Особые дополнительные требования к процедуре по уголовным делам

Рассмотренные выше требования, которым должно удовлетворять право на справедливое судебное разбирательство (беспристрастность судей, гласность и состязательность судебного разбирательства, право на рассмотрение дела в разумный срок) в равной мере относятся как к правосудию по уголовным, так и по гражданским делам. Однако в силу особых свойств правосудия по уголовным делам, связанного с возможностью ограничения ряда конституционных прав граждан, а также тяжестью возможных последствий в виде уголовного наказания, к уголовно-процессуальной процедуре в отечественном законодательстве и международных актах устанавливаются дополнительные гарантии справедливости.

Презумпция невиновности. Презумпция невиновности относится к числу фундаментальных юридических конструкций, определяющих правовое положение лица, подозреваемого и обвиняемого в совершении преступления, его право на защиту, границы допустимых в отношении его правоограничений, правила доказывания виновности и многое другое. В силу большего демократического и гуманистического смысла, заключенного в презумпции невиновности обвиняемого, и вытекающих из нее крайне важных для гражданина правовых последствий, она нашла свое выражение во всех международных и региональных пактах о правах человека. Согласно ст. 11 Всеобщей декларации прав человека «каждый человек, обвиняемый в совершении преступления, имеет право считаться невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком путем гласного разбирательства, при котором ему обеспечиваются все возможности защиты». Практически идентичные формулировки презумпции невиновности обвиняемого содержатся в ст. 14 Пакта о гражданских и политических правах и п. 2 ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав и основных свобод человека.

Ушли в прошлое времена, когда вокруг презумпции невиновности в нашей юридической литературе велись горячие споры. Сегодня презумпция невиновности закреплена в ст. 49 Конституции РФ, которая гласит:

«1. Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
2. Обвиняемый не обязан доказывать свою виновность.
3. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого».

Несмотря на то, что презумпция невиновности в указанной выше формулировке до сих пор не нашла своего отражения в действующем уголовно-процессуальном законодательстве, она и до принятия Конституции 1993 г. выводилась из ряда уголовно-процессуальных норм, не говоря уже о том, что была в идентичном виде сформулирована в Постановлении Верховного Суда СССР № 1 от 16 июля 1978 г. «О практике применения судами законов, обеспечивающих обвиняемому право на защиту»[*].

Решая вопрос о применимости п. 2 ст. 6 Европейской Конвенции, Европейский Суд сформулировал следующие критерии, определяющие осуществление права считаться невиновным: «Оно требует, в частности, чтобы при исполнении своих обязанностей члены суда не исходили из предубеждения, что обвиняемый совершил преступление, в котором он обвиняется; бремя доказывания несет обвинение и любое неустраненное сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого. Из этого также следует, что обвинение должно уведомить обвиняемого о возбуждении против него дела, с тем, чтобы он мог соответствующим образом подготовить и представить свою защиту; обвинение также должно представить доказательства, достаточные для его осуждения»[*].

Как видно, основные составляющие элементы презумпции невиновности, сформулированные Европейским Судом, совпадают с содержанием понятия презумпции невиновности, которое нашло отражение в Конституции РФ, указанном Постановлении Пленума, а также в ряде научных работ, посвященных этой проблеме[*].

Поскольку в настоящее время ни в теории, ни на практике не наблюдается каких-либо принципиальных разногласий относительно сущности, содержания и значения презумпции невиновности, а также ее роли в обеспечении справедливого правосудия, имеет смысл остановиться лишь на некоторых недостаточно проясненных положениях.

Прежде всего, это относится к такому основанию оправдательного приговора (прекращения дела), как недоказанность участия подсудимого в свершении преступления (п. 3 ч. 3 ст. 309 и п. 2 ст. 208 УПК РСФСР). Несмотря на то, что в этих случаях, опираясь на презумпцию невиновности, подсудимый (обвиняемый) практически считается полностью реабилитированным, тем не менее, формулировка основания оправдания (прекращения дела) на бытовом, житейском уровне не снимает с него определенных подозрений. В связи с этим в юридической литературе на протяжении многих лет ведется дискуссия относительно возможности изменения основания прекращения дела и постановления оправдательного приговора при недоказанности участия обвиняемого (подсудимого) в совершении преступления, если исчерпаны все возможности для собирания дополнительных доказательств. Многие авторы, в том числе и М.С. Строгович[*], В.М. Савицкий[*] полагали, что в силу презумпции невиновности и вытекающего из нее требования толкования сомнений в пользу обвиняемого недоказанная виновность равнозначна доказанной невиновности. А раз это так, то должно быть недвусмысленно отражено в основании оправдания (прекращения дела) в тех случаях, когда при наличии некоторой совокупности доказательств виновности подсудимого (тем не менее) доказать его виновность вне разумных сомнений не удалось. В связи с этим предлагалось заменить указанную в законе формулировку оправдания на оправдание за непричастностью подсудимого в совершении преступления.

Однако существовали и существуют противники этой идеи. Суть возражений сводится к тому, что недоказанность обвинения нельзя «изъять из обихода» одним лишь росчерком пера, что это объективно существующая правовая ситуация, отражающая реальные жизненные процессы[*]. «От недоказанности как основания оправдания нельзя отделаться, поскольку на практике возникают ситуации, характерные тем, что некоторые доказательства виновности собраны, но для достоверного вывода о виновности их недостаточно, поэтому сомнение в виновности должно быть истолковано в пользу обвиняемого, которого надлежит признать невиновным»[*]. С указанными доводами нельзя согласиться, поскольку, если принимать во внимание реальную ситуацию, возникающую при недоказанности обвинения, то эту реальную ситуацию пришлось бы отражать не только в основании решения, но и в самом решении. Истории известны приговоры об оставлении в подозрении. Но коль скоро российское правосудие не оставляет гражданина в подозрении, а оправдывает, то оправдательный момент должен быть отражен не только в сущности решения, но и в его основании. И коль скоро недоказанная виновность юридически приравнивается к доказанной невиновности, то это доказанная невиновность и должна фигурировать в основании процессуального решения.
В проекте нового УПК РФ, вообще, отсутствует такое основание прекращения уголовного дела и оправдательного приговора, как недоказанность участия обвиняемого (подсудимого) в совершении преступления или их непричастность к совершению преступления (ст. 351). Разработчики проекта, очевидно, исходят из того, что в этих случаях необходимо прекратить уголовное дело или постановить оправдательный приговор за отсутствием события преступления. Однако вряд ли такое решение можно считать оптимальным. Более конструктивно в этих случаях оправдывать за непричастностью подсудимого к совершению преступления.

С презумпцией невиновности связан и институт досудебного освобождения обвиняемого от уголовной ответственности по нереабилитирующим его основаниям (ст. 75-78 УК РСФСР). Поскольку для того, чтобы лицо по предусмотренным уголовным законом основаниям освободить от уголовной ответственности, необходимо констатировать, что в действиях этого лица содержится состав преступления, то, по мнению ряда ученых, отождествляющих такую констатацию с признанием лица виновным, это может сделать только суд в результате проведения судебного разбирательства и вынесения обвинительного приговора. Отсюда следовал вывод, что прекращение уголовного дела с освобождением лица от уголовной ответственности на досудебных стадиях процесса противоречит презумпции невиновности[*]. Однако была выказана и другая точка зрения, состоящая в том, что:

а) уголовная ответственность включает в себя не только наказание, но и признание лица виновным по приговору суда, позволяющее обращаться с осужденным как с преступником. Следовательно, освобождение лица от уголовной ответственности представляет собой освобождение не только от наказания, но и от признания его виновным обвинительным приговором суда. В этом состоит различие между двумя уголовно-правовыми институтами — освобождения от наказания и освобождения от уголовной ответственности;

б) констатация факта совершения лицом деяния, содержащего состав преступления, не равнозначна признанию лица виновным в строго юридическом смысле этого слова. При прекращении уголовного дела с освобождением от уголовной ответственности вопрос о виновности не разрешается. Дело прекращается потому, что отпали основания для дальнейшего производства по делу и дальнейшего исследования вопроса о виновности. Поэтому прекращение уголовного преследования с освобождением лица от уголовной ответственности не противоречит презумпции его невиновности, при том непременном условии, что такое лицо согласно с решением о прекращении дела и не настаивает на его рассмотрении судом[*].

Поскольку институт освобождения от уголовной ответственности имеет место практически во всех европейских системах уголовного процесса, то представляет интерес позиция Европейского Суда по этой проблеме, тем более, что большинство жалоб, рассмотренных судом на нарушение презумпции невиновности, связано как раз с прекращением уголовного преследования до окончательного разрешения судом вопроса о виновности лица. Причем, почти во всех таких случаях заявители жаловались на то, что их обязывали возмещать судебные издержки при отсутствии возможности довести дело до его окончательного разрешения судом.

Дело Минелли было первым, по которому Суд признал нарушение п. 2 ст. 6. По этому делу заявитель жаловался на то, что, несмотря на прекращение уголовного преследования за давностью, суд, тем не менее, предписал, что заявитель должен нести определенные расходы и выплатить компенсацию потерпевшему за понесенные им судебные издержки. Поскольку к такого рода выплатам обязывается лишь лицо, виновное в совершении преступления, то суд согласился с доводами заявителя и признал, что в данном случае имело место нарушение презумпции невиновности. К этому надо добавить, что заявителю не была предоставлена возможность оспорить свою вину перед судом. По этому делу Европейский Суд сделал следующее заявление: «Нарушение принципа презумпции невиновности имеет место в том случае, если еще до того, как виновность обвиняемого будет доказана в соответствии с законом, и, в частности, без предоставления ему возможности осуществить свое право на защиту, касающееся его судебное решение отражает мнение, что он виновен»[*]. Из сказанного следует, что действующее российское законодательство в части прекращения уголовного дела по нереабилитирующим обвиняемого основаниям, заняло совершенно правильную позицию, когда:

· запретило во всех таких случаях прекращать дела, если обвиняемый против этого возражает;

· не предусмотрело возможности наступления каких-либо неблагоприятных для обвиняемого правовых последствий в случае, если уголовное преследование против него прекращается. В частности, перестали действовать такие институты как передача на поруки, товарищеские суды, применение мер административной ответственности.

Соответственно закон не обязывает обвиняемых при прекращении уголовных дел возмещать судебные издержки.

Что касается прекращения уголовного дела в связи с примирением с потерпевшим, которое может иметь место только в случае, если обвиняемый загладил потерпевшему причиненный ему вред (ст. 9 УПК РСФСР), то и в этом случае обвиняемый не принуждается к возмещению вреда, а имеет право на рассмотрение его дела судом и признание его виновным (или невиновным) только по приговору суда. Поэтому при правильном применении действующего законодательства, претензий в нарушении презумпции невиновности в связи с прекращением дел по нереабилитирующим основания, возникать не должно. Единственное уточнение, которое необходимо внести в закон, состоит в том, что в статьях закона, предоставляющих право освобождения от уголовной ответственности, речь должна идти не о лицах совершивших преступление, а о лицах, обвиняемых в совершении преступления. Тем самым снимутся утверждения о том, что указанных лиц признают виновными без приговора суда.

Из презумпции невиновности логически вытекает и право обвиняемого на молчание. Указанное право впервые закреплено в Конституции РФ (ст. 51). Раньше такое право косвенно выводилось из права обвиняемого давать показания. Поскольку это — право, а не обязанность, то можно сделать вывод, что обвиняемый имеет право и молчать. Однако этого совершенно недостаточно, чтобы обеспечить условия действительно свободного и безопасного для обвиняемого использования указанного права. Тем более, что никто раньше не разъяснял обвиняемому право не давать показания и что его молчание не будет использоваться против него как доказательство его виновности. Поэтому в соответствии с международными стандартами в области прав человека Конституция РФ в ст. 51 закрепила следующее положение: «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом».

Как следует из Конституции, право на молчание имеет отношение не только к лицам, признанным подозреваемыми или обвиняемыми, но и ко всем, в том числе свидетелям и потерпевшим, которые в отличие от подозреваемых и обвиняемых обязаны давать показания. Такое право они приобретают при возникновении вопросов, направленных на изобличение их в совершении преступления либо на изобличение их супругов или близких родственников, или против супругов и близких родственников в гражданском процессе.

Суды практически сразу же после принятия Конституции РФ 1993 г. стали непосредственно применять ст. 51, хотя и возникали при этом некоторые сложности, поскольку как органы предварительного следствия, так и некоторые судьи не считали отступлением от процедуры, если обвиняемому (подозреваемому) разъяснялось право давать показания, но не разъяснялось право на молчание в соответствии со ст. 51 Конституции РФ. Поэтому сначала Президиум Верховного Суда по конкретному делу, а потом Пленум Верховного Суда в Постановлении от 31 октября 1995 г. разъяснили судам: «При рассмотрении гражданских и уголовных дел судам необходимо учитывать, что в силу ст. 51 Конституции РФ никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом. С учетом этого конституционного положения суд, предлагая подсудимому дать показания по поводу обвинения и известных ему обстоятельств дела (ст. 280 УПК РСФСР), должен одновременно разъяснить ему ст. 51 Конституции РФ[*]. Положения указанной статьи должны быть разъяснены также супругу или близкому родственнику подсудимого перед допросом этого лица в качестве свидетеля или потерпевшего и лицу, вызванному в суд в качестве свидетеля по гражданскому делу, если оно является супругом либо близким родственником истца, ответчика, других участвующих в деле лиц.

Если подозреваемому, обвиняемому, его супругу и близким родственникам при дознании или предварительном следствии не было разъяснено указанное конституционное положение, показания этих лиц, должны признаваться судом полученными с нарушением закона, и не могут является доказательствами виновности обвиняемого (подозреваемого).

Презумпция невиновности требует также корректности высказываний, в том числе в средствах массовой информации, относительно лиц, в отношении которых имеются определенные данные о причастности к совершению преступления, однако еще не признанных виновными судом в установленном законом порядке. В современной России этот аспект презумпции невиновности вырос в достаточно острую проблему, поскольку, необходимость поддерживать и развивать гласность существует на фоне низкой правовой культурой. Поэтому суды буквально завалены делами о защите чести и достоинства, в том числе и в связи с нарушением презумпции невиновности, когда в средствах массовой информации гражданина называют вором, коррупционером, убийцей и т.д. без судебного решения на этот счет. Особенно это относится к высказываниям должностных лиц. В связи с этим полезно знать позицию Европейской комиссии по правам человека и Европейского Суда по этой проблеме.

Так по делу против Швейцарии заявительница утверждала, что некоторыми своими высказываниями по телевидению федеральный советник нарушил ее право считаться невиновной в соответствии с п. 2 ст. 6 Европейской Конвенции. Комиссия заявила: «Предусмотренный п. 2 ст. 6 Конвенции принцип презумпции невиновности, несомненно, представляет собой, в первую очередь, процедурную гарантию, применяемую в отношении любого уголовного производства... Однако сфера его применения выходит за эти рамки. Сформулированный в этой статье основополагающий принцип защищает каждого от обращения с ним государственных должностных лиц как с виновными в совершении преступления до установления этого факта компетентным судом. Следовательно, государственные должностные лица нарушают п. 2 ст. 6, если объявляют какое-либо лицо ответственным за преступные действия до признания этого судом. Это, разумеется, не означает, что власти не должны информировать общественность об уголовном расследовании. Они не нарушают п. 2 ст. 6, если заявляют о наличии подозрений, об аресте соответствующих лиц, о признании ими своей вины и т.д. В то же время официальное объявление кого бы то ни было виновным является недопустимым».

По делу Алленэ де Рибемон Суд признал нарушение права считаться невиновным, когда министр внутренних дел и полицейский надзиратель, ответственные за ведение уголовного дела заявителя, объявили его виновным на пресс-конференции, проходившей вскоре поле его ареста и до рассмотрения дела судом[*].

Что касается толкования неустранимых сомнений в пользу обвиняемого, то, как об этом уже говорилось, к настоящему моменту остается недостаточно проясненным вопрос — каковы возможности суда в части устранения возникших у него сомнений в ходе судебного разбирательства. Окончательную точку в этом вопросе должен поставить новый УПК РФ.

Иные обязательные минимальные требования к процедуре по уголовным делам. Пункт 3 ст. 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах и п. 3 ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав и основных свобод гласят: «Каждый имеет право при рассмотрении любого предъявленного ему уголовного обвинения как минимум на следующие гарантии на основе полного равенства:

· быть в срочном порядке и подробно уведомленным на языке, который он понимает, о характере и основании предъявленного ему обвинения;

· иметь достаточное время и возможность для подготовки своей защиты и сноситься с выбранным им самим защитником;

· быть судимым в его присутствие и защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника; если он не имеет защитника, быть уведомленным об этом праве и иметь назначенного ему защитника в любом случае, когда интересы правосудия того требуют, безвозмездно для него в любом таком случае, когда у него нет достаточно средств для оплаты этого защитника;

· допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, и иметь право на вызов и допрос его свидетелей на тех же условиях, какие существуют для свидетелей, показывающих против него;

· пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке;

· не быть принуждаемым к даче показаний против самого себя или к признанию себя виновным.

Интерпретация указанных требований к процедуре правосудия по уголовным делам, которая содержится в решениях Европейского Суда, показывает, что российский уголовный процесс удовлетворяет предъявляемым требованиям, если при этом иметь в виду и Конституцию РФ, имеющую прямое действие, а также соответствующие решения Конституционного и Верховного Судов РФ по указанным вопросам. О многих положениях, конкретизирующих принцип состязательности и презумпцию невиновности, уже говорилось выше. Поэтому есть смысл остановиться лишь на некоторых новых моментах.

В Постановлении Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» в п. 17 говорится: «При судебном разбирательстве должно строго соблюдаться гарантированное Конституцией (ч. 1 ст. 48) право каждого на получение квалифицированной юридической помощи. С учетом этого конституционного положения суд обязан обеспечить участие защитника в деле как в случаях, когда обвиняемый выразил такое желание, так и в случаях, когда участие защитника является обязательным по закону». Обеспечение участия защитника, когда оно является обязательным по закону, соответствует содержащемуся в п. «d» ст. 6 Европейской Конвенции требованию «иметь защитника, а также иметь назначенного защитника в любом случае, когда интересы правосудия того требуют». Интерпретация случаев, когда «интересы правосудия того требуют», соответствует предусмотренным действующим УПК РСФСР основаниями, когда участие защитника является обязательным.

Далее Пленум обратил внимание судов на то, «что согласно ст. 50 УПК РСФСР обвиняемый вправе в любой момент производства по делу отказаться от защитника, однако такой отказ не должен быть вынужденным и может быть принят лишь при наличии реальной возможности участия защитника в деле». Обеспечение реальной возможности относится не только к стадии судебного разбирательства, но и к стадии возбуждения уголовного дела и предварительного расследования.

«В соответствии с ч. 2 ст. 48 Конституции РФ и на основании ст. 47 УПК РСФСР каждый задержанный, заключенный под стражу имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента объявления ему протокола задержания или постановления о применении меры пресечения в виде заключения под стражу, а каждый обвиняемый в силу указанной конституционной нормы и на основании ст. 46 УПК РСФСР имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента предъявления обвинения. При нарушении этого конституционного права все показания задержанного, заключенного под стражу обвиняемого и результаты следственных действий, проведенных с его участием, должны рассматриваться судом как доказательства, полученные с нарушением закона, и признаваться недопустимыми».

Выше уже обращалось внимание на то, что реальное обеспечение участия в деле защитников, особенно в порядке ст. 49 УПК РСФСР, встречает немалые трудности, которые следует преодолеть как можно скорее, поскольку это, кроме всего прочего, может послужить основанием для подачи жалобы в Европейский Суд и соответственно признанию России, нарушительницей Европейской Конвенции со всеми вытекающими отсюда неблагоприятными последствиями, в том числе и выплатой значительных сумм компенсации.

Европейский Суд особое внимание уделяет этой проблеме и подчеркивает важность предоставления адвоката на самых ранних этапах производство по делу, особенно если обвиняемый или подозреваемый лишен свободы (в том числе задержан). Большое внимание уделяется и вопросам беспрепятственного общения с защитником в условиях конфиденциальности.

К проблеме предоставления обвиняемому (подозреваемому) юридической помощи обращался и Конституционный Суд РФ в своем решении от 28 января 1997 года по делу о проверке конституционности ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР[*]. По этому делу необходимо было проверить, соответствует ли Конституции РФ вытекающий из ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР запрет на участие в деле на стадии предварительного следствия адвоката, не являющегося членом коллегии адвокатов.

По этому поводу Конституционный Суд отметил:

1. По своему содержанию право на самостоятельный выбор адвоката (защитника) не означает право выбирать в качестве защитника любое лицо по усмотрению подозреваемого или обвиняемого и не предполагает возможность участия в уголовном процессе любого лица в качестве защитника. Закрепленное в статье 48 (ч. 2) Конституции РФ право пользования помощью адвоката является одним из проявлений более общего права гарантированного ст. 48 (ч. 1) Конституции РФ — права на получение квалифицированной юридической помощи. Поэтому положения ч. 2 ст. 48 Конституции не могут быть истолкованы в отрыве и без учета ч. 1 этой же статьи.

2. Гарантируя право на получение именно квалифицированной юридической помощи, государство должно, во-первых, обеспечить условия, способствующие подготовке квалифицированных юристов для оказания гражданам различных видов юридической помощи, в том числе в уголовном судопроизводстве, и, во-вторых, установить с этой целью определенные профессиональные и иные квалификационные требования и критерии. Участие в качестве защитника в ходе предварительного расследования дела любого лица по выбору подозреваемого или обвиняемого может привести к тому, что защитником окажется лицо, не обладающее необходимыми профессиональными навыками, что несовместимо с задачами правосудия и обязанностью государства гарантировать каждому квалифицированную юридическую помощь.

3. В настоящее время организованно-правовой формой деятельности адвокатов является коллегии адвокатов, создаваемые на основании Положения об адвокатуре РСФСР. В названном Положении формулируются и определенные профессиональные требования к адвокатам, призванные обеспечить квалифицированный характер оказываемой ими юридической помощи с учетом высокой значимости для личности и общества в целом принимаемых в уголовном судопроизводстве решений.

Таким образом, положение ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР, предусматривающей допуск в качестве защитника по уголовному делу адвоката по представлении им ордера юридической консультации, не противоречит Конституции РФ.

Одновременно Конституционный Суд высказал свое отрицательное отношение к ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР, где закон разрешает принимать участие на стадии предварительного следствия в качестве защитника не только адвоката, но и представителя профессионального союза или другого общественного объединения. Это совершенно правильная позиция, которая уже учтена в проекте нового УПК. Представляется, что непрофессиональные защитники могли бы принимать участие в деле наряду с адвокатами, а не вместо них.

Возможность проверить законность и обоснованность судебного решения, особенно по уголовным делам — важная составляющая права на справедливое правосудие. Именно поэтому право каждого осужденного за преступление на пересмотр приговора вышестоящим судом впервые возведено на конституционный уровень (п. 3 ст. 50 Конституции РФ). Этому, очевидно, способствовало и то обстоятельство, что указанное право в качестве гарантий справедливого правосудия предусмотрено как в Международном Пакте (ст. 14), так и в Европейской конвенции (ст. 2 Протокола № 7).

В части 3 ст. 50 Конституции РФ говорится, что порядок реализации права осужденного на пересмотр приговора вышестоящим судом устанавливается федеральным законом. Не определяют конкретного порядка пересмотра приговора и международные нормы. Так согласно ч. 5 ст. 14 Международного Пакта о гражданских и политических правах «Каждый, кто осужден за какое-либо преступление, имеет право на то, чтобы его осуждение и приговор были пересмотрены вышестоящей судебной инстанцией согласно закону». Часть 1 ст. 2 Протокола № 7 Европейской конвенции гласит: «Каждый осужденный судом за совершение уголовного преступления, имеет право на то, чтобы его осуждение или приговор были пересмотрены вышестоящей инстанцией. Осуществление этого права, включая основания, на которых оно могло быть осуществлено, регулируется законом». Таким образом, в отличие от процедуры рассмотрения уголовных дел по первой инстанции, которая в ст. 14 Пакта и ст. 6 Конвенции регулируются в виде жестких требований, соответствующих справедливому судебному разбирательству, процедура и основания пересмотра приговора указанными международными нормами оставляется на усмотрение национального законодательства.

В настоящее время действующий УПК РСФСР предусматривает два порядка пересмотра приговора – кассационный и надзорный. Однако существует и апелляционный порядок пересмотра приговора, который имел место в России по Уставу 1864г. и существует в настоящее время в ряде государств. Суть апелляционного порядка заключается в новом рассмотрении дела по существу вышестоящим судом с возможностью вынесения нового приговора, в том числе и в худшую для подсудимого сторону. Концепция судебно-правовой реформы 1991 г. предусматривала необходимость введения в России апелляционного порядка пересмотра приговора, постановленного без участия присяжных заседателей.

Положительные и отрицательные моменты апелляционного порядка пересмотра приговора активно обсуждались при проведении реформы 1864г. В частности, отмечалось, что преимущество вышестоящего суда состоит лишь в большей юридической опытности и грамотности судей, но отнюдь не в отношении совести и внутреннего убеждения. Внутреннее убеждение не имеет степеней и потому по самой своей природе не допускает различия высших и низших органов. Поэтому нет никаких оснований полагать, что вышестоящие судьи с большей достоверностью установят фактическую сторону дела. Поскольку в силу большей отдаленности апелляционной инстанции вызов всех участников процесса, свидетелей и экспертов крайне затруднителен, то пересмотр приходится основывать в большей части на письменных материалах, чем нарушается принцип непосредственности. Поскольку апелляция производится только в пределах поданных жалоб и протеста, то это «умаляет достоинство уголовного суда, заставляя его сознательно отказывать в применении надлежащего закона, если о том апеллятор не просит; что, наконец, допущение апелляции ведет к замедлению производства»[*].

Однако и кассационный порядок пересмотра приговора не является идеальным. Причем надо отметить, что кассационный пересмотр в России не допускал вмешательства в существо уголовного дела. Поэтому неудивительно, что при взвешивании всех «за» и «против» Устав 1864 г. допускал апелляцию по делам, рассмотренным без участия присяжных заседателей. В принципе апелляционный пересмотр не допускается не только по делам, рассмотренным с участием присяжных, но и по всем делам, где в решении дела по первой инстанции принимает участие народный элемент в любой форме, в том числе и с участием народных заседателей. Как правило, апелляция не допускается и по делам, рассмотренным тремя профессионалами. Таким образом, апелляция возможна только по делам, рассмотренным профессиональным судьей единолично. «Апелляция повсеместно рассматривается как важная добавочная гарантия правосудия, существенно необходимая при отсутствии в суде первой степени народного элемента. В пользу ее указывают, что апелляционное производство соединяет в себе разбирательство по существу с разбирательством кассационным»[*].

Поскольку разработчики концепции судебной реформы 1991 г. решительно отказались от института народных заседателей, а, с их точки зрения, дела с участием присяжных заседателей должны были рассматриваться только не более чем в 3-7% случаях, то понятно, почему их взоры обратились к апелляции.

Справедливости ради надо отметить, что сама по себе идея пересмотра приговора, связанного с возможностью устранения любой, как фактической, так и юридической ошибки, без возвращения дела на новое рассмотрение в суд первой инстанции, безусловно, конструктивна.

Поэтому в начале судебной реформы значительная часть судейского корпуса поддержала введение апелляционного порядка пересмотра приговоров. Эта позиция нашла, в частности, отражение в постановлении Второго Всероссийского съезда судей (1993 г.). В дальнейшем, по мере осмысления специфики этого порядка и связанной с ним необходимости перестройки судебной системы (введение дополнительных звеньев в виде межрегиональных окружных судов), позиция судейского корпуса изменилась, о чем свидетельствует постановление Четвертого (чрезвычайного) Всероссийского съезда судей (1996 г.).

С учетом современного этапа судебной реформы было принято компромиссное решение: ввести апелляционный порядок пересмотра решений, принимаемых мировым судьей. По крайней мере, в организационном отношении решить проблему пересмотра решений, принимаемых мировыми судьями, в апелляционном порядке районным судом значительно проще. Если этот порядок себя оправдает, можно будет его распространить и более широко.

До недавнего времени существовало ограничение на пересмотр приговора в кассационном порядке в отношении дел, рассмотренных по первой инстанции Верховным Судом РФ. Эти дела могли быть пересмотрены только в порядке надзора. Но поскольку в порядке надзора может быть пересмотрен не любой приговор, а только такой, в отношении которого строго уполномоченными на то должностными лицами принесен протест, то граждане осужденные по первой инстанции Верховным Судом, попадали в худшее положение по сравнению с гражданами, осужденными судом более низкого уровня. В связи с этим под угрозу нарушения были поставлены сразу две конституционные нормы: ст. 50 (ч.3) и 19 (ч.1) Конституции РФ.

Принимая во внимание, что Верховные суды большинства европейских государств рассматривают уголовные дела по первой инстанции, ч. 2 ст. 2 Протокола № 7 Европейской конвенции для приговоров, постановленных Верховным судом, сделала исключение: «Из права осужденного на пересмотр его дела вышестоящим судом могут делаться исключения … когда соответствующее лицо было судимо уже в первой инстанции судом высокого уровня..». Однако ч. 3 ст. 50 Конституции РФ никакого исключения из общего правила не сделала.

Проблему можно было решить двояко: либо лишить Верховный Суд полномочий по рассмотрению уголовных дел по первой инстанции, либо предусмотреть право осужденного Верховным Судом на пересмотр приговора в кассационном порядке для чего создать в Верховном Суде соответствующую кассационную инстанцию. Выбор был сделан в пользу второго варианта. Верховный Суд РФ разработал соответствующий проект закона и внес его в Государственную Думу в порядке законодательной инициативы. В результате закон был принят и граждане, осужденные по первой инстанции Верховным Судом РФ, наравне со всеми получили право на пересмотр вынесенного в отношении них приговора в кассационном порядке вышестоящей судебной инстанцией.

Серьезной критике, особенно в период проведения судебной реформы, подвергся и пересмотр судебных решений в порядке надзора. Главный недостаток этого порядка усматривается в том, что граждане лишены возможности непосредственно обратиться к суду, а вынуждены просить принести протест в порядке надзора соответствующих должностных лиц. В силу этого и Европейский Суд по правам не считает надзорный порядок, надлежащей процессуальной процедурой, обеспечивающей право на пересмотр приговора вышестоящим судом. Поскольку в Европейский Суд можно обращаться лишь тогда, когда исчерпаны внутригосударственные средства правовой защиты, то следует иметь в виду, что исчерпанность средств, по мнению Европейского Суда, заканчивается рассмотрением дела в кассационном порядке, т.е. вступлением судебного решения в законную силу. «Как правильно, — отмечает В.А. Туманов, — в свете действующей у нас системы рассмотрения дел в порядке надзора интерес представляет не раз повторяемый в решениях суда вывод о том, что при проверке Европейским Судом предварительного исчерпания внутренних средств правовой защиты в число таких средств входит рассмотрение дел высшей инстанции только по прямому обязательному для судебного рассмотрения обращению заинтересованной стороны; рассмотрение в результате акта уполномоченного органа, каковым у нас является «протест в порядке надзора», под такое понимание не подпадает»[*]. Но это не означает, что от пересмотра судебных решений в порядке надзора нужно отказаться. Дополнительная возможность добиться законного и обоснованного решения повышает гарантию права на справедливое правосудие. Однако процедуру подачи и рассмотрения жалоб на вступившие в законную силу судебные решения необходимо усовершенствовать таким образом, чтобы жалоба гражданина непосредственно рассматривалась судом.