, на которых построена всемирная власть капитала. Они проскальзывают сквозь пре­пятствия и прорывают соединительные тоннели, чем разру­шают разделительные барьеры. Более того - эти опасные груп­пы постоянно нарушают онтологическое устройство Империи: на каждом пересечении линий креативности или линий утеч-1 ки общественные субъекты обретают все большую разнород­ность, пестроту и разноплеменность, им все проще ускользатя от контроля слипающихся властных структур. Они перестают быть идентичностями и становятся личностями. Мы уже ная чали замечать, как в аду нищеты и в ходе миграционной оди<Я сей проявляются некоторые черты общего облика множества

Языки перемешиваются и взаимодействуют, чтобы сформи­ровать не один унифицированный язык, а всеобщую способ­ность к коммуникации, а также обеспечить сотрудничество личностей в рамках множества.

Демонические множества: Достоевский читает Библию

У множества есть и темная сторона. Хорошо известное инос­казание из Нового Завета о бесноватом из Гергесина, которое сраз-ньши вариациями пересказывают евангелисты Марк, Лука и Мат­фей, проливает некоторый свет на дьявольский облик множества. Иисус встречается с человеком, одержимым дьяволом, и спрашива­ет, как его зовут, ибо нужно знать имя, чтобы изгнать нечистую силу. Бесноватый отвечает загадочно: «Имя мне Легион, потому что нас много». Бесы просят Иисуса изгнать их в стадо свиней, пасущееся неподалеку. Свиньи, взбесившись, бросаются с отвесной скалы и тонут в воде, тем самым совершив акт массового само­убийства. Человек, освободившись от бесов, с благодарностью при­падает к ногам Иисуса.

Эта притча вьгзьшает любопытство и беспокойство в силу грамматического смешения единичных и множественных субъек­тов. Бесноватый одновременно «я» и «мы». Тут присутствует множество. Возможно, что эта путаница между единичным и множественным субъектом сама по себе есть бесовское свойство. Угрозу подчеркивает имя одержимого - Легион. Латинское слово legio (легион) широко применялось в арамейском и греческом языках для обозначения большого числа, а также относилось, как и ныне в современнъи языках, к воинскому соединению римлян, включавшему примерно шесть тысяч человек. Почему Легионом стал называть­ся бесноватый? Не потому ли, что у него столь большая разруши-^тельная сила"? Или потому, что множество внутри него способно действовать совместно! Вероятно, подлинная угроза со стороны этого бесовского множества имеет в большей мере метафизичес­ки характер: коль скоро оно одновременно и единично, и множе-^сгпвенно, оно уничтожает численное различие как таковое. Вспом- ^Цл' о том, сколько сил потратили теологи, дабы доказать, что '^ог°в не много, что Он один. Так и языковедов издавна беспокоили

177 Часть 2. Множество

существительные, которые в английском языке имеют неопреде­ленное число, одновременно единственное и множественное, такие как deer (олень, олени) и sheep (овца, овцы). Угроза политическому порядку, скорее всего, еще более ясная: политическая мысль с древ­них времен основывалась на различении единого, немногочисленного и многочисленного. Бесовское множество разрушает все численные различения подобного рода. Оно единично и множественно в одно и то же время. Неопределенная численность множества создает угрозу (кя всех принципов порядка. Подобное трюкачество -работа дьявола. Федор Достоевский пытался побороть источник сомнений, по-рождаемых бесовскими множествами, в своем великом романе «Бесы», появившемся в 1873 году⁶⁵. Россию Достоевского осажда­ют темные, опасные силы. Крепостное право отменено, традици­онный социальный порядок рушится, внешние веяния ведут к нрав­ственной и общественной катастрофе. Порядочные русские люди ведут себя, будто одержимые - но что или кто одержал над ними верх? Кто такие бесы Достоевского? Действие романа разворачи­вается в тихой российской провинции, где мы встречаем вдовца Степана Верховенского, который проводит свои сумеречные годы, добиваясь расположения вдовы Варвары Ставрогиной, самой бога­той женщины в округе. Сын Верховенского Петр, только что вер­нувшийся из путешествия по европейским столицам, длившегося несколько лет, очаровывает уездных барышень. Вероятно, он мог бы влюбиться в достойную молодую женщину по соседству, и тогда общественный порядок был бы восстановлен, как это происходило издавна. Однако по мере разворачивания сюжета романа мы узна­ем, что под покровом неизменных ритуалов русской провинциаль­ной жизни создается сверхсекретная псевдореволюционная полити­ческая организация, подчиненная плану бездумного уничтожения. В нее входят представители некоторых лучших местных семейств, с самим Петром Верховенским в качестве ее самонадеянного главы. Деятельность этой таинственной группы приводит к ряду ката­строфических последствий. Каждый в городе как будто бы, так или иначе, становится, сам того не ведая, объектом манипуляции или влияния со стороны участников зловещего заговора. Но к концу романа все члены подпольного сговора либо совершают самоубий­ство, либо их убивают их же сотоварищи, либо они скрываются от греха в тюрьме или ссылке. Степан Верховенский на заключитель-

2.1. Опасные классы

ны страницах романа размышляет о библейской притче, расска-гывающей о гергесижком бесноватом. Он восклицает, что она в точности напоминает ему Россию, уже не одно столетие пора­женную чертями. Возможно, мы и есть те свиньи, говорит он, которые одержимы бесами, и потому теперь мы бросимся со ска­лы чтобы утонуть в водах, дав России возможность спастись у ног Иисуса!

Степан Верховенский (как и сам Достоевский) пытается ус­мирить свои страхи наивными мыслями об изгнании бесовских множеств и христианском спасении России^т. Классифицировав политический заговор и в особенности его коварного главу как фигу­ру демоническую, он может тем самым изолировать их от подлин­ной, небезнадежной сущности России. Вероятно, такая концепция утешительна, однако он отказывается видеть, что настоящую демоническую силу составляет само по себе русское множество. Да­рование свободы крепостным и крупные радикальные движения 1860-х годов подняли волну возбуждения, которая стала угрожать прежнему порядку и в последующие годы полностью разрушила его. Во множестве особенно пугает его неопределенная численность, когда в нем одновременно присутствуют один и многие. Если бы суще­ствовал только один-единственный заговор против старого обще­ственного порядка, как это воображал себе Достоевский, то о нем можно было бы прослышать, с ним сразиться и его победить. Если же, напротив, существовало бы много отделънъчх, изолированных угроз для общества, то и с ними можно было бы совладать. Но множество есть легион, в него входят бесчисленные элементы, ко­торые сохраняют свое своеобразие и тем не менее понимают друг друга, сотрудничают и действуют вместе. И это действительно дьявольски необыкновенно!