Майкл Хардт, Антонио Негри 10 страница

Как мы уже убедились, военными вопросами никак нельзя заниматься изолированно, причем во времена биовласти и биополитики они все теснее переплетаются с социальными, культурными, экономическими и политическими проблемами. Чтобы дать здесь первый набросок субъектов сопротивления, нам, следовательно, нужно предвосхитить некоторые из ре­зультатов анализа второй части этой книги, которые касают­ся как социального, так и технического состава множества, то есть того, как люди интегрированы в системы экономическо­го производства и воспроизводства, какие работы они выпол­няют и что именно они производят. Мы покажем, что в насто­ящее время сцена труда и производства видоизменяется ^Вследствие гегемонии нематериального труда, то есть такого ^тРуда, посредством которого создаются нематериальные про-Д, а именно информация, знания, идеи, образы, отноше-

89 Часть 1. Война

ния и эмоциональные реакции. Это не означает, что больщ_е нет промышленного рабочего класса, чьи мозолистые руки работают с механизмами, или сельскохозяйственных работ­ников, возделывающих землю, и даже того, что в глобальном масштабе количество таких работников сократилось. Мы хо­тим лишь сказать, что качества и особенности нематериально­го производства ведут к трансформации других форм труда и, по сути, общества в целом. Некоторые из подобных особенно­стей решительно нельзя приветствовать. Когда, к примеру, эк­сплуатируются наши идеи и чувства (или эмоции) и когда они тем самым по-новому становятся подвластны воле хозяина, мы нередко испытываем возобновленные и усиленные формы вмешательства и отчуждения. Более того, в силу контрактных условий и принципов вознаграждения за нематериальный труд, которые имеют тенденцию к распространению на весь трудовой рынок, положение труда в целом становится менее прочным. В различных формах нематериального труда есть, например, тенденция к размыванию различий между рабочим и нерабочим временем, вследствие чего рабочий день беспре­дельно увеличивается и заполняет всю жизнь. Еще одна его черта сводится к тому, что нематериальный труд осуществля­ется без прочных долговременных контрактов и тем самым оказывается в рискованной ситуации обретения повышенной гибкости (дая выполнения одновременно нескольких задач) и мобильности (для постоянного перемещения между различ­ными местами работы). Отдельные особенности нематериаль­ного труда, которые ведут к трансформации иных трудовых форм, содержат в себе грандиозный потенциал для позитив­ных социальных изменений. (Однако положительные харак­теристики, как это ни парадоксально, составляют оборотную сторону негативных изменений.)

Во-первых, нематериальному труду свойственно выходить за пределы ограниченной сферы сугубо хозяйственных про­цессов, вовлекаться в общественное производство и воспро­изводство как таковые. Скажем, производство идей, знаний и образов не просто создает средства, через которые общество формируется и сохраняется. Такого рода нематериальный труд прямо порождает и социальные отношения. Нематериальный

1.3. Сопротивление

ТРУД является биополитикой в той мере, в какой он направлен на создание форм общественной жизни; но в таком случае он обычно уже не ограничивается экономикой, а сразу становит­ся общественной, культурной и политической силой. В конеч­ном счете, если рассуждать на языке философии, то производ­ство, о котором мы здесь говорим, есть производство субъективного, иначе говоря, создание и воспроизводство новых обществен­ных субъектов. Что мы собой представляем, как мы смотрим на мир и как мы друг с другом взаимодействуем - все это оп- ' ределяется в ходе такого общественного, биополитического

производства.

Во-вторых, нематериальный труд имеет тенденцию при­обретать общественную форму сетей, основанных на комму­никации, сотрудничестве и эмоциональной привязанности. Нематериальный труд возможен лишь сообща и во все боль­шей степени ведет к изобретению новых, независимых сетей кооперации, в которых осуществляется нематериальное про­изводство. Способность к вовлечению и трансформации всех сторон жизни общества и сетевая форма сотрудничества - вот две исключительно мощные черты, которые нематериальный труд сообщает другим видам труда. Эти черты могут послу­жить предварительными характеристиками социального со­става того множества, которое сегодня придает импульс дви­жениям сопротивления против перманентного, общемирового состояния войны.

Нам также требуется дать первый набросок политичес­кой ориентации этого множества, вкратце предвосхищая ре­зультаты анализа, который будет проведен в третьей части. Мы утверждаем, что главные силы, направлявшие историю битв сопротивления и освободительных движений современ­ности, наряду с наиболее эффективными движениями сопро­тивления наших дней, в принципе приводятся в действие не только борьбой с бедностью и нищетой. Свою роль играет так­же глубинное стремление к демократии - к настоящей демок­ратии, то есть власти для всех, осуществляемой всеми, кото-Рая опиралась бы на равные и свободные взаимоотношения, акая демократия - мечта, зародившаяся в ходе великих ре-^в°^Л!°Ций эпохи модернити, но так до сих пор и не реализо-

91 Часть 1. Война

ванная. В настоящее время новые качества складывающегося множества и его биополитическая продуктивность дают не­бывало мощные средства, позволяющие приблизить исполне­ние этой мечты. Стремлением к демократии проникнут весь цикл протестов и демонстраций, вызванных проблемами гло­бализации, начиная с драматических событий на встрече ВТО в Сиэтле в 1999 году и заканчивая заседаниями в рамках Все­мирного социального форума в Порту-Алегри (Бразилия). То же стремление составляет ядро различных движений и демон­страций, направленных против войны 2003 года в Ираке и перманентного состояния войны в принципе. В нынешних ус­ловиях демократический запрос непосредственно совпадает со стремлением к миру. Поскольку война стала теперь осново­полагающим элементом политики, а состояние исключитель­ности - постоянным, то для множества мир становится выс­шей ценностью и необходимым условием всякого освобождения. Однако в данном контексте непосредственно отождествлять ин­тересы множества исключительно с достижением мира было бы упрощением. На протяжении периода модернити, да и се­годня, движениям сопротивления приходилось противосто­ять войне и насаждаемому ею насилию, иногда прибегая к жестокости, а порой обходясь без нее. Вероятно, точнее было бы сказать, что крупные освободительные войны в конечном счете направлены (или должны направляться) на «борьбу с войной», то есть представлять собой активное усилие по раз­рушению насильственного режима, который продлевает со­стояние войны, поддерживает системы неравенства и подав­ления. Таково условие, обязательное для демократии множества.

Распознание основных черт множества дает нам возмож­ность правильно сориентировать наше представление о мире. После экспозиции нынешнего состояния войны исследование природы и состояния множества позволяет достичь новой точки зрения, встав на которую, можно увидеть подъем под­линно творческих сил, достаточных для создания нового мира. Производство субъекта множества, его биополитический по­тенциал, его борьба против нищеты, его постоянное стремле­ние к демократии - все сливается здесь с происхождением

13. Сопротивление

движений сопротивления, унаследованных от начала совре­менной эры и продолжающихся по сию пору.

Поэтому в следующих разделах мы проследим генеало­гию освободительных битв, от формирования народных ар­мий во времена великих революций до партизанской борьбы и наконец, до современных форм сетевого противостояния. Фактически, если рассматривать их происхождение как про­цесс, то меняющиеся формы сопротивления выявляют три ру­ководящих принципа, которые на самом деле укоренены в истории и определяют ее ход. Первый принцип, направляю­щий ход развития, имеет отношение к исторической случай­ности, то есть к той форме сопротивления, которая наиболее действенна в борьбе с конкретной формой власти. Второй принцип устанавливает взаимосвязь между меняющимися формами сопротивления и преобразованиями в хозяйствен­ном и общественном производстве: другими словами, как вы­ясняется, в каждую эпоху модель сопротивления, доказываю­щая свою наивысшую действенность, имеет ту же форму, что и главенствующие модели хозяйственного и общественного производства. Третий принцип, который станет нам ясен, просто касается демократии и свободы: всякая новая форма сопротивления направлена на противодействие авторитарным аспектам прежних форм, что порождает цепь все более демок­ратичных движений. Наконец, проследив происхождение ос­вободительных войн и движений сопротивления, мы обнару­жим самую адекватную форму организации сопротивления и освободительных сражений в ныне сложившейся экономичес­кой и политической ситуации.

Прежде чем продолжить анализ, отметим, что некоторые из основных, традиционных моделей массовой политической активности, классовой борьбы и революционной организации сегодня устарели и утратили смысл. В чем-то они были подо­рваны тактическими и стратегическими ошибками, а в чем-то их нейтрализовали контрповстанческие инициативы. Но бо­лее существенной причиной их ухода в прошлое стала транс­формация самого множества. Нынешняя общемировая пере­группировка общественных классов, преобладание нематери­ального труда и форм принятия решений, основанных на

93 Часть 1. Война

сетевых структурах, радикально меняют условия развертыва­ния революционного процесса. Так, традиционное для эпохи модернити понимание восстания характеризовалось перехо­дом от бунта масс к формированию политических авангардов от гражданской войны - к созданию революционного прави­тельства, от образования подрывных организаций - к завое­ванию государственной власти, от инициирования избиратель­ного процесса - к установлению пролетарской диктатуры. Оно в основном оформилось в многочисленных исторических эпи­зодах, начиная от Парижской коммуны и заканчивая Октябрь­ской революцией. Описанную последовательность революци­онной деятельности сегодня невозможно себе даже вообра­зить. Опыт восстания вновь и вновь познается плотью множества. Как представляется, повстанческая активность уже более не подразделяется на отдельные стадии, а все они раз­виваются одновременно. Как мы еще покажем в этой книге, сопротивление, массовый исход, лишение противника власти и строительство множеством нового общества представляют собой единый процесс.

От народных армий к партизанским действиям

Эпоха модернити была полна гражданскими войнами. После крупной крестьянской войны в Германии в начале XVI века крестьянские восстания вспыхивали по всей Европе, глав­ным образом как реакция на переход к капитализму. В то же время колониализм породил продолжительную волну конф­ликтов и восстаний вне Европы. Сложилось гигантское насле­дие современных крестьянских бунтов, гражданских войн в подлинном смысле слова, иногда чрезвычайно жестоких, ко­торые прокатились по разным странам - от Испании до Рос­сии и от Мексики до Индии⁸". Приемы их подавления, полу­чившие развитие в ходе капиталистической модернизации, будучи самыми зверскими, в равной мере применялись про­тив бунтовщиков, бандитов и ведьм. Но сопротивление и вос­стания не были чем-то чуждым современности. Модерниза­ция послужила моделью развитию и по другую сторону, в силу чего крестьянские отряды сложились в армии. Народные ар-

13. Сопротивление

_иИ организовывались против армий королей и колонизато­ров: Кромвель стоял во главе армии йоменов во время Анг­лийской революции, а санкюлоты построили современную армию, отталкиваясь от теории классовой войны; бойцы-парти­заны на Юге Соединенных Штатов сформировали армию, что­бы нанести поражение Корнваллису и войскам англичан. Ни одно крупное революционное выступление современности против колониальных держав, будь то в Северной и Южной Америке или в Азии и Африке, не обошлось без объединения вооруженных отрядов, партизан, повстанцев и бунтарей в народную армию. Такова основополагающая перемена, кото­рая происходит во время современной гражданской войны: организация в единую армию разбросанных и нерегулярных повстанческих сил.

Разнообразные теории гражданской войны, которые в эпоху модернити развивали авторы левого направления, все без исключения подробно останавливались на превращении повстанцев в регулярную армию, то есть на преобразовании партизанских действий в организованное противостояние власти. Фридрих Энгельс, например, анализируя восстания 1848 года в Германии, описывал непременный переход от во­оруженного пролетарского бунта к формированию коммуни­стической армии. Если следовать его логике, то важно выя­вить прочную связь между актами мятежа, неповиновения в конкретных условиях и саботажа, с одной стороны, и создани­ем армии, то есть единой вооруженной структуры, с другой⁸¹. Лев Троцкий и остальное руководство Красной армии, всту­пив в гражданскую войну против белогвардейцев в России, встали перед той же проблемой: как организовать единое цен­тральное командование мобильными крестьянскими парти­занскими силами? Как с помощью современных вооружений ^и организационных структур обеспечить условия для подчи­нения крестьян существующему военному руководству? Иса­ак Бабель вспоминал, как отряды казаков, созданные Семе­ном Буденным, нашли одно из возможных решений, оснастив пулеметами свои сельскохозяйственные повозки (тачанки); тем самым были созданы одни из наиболее эффективных боевых частей Советской власти⁸². Таким образом, посыл к централи-

95 Часть 1. Война

зации военной организации возник в ряду других попыток сплотить разные общественные классы и отдельные уровни экономического развития в одном общем политическом про­екте. Главная черта революционной концепции современной гражданской войны, исходящей слева от социалистов и ком­мунистов, включает в себя переход от партизанских отрядов к централизованной армейской структуре.

Следовательно, формирование народной а_рмии в ходе современной гражданской войны во многих случаях соответ­ствует переходу от крестьянской жизни к опыту промышлен­ных рабочих. Городской пролетариат тут же включился в цен­трализованные военные формирования, тогда как восстания в деревнях обычно оставались изолированными и не вели к установлению внешних связей. Современная народная армия стала воинством промышленных работников, а партизанские силы в основном создавались в форме крестьянских отрядов. Поэтому в аграрных странах путь модернизации представлял­ся многим революционерам единственно возможной страте­гией. Что требовалось в подобных обстоятельствах для созда­ния народной армии, так это рассчитанный на долгий срок проект объединения и коммуникации. Например, Великий поход Мао Цзэдуна в середине 1930-х годов привел в дей­ствие два разнонаправленных движения: центростремитель­ное сводило вместе разбросанные отряды восставших, чтобы сформировать из них нечто вроде народной армии, а центро­бежное, в ходе скитаний по различным районам Китая с юга на север, оставляло по всему пути следования революцион­ные группы, занимавшиеся пропагандой революции⁸³. Соот­ношение между восстанием и революцией, между бунтом и гражданской войной, между вооруженными бандами и рево­люционной народной армией, таким образом, складывается наряду с представлениями о захвате власти и строительстве нового общества. Вспомним также о процессе образования народной армии из всякого сброда в ходе революции в Мек­сике более чем двумя десятилетиями ранее: крестьяне отря­дов Эмилиано Сапаты на юге передвигались пешком и вер­хом; батраки же под водительством Панчо Вильи на севере иногда использовали лошадей, а порой реквизировали поез-

1.3. Сопротивление

 

да чтобы пересечь пустынные равнины. Это была своего рода деревня на рельсовом ходу - с пушками, солдатами и их домо­чадцами. Грандиозный масштаб подобного массового исхода, или революционного каравана, прекрасно передали Диего Ривера, Хосе Ороско и Давид Сикейрос в своих величествен­ных фресках. Опять-таки, основное значение имело постоян­ное движение, которое и позволило разнокалиберным и изо­лированным партизанским силам слиться в народную армию. Конечно, в процессе военной модернизации крестьяне не ста­новятся пролетариями. Но когда они объединяются в совре­менную армию, им удается покончить с изолированностью, которая прежде была характерна для крестьянского парти­занского восстания.

Описанный таким образом переход еще больше занимал умы авторов реакционных теорий гражданской войны вре­мен модернити. Карл фон Клаузевиц, к примеру, в начале XIX столетия вдохновлялся партизанскими действиями испанских крестьян против армии Наполеона, однако в противополож­ность тому, что мы обнаруживаем в коммунистических теори­ях, настаивал, что такие вооруженные отряды никогда не дол­жны превращаться в армию. Клаузевиц исключал всякое революционное образование, которое могло бы привести к партизанской освободительной войне. В его представлении, партизаны из крестьян должны были оставаться привязанны­ми к земле, несмотря на гражданскую войну или даже вслед­ствие нее. Карл Шмитт, полтора столетия спустя после Клау­зевица, тоже утверждает, что партизан - фигура «земная», привязанная к почве, существующим отношениям производ­ства, фольклору и традициям. Эти черты стали общими для всех националистических течений в Европе, боровшихся за свою легитимацию после 1848 года. Эта теллурическая кон­цепция гражданской войны надежно блокирует модернизи­рующую тенденцию соединения в народную армию восстаний, в итоге пребывающих в раздельности, изоляции. Поэтому они несовместимы с республиканским и революционным проек­тами. Шмитта больше всего пугает, что земной партизан, пос­ледний страж земли, может превратиться в «моторизованно­го» бойца⁸⁴.

97 Часть 1. Война

Привязанность к почве, наряду с расколами и внутренни­ми противоречиями иного рода, нередко препятствовала ус­пеху восстаний и революционных проектов. Так, запутавшись движение Гарибальди в Италии XIX века, в котором реально присутствовали основательные элементы социальной револю­ции, терпело провал всякий раз, как только пыталось объеди­ниться в народную армию. Это происходило главным обра­зом из-за указанных вредных влияний. Антифашистское сопротивление в Польше, Украине, России, Италии, Франции Югославии и других странах основывалось на логике соеди­нения и унификации, но и там нередко тоже присутствовало нестабильное сочетание компонентов: классовая борьба, на­ционализм, традиционная защита своей земли и набор реак­ционных воззрений. Такого же рода сочетания и расколы об­наруживали себя и во многих войнах национального освобождения, прокатившихся по Африке и Азии в последу­ющие десятилетия⁸⁵. Не случайно, что меры по борьбе с мяте­жами часто сосредоточены на подобных внутренних несты­ковках. Это позволяет развести в стороны разные действующие лица и усугубить их идеологические разногласия, что делает­ся с целью помешать политической реорганизации. Часто, хотя и не всегда, попытки изолировать друг от друга разные ком­поненты сопротивления следуют линиям классового деления⁸¹'. В противоположность этому, путь модернизации, ведущий к фор­мированию объединенной армии народа, является единственной стратегией, пригодной в гражданской войне эпохи модернити.

Однако появление объединенной народной армии, даже подтвердившей свою наивысшую действенность в данный период в качестве формы сопротивления и свержения власт­ных структур, не всегда приводило к искомым политическим результатам. Помимо прочего, вооруженное сопротивление должно было служить и проектом учреждения новой нации: победившей армии следовало, помимо прочего, подвести дело к появлению нового национального правительства и админи­стративного аппарата. Между тем по своей политической фор­ме народная армия, конечно, жестко иерархична и централи­зована. Ей приходилось либо брать власть в свои руки (как это чаще всего и происходило), либо передавать полномочия

13. Сопротивление

_по управлению новым государством гражданскому правитель­ству, ^{чем по} завершении колониальных времен зачастую при­ходилось заниматься, не имея опыта соответствующих исто­рических прецедентов. Централизованное устройство народной армии смотрится как стратегия, приносящая побе­ду, вплоть до того момента, когда победа уже достигнута, пос­ле чего с болезненной ясностью обнажаются слабости унифи­цированной и иерархической структуры. Демократия вряд ли может быть гарантирована народной армией⁸⁷.

Таким образом, трансформация рассредоточенных парти­занских организаций в объединенную народную армию име­ет два несхожих между собой проявления. С одной стороны, она совпадает с основными направлениями модернизации. Не случайно, что теориям перехода от капитализма к социализ­му, или, в сущности, от докапиталистических режимов к ин­тенсивной фазе модернизации (эти две траектории часто столь тесно совпадают, что их трудно различить) принадлежит ис­ключительно важная роль в размышлениях о военной науке эпохи модернити. Партизанские и освободительные войны, предстающие в различных обличьях - это, со структурной точ­ки зрения, моторы модернизации. Они сказываются на логи­ке взаимоотношений собственности и производства, опреде­ляя главные формы самостоятельной индустриализации, приводя к перемешиванию населения и повышая его образо­вательный уровень. Фактически ложным является утвержде­ние многих реакционеров, будто в некоторых странах модер­низация пошла бы быстрее, если бы там не произошли освободительные гражданские войны. Напротив, революци­онные гражданские войны служили движущей силой модер­низации. С другой стороны, и централизация, и иерархичность, связанные с формированием народной армии, приводят к ра­дикальной утрате независимости различных партизанских организаций на местах и восставшего населения в целом. Тер­пимость в отношении недемократической природы современ­ной народной армии допустима в фазе сражения, когда она считается необходимой для победы, но не тогда, когда от нее зависит характер политической структуры, которая устанав­ливается после войны.

99 Часть 1. Война

13. Сопротивление

Классовые и освободительные войны эпохи модернити вызвали небывалый размах производства субъективности. Представим себе, что происходило в мексиканской сельской глубинке или в Юго-Восточной Азии и Африке, когда побуж­дение к восстанию и созданию народной армии в основопола­гающей, конституирующей войне исходило из мира страда­ний и порабощения. Вообразим, насколько глубокую энергию пробуждал подобный запрос - ведь речь шла о призыве не просто к оружию, а к конструированию индивидуальных и общественных организмов. В конечном счете, на самом деле та­кие основополагающие войны порождают огромное стремление к демократии, которое впоследствии они часто не в состоянии удов­летворить. Одним из примеров подобного производства субъективного в ходе движений сопротивления и освобожде­ния XX столетия являются чрезвычайные анархистские экс­перименты во время гражданской войны в Испании, когда политическое восстание организовывалось посредством изме­нения формата военных и социальных связей. Все, кто вел хронику данного периода, даже в Советском Союзе, призна­вали большое значение Буэнавентуры Дурутти, крупного анар­хистского лидера в Каталонии, и осуществленной им социаль­ной трансформации мятежа⁸⁸.

В 1960-е годы по всему миру наблюдалось возрождение партизанских объединений. Оно совпало с нарастающим от­торжением централизованного устройства народной армии. Это отторжение было в значительной мере вызвано стремлением к большей свободе и демократии. Конечно, вопросы возника­ли и по поводу действенности военной структуры объединен­ной армии народа, а также уязвимости ее для стратегий про­тиводействия бунтовщикам. Эта военная структура к тому же подлежала централизованному, авторитарному контролю и даже требовала такового. Партизанская же структура, как представлялось, обеспечивала, наоборот, модель децентрали­зации и относительной автономии.

В 1960-е годы одним из главных вдохновляющих факто­ров к возрождению партизанских организаций послужила революция на Кубе. Новизну кубинского опыта усматривали в утверждении первостепенного значения боевого опыта

тизан _{и отка}зе подвергнуть партизанские силы партийно-политическому контролю⁸⁹. Прежде привычной была точка пения, что военное руководство должно подчиняться партий­ным лидерам: генерал Гиап - Хо Ши Мину, Чжу Дэ - Мао Пзэдуну во время Великого похода, Троцкий - Ленину во время революции большевиков. Фидель Кастро и кубинские партизаны, напротив, никакому политическому лидеру не под­чинялись, а сами сформировали партию уже после военной победы. Далее, пример Че Гевары еще более наглядно выя­вил важность партизанских действий, когда он сенсационным образом покинул политическую сцену на Кубе и вернулся на поле боя в Конго и Боливии. Многие, в особенности в Латин­ской Америке, считали кубинскую модель партизанской борь­бы освободительной, так как она располагала средством, по­зволявшим избежать власти и контроля со стороны традици­онных коммунистических и социалистических партий. Пре­имущество партизанских военных действий многие группы испытали на себе, усмотрев в них приглашение к началу соб­ственных революционных боевых операций. Каждый может (и должен) уйти в горы, как Че, чтобы создать foco, маленький самостоятельный партизанский отряд. Это был своего рода самоучитель по революции. Кроме того, кубинская модель воспринималась как освободительная и в отношении самой формы партизанской организации. Неопределенное число мелких партизанских отрядов могло действовать в относитель­ной независимости друг от друга, порождая полицентричную структуру и горизонтальные связи между отдельными/осо, кон­трастирующие с вертикальной и централизованной команд­ной структурой традиционной армии. В обоих этих отноше­ниях кубинская партизанская модель, как представлялось, да­вала возможность для менее авторитарной и более демокра­тичной революционной организации.

Однако демократичный и независимый характер кубинс­кой партизанской стратегии с использованием foco оказалось весьма сложно поддерживать. Прежде всего, свобода от конт­роля со стороны традиционных партий всего лишь заменяет­ся засильем военного руководства. Как Фидель Кастро, так и Ч Гевара настаивали, что в конечном счете партизанские силы

101 Часть 1. Война

должны быть подчинены единоначалию, отдельному челове­ку, который позднее, после победы, станет политическим ли­дером. Во-вторых, горизонтальные и автономные черты во внешнем облике партизанской организации тоже оборачива­ются иллюзией. В действительности foco никогда не бывает автономным: это ячейка в колонне, а колонна - элемент ар­мии. Такой партизанский отряд представляет собой зародыш авангардной партии. Другими словами, структура, которая только кажется неоднородной и полицентричной, имеет обыкно­вение на деле сводиться к централизованному единству.

Демократическая ущербность партизанских движений за­частую особенно наглядна, когда они победоносны и приво­дят к захвату власти - даже если почти во всех случаях они гораздо более демократичны, нежели те режимы, которые они свергают. Поскольку в кубинской модели отсутствует заранее сложившаяся политическая структура, отдельная от партизан­ской организации, правительство, берущее власть после осво­бождения, должно быть сформировано на основе самой воен­ной структуры. Во многих случаях демократичное многооб­разие и автономия различных партизанских подразделений сокращаются по мере того, как относительно горизонтальная военная структура трансформируется в вертикаль государ­ственного управления. При этом разные второстепенные об­щественные группы, сыгравшие решающую роль в революци­онном процессе, последовательно отчуждаются от власти. Одним из показателей степени демократичности военных организаций партизан является участие в них женщин. На­пример, в латиноамериканских партизанских отрядах в кон­це XX века не было исключением, когда женщины составляли свыше 30 процентов бойцов, при этом в руководстве в про­центном отношении их было не меньше¹⁰. Соответствующие цифры были выше показателей женского участия и руковод­ства в других слоях тех же самых обществ - скажем, в полити­ческих и профсоюзных организациях. Они были также значи­тельно выше, чем при других государственных режимах. Од­нако после победы сандинистов в Никарагуа многие женщины из числа бойцов сетовали, что им не удалось удержать лидер­ские позиции во властных структурах после революции. В

1.3. Сопротивление

правительстве победивших сандинистов важные посты зани­мало внушительное число женщин, но их было гораздо мень-ще, чем в партизанских силах сандинистов⁹¹. Таков один из симп­томов процесса «раздемократизации» партизанских движений. В дополнение к кубинской модели, еще одним важным вдохновляющим примером для воскрешения партизанских организаций в 1960-е годы послужила «культурная револю­ция» в Китае. «Культурная революция» была сложным обще­ственным процессом, природу и последствия которого исто­рики еще только начинают прояснять⁹², но вне Китая ее трак­товка как левого социального эксперимента немедленно вызвала сочувствие со стороны радикальных и революцион­ных движений. За пределами Китая больше всего привлека­ли к себе внимание не новости относительно фактических из­менений в китайском обществе, а лозунги «культурной рево­люции», такие как «огонь по штабам», которые нередко смешивались с маоистскими лозунгами и афоризмами по по­воду партизанской войны и революции, относящимися к бо­лее ранним периодам. В ходе «культурной революции» имен­но Мао призвал китайские массы атаковать партийно-государ­ственный аппарат и потребовать доступа к власти. То есть китайский образец послужил альтернативой советской модели и различным коммунистическим партиям, следовавшим советс­кой линии, но он также породил представление о полном и свободном политическом вовлечении масс, не предполагаю­щем централизованного контроля. Таким образом, за рубе­жом «культурная революция» представлялась в качестве ра­дикальной демократии, противоположной деспотизму и обе­щавшей дать ответ на вопрос о «перманентной революции», или о радикальном и нескончаемом процессе классовой борь­бы, ведомой промышленными рабочими и крестьянами. Мог­ло ли ниспровержение пролетариатом прежних порядков постоянно давать революционный результат? Как мог этот процесс поддерживать и оправдывать господствующие фор-^мы власти, включая ее военные организации? Временами на-Р* с кубинской стратегией, а порой в противоположность ^еи> китайская модель подавала свой пример. Во многих отно­шениях структуры партизанских организаций, лишенные цен-