Утопия и историческая реальность XVI в.

Утопия — неологизм (с греч. «то, что нигде не существует»), принадлежащий эпохе Возрождения. Слово было создано Томасом Мором в начале XVI в., а XX в., на собственном опыте убедившимся в опасности поспешно воплощать мечты о светлом будущем, поставлено в счет Ренессансу, чья мысль была признана утопической по своей изначальной сути. Действительно, эпоха началась с идеальной программы — с идеала гуманистической личности.

Но так ли, действительно, опасны утопии? «Конкретная утопия стоит на горизонте любой реальности... -»', — свидетельствует современный исследователь утопического мышления. Она необходима для полноты духовной жизни. Не поднимаясь над сущим, не загадывая мечту его преобразования к лучшему, любая цивилизация обрекает себя на существование приниженное, приби-

¹ Блох Э. Принцип надежды // Утопия и утопическое мышление. — М., 1991. — С. 78.

тое к земле. Однако утопия — об этом свидетельствует опыт XX в. — прекрасна, лишь пока она витает манящей звездой на горизонте, а не когда сваливается на голову и требует незамедлительного воплощения. Нельзя жить без утопии, но невозможно жить по ее законам, беспощадно отсекая все, что им не соответствует.

Если гуманисты и были утопистами, то достаточно умеренными и осмотрительными. Гуманистическая утопия была принята к постепенному практическому исполнению — через образование, воспитание. К тому же она не была единственной утопией, свойственной эпохе, единственной идеальной программой для преобразования действительности.

Европейский мир — тоже утопия и не такая уж новая, если рассматривать эту идею как часть мечты о всемирной империи, прошедшей от античности через все Средневековье и теперь вновь приведенной в действие. Никогда она не казалась столь близкой к своему осуществлению, как теперь, да уже как будто бы и осуществленной — Карлом V Габсбургом, императором Священной Римской империи (1519—1556) — империи, в которой «никогда не заходит солнце». Мать Карла — Хуана Безумная, дочь объединителей Испании — Фердинанда и Изабеллы. Его отец — Филипп, сын императора Максимилиана I и Марии Бургундской. Испания, германские и австрийские земли, Фландрия и Нидерланды, Неаполь и Сицилия — неполный список наследственных владений Карла. Он еще более расширит их. Добавим к этому, что в 1493 г. папа Александр VI специальной буллой («Inter Caetera») поделил все заморские земли между Португалией и Испанией; последней досталась почти вся Америка, уже открытая и еще неизвестная. Магеллан отправился в плавание по приказу Карла. Одновременно с ним Кортез покоряет государство Ацтеков и основывает город Мехико — столицу Новой Испании. Караваны судов ежегодно (начиная с 1525 г.) доставляют в порт Севильи драгоценные грузы золота и серебра.

Таковым было владение Карла V, от которого он отказался, разделив его еще при своей жизни. Всемирная империя доказала свою историческую несостоятельность. На практике она обернулась войной против всех. Идея христианского католического мира также не объединяла, а разъединяла: за два года до восшествия Карла на императорский престол 31 октября 1517 г. безвестный немецкий священник Мартин Лютер прибил к дверям своей церкви в Виттенберге 95 тезисов против торговли индульгенциями, которые прозвучали вызовом Риму. Началась Реформация. Хотя, быть может, точнее считать ее началом выступление Лютера на рейхстаге в Вормсе в январе 1521 г. в присутствии высших князей империи, светских и духовных, а также самого императора, гарантировавшего еретику неприкосновенность. Тогда еретическое

мнение прозвучало во всеуслышание, хотя при этом было осуждено и подверглось запрету.

Лютеру было позволено беспрепятственно уехать из Вормса. После этого ему пришлось скрыться, ибо императорское слово гарантировало свободу только на время заседания рейхстага. Карл был не тем человеком, кто мог бы нарушить данное слово. Помимо политической утопии — всемирной империи, он воплощал еще одну, нравственную утопию — рыцарскую честь. Да, Карл Габсбург убежденно считал себя наследником Карла Великого и защитником католического мира (что не помешало ему учинить разгром Рима в 1527 г.). Однако он вырос и был воспитан в том духе, который царил при бургундском дворе.

В течение ста с небольшим лет Бургундское герцогство оказалось не только территориально, но и фактически в центре европейских дел. В 1363 г. его получил младший сын французского короля Иоанна Доброго — Филипп, прозванный Храбрым (Philippe Le Hardi). В битве при Пуатье король попал в плен к англичанам. Его старший сын и наследник, впоследствии — Карл V Мудрый, не последовал за отцом и несколько лет уклонялся от уплаты огромного, разорительного для страны выкупа. Опорой короля в эти годы становится младший сын, которого он и отблагодарил Бургундским герцогством, на целое столетие создав ситуацию политического соперничества старшей и младшей ветвей французского королевского дома, дошедшей до того, что в Столетней войне бургундцы примут сторону англичан.

Нравственную и политическую линию герцогов Бургундских как будто навсегда предопределил факт рыцарственного поведения первого из них — Филиппа Храброго, обеспечивший ему это владение. Двое из трех его преемников получат сходные прозвания: Жан Бесстрашный (Jean Sans Peur) и Карл Смелый (Charles le Temeraire), хотя по характеру этого последнего его прозвание лучше было бы перевести «Безрассудный». Рыцарственность в XV в. была военным анахронизмом, когда английские лучники легко расправлялись с рыцарской конницей и уже существовало огнестрельное оружие, от которого не могли предохранить никакие латы. Карл Смелый пал в битве при Нанси в 1477 г. в сражении с профессиональными солдатами — швейцарцами, пытаясь осуществить безумную политическую идею создания нового королевства в центре Европы.

Рыцарственность была анахронистской утопией в политике. Это прекрасно понял один из самых проницательных историков XV в. — Филипп де Коммин. Сначала он состоял при Карле Смелом, но потом, увидев, куда со всей исторической неизбежностью клонится победа, перешел к французам — сопернику Карла — королю Людовику XI. Его не смутило то, что после роскошного исторического спектакля, разыгрываемого при бур-

гундском дворе¹, он столкнулся с противоположной крайностью: король Людовик был «одет столь плохо, что хуже и быть не может...»². Король был скуп, подозрителен, скрытен. В случае с частным человеком это был бы список пороков, но в случае с политиком — качеств, необходимых для успеха. Коммин это понял:

...Граф Варвик был разгромлен и погиб со всеми своими сторонниками; потому быть подозрительным и следить за теми, кто ходит туда-сюда, не стыдно, но великий стыд — быть обманутым и по своей вине погибнуть. Однако подозрительность должна быть умеренной — излишняя тоже не к добру³.

Да, не нужно превращать достоинство в крайность, но все-таки осмотрительность и даже подозрительность необходима государю. Более осторожный в оценке своего бывшего покровителя Карла Бургундского, Коммин подчеркивает его просчеты, наблюдая их у других государей, например у его союзника — временно изгнанного из страны английского короля Эдуарда IV:

Это прекрасный урок для государей, которые не боятся и не страшатся своих врагов, считая это делом постыдным... и полагая, что их за это будут больше ценить, уважать и хвалить за смелые речи. Не знаю, что будут говорить им в глаза, но мудрые люди сочтут такие речи безрассудными, ибо бояться того, чего следует бояться, и оберегать себя от опасности — к чести⁴.

Не такого представления о рыцарской чести придерживался Карл Смелый и его внук император Карл V. Император презирал и ненавидел своих извечных соперников (они соперничали с момента избрания кандидатов на императорский трон): французского короля Франциска I и английского — Генриха VIII — за их неумение держать слово, за коварство. В этом смысле император, преданный отжившей утопии и пытавшийся ей нравственно соответствовать, был анахронизмом среди политиков своей эпохи. Свою жизнь он окончил отчаянием и отречением. Франциск и Генрих гораздо лучше вписывались в свое время, являя тип своевластного, не слишком тревожащего себя нравственными рассуждениями политика эпохи позднего Возрождения, той самой эпохи, для которой и с которой писал своего «Государя» Макиавелли. При попытке объяснить, каким образом человек гуманистической образованности и как будто бы гуманистических взглядов — Макиавелли пришел к оправданию аморализма в политике, зако-

¹ Рыцарственная театрализация, определявшая атмосферу бургундского дво
ра, послужила материалом для знаменитой книги голландского историка Йоха-
на Хёзинги «Осень Средневековья» (М., 1988).

² Коммин Ф.де. Мемуары. — М., 1986. — С. 68.

³ Там же. — С. 98.

⁴ Там же.-С. 101.

подобно Мору, мыслили свою утопию двухчастной: картине исторической, списанной с натуры, противопоставлялась картина идеального устройства, утопическая, т. е. пока не привязанная к какому-либо конкретному месту, несуществующая.

И все-таки, верили гуманисты, утопия не вовсе чужда современному миру, где вместе со скорым прекращением всех распрей и войн «не только нравственность и христианское благочестие, но так же истинная и чистая словесность будет восстановлена в полном блеске; в особенности, если принять во внимание, что к этой цели с равным рвением устремляются в различных областях мира, ведомые в Риме — папой Львом X, в Испании — кардиналом Толедским, в Англии — Генрихом VIII, который и сам не чужд учености, а у нас — юным королем Карлом (лишь через два года он станет императором. — И. Ш.). Во Франции король Франциск, кажется предназначенный для осуществления этой цели, отовсюду приглашает и собирает вокруг себя людей, достойных и достигших совершенства в науках...».

Так писал Эразм Роттердамский в надежде на осуществление вечного мира через год после опубликования Мором «Утопии» в год первого выступления Лютера, обернувшегося не отдельными распрями, а всеобщим и необратимым расколом западного мира, столетием религиозных войн, в которых будут складываться новые отношения и новое трудное единство Европы.

Обещанный и долгожданный золотой век гуманизма так и не наступил. Те, на кого Эразм возлагал надежды в качестве его покровителей, остались непримиримыми врагами. Правители все более напоминали портрет государя, написанный Макиавелли. Европейский мир мало походил на вторую, идеальную, часть утопии Мора. Сам Мор заплатил жизнью, попытавшись отстоять гуманистический принцип свободы воли не в философском трактате, а в реальном столкновении с одним из современных государей — Генрихом VIII, чье своеволие сделало его реформатором английской церкви. Эразм Роттердамский, потрясенный казнью друга, пережил его всего лишь на один год.

Эпоха, некогда начавшаяся в Италии, ранее всего обнаружила там близость трагического финала. На севере Европы в начале XVI столетия все еще могли надеяться на наступление золотого века, но в Италии надежды не было. Перемены особенно наглядно проступили в пластических искусствах, еще недавно казалось столь прекрасно запечатлевших формы тела и лица богоподобного человека. Великий Микеланджело (1474—1564) в ранней юности успел приобщиться к духу флорентийской платоновской академии, кружка Лоренцо Медичи. Оттуда его победоносный Давид, его ранняя «Пьета» — оплакивание Христа, поражающие гармонией тел, мраморным совершенством линий... Этот сюжет Микеланджело повторит еще несколько раз, последний — незадолго

до своей кончины: «В нем великий мастер как бы прощается с жизнью. Безмерна степень того отчаяния, которое воплощено в этих двух одиноких фигурах, затерянных в огромном мире»¹. Затерянных? Даже как будто бы еще и не явившихся, не пробившихся в этот мир сквозь серую косную массу камня: композиция условна, формы тела едва намечены...

Гораздо ранее Микеланджело написал четверостишие, навеянное собственной скульптурой — фигурой ночи на гробнице Юлиана Медичи во Флоренции:

Молчи, прошу, не смей меня будить.

О, в этот век преступный и постыдный,

Не жить, не чувствовать — удел завидный...

Отрадно спать, отрадней камнем быть.

(Пер. Ф. Тютчева*)

Микеланджело умер в тот год, когда родился Шекспир. Эпоха, начавшаяся в Италии великим ожиданием, завершалась два с половиной столетия спустя в Англии, Испании ощущением великой трагедии — трагедии гуманизма.

Трагический гуманизм — так изменилось и выглядит теперь это понятие. Его ценности не были пересмотрены, но отвергнуты действительностью. Смысл трагедии в том, что «сам Ренессанс не воплотился, не приобрел пластической законченности», а «лучшим возможностям эпохи не дано отстоять себя в качестве ее реальностей»³.

Не было дано отстоять себя в качестве исторической реальности тем утопическим проектам, которыми вдохновлялась эпоха, независимо от того, достались ли они ей в наследство от Средневековья, облеченные в рыцарские доспехи и добродетели, или же были почерпнуты со страниц античных рукописей. Под занавес, в трагическом финале эпохи Возрождения, рыцарственность и гуманность соединятся в одном трогательном и печальном образе Дон Кихота с копьем наперевес, пытающегося защитить достоинство человека. Герой, который смешон как герой старого эпоса и велик как герой нового — романа, жанра, открывающего новое время.

^Т^^'^псрс^дил это четверостишие - на французский

и на русский язык:

Мне любо спать - отрадней камнем быть.

В сей век стыда и язвы повсеместной

Не чувствовать, не видеть - жребий лестный,

Мой сон глубок - не смей меня будить... з Берковский Н.Я. «Ромео и Джульетта», тратедия Шекспира // Литература и театр: Статьи разных лет. — Л., 1969. — С. 32, 46.

Контрольные вопросы

1. Когда начинается эпоха Возрождения? Какая точная дата возможна как вариант ответа и почему?

2. Какие жизненные склонности формируют личность нового человека? Был ли Петрарка первооткрывателем античности?

3. Почему восхождению Петрарки на гору он сам и после него придают столь большое культурное значение?

4. Почему жанр письма становится одним из первых литературных жанров новой эпохи?

5. Когда появилось слово «гуманист»? Из какого понятия оно возникло?

6. Какой круг деятельности охватывался понятием «studia humanitatis»? Был ли Петрарка гуманистом?

7. Пытались ли гуманисты осуществить свой идеал в реальности?

8. Можно ли сказать, что гуманистическая мысль была изначально утопической по своему характеру? Нужны или опасны утопии для существования общества?

9. Почему столь значительное распространение получил жанр диалога? Как он связан со стилем гуманистического мышления?

10. Было ли появление индивидуальной личности культурным завоеванием или исторической трагедией западной цивилизации?

11. Как складываются в XIV—XV вв. отношения между христианским Западом и мусульманским Востоком?

12. Почему вновь возникает идея крестового похода?

13. Был ли процесс создания национальных государств препятствием к объединению европейской части мира?

14. Когда и какими путями начинается европейская экспансия, впоследствии положившая начало колонизации и созданию империй?

15. Какое новое значение обретает метафора «мир —театр» как образ исторической мысли в XVI в.? Что отличает героев этого исторического спектакля?

Литература

Алексеев М. П. и др. История зарубежной литературы: Средние века; Возрождение. — 3-е изд. — М., 1978.

Боткин Л.М. Итальянские гуманисты: Стиль жизни, стиль мышления. - М., 1978.

Боткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. - М., 1989.

Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле. — М., 1965.

Бицилли П.М. Место Ренессанса в истории культуры. — СПб., 1996.

ВеселовскийА.Н. Петрарка в поэтической исповеди Canzoniere: 1304 — 1904; Взгляд на эпоху Возрождения в Италии; Противоречия итальянского Возрождения; Художественные и этические задачи «Декамерона»; Раблэ и его роман: Опыт генетического объяснения // А. Н. Веселовский. Избр. статьи. —Л., 1939.

Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. — М., 1986.

Горфункель А.X. Философия эпохи Возрождения. — М., 1980. Европейские поэты Возрождения. — М., 1974. Из истории культуры средних веков и Возрождения. — М., 1976. Зарубежная литература: Эпоха Возрождения / Сост. Б. И. Пуришев. —

2-е изд. - М., 1976.

Книга песен: Из европейской лирики XIII —XVI веков. — М., 1986.

Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. — М., 1979.

Культура эпохи Возрождения и Реформация. — М., 1981.

Литература эпохи Возрождения. — М., 1967.

Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. — М., 1978.

Пинский Л. Е. Реализм эпохи Возрождения. — М., 1961.

Природа в культуре Возрождения. — М., 1992.

Рутенбург В. И. Титаны Возрождения. — Л., 1976.

Смирнов А. Из истории западноевропейской литературы. — М.; Л.,

1965.

Шайтанов И. О. Зарубежная литература: Эпоха Возрождения. — М.,

ГЛАВА 3 КУЛЬТУРА ЭПОХИ РЕФОРМАЦИИ КАК ПАРАДИГМА ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ НОВОГО ВРЕМЕНИ¹

1997.