Расширение полномочий судебной власти в сфере гражданского и уголовного судопроизводства

Если в сфере применения уголовного закона прочно и давно утвердился принцип, согласно которому никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом, то в сфере применения иных отраслей материального права, подведомственность судебной власти (даже в сфере индивидуально-правового регулирования) была сильно ограничена.

До января 1988 г. судам были подведомственны дела, которые были прямо предусмотрены законом (а все остальные были отнесены к компетенции иных органов власти). С 1 января 1988 до 1 июля 1990 г. — все дела о защите прав и охраняемых законом интересов граждан, кроме случаев, когда законодательством (в том числе и подзаконными актами) был установлен иной порядок их разрешения; с 1 июля 1990 г. до 17 сентября 1991 г. — все дела о защите прав и охраняемых законом интересов граждан, кроме случаев, когда законами (но не подзаконными актами) был установлен иной порядок их разрешения; с 17 сентября 1991 г. — все дела о защите прав, свобод и охраняемых законов интересов, без ограничения.

Столь долгий и прерывистый путь развития и внедрения в практику идеи приоритетности судебной защиты прав, свобод и охраняемых законом интересов любых субъектов правовых отношений наглядно демонстрирует, что специфика и достоинства правосудия в качестве формы (способа) реализации судебной власти как на уровне общества, так и на уровне государственного аппарата осознавались крайне медленно и с большим трудом.

Особенно это касалось круга дел, где одним из субъектов правовых отношений выступали должностные лица, наделенные властными полномочиями, или властный орган в целом, т.е. дел, где гражданин спорил с исполнительно-распорядительной властью и должностными лицами, эту власть осуществляющими. В этих случаях власть стремилась не допускать вмешательства судов в разрешение споров, а разрешать их в пределах собственной системы. Даже тогда, когда Конституция СССР 1977 г. в ст. 58 предоставила гражданам право обжаловать в суд действия должностных лиц, совершенных с нарушением закона, с превышением полномочий, ущемляющих права граждан, реально граждане не получили такого права. Им пришлось ждать 10 лет,пока не появился в 1987 г. закон, предусматривающий порядок такого обжалования. Однако, как показала практика, указанный закон, введенный в действие с 1 января 1988 г., оказался недостаточно эффективным, поскольку не позволял гражданам обжаловать действия коллегиальных органов, чаще всего и нарушающих наиболее важные их права. Поэтому особо значительным законодательным актом из числа тех, которые предоставляли право на судебную защиту в общей форме, т.е. безотносительно к каким-либо определенным правоотношениям, стал Закон СССР от 2 ноября 1989 г. «О порядке обжалования в суд неправомерных действий органов государственного управления и должностных лиц, ущемляющих права граждан», введенный в действие с 1 июля 1990 г. Этот закон наделил граждан правом обжаловать в суд и коллегиальные действия. С сентября 1991 г. судебной власти стали подведомственны все дела о защите прав, свобод и охраняемых законом интересов без ограничения, этот период относится к принятию Съездом народных депутатов СССР Декларации прав и свобод человека, которая в отличие от Конституции 1977 г. имела прямое действие. Статья 22 Декларации закрепила право каждого на судебное обжалование незаконных действий должностных лиц, государственных органов и общественных организаций.

Кроме законов, предоставляющих право на судебную защиту в общей форме, стали постепенно приниматься и законы, устанавливающие право на защиту конкретных прав либо на защиту от нарушений со стороны отдельных органов и должностных лиц. К таковым можно отнести: ст. 31-32 Закона РСФСР «О собственности в РСФСР», ст. 4 Закона СССР «Об основных началах социальной защищенности инвалидов в СССР», ст. 12 Закона СССР «Об общественных объединениях», ст. 102 Закона РСФСР «О пенсионном обеспечении в СССР», ст. 129 Закона РСФСР «О государственных пенсиях в РСФСР», ст. 27 Закона РСФСР «О милиции», ст. 47-48 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав ее оказания», Закона РФ «Об оперативно-розыскной деятельности», ст. 91 Закона РСФСР «О местном самоуправлении в РСФСР», ст. 60 Закона РФ «О краевом, областном Совете народных депутатов и краевой, областной администрации», ст. 25, 26, 30, 49 Закона РФ «О воинской обязанности и военной службе» и др.

Судебная практика по рассмотрению жалоб граждан на действия должностных лиц и коллегиальных органов, нарушающих их права и свободы, развивалась достаточно динамично. Если в 1993 г. таких жалоб поступило 1,4 тысячи, то в 1999 г. эта цифра достигла 115 тысяч, из которых удовлетворено 74,6%. Это свидетельствует о росте активности граждан в защите своих прав и законных интересов, а также о росте доверия к суду.

Что касается расширения права на судебную защиту от незаконных действий должностных лиц в сфере уголовного судопроизводства, то здесь возникает ряд непростых вопросов, связанных с отсутствием надлежаще разработанной концепции о сущности стадии предварительного расследования преступлений и специфике судебных функций по защите прав граждан на этой стадии процесса.

Стадия дознания и предварительного следствия является важной составной частью уголовного судопроизводства. От того, как эта стадия организована, зависит точный смысл термина «судопроизводство» по уголовным делам. Если предварительное следствие осуществляют специальные судьи, как это было в России по Уставу 1864 г. и как это имеет место в ряде современных европейских государств (Франция, Италия, Германия и др.), то судопроизводство включает в себя и предварительное следствие. Так в России предварительное следствие называлось предварительным судебным следствием, в отличие от окончательного судебного следствия. В англо-американском уголовном процессе все, что происходит без участия суда, вообще, не имеет процессуально-правового характера. Эти моменты имеют принципиальное значение, поскольку помогают правильно толковать ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, согласно которой судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон. Включает ли понятие «судопроизводство» и предварительное следствие?

Ознакомление с основными положениями концепции судебной реформы не дают основания для такого толкования понятия «судопроизводство», поскольку в ней не содержится предложений, направленных на то, чтобы предварительное следствие стало судебным следствием и строилось на принципе состязательности сторон. Вместе с тем, в качестве основных задач реформы называлось расширение возможностей обжалования в суд неправомерных действий должностных лиц, установление судебного контроля за законностью применения мер пресечения и других мер процессуального принуждения[*].

В отличие от контроля за применением мер процессуального принуждения, включающего, в том числе, и меры, ограничивающие конституционные права граждан, круг иных действий, подпадающих под судебный контроль, в основных направлениях судебной реформы не определен. И это понятно, поскольку расширение судебного контроля требовало коренной перестройки предварительного следствия, к которой практические работники были не готовы, да и теоретическая база не была достаточно прочной.

Анализируя возможные варианты перестройки предварительного следствия, Т.Г. Морщакова отмечает, что, прежде всего, необходимо создать единый следственный комитет. Что же касается вопроса о надзоре за законностью расследования, то он может быть решен по-разному. При одном варианте прокуратура не должна руководить расследованием и нести ответственность за ее качество. В этом случае она могла бы осуществлять прокурорский надзор за деятельностью следственного аппарата. Это совпадает с функциями прокуратуры в других сферах, в частности с общим надзором прокуратуры. Однако, — отмечает автор, — такой вариант будет последовательным, внутренне не противоречивым при условии, что прокуратура перестанет осуществлять государственное обвинение[*].

Функцию формулирования обвинения в ходе расследования, его предъявления, составления или утверждения обвинительного заключения и поддержание государственного обвинения в суде можно было бы возложить на специальное подразделение государственного следствия — комитет или отдельный орган публичных обвинений, так же, как и на следственный комитет, находящийся в непосредственном подчинении Правительства.

При другом варианте возможно осуществление прокурорской деятельности по поддержанию государственного обвинения в суде. Это вписывается в привычную, сложившуюся схему представления о прокуратуре как органе государственного обвинения. Задачу осуществлять надзор за законностью расследования следует возложить на суды[*]. В качестве форм судебного контроля предлагалось: ввести право на обжалование действий следователя и прокурора в суд до окончания расследования; возложить на суд санкционирование и проверку обоснованности применения мер процессуального принуждения; предоставить суду право продления сроков предварительного расследования и предварительного заключения; предусмотреть проверку и утверждение судом решений о прекращении дел в ходе расследования. Такой компетенцией следует, естественно, наделить не тот суд, который будет рассматривать дело в качестве первой инстанции, а коллегиальный орган, состоящий из судей одного или нескольких судов первой инстанции, либо особую судебную коллегию вышестоящего суда. Судебный контроль за расследованием может быть обеспечен и путем поручения этой функции следственному судье, но специально выделяемому на определенный срок для осуществления указанной работы. При этом ему надлежало бы проверять законность задержания, санкционировать проведение обыска и предварительное заключение, рассматривать ходатайства и жалобы участников процесса, решать вопрос о необходимости проведения дополнительного расследования или отдельных следственных действий, контролировать решения о прекращении дела, по ходатайству прокурора как государственного обвинителя разрешать вопрос о передаче дела в суд[*].

Что можно сказать по поводу этих концепций? Конечно, они пронизаны желанием укрепить законность на стадии предварительного расследования преступлений и максимально защитить права вовлеченных в орбиту расследования граждан с помощью независимой и самостоятельной судебной власти. Однако в предлагаемых концепциях нет четкого ответа на вопрос, в каких отношениях будут находиться следственные судьи с прокурором? Почему вопрос о необходимости проведения дополнительного расследования должны решать следственные судьи, а не прокурор, которому по результатам предварительного следствия необходимо поддерживать обвинения в суде? Не ясно также, почему следственные судьи по ходатайству прокурора должны решать вопрос о передаче дела в суд. В каких отношениях прокурор как государственный обвинитель будет находиться, с одной стороны, со следователем следственного комитета и, с другой, — с судебным следователем?

Кроме того, везде, где существуют следственные судьи или судебные следователи, там они полностью или частично осуществляют предварительное расследование преступлений самостоятельно. Предлагаемые же конструкции — это нечто совершенно новое, не имеющее аналогов ни в континентальном, ни в англо-американском уголовном процессе. Может быть поэтому ни одно из рассмотренных предложений не реализовано.

Прокуратура продолжает осуществлять надзор за дознанием и предварительным следствием, совмещая эту функцию с функцией обвинения, и одновременно стремительно расширяются возможности судебной защиты прав и свобод граждан в досудебных стадиях уголовного процесса на основании прямого применения ст. 46 Конституции РФ.

Надо сказать, что наука уголовно-процессуального права не подготовила достаточно прочной теоретической базы для объяснения специфики правовых отношений, возникающих между субъектами уголовно-процессуальной деятельности при обжаловании в суд действий и решений должностных лиц, осуществляющих предварительное расследование преступлений. Укладываются ли эти отношения в рамки типичных уголовно-процессуальных отношений, возникающих по поводу виновности конкретного лица в совершении преступлений, на которые распространяется принцип разделения процессуальных функций, т.е. принцип состязательности? Почему такой вопрос возникает? Дело в том, что, анализируя этот конституционный принцип, Конституционный Суд РФ неоднократно подчеркивал, что возложение на суд обязанностей, в той или иной форме подменяющих деятельность органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование, не согласуется с предписаниями ч. 3 ст. 123 Конституции РФ. Под подменой деятельности органов и лиц, осуществляющих функцию обвинения, Конституционный Суд понимает, в том числе, и возвращение уголовного дела на дополнительное расследование. «Более того, принимая решение о направлении дела для дополнительного расследования, суд в соответствии с ч. 2 ст. 232 УПК РСФСР должен указать, по какому основанию возвращается дело и какие обстоятельства необходимо выяснить дополнительно. Выполняя эти требования закона, суд тем самым определяет задачи стороне обвинения, предписывая органам уголовного преследования (аналогично тому, как это делает прокурор в соответствии со ст. 211-214 УПК РСФСР) в каком направлении следует осуществлять формирование и обоснование обвинения»[*].

Нетрудно заметить, что, рассматривая жалобу на незаконность и необоснованность отказа в возбуждении уголовного дела или прекращения уголовного дела, например, за недоказанностью, судья, признав жалобу обоснованной, не только отменяет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела или его прекращении, но и предписывает органам, осуществляющим функцию обвинения, провести дополнительную проверку или дополнительное расследование, если дело было прекращено, т.е. делает то, что, по мнению Конституционного Суда, судья делать не должен. Верховный Суд РФ еще не обобщал и не изучал практику применения судами ст. 46 Конституции РФ в сфере уголовного судопроизводства. Однако имеющиеся в распоряжении Верховного Суда РФ судебные решения об отмене постановлений органа дознания, следователя или прокурора об отказе в возбуждении уголовного дела или его прекращении свидетельствуют о том, что по своему содержанию и сущности они аналогичны решениям о возращении дела на дополнительное расследование.

В качестве примера можно привести достаточно типичное постановление суда по жалобе потерпевшего на прекращение уголовного дела.

Уголовное дело было возбуждено против оперуполномоченного К. по ч. 1 ст. 171 УК РСФСР за превышение служебных полномочий при задержании граждан, в том числе и потерпевшего Н. Затем по постановлению следователя Л. уголовное дело было прекращено за отсутствием события преступления. Потерпевший подал жалобу в суд на незаконность и необоснованность прекращения уголовного дела.

Рассмотрев в судебном заседании жалобу потерпевшего, судья в описательно-мотивировочной части решения кроме констатации ряда нарушений уголовно-процессуального закона, допущенных в ходе предварительного следствия, установил, что допрошены не все очевидцы, которые были участниками события, а те, которые были допрошены, допрошены неполно (указываются фамилии свидетелей, допрошенных поверхностно). В деле не приведены нормативные акты, которыми должен был руководствоваться оперуполномоченный К. при осуществлении задержания, чтобы можно было судить, насколько его действия были правомерными. В результате делается вывод, что следствием допущены существенные нарушения уголовно-процессуального закона, расследование проведено неполно, постановление о прекращении уголовного дела вынесено преждевременно, незаконно и не обоснованно, а потому подлежит отмене, а дело направлено на дополнительное расследование, при котором необходимо восполнить неполноту и устранить допущенные нарушения уголовно-процессуального закона.

Как видно, такого рода судебные решения ничем не отличаются от решений суда о возвращении дела на дополнительное расследование с судебных стадий уголовного процесса. Поэтому неудивительно, что некоторые юристы в таких решениях также усматривают проявление обвинительной функции.

В то же время, в целом ряде случаев суды отменяют незаконные и необоснованные решения органов дознания, следствия и прокурора в интересах защиты лиц, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступления. Так бывает, например, в случаях, когда отказывают в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления или по этому основанию прекращают дело, тогда как гражданин, в отношении которого отказано в возбуждении дела либо дело прекращено, полагает, что не установлено событие преступления, т.е. более благоприятное для него основание отказа в возбуждении дела и его прекращения.

Думается, что нельзя все возникающие в процессе производства по уголовному делу правовые отношения, в том числе с участием суда, рассматривать в контексте соотношения функций обвинения, защиты и разрешения дела. В правовых отношениях, возникающих при рассмотрении жалоб, в качестве предмета (или объекта) правовых отношений выступает не вопрос о виновности и наказании, а вопрос о законности и обоснованности принимаемых промежуточных решений или совершаемых действий. Поэтому их сложно рассматривать исключительно с позиции взаимодействия трех основных процессуальных функций.

Часть 2 ст. 46 Конституции РФ не содержит каких-либо изъятий относительно вида решений или действий (бездействия), в отношении которых допускается судебное обжалование, если такие действия и решения нарушают права граждан. Если принять во внимание, что в ходе предварительного расследования преступных деяний очень мало решений и действий (бездействия), которые были бы нейтральны по отношению к правам и свободам граждан, то поле для обжалования в суд — достаточно широкое. Между тем, существует прокурорский надзор за законностью в стадии предварительного следствия, и пока никто не собирается его отменять. Кроме того, после стадии предварительного следствия следуют судебные стадии процесса, в которых, в том числе, подлежат проверке действия и решения, принимаемые в ходе предварительного следствия. И если в ходе следствия были нарушены права граждан, то у суда есть достаточно возможностей, чтобы их в той или иной форме восстановить. Поэтому совершенно логично обжалование в суд тех действий и решений, которые пресекают доступ к правосудию (отказ в возбуждении уголовного дела, прекращение уголовного дела) или ограничивают конституционные права граждан.

Изучение судебной практики по рассмотрению судами жалоб на незаконное и необоснованное решение об отказе в возбуждении уголовного дела и его прекращении показывает, что суды практически каждую вторую жалобу на отказ в возбуждении уголовного дела и каждую третью жалобу на прекращение дела признают обоснованными. Причем, сущность обоснованности таких жалоб состоит в том, что должностные лица, правомочные принимать указанные решения, принимают их преждевременно, без надлежащей проверки имеющих значение фактов и обстоятельств.

Международное сообщество жертвам преступлений уделяет особое внимание. Генеральная Ассамблея ООН резолюцией 40/34 приняла Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью[*]. Многие положения Декларации воспроизведены и дополнены в Европейской конвенции о компенсации жертвам насильственных преступлений[*], а также в Рекомендации № 85 «Относительно положения потерпевшего в рамках уголовного права и уголовного процесса». В частности, в Рекомендации (п. 7) говорится: «Потерпевший должен иметь право на ходатайство о пересмотре решения компетентного органа о невозбуждении уголовного дела и право на прямое обращение в суд». Показателен п. 5 данной Рекомендации, в котором предлагается принимать дискреционное решение об освобождении правонарушителя от уголовного преследования (освобождение от уголовной ответственности) только после должного рассмотрения вопроса о компенсациях потерпевшему. Это очень мудрая рекомендация, которую следовало бы воспринять нашему законодательству. В этих случаях было бы значительно меньше претензий потерпевших к решениям о прекращении уголовных дел с освобождением от уголовной ответственности.

Что касается более широкого круга действий (бездействия) и решений, которые могут обжаловаться в суд на стадии предварительного расследования, то этот вопрос требует тщательного обсуждения и законодательного решения.

Как совершенно правильно не раз отмечал Конституционный Суд, «после передачи материалов уголовного дела с обвинительным заключением в суд именно этот орган, разрешая дело на основе полного и всестороннего исследования в судебном заседании всех его обстоятельств, осуществляет проверку процессуальных актов и других материалов досудебного производства. При этом судом проверяются, в том числе по жалобам и заявлениям заинтересованных лиц, также действия и решения органов расследования, которые связаны с ограничениями прав и свобод граждан. Осуществление судебного контроля уже после завершения стадии предварительного расследования само по себе не может расцениваться как нарушение права на судебную защиту, так как гарантирующая его ст. 46 (ч. 2) Конституции РФ, не определяя конкретные процедуры реализации данного права, не исключает возможность судебной проверки жалоб на действия и решения органов предварительного расследования и после передачи дела в суд»[*].

Вместе с тем, Конституционный Суд считает, что если соответствующие действия и решения органов расследования не только затрагивают собственно уголовно-процессуальные отношения, но и порождают последствия, выходящие за их рамки, существенно ограничивая при этом конституционные права и свободы личности, отложение проверки законности и обоснованности таких действий до стадии судебного разбирательства может причинить ущерб, возмещение которого в дальнейшем окажется неосуществимым. В этих случаях заинтересованным лицам должна быть обеспечена возможность незамедлительного обращения в ходе расследования с жалобой в суд[*].

В указанном постановлении Конституционный Суд к такого рода решениям, подлежащим незамедлительному обжалованию, отнес решение о приостановлении уголовного дела и продлении срока предварительного расследования. По этому поводу судья Конституционного Суда Н.В. Витрук в особом мнении отметил, что для того, чтобы объективно оценить обоснованность приостановления уголовного дела (особенно по п. 1 и 3 ст. 195 УПК РСФСР), а также необходимость продления срока предварительного следствия, суду необходимо оценить весь ход и содержание предварительного расследования, собранные доказательства и т.п. «В этих случаях, — отмечает Н.В. Витрук, — суд неизбежно будет вторгаться в ход предварительного расследования, в сам процесс установления фактических обстоятельств дела и лица, совершившего преступление. Суд своими решениями по такого рода жалобам, несомненно, будет оказывать влияние на предварительное расследование, и, в силу этого, самостоятельность следователя и прокурора будет существенно ограничена»[*]. Автор особого мнения справедливо, на наш взгляд, обращает внимание на то, что расширение полномочий суда в стадии предварительного следствия невозможно без законодательного системного подхода, обусловленного общей моделью уголовного процесса и определения в нем места, роли, статуса суда, органов дознания, следователя, прокурора. Роль и статус суда, прокурора, следователя могут быть изменены, существенно скорректированы в новом уголовно-процессуальном законе. Но это прерогатива законодателя. Пока новая модель взаимоотношений суда, следователя и прокурора на стадии предварительного следствия в проекте нового УПК просматривается слабо.

Характер предварительного расследования таков, что в интересах защиты общества от преступлений требует принятия мер, ограничивающих такие конституционные права граждан, как право на свободу и личную неприкосновенность, право на неприкосновенность жилища, частной жизни, личную и семейную тайну.

В связи с тем значением, которое в демократическом обществе придается свободе и личной неприкосновенности, проблема ограничения этого права всегда осознавалось как наиболее актуальная. Отсюда и то внимание, которое уделяется гарантиям защиты этого права от незаконного и произвольного ограничения.

В комментариях к ст. 5 Европейской конвенции, посвященной защите свободы и личной неприкосновенности, говорится, что даже такое основное право, как право на свободу и личную неприкосновенность, не является абсолютным. «При любой правовой системе возникают ситуации, когда свобода лица при необходимости должна уступать неким иным интересам общества»[*], т.е. уступать интересам борьбы с преступностью считается приемлемым. Для того, чтобы «необходимость уступать» интересам борьбы с преступностью не превратилась в произвол, объем таких уступок должен быть строго регламентирован законом и включать возможность ограничения неприкосновенности в каждом конкретном случае независимым и компетентным судом, в задачу которого не входит борьба с преступностью. Такова позиция не только Европейской конвенции о защите прав и основных свобод, но и Международного пакта о гражданских и политических правах (ст. 14). Эта позиция воспроизведена во всех Конституциях демократических государств, в том числе и в Конституции РФ (ст. 22).

Право на свободу и личную неприкосновенность предоставлялось и ранее действовавшими Конституциями СССР и РСФСР. Однако охрана этого права на стадии предварительного следствия вверялась прокурору, и гражданин не имел доступа к суду для проверки законности и обоснованности лишения его такого основополагающего права как свобода и личная неприкосновенность.

В решениях Европейского Суда, рассматривающего жалобы на нарушение ст. 5 Конвенции, посвященной защите права на свободу и личную неприкосновенность, содержится ряд разъяснений по принципиальным вопросам, касающимся этой проблемы. В частности Суд признал, что прокурор, в компетенцию которого входит составление обвинительного заключения и поддержание обвинения в суде, не соответствует понятию должностного лица, которое может объективно и беспристрастно решать вопросы, связанные с лишением свободы гражданина, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. «Только представителю власти, обладающему атрибутами независимости, объективности и беспристрастности ст. 5 Конвенции вверяет судьбу лица, лишенного свободы»[*].

Впервые в России судебная защита права на свободу и личную неприкосновенность была предусмотрена Декларацией прав и свобод человека в 1991 г. Однако, «одно дело, когда национальная конституция изящно формулирует гарантии индивидуальной свободы и совсем другое дело, — когда правовая система решениями своих судов немедленно предоставляет эффективное средство правовой защиты от действий любого официального органа, лишившего кого-либо свободы. Именно такое средство издавна стремится предоставлять английское право в форме постановления о защите неприкосновенности личности (habeas corpus)».

«Объявить о существовании права на личную свободу нетрудно, но часто это мало что дает. Что действительно трудно — так это обеспечить его осуществление. Акты habeas corpus достигли этой цели и потому сделали больше для обеспечения свободы англичан, чем смогла сделать любая декларация прав»[*].

Вот почему Верховный Суд РФ сразу же после принятия в России Декларации прав и свобод человека, не ожидая принятия закона, разрешающего проверку судом законности и обоснованности ареста, опираясь на возможность непосредственного применения положений Декларации, принял к своему производству в порядке надзора и рассмотрел жалобу адвоката на незаконность и необоснованность применения прокурором к его подзащитному ареста в качестве меры пресечения. Это был первый нетрадиционный шаг утверждения судебной власти в качестве хранительницы мира и личной свободы. Затем Председатель Верховного Суда внес в Верховный Совет РСФСР предложение, в результате которого УПК РСФСР был дополнен двумя статьями, регламентирующими процедуру обжалования ареста и продления срока содержания под стражей на предварительном следствии (ст. 2201, 2202).

Выступая в Парламенте России на совместном заседании Совета Республики и Совета Национальностей 24 октября 1991 г., в поддержку разработанного проекта закона автор, в частности, обратил внимание депутатов на то, что для реального обеспечения прав граждан необходимо привести законодательство в соответствие с международными нормами и стандартами в области прав человека. Прежде всего, это относилось к предоставлению признанной мировым сообществом прерогативы именно судебной власти по защите граждан от необоснованного ареста. «Сегодня мы рассматриваем вопрос о возможности защиты граждан от необоснованного ареста. Не принимать этот закон невозможно, поскольку, во-первых, мы связаны международными обязательствами, а во-вторых, просто необходимо, наконец-то, дать гражданину реальную возможность защитить свое право на свободу.

Мне могут возразить, что сегодня есть право обжалования ареста по линии прокуратуры. Да, такое право есть, и его никто не отнимает. Но можно ли считать надежной защиту, которая осуществляется представителем обвинительной власти, отвечающей к тому же за состояние борьбы с преступностью? В статье 15 Декларации прав и свобод человека говорится: «Неприкосновенность личности гарантируется. В случае ареста или содержания под стражей гражданин имеет право на судебную проверку и обжалование этих действий». Поскольку Декларация имеет прямое действие, суды уже в течение нескольких месяцев рассматривают жалобы на незаконность и необоснованность содержания под стражей в ходе предварительного следствия. Однако законная процедура рассмотрения таких жалоб отсутствует. Я призываю Вас принять предложенный проект Закона»[*].

При разработке процедуры рассмотрения жалоб на незаконность и необоснованность ареста, избранного в качестве меры пресечения, необходимо было учитывать, как уже говорилось, международные подходы к этой проблеме. Пункт 4 ст. 5 Конвенции о защите прав и основных свобод гласит: «Каждому, кто лишен свободы вследствие ареста или содержания под стражей, принадлежит право на разбирательство, в ходе которого суд безотлагательно решает вопрос о законности его задержания и выносит постановление о его освобождении, если задержание незаконно».

Каким должно быть разбирательство, в ходе которого необходимо решить вопрос о законности задержания или ареста? «Несмотря на то, что процедура рассмотрения вопроса о законности и обоснованности содержания под стражей не может быть такой же как процедура судебного разбирательства для окончательного решения вопроса о виновности лица и его наказания, тем не менее, Комиссия и Европейский Суд констатировали, что определенные элементы справедливости должны содержаться и в разбирательстве в соответствии с п. 4 ст. 5 Конвенции (п. 4 ст. 9 Пакта)»[*].

К таким элементам справедливости Суд, в частности, относит:

а) обвиняемый должен знать основания и причины ареста;
б) иметь доступ к материалам дела, которые используются при проверке решения о содержании обвиняемого под стражей;
в) иметь право пользоваться услугами адвоката;
г) должен быть выслушан в суде.

По ряду дел Суд признал, что принцип состязательности применим и к процедуре habeas corpus[*].

Как видно, установленная в ст. 2202 УПК РСФСР процедура рассмотрения жалоб на законность и обоснованность задержания и ареста, и также продление сроков содержания под стражей соответствует предъявляемым к ней требованиям справедливости.

Об эффективности деятельности судов по защите права граждан на свободу и личную неприкосновенность свидетельствуют следующие данные:
С 1992 г. по 1996 г. наблюдался непрерывный рост числа жалоб на незаконность и необоснованность избрания в качестве меры пресечения заключение под стражу. Если в 1992 г. их было 14387, то в 1996 г. — 71731. Одновременно росло и число жалоб, которые суды признавали обоснованными. Если в 1992 г. было удовлетворено 14,1% жалоб, то в 1996 г. — 20,8%.

Начиная с 1996 г. число жалоб стало сокращаться, в 1999 г. их было 68356.

Одновременно стал снижаться и уровень удовлетворенных жалоб, в 1998 г. он составил 16,5%, а в 1999 г. — 15%.

Аналогичная тенденция прослеживается и относительно жалоб на продление срока содержания под стражей.

Если в 1996 г. таких жалоб было 8130, то в 1998 г. — 4540, в 1999 г. — 5217.

В 1996 г. признано обоснованными 14,4% жалоб, а в 1998 г. — 13,9%, в 1999 г. — 12,1%.

В силу новизны института судебного контроля за законностью и обоснованностью задержания и ареста, а также продления срока содержания под стражей Верховный Суд РФ дважды обращался к этой проблеме с целью проанализировать практику применения судьями новых процессуальных норм и дать необходимые разъяснения.

В частности в Постановлении Пленума Верховного Суда от 27 апреля 1993 г. № 3 «О практике судебной проверки законности и обоснованности ареста или продления срока содержания под стражей» было дано разъяснение понятий законности и обоснованности применительно к специфике этого правового института. «Под законностью ареста следует понимать соблюдение всех норм уголовно-процессуального законодательства, регламентирующих порядок применения мер пресечения и продления срока ее действия, а под обоснованностью — наличие в представленных материалах сведений, в том числе о личности содержащегося под стражей, которые подтверждают необходимость применения заключения под стражу в качестве меры пресечения или продления ее срока» (ст. 11, 89-92, 96 и 97 УПК РСФСР)[*].

Раскрытие содержания законности и обоснованности содержится и в п. 3 Постановления, где Пленум указывает на перечень материалов, которые должны при этом направляться в суд. «Материалы, направляемые в суд для проверки законности и обоснованности ареста, должны содержать, в частности, надлежаще заверенные копии постановления о возбуждении уголовного дела, протокола задержания подозреваемого, постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления о применении заключения под стражу в качестве меры пресечения, протоколов допроса подозреваемого и обвиняемого, а также сведения об их личности и другие данные, которые лицо производящее дознание, следователь и прокурор представляют в суд для подтверждения законности и обоснованности применения заключения под стражу».

В пункт 9 Пленум обратил внимание судов на то, что, «проверяя законность и обоснованность ареста или продления срока содержания под стражей, судья не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности содержащегося под стражей лица в инкриминируемом ему преступлении».

Это разъяснение было продиктовано тем, что в нарушение презумпции невиновности, которая может быть опровергнута лишь приговором суда, некоторые судьи, обосновывая отказ в удовлетворении жалобы, в своих постановлениях указывали, что «вина арестованного в совершении преступления доказана».

Но Пленум не имел в виду, что, проверяя законность и обоснованность ареста, не надо проверять наличие доказательств, позволяющих привлечь гражданина в качестве обвиняемого. Поэтому нельзя согласиться с мнением А. Жданова, который, ссылаясь на п. 9 Постановления Пленума, полагает, что при рассмотрении жалоб на арест можно ограничиться лишь проверкой его законности, поскольку категория обоснованности, по его мнению, как правило, идет от доказательственной базы следствия по уголовному делу, во что суд не вникает при рассмотрении жалобы, да и не должен вникать...»[*].

Рассматривая проблемы, связанные с обоснованностью арестов, Европейский Суд признал, что п. 4 ст. 5 Конвенции «не гарантирует права на судебный контроль за всеми аспектами или подробностями задержания, но требует рассматривать существенные основания для задержания»[*]. Такие основания должны опираться на «факты и обстоятельства, достаточные для того, чтобы разумный человек предположил, что подозреваемый (обвиняемый) совершил правонарушение». Поэтому суждение А. Жданова относительно того, что, проверяя жалобу на незаконность и необоснованность ареста, суды не должны вникать в доказательственную базу следствия, не соответствует международным стандартам. Другое дело, что, вникая в доказательственную базу, суды не должны входить в обсуждение вопроса о виновности. Для разрешения жалобы, достаточно убедиться в том, что имеются доказательства, дающие основание для предположения, что подозреваемый (обвиняемый) совершил преступление.

Следует обратить внимание и на п. 8 Постановления Пленума, разъясняющий, что «указание в ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР на перечень преступлений, за совершение которых возможно применение заключения под стражу в качестве меры пресечения по мотивам одной лишь опасности преступления, не освобождает судью от обязанности тщательно проверить законность и обоснованность избрания такой меры пресечения и не лишает его права отменить либо изменить ее при наличии к тому оснований».

Суть этого разъяснения состоит в том, что одна лишь тяжесть инкриминированного обвиняемому деяния не может служить достаточным основанием для содержания его до суда под стражей. Такова позиция и Европейского Суда, которая уже учтена в проекте нового УПК РФ, где отсутствует положение, аналогичное ч. 2 ст. 96 УПК РСФСР. Вместе с тем, изучение практики показывает, что судьи продолжают считать достаточным основанием для содержания лица под стражей тяжесть предъявленного ему обвинения, не считая при этом необходимым учитывать требования ст. 89 и 91 УПК РСФСР, определяющих наличие социально-оправданных целей избрания такой меры пресечения как содержание под стражей и данных о личности обвиняемых (подозреваемых).

До 1997 г. решение судьи, принятое по жалобе на незаконность и необоснованность ареста или продления срока содержания под стражей, не подлежало кассационному пересмотру. Такое решение вопроса вызывало много нареканий со стороны как научных, так и практических работников. Кроме того, оно не соответствовало и международным стандартам в области прав человека. «Решение нижестоящего суда, затрагивающее индивидуальную свободу, должно подпадать под рассмотрение и надзор со стороны вышестоящего суда»[*].

Выступая на заседании Государственной Думы 4 декабря 1996 г. в поддержку необходимости внести в действующий УПК РСФСР соответствующие изменения, автор обратил внимание депутатов на то, что «запрет на обжалование и опротестование решений суда, принятое в порядке ст. 2202 УПК РСФСР, не соответствует международным стандартам, вызывает раздражение и нарекание со стороны общества и представителей правоохранительных органов. Кроме того, проанализировав практику рассмотрения таких дел, мы увидели, что хотя и не часто, но судьи все же допускают существенные ошибки при решении вопроса об освобождении из-под стражи»[*].

В результате, депутаты приняли закон, который исключил решение судьи, принятое в порядке ст. 2202 УПК РСФСР, из числа тех, которые не подлежат кассационному обжалованию и опротестованию (ч. 3 ст. 331 УПК РСФСР).

В ходе предварительного расследования преступлений допускается не только ограничение права на свободу и личную неприкосновенность, но и, как уже отмечалось, ограничение права на неприкосновенность жилища, тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых и иных сообщений. Ранее ограничение таких конституционных прав находилось исключительно под контролем прокурора, осуществляющего надзор за законностью в стадии предварительного следствия. Конституция РФ в соответствии с международными нормами о защите прав и основных свобод человека и гражданина поставила такие права под судебный контроль, однако соответствующие изменения в УПК РСФСР еще не внесены. В связи с этим Пленум Верховного Суда РФ принял Постановление от 24 декабря 1993 г. № 13 «О некоторых вопросах, связанных с применением ст. 23 и 25 Конституции Российской Федерации»[*], в котором обратил внимание судов на то, что согласно ст. 23 Конституции РФ ограничение права на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения, а в соответствии со ст. 25 проникновение в жилище против воли проживающих в нем лиц возможно не иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения.

Исходя из этого и учитывая, что Конституция РФ имеет высшую юридическую силу и прямое действие, Пленум Верховного Суда РФ постановил:

1. Рекомендовать Верховным Судам республик, краевым и областным судам, Московскому и Санкт-Петербургскому городским судам, судам автономной области и автономных округов, военным судам округов, групп войск, флотов и видов Вооруженных Сил принимать к своему рассмотрению материалы, подтверждающие необходимость ограничения права гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений.

Районные (городские) народные суды, военные суды армий, флотилий, соединений и гарнизонов не могут отказать в рассмотрении таких материалов в случае предоставления их в эти суды.

2. Исходя из того, что никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения, вышеназванные судьи должны рассматривать материалы, подтверждающие необходимость проникновения в жилище, если таковые предоставляются в суд.

3. Материалы, указанные в п. 1 и 2 настоящего постановления, представляются судье уполномоченными на то органами и должностными лицами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством и Законом РФ «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации».

4. По результатам рассмотрения материалов судьей выносится мотивированное постановление о разрешении провести указанные оперативно-розыскные или следственные действия либо об отказе в этом.

5. Отказ судьи в разрешении на проведение указанных действий не препятствует обращению уполномоченных на то органов и должностных лиц по тому же вопросу в вышестоящий суд.

6. Рекомендовать судам рассматривать вышеназванные материалы незамедлительно.

В Постановлении от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» Пленум вновь вернулся к этому вопросу и дополнительно разъяснил:

1. Поскольку ограничение права гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения, судам надлежит иметь в виду, что в соответствии с Федеральным законом РФ «Об оперативно-розыскной деятельности» проведение оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих указанные конституционные права граждан, может иметь место лишь при наличии у органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, информации о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного противоправного деяния, по которому производство предварительного следствия обязательно; о лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших противоправное деяние, по которому производство предварительного следствия обязательно; о событиях или действиях, создающих угрозу государственной, военной, экономической или экологической безопасности Российской Федерации. Перечень органов, которым предоставлено право осуществлять оперативно-розыскную деятельность, содержится в названном законе.

2. Эти же обстоятельства суды должны иметь в виду при рассмотрении материалов, подтверждающих необходимость проникновения в жилище против воли проживающих в нем лиц, если такие материалы представляются в суд органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность.

3. Обратить внимание судов на то, что результаты оперативно-розыскных мероприятий, связанных с ограничением конституционного права граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а также с проникновением в жилище против воли проживающих в нем лиц (кроме случаев, установленных федеральным законом), могут быть использованы в качестве доказательств по делам, лишь когда они получены по разрешению суда и проверены следственными органами в порядке, установленном уголовно-процессуальным законом.

Это разъяснение имело принципиальное значение для теории и практики признания доказательств недопустимыми, поскольку существовала реальная опасность, что данные, полученные оперативным путем, смогут приобрести статус судебных доказательств без надлежащей процессуальной проверки в стадии предварительного следствия.

Вместе с тем следует признать, что проблема судебного контроля за действиями и решениями должностных лиц, осуществляющих уголовно-процессуальную деятельность на стадии предварительного расследования преступлений, разработана слабо. Разброс мнений по этому вопросу достаточно большой[*]. При отстаивании «беспробельности» судебного контроля, некоторые авторы ссылаются на традиции русского дореволюционного судопроизводства и буквальное толкование ст. 46 Конституции РФ. Однако русское дореволюционное судопроизводство, которое в ст. 491 Устава уголовного судопроизводства 1864 г. предусмотрело норму: «Участвующие в деле лица могут приносить жалобы на всякое следственное действие, нарушающее или стесняющее их права», поэтому ссылка на него явно несостоятельна, т.к. из анализа других статей Устава становится очевидным, что указанные жалобы, как правило, подаются по окончании предварительного следствия. И лишь некоторые (например, жалобы на содержание под стражей) могут подаваться и до передачи дела в суд. Что же касается ст. 46 Конституции РФ, которая неоднократно была предметом толкования Конституционного Суда РФ применительно к праву обжалования на досудебных стадиях уголовного процесса, то общий вывод состоит в том, что из ст. 46 Конституции не вытекает идея «беспробельности» судебного контроля, т.е. необходимо четко определиться в этом вопросе. И это необходимо сделать в законе, поскольку было бы неправильно оставлять на усмотрение судей вопрос о том, требуется ли немедленное вмешательство суда в ход предварительного расследования и в каких случаях отложение проверки законности и обоснованности действий и решений до стадии судебного разбирательства может причинить ущерб, восполнение которого в дальнейшем окажется неосуществимым[*].