Сага о людях из Лососьей долины 43 страница

V
Жил человек по имени Торбьёрн, по прозванию Тюленья Скала. Он жил у Жаберного
Фьорда на хуторе Телячья Гора. Жену его звали Тордис, а дочь — Асгерд. Торкель,
сын Кислого, за нее посватался и женился на ней, А Гисли посватался за Ауд,
сестру Вестейна и дочь Вестейна-норвежца, и женился на ней. Живут братья вместе
в Ястребиной Долине.
Однажды весной Торкель Богач, сын Торда, пустился в путь на юг, на Мыс Тора, где
собирался тинг, и сыновья Кислого поехали с ним. На Мысу Тора жил тогда Торстейн
Трескоед, сын Торольва Бородача с Мостра. Он был женат на Торе, дочери Олава,
сына Торстейна. У них были дети: Тордис, Торгрим и Бёрк Толстяк. Торкель Богач
закончил на тинге свои дела. А после тинга Торстейн пригласил Торкеля Богача и
сыновей Кислого к себе домой и дал им на прощанье богатые подарки. Они же
пригласили сыновей Торстейна приехать следующей весной к ним на запад, на их
тинг. И вот едут они домой.
А на следующий год, весною, сыновья Торстейна и с ними еще десять человек
отправляются на тинг на Соколиной Косе и встречаются там с братьями, Гисли и
Торкелем. Те зовут сыновей Торстейна с тинга к себе. Но до этого им надо было
погостить у Торкеля Богача. Потом они едут к братьям, Гисли и Торкелю, и те
встречают их там обильным пиром, Торгриму приглянулась сестра Гисли и Торкеля, и
он за нее посватался. Ее обручили с ним и тут же сыграли свадьбу. За нею отдали
Морское Жилье, и Торгрим переехал на запад. А Бёрк остался на Мысу Тора, и с ним
живут его племянники, Сака-Стейн и Тородд.
Вот селится Торгрим в Морском Жилье, а сыновья Кислого переезжают на Холм и
строят там хороший двор. И стоят Морское Жилье и Холм ограда к ограде. Вот живут
они бок о бок, и между ними прочная дружба. Торгрим становится там годи и во
всем поддерживает братьев. Они едут весною на тинг в сопровождении сорока
человек, все в крашеных одеждах. С ними едут Вестейн, шурин Гисли, и все, кто
приехал из Сурнадаля.
VI
Жил человек по имени Гест, он был сыном Оддлейва. Он приехал на тинг и занял
землянку вместе с Торкелем Богачом. Вот люди из Ястребиной Долины сидят за
пивом, другие же ушли на суд, потому что был как раз судебный тинг. Тут заходит
к ним в землянку один человек, большой болтун, по имени Арнор. Он сказал:
— Ну и люди живут у вас в Ястребиной Долине! Ни до чего вам нет дела, кроме как
пить. И вы даже не хотите прийти на суд, где должны разбираться тяжбы ваших
людей. Все так считают, хоть я один и скажу.
Тогда сказал Гисли;
— Пойдем на суд. Может статься, что и другие говорят то же самое.
Вот идут они на суд. И Торгрим спрашивает, не нужна ли кому их поддержка.
— И покуда мы живы, за нами дело не постоит: сделаем все, что пообещали.
Тогда отвечает Торкель Богач:
— Нестоящие это тяжбы, что ведут здесь наши люди. Но мы не преминем сказать вам,
если нам понадобится ваша помощь.
И вот заходят промеж людей разговоры о том, как великолепны эти люди и как
независимы в своих речах.
Торкель спросил тогда у Геста:
— Надолго ли хватит, ты думаешь, великолепия и своевластия людей из Ястребиной
Долины?
Гест отвечает:
— Не пройдет и трех лет, как не будет у них единомыслия, у тех, кто теперь
держится вместе.
Арнор был при том разговоре, и он бежит в землянку к людям из Ястребиной Долины
и пересказывает им эти слова.
Гисли на это говорит:
— Он, верно, повторяет чужие слова. Позаботимся же, чтобы не сбылось это
предсказание. И, на мой взгляд, самое лучшее, если мы свяжем нашу дружбу более
крепкими узами и примем, все четверо, обет побратимства.
Им это показалось разумным. Вот идут они на самую стрелку косы и вырезают
длинный пласт дерна, так, что об края его соединяются с землей, ставят под него
копья с тайными знаками такой длины, что стоя как раз можно достать рукою до
того места, где наконечник крепится к древку. Им, Торгриму, Гисли, Торкелю и
Вестейну, надо было, всем четверым, пройти под дерном. Потом они пускают себе
кровь, так что она течет, смешиваясь, в землю, выкопанную из-под дерна, и
перемешивают все это, кровь и землю. А потом опускаются все на колени и клянутся
мстить друг за друга, как брат за брата, и призывают в свидетели всех богов. Но
когда все они подали друг другу руки, Торгрим и говорит:
— Хватит с меня того, что я подам руку Торкелю и Гисли, моим шурьям. Но у меня
нет обязательств перед Вестейном. И он отдергивает руку.
— Ну что ж, и другие поступят так же, — говорит Гисли и тоже убирает руку. — Я
не буду связывать себя с человеком, который не желает связывать себя с моим
шурином Вестейном.
Люди придали тому, что случилось, большое значение. Гисли тогда сказал Торкелю,
своему брату:
— Все вышло, как я и опасался. И ни к чему все, что мы сейчас делали. Я теперь
вижу, что чему быть, того не миновать.
И люди разъехались с тинга.
VII
Случилось летом, что во Фьорд Дюри пришел корабль, принадлежавший двум братьям,
норвежцам. Одного звали Торир, другого Торарин, они были родом из Вика. Торгрим
поехал к кораблю, купил себе четыре сотни бревен и отдал часть платы сразу, а
часть обещает отдать после. Вот купцы ставят корабль в Песчаном Устье, а сами
устраиваются на житье.
Жил человек по имени Одд, он был сыном Эрлюга. Он жил на Косе в Блюдном Фьорде.
Он принял купцов к себе. Торгрим шлет Тородда, своего сына, сложить те бревна и
сосчитать их, потому что он думает поскорее перевезти их домой. Тот приходит,
берет бревна, складывает их, и покупка кажется ему отнюдь не такой удачной, как
говорил Торгрим. Он стал ругать норвежцев, те не потерпели этого, накинулись на
него и убили.
Совершив убийство, норвежцы уходят с корабля. Они переправляются через Фьорд
Дюри и, раздобыв себе коней, спешат к своему жилью. Они едут целый день и ночь,
пока не подъезжают к долине, отходящей от Блюдного Фьорда. Там они завтракают и
ложатся спать.
А Торгриму стало известно о происшествии, и он тут же собирается из дому,
переправляется через фьорд и один едет следом за норвежцами. Он застигает их
там, где они спали, и расталкивает Торарина древком копья. Тот вскакивает и
только хочет схватиться за меч, — а он признал Торгрима, — как Торгрим наносит
ему удар копьем и убивает. Тут просыпается Торир и хочет отомстить за
сотоварища, но Торгрим ударом копья укладывает и его. Это место зовется теперь
Долиною Завтрака и Погибелью Норвежцев. Вслед за тем Торгрим поехал домой, и эта
поездка принесла ему славу.
Зиму он проводит у себя на хуторе. А весною зятья, Торгрим и Торкель, снаряжают
корабль, принадлежавший норвежцам. Норвежцы эти прослыли большими смутьянами у
себя в Норвегии, и им нельзя было там оставаться. Вот снаряжают зятья корабль и
выходят в море. В то же лето выходят в море из Ракушечной Бухты во Фьорде
Стейнгрима и Вестейн с Гисли. Пока те и другие в плаваньи, Энунд из Средней
Долины хозяйствует на хуторе у Торкеля и Гисли, а Сака-Стейн, вместе с Тордис, —
в Морском Жилье. Во время всех этих событий в Норвегии правил Харальд Серый
Плащ[4]. Торгрим и Торкель приводят корабль на север Норвегии и тотчас едут
встретиться с конунгом и, представ перед ним, его приветствуют. Конунг хорошо их
принял. Они стали его людьми. Им досталось немало добра и немало почестей. Гисли
и Вестейн плавали больше ста дней и раз, в начале зимы, у берегов Хёрдаланда
попали ночью в сильную метель и бурю, и корабль их разбился в щепки, но добро
свое и людей они уберегли.
VIII
Жил человек по имени Бьяльви Бородач. Он плыл на своем корабле и держал путь на
юг, в Данию, Гисли и Вестейн прицениваются купить у него полкорабля, он же
говорит, что уже наслышан о них как о молодцах и отдает им половину корабля. Они
тут же платят ему, не скупясь. Вот едут они на юг, в Данию, на торг, что зовется
Вэбьёрг. Там они перезимовали у человека по имени Сиградд. Они жили втроем,
Вестейн, Гисли и Бьяльви, были очень дружны между собой и менялись подарками. А
с наступлением весны стал Бьяльви снаряжать свой корабль в Исландию.
Сигурдом звали одного человека, родом норвежца. Он был в деле с Вестейном и
сейчас находился в Англии. Он послал передать Вестейну, что хочет разорвать
договор с ним и не нуждается больше в его деньгах. Вестейн просит позволения
поехать с ним повидаться.
Гисли сказал:
— Ты должен обещать мне, что больше не покинешь Исландии без моего позволения,
если вернешься туда невредимым.
Вестейн обещает. Вот как-то утром Гисли встает и идет в кузницу. Он был
искуснейший человек, мастер на все руки. Он сделал монету весом не меньше чем в
эйрир, и половины этой монеты соединялись с помощью двадцати гвоздочков, по
десяти на каждой половине. Когда части были сложены, она казалась целою, но
можно было ее разъять на две части. И рассказывают, что он разнимает монету на
половины, одну дает Вестейну и просит хранить ее как знак.
— И если один из нас пошлет другому свою половину, это будет значить, что его
жизнь в опасности. Есть у меня предчувствие, что не миновать нам такого обмена,
хотя бы сами мы и не встретились.
Вот едет Вестейн на запад, в Англию, а Гисли и Бьяльви — в Норвегию, а летом — в
Исландию. Им досталось много добра и богатых подарков, и было удачно их
товарищество, и Бьяльви выкупил у Гисли свой корабль. Теперь Гисли, а с ним еще
одиннадцать человек едут на запад, во Фьорд Дюри, на торговом корабле.
IX
А Торгрим и Торкель снаряжают корабль в другом месте и возвращаются в устье Реки
Ястребиной Долины во Фьорде Дюри в один день с Гисли, приплывшим на торговом
корабле. Вскоре они свиделись, и встреча их радостна, а потом разъезжаются они
по домам. Торгриму и Торкелю тоже выпало немало богатства.
Торкель очень важничал и ничего не делал по хозяйству, а Гисли работал день и
ночь. Однажды выдался погожий день, и Гисли послал всех на сенокос, всех, кроме
Торкеля. Торкель единственный из мужчин остался на хуторе и улегся после
завтрака в доме. Дом этот был длиною в сто сажен, а шириною в десять. К южной
его стороне пристроена была светелка Ауд и Асгерд. Они сидели там и шили. Вот,
проснувшись, Торкель заслышал в светелке голоса, идет туда и ложится у стены.
Вот заговорила Асгерд:
— Не откажи, Ауд, скрои мне рубашку для мужа моего Торкеля.
— Это я умею не лучше тебя, — сказала Ауд, — и ты навряд ли стала бы просить
меня об этом, если бы надо было кроить рубашку для моего брата Вестейна.
— Это другое дело, — говорит Асгерд. — И, верно, еще долго так будет.
— Давно я знала, — говорит Ауд, — как обстоят дела. Но хватит говорить об этом.
— Я не вижу тут ничего дурного, — говорит Асгерд, — хоть бы мне и нравился
Вестейн. Сказывали мне, что вы частенько встречались с Торгримом до того, как
тебя выдали за Гисли.
— Тут не было ничего дурного, — говорит Ауд. — Я ведь не зналась с мужчинами за
спиной у Гисли, так что нет тут дурного. Но лучше прекратим этот разговор.
А Торкель слышал каждое слово и, когда они замолкли, сказал:
— Слышу слова ужасные! Слышу слова роковые! Слышу слова, чреватые гибелью одного
или многих![5]
И входит в дом. Тогда заговорила Ауд:
— Часто женская болтовня не доводит до добра. Как бы и на сей раз не вышло
отсюда беды. Давай-ка подумаем, как нам быть.
— Я уже кое-что придумала, — говорит Асгерд. — Это поможет делу.
— Что же? — спросила Ауд.
— Надо обнять как следует Торкеля, как мы ляжем в постель, и сказать ему, что
это все неправда. Он и простит меня.
— Нельзя полагаться на одно это, — говорит Ауд.
— Что же предпримешь ты? — говорит Асгерд.
— Расскажу обо всем мужу моему Гисли, чтобы он нашел выход.
Вечером приходит с работы Гисли. Повелось, что Торкель благодарит брата за
труды. Но на сей раз он ходит пасмурный и не говорит ни слова. Вот Гисли
спрашивает, не занемог ли он.
— Нет у меня болезни, — говорит Торкель. — Но есть кое-что похуже болезни.
— Не сделал ли я чего такого, — говорит Гисли, — что ты на меня рассердился?
— Нет, — говорит Торкель. — Но ты сам все узнаешь, хотя и не сразу.
И они расходятся каждый к себе, и на этот раз больше ничего не было сказано.
Вечером Торкель ест мало и первым идет спать. И когда он улегся, приходит
Асгерд, подымает одеяло и хочет ложиться. Тогда Торкель сказал:
— Я не хочу, чтобы ты здесь ложилась ни этой ночью, ни потом.
Асгерд сказала:
— С чего это ты вдруг так переменился? Или что-нибудь случилось?
Торкель сказал:
— Мы оба знаем причину, хоть от меня и долго скрывали. И мало будет тебе чести,
если я выражусь яснее.
Она отвечает:
— Можешь думать об этом, как тебе заблагорассудится. И я не собираюсь долго
спорить с тобой из-за того, где мне спать. Но выбирай: либо ты меня пустишь и
будешь вести себя, как если бы ничего не случилось, либо я тут же назову
свидетелей и объявлю о разводе с тобою, и пусть мой отец забирает обратно все
мое приданое. И в этом случае я уж больше никогда не стесню тебя в постели.
Торкель помолчал и немного погодя сказал:
— Я рассудил так; поступай, как тебе нравится, я же не стану отказывать тебе
этой ночью в постели.
Она без промедления показал, чего ей больше хотелось, и сразу легла. Они недолго
пролежали вместе, как все между ними уладилось, словно бы ничего и не было.
Вот и Ауд ложится рядом с Гисли, и рассказывает ему о своем разговоре с Асгерд,
и просит его не сердиться, но принять какое-нибудь разумное решение, если он
может найти его.
— Я не вижу такого решения, — сказал он, — от которого был бы толк. Все же не
стану на тебя сердиться, ибо устами людей гласит судьба и чему быть, того не
миновать.
X
Вот пришла зима, и наступают дни переезда[6]. Торкель вызвал своего брата Гисли
на разговор и сказал:
— Дело обстоит так, брат, что пришло мне на ум переменить жилье. Короче говоря,
я хочу, чтобы мы разделились: хочу вести хозяйство с моим зятем Торгримом.
Гисли отвечал:
— Братьям сподручнее вместе смотреть за своим добром. И, право, я был бы рад,
если бы все оставалось по-старому и мы не делились.
— Так не может долее продолжаться, — говорит Торкель, — чтобы мы сообща вели
хозяйство. Потому что от этого происходит большой убыток: ведь тебе одному
достаются весь труд и все заботы по хозяйству. Я же не прилагаю рук ни к чему,
что сулило бы выгоду.
— Не ставь себе этого в вину, — говорит Гисли, — раз уж я тебя не упрекаю. Всяко
бывало между ними: случалось, и сходились и расходились.
Торкель сказал;
— Бесполезно говорить об этом. Надо делить имущество. И раз уж я настаиваю на
дележе, ты бери себе и дом, и отцову землю, я же возьму движимое имущество.
— Если не остается ничего другого, как делиться, делай что хочешь. Мне же все
равно, что делать: делить или выбирать.
Кончили тем, что Гисли делил. Торкель выбрал движимое имущество, а Гисли
получает землю. Они поделили и двоих детей, бывших у них на попеченье: мальчика
звали Гейрмунд, а девочку — Гудрид, они были детьми их родича Ингьяльда. Девочка
осталась с Гисли, а Гейрмунд — с Торкелем. Вот уходит Торкель к своему зятю
Торгриму и живет с ним. Хозяйство же переходит к Гисли, и он не может
пожаловаться, чтобы оно стало хуже против прежнего.
Вот проходит лето, и настают предзимние дни. В те времена у многих людей было в
обычае справлять приход зимы пирами и жертвоприношениями[7]. Гисли не приносил
больше жертв с тех пор, как побывал в Вэбьёрге в Дании, все же он, как и прежде,
устраивал пиры, и притом со всею пышностью. И вот, когда подходят те дни, о
которых шла речь, он делает приготовления к большому пиру. Он зовет на пир обоих
Торкелей, сына Эйрика и Богача, своих зятьев, сыновей Бьяртмара и многих других
друзей и товарищей. И в тот день, когда гости съезжаются, Ауд заводит такой
разговор:
— Правду сказать, недостает здесь, по-моему, одного человека, которого я желала
бы видеть.
— Кто же это? — спросил Гисли.
— Это мой брат Вестейн. С ним изо всех людей хотела бы я разделить здесь
веселье.
Гисли сказал:
— Я смотрю на это иначе. Я бы дорого дал, чтобы он здесь не появлялся.
На этом их разговор и кончился.
XI
Жил человек по имени Торгрим, по прозванию Нос. Он жил во Дворе Носа на
восточном берегу Реки Ястребиной Долины. Он был силен в ворожбе и волшбе и был
колдун, каких мало. Его-то и приглашают Торгрим с Торкелем к себе, потому что у
них тоже шел пир. Торгрим был искусным кузнецом, и рассказывается, что оба
Торгрима и Торкель идут в кузницу и там запираются. Вот достают они обломки
Серого Клинка, который при разделе выпал Торкелю, и Торгрим делает из него
копье. К вечеру копье было готово. На нем были насечены тайные знаки, и древко
входило в наконечник на целую пядь.
Рассказывают, что Энунд из Средней Долины пришел на пир к Гисли и, отозвав его в
сторону, сказал, что вернулся Вестейн «и можно ждать его сюда».
Гисли немедля зовет своих работников, Халльварда и Хаварда, и велит им ехать на
север к Фьорду Энунда и прямо к Вестейну.
— Передайте ему от меня поклон да прибавьте: пусть сидит дома, пока я к нему не
приеду, и пусть не появляется на пиру в Ястребиной Долине.
Он дает им узелок, а в нем условленный знак, половинка монеты, на случай, если
он им не поверит.
Тогда идут они и берут в Ястребиной Долине лодку, и гребут к Устью Ручья, и,
выйдя там на берег, идут к человеку, который жил там во Дворе Берси. Его тоже
звали Берси. Они передают ему просьбу Гисли одолжить им двух своих лошадей — их
звали Рукавицы, — самых резвых лошадей на всех Западных Фьордах. Тот дает им
лошадей, и они скачут до самых Мшистых Полей, а оттуда к хутору Под Конем. А
Вестейн уже выехал из дому, и случается так, что он проезжает Мшистые Поля под
холмом, братья же едут поверху. Так они разминулись.
XII
Был человек по имени Торвард. Он жил на хуторе Бугор. Двое его людей повздорили
из-за какой-то работы, пустили в ход косы и поранили друг друга. Вестейн
подъезжает и мирит их, так что оба остаются довольны. Потом он пускается к
Фьорду Дюри и с ним два норвежца.
Между тем, приехав на хутор Под Конем, Халльвард и Хавард узнают, что Вестейн,
оказывается, уже уехал. Скачут они что есть мочи обратно. И, подъехав к Мшистым
Полям, видят: скачут люди посреди долины, но их разделяет бугор. Вот скачут они
в Медвежью Долину — и только подъезжают к Откосу Арнкеля, как пали обе их
лошади. Тогда, оставив лошадей, они бегут и кричат. Тут Вестейн с людьми слышит
их, — а они уже выехали на Ягнячий Перевал, — и дожидаются, пока те не прибежали
со своей вестью. Достали они и монету, которую Гисли послал Вестейну. Вестейн
вынимает из кошеля другую половинку и при взгляде на нее сильно краснеет.
— Вы говорите чистую правду, — говорит он, — и я бы повернул обратно, если бы вы
нагнали меня чуть раньше. Но теперь текут все воды к Фьорду Дюри, и я поскачу
туда же, да и тянет меня туда. Норвежцы пусть поворачивают назад, вы же садитесь
в лодку и известите Гисли и мою сестру, что я еду к ним.
Они возвращаются домой и все рассказывают Гисли. Он отвечает;
— Значит, так тому и быть.
Вестейн едет в Ягнячью Долину к родственнице своей Луге. Она перевозит его через
фьорд и говорит ему:
— Вестейн, будь осторожен. Это тебе понадобится. Она перевезла его к Пескам
Тинга, Там жил человек по имени Торвальд Искра. Вестейн идет к нему, и Торвальд
разрешил ему взять своего коня. Вот скачет он дальше, звеня уздечкой Торвальда,
а седло и подпруга у него свои. Торвальд провожает Вестейна до Песчаного Устья и
вызывается ехать с ним хоть до самого хутора Гисли. Но тот сказал, что это ни к
чему.
— Многое переменилось в Ястребиной Долине, — сказал Торвальд, — и будь
осторожен.
На этом они расстаются. Вот скачет Вестейн до самой Ястребиной Долины. Погода
была ясная, и светила луна. У Торгримова двора двое загоняли скот, Гейрмунд и
женщина по имени Раннвейг. Она привязывает коров в хлеву, а он гонит их к ней. И
вот, проезжая через луг, Вестейн встретил Гейрмунда. Гейрмунд сказал:
— Не заезжай сюда в Морское Жилье, а отправляйся прямо к Гисли да смотри будь
осторожен.
А Раннвейг вышла из хлева, и человек показался ей как будто знакомым. И, загнав
скот, они заспорили, кто бы это мог быть, и идут, переговариваясь, домой.
Торгрим со своими людьми сидел у огня, и спрашивает Торгрим, не попадался ли им
на глаза какой человек, и еще спрашивает, о чем у них спор.
— Сдается мне, что я узнала Вестейна, который сюда вернулся, — сказала Реннвейг.
— На нем был синий плащ, в руке копье, и он скакал, звеня уздечкой,
— А что ты скажешь на это, Гейрмунд?
— Да я плохо разглядел. Но я подумал, что это работник Энунда из Средней Долины,
у него был плащ Гисли, а сбруя Энунда и в руках острога.
— Кто-то из вас лжет, — сказал Торгрим. — Ступай-ка в Холм, Раннвейг, и
разузнай, что там происходит.
Вот отправилась она и подошла к дверям как раз, когда гости сошлись пировать.
Гисли стоял в дверях и, поздоровавшись с ней, пригласил ее войти. Она сказала,
что ей надо домой, — «но я хотела бы повидать девочку Гудрид».
Гисли зовет Гудрид, но ее не было.
— Где Ауд, твоя жена? — спросила Раннвейг.
— Вот она, — говорит Гисли.
Ауд выходит и спрашивает, чего ей надо. Та ответила, что, так, мол, одна
малость, но ничего толком не сказала. Гисли сказал, что одно из двух; либо пусть
остается, либо идет домой, Она пошла домой и была еще глупее прежнего, если это
только возможно, и не могла рассказать ничего нового.
А поутру Вестейну принесли два тюка с товаром: их тогда взяли с собой братья
Халльвард и Хавард. Он достал оттуда кусок обойной ткани длиною в шестьдесят
сажен и головное покрывало в двадцать локтей длиной с тремя парчовыми полосами
во всю длину, а еще три умывальных таза, отделанные золотом. Он выложил все это
и подарил своей сестре, Гисли и побратиму своему Торкелю, если тот захочет
принять подарок.
Гисли идет с обоими Торкелями в Морское Жилье к брату своему Торкелю.
Рассказывает Гисли, что вернулся Вестейн и привез им обоим дорогие подарки. Он
показывает их и просит Торкеля взять, что он хочет.
Торкель отвечает:
— И все же было бы уместней, если бы ты один взял все это, я же не хочу
принимать подарков. Маловероятно, что я отдарю Вестейна.
И он наотрез от них отказался. Вот отправляется Гисли домой, и кажется ему, что
все идет одно к одному.
XIII
И вот что произошло в Холме. Две ночи сряду Гисли тревожат дурные сны, и люди
спрашивают, что ему снилось. Он не хочет рассказывать снов. Вот наступает третья
ночь, на дом налетел такой вихрь, что с одной стороны сорвало крышу. А вслед за
этим с неба хлынул такой ливень, что никто и не упомнит подобного. Потолок начал
течь, как и следует ждать, раз повреждена крыша. Гисли живо вскочил и кличет
своих людей помочь делу. Был у Гисли один раб по имени Торд, а по прозванию
Трусоватый. Он был большого роста, почти как Гисли. Раб этот остался дома, а
Гисли и с ним почти все его люди побежали на сенокос, чтобы убрать сено. Вестейн
хотел было бежать с ними, но Гисли воспротивился этому. И когда с потолка стало
сильно лить, брат с сестрою отодвигают свои кровати и ставят их вдоль покоя. А
все, кроме них двоих, уже убежали из дому.
Вот незадолго до рассвета кто-то входит неслышно и идет туда, где лежит Вестейн.
Тот в это время не спал. Но, прежде чем он что-либо заметил, в грудь ему
вонзилось копье, проткнув его насквозь. И, почувствовав удар, Вестейн сказал
так:
— Прямо в сердце.
И человек этот тотчас ушел, а Вестейн попытался встать и, вставая, упал у лавки
мертвый. Проснулась Ауд, и зовет Торда, и просит его вынуть копье из раны. Тогда
считалось, что мстить надлежит тому, кто извлечет клинок из раны, и если убийца
оставлял оружие в ране, это называлось тайное умерщвление, а не убийство. Торд
так боялся мертвецов, что он не решился даже приблизиться. Тут вошел Гисли, и
увидел, что произошло, и сказал Торду, что не надо ничего делать. Он сам вынул
копье из раны и никому не показав, бросил его, все окровавленное, в ларь и сел
на лавку. Потом он велел обрядить тело Вестейна по обычаю того времени. Гисли да
и все другие очень горевали по Вестейну.
Гисли сказал своей воспитаннице Гудрид:
— Сходи в Морское Жилье и разузнай, что у них там делается. Я потому посылаю
тебя, что очень доверяю тебе в этом деле, как и во всяком другом. Смотри же
сумей рассказать мне, что у них там делается.
Она идет в Морское Жилье. Там все на ногах и вооружены, и оба Торгрима, и
Торкель. И когда она вошла, они не тотчас с нею поздоровались, потому что там
мало кто был расположен к разговорам. Все же Торгрим спрашивает ее, что нового.
Она рассказала про смерть Вестейна, или, вернее, про его убийство. Торкель
отвечает:
— Еще недавно мы бы и впрямь почли это за новость.
— Умер человек, — говорит Торгрим, — которому мы все обязаны выказать уважение,
и нужно похоронить его наиподобающим образом и насыпать над ним курган. И правду
сказать, это большая потеря. Можешь передать Гисли, что мы сегодня придем к
нему.
Она идет домой и рассказывает Гисли, что Торгрим сидел во всех доспехах, в шлеме
и при мече. Торгрим Нос держал в руках топор, а Торкель обнажил на пядь свой
меч,
— Там все на ногах и многие вооружены.
— Этого и следовало ждать, — говорит Гисли.
XIV
Вот Гисли готовится со своими людьми к погребенью Вестейна в той песчаной гряде,
что расположена вдоль тростникового озерка под самым Морским Жильем. И когда
Гисли приступил к погребению, подъезжает туда Торгрим и с ним много людей. Когда
они завершили обряд над телом Вестейна по тогдашнему обычаю, Тор-грим подошел к
Гисли и сказал:
— Есть обычай обувать покойного в башками Хель, чтобы в них он вошел в
Вальгаллу. Я сделал это для Вестейна. — И, покончив с этим, он сказал: — Я не
умею завязывать башмаков Хель, если эти развяжутся.
Потом они садятся на кургане и беседуют и находят очень маловероятным, чтобы
кто-нибудь знал преступника. Торкель спросил у Гисли:
— Как Ауд принимает смерть брата? Много ли плачет?
— Ты, верно, думаешь, что тебе это известно, — говорит Гисли. — Она держится
хорошо, хоть ей и тяжело. Видел я сон, — продолжает Гисли, — позапрошлой ночью и
прошлой ночью снова. Я не скажу по этим снам, кто убийца, хоть они и клонятся к
этому. Снилось мне в первую ночь, будто из одного двора выползла гадюка и
насмерть ужалила Вестейна. А на следующую ночь мне приснилось, что из того же
двора выскочил волк и насмерть загрыз Вестейна. Я до сего дня не рассказывал
этих снов, потому что думал, что тогда они не сбудутся.
И он сказал вису:
— Желал я, о нож обнаживший[8],
Спокойного сна Вестейну,
Мнил, и меня минует
Страшный сон вчерашний,
Когда мы сидели с другом
В доме за чашей меда,
Черпали радость в хмеле,
С третьим встреч не искали.
Тогда спросил Торкель:
— А как Ауд принимает смерть брата? Много ли плачет?
— Что-то часто ты об этом спрашиваешь, родич! — говорит Гисли. — Однако ж
одолело тебя любопытство. И Гисли сказал вису:
— Липа льна под покровом,
Кроткая, скроет горе,
Ливень ланит пролить
Лишь ночью осмелятся очи.
Сивы злата[9] персты
Осушат росу ресниц,
Но разум ее смятен
Утратой милого брата.
И еще он сказал так:
— На грудь объятой грустью
Фригги перины змея
Слез горючих гроза
С леса глаз пролилась;
Сыплет груды орехов
Орешник глаз безутешных,
Скегуль злата скорбь
Ласка лишь скальда умерит.
Потом братья вместе идут домой. Тогда сказал Торкель:
— Да, это большое событие! И верно, для тебя оно еще горше, чем для нас. Но все
же всякий сам себе товарищ. Я бы хотел, чтобы ты не слишком убивался, дабы не
заронить в людях подозренья. Хотел бы я также, чтобы мы устроили у себя игры и
чтобы наладились у нас наилучшие отношения, как бывало.
— Неплохо сказано, — говорит Гисли. — Я готов согласиться. Но с одним условием:
если случится в твоей жизни событие, столь же важное для тебя, как для меня это
событие, обещай вести себя таким же образом, как ты теперь просишь меня.
Торкель соглашается. Потом они идут домой и справляют тризну по Вестейну. И
после этого они расходятся по домам, и снова все спокойно.
XV
Вот начинаются игры, как если бы ничего не случилось. Зятья, Гисли и Торгрим,
чаще всего играют друг против друга, и люди не могут решить, который из них
сильнее. Все же большинство отдает предпочтение Гисли. Они играют в меч на льду
тростникового озерка. Там все время было людно. И вот однажды, когда сошлось
особенно много народу, Гисли предложил разделиться для игры поровну.
— Этого мы и хотим, — говорит Торкель. — Но только мы хотим, чтобы ты не
поддавался Торгриму, потому что ходят разговоры, что ты играешь не в полную
силу. Я же только порадуюсь за тебя, если ты окажешься сильнее.
— Нам еще не доводилось померяться силами, — говорит Гисли, — но может статься,
что придет для этого время.
Вот они играют, и Торгрим уступает в игре Гисли. Гисли сшиб его с ног, и мяч
отлетел в сторону. Тогда Гисли хочет завладеть мячом, но Торгрим удерживает его
и не дает ему взять мяч. Тогда Гисли толкнул Торгрима с такой силой, что тот,
ударившись оземь, ободрал себе пальцы и из носу у него пошла кровь. Медленно
встал Торгрим. Он глянул на курган Вестейна и сказал:
— Копье со звоном сердце
Задело. Ну что ж, за дело!
Гисли остановил катившийся мяч и запустил его Торгриму между лопаток, так что
тот упал ничком. Гисли сказал:
— Мяч по загривку героя
Огрел. Ну что ж, за дело!
Торкель вскочил на ноги и сказал:
— Теперь видно, кто сильнее и кто лучше играет. На этом и кончим.
Они так и сделали. Игры прекратились, и прошло лето, и Торгрим с Гисли стали
холоднее друг с другом.
Торгрим задумал дать в предзимние дни осенний пир, встретить зиму и принести
жертвы Фрейру. Он приглашает к себе своего брата Бёрка и Эйольва, сына Торда из
Выдрей Долины, и многих других знатных людей. Гисли тоже готовится к пиру. Он
зовет к себе своих шурьев с Орлиного Фьорда и обоих Торкелей, и набралось у
Гисли не меньше шести десятков гостей. В обоих домах готовился пир горой, и пол
в Морском Жилье устлали тростником с тростникового озерка. Торгрим со своими
занимался приготовлениями, и они собирались завешивать стены, — в тот вечер
ожидались гости, — и Торгрим сказал Торкелю:
— Как бы теперь подошли нам те добрые ткани на стену, что хотел отдать тебе
Вестейн! На мой взгляд, это отнюдь не одно и то же: получить их насовсем или
получить их на время, и я желал бы, чтобы ты теперь послал за ними.
Торкель отвечает:
— Все знает тот, кто знает меру. Я не стану посылать за ними.
— Тогда я сделаю это сам, — сказал Торгрим и велел пойти Гейрмунду.
Гейрмунд говорит:
— Сделаю любую работу, но эта не по мне. Тогда Торгрим подходит к нему и дает со
всего маху пощечину и говорит:
— Ступай-ка, если это тебе больше нравится!
— Теперь пойду, — сказал тот, — хоть мне это еще меньше нравится. Но будь
уверен, уж я позабочусь о том, чтобы подобрать пару к тому лещу, что ты дал мне.
В долгу не останусь.
После этого он пошел, и когда он приходит в Холм, Гисли и Ауд как раз собираются
завешивать стены. Гейрмунд сказал, зачем он пришел, рассказал и о том, как все
это вышло. Гисли спросил:
— Ну что, Ауд, хочешь одолжить им эту ткань?
— Ведь ты не потому меня спрашиваешь, что не знаешь, что я не хотела бы
оказывать им ни этой услуги, ни какой иной; слишком много чести.
— А как смотрел на это мой брат Торкель? — спросил Гисли.
— Он был доволен, что меня посылают.
— Это решает дело, — сказал Гисли и вышел с ним, отдав ему ткань. Гисли идет с
ним до самой ограды и говорит: — Теперь вот что. Благодаря мне ты ходил не
напрасно. Но хочу я, чтобы и ты пошел мне навстречу в одном важном для меня
деле, ведь где подарок, там и отдарок. Хочу же я, чтобы ты сегодня вечером
отодвинул засовы у трех дверей. И тебе не мешает помнить, как тебя уговорили
идти сюда.
Гейрмунд спрашивает:
— Здесь не будет опасности для твоего брата Торкеля?
— Никакой! — сказал Гисли.
— Тогда так и будет сделано, — сказал Гейрмунд. И, вернувшись домой, он
сбрасывает ткань с плеч. Тогда Торкель сказал:
— Гисли по своему терпению не чета другим людям, и он поступил лучше нас.
— Это как раз то, что нам нужно, — говорит Торгрим, и они завешивают стены.
К вечеру приходят гости. А небо затягивается облаками, и вечером падает хлопьями
снег и засыпает все тропы.
XVI
Вечером приходят Бёрк и Эйольв и с ним шесть десятков человек, всего там
собралось сто двадцать гостей, а у Гисли гостей вдвое меньше. Вот сели люди в
Холме вечером пить, а потом ложатся по лавкам и засыпают. Гисли сказал своей
жене Ауд:
— Я не задал корма коню Торкеля Богача. Выйдем вместе, и ты запри за мной и,
пока я хожу, не ложись, а когда вернусь, отопри мне.
Он достает из ларя копье Серый Клинок. На нем синий плащ поверх рубахи и
холщовые штаны. Он идет к ручью, протекающему между обоими хуторами: в обоих
хозяйствах брали оттуда воду. Он идет по дорожке к ручью, потом идет вброд до
той дорожки, что вела к другому хутору. Гисли знал в Морском Жилье все ходы и
выходы, потому что он сам его строил. Там был вход через хлев, туда Гисли и
пошел[10]. С каждой стороны стояло по тридцати коров. Он связывает им попарно
хвосты, запирает за собой хлев и прилаживает запор так, чтобы нельзя было
открыть, если кто захотел бы выйти. Потом он идет в жилую часть дома. Гейрмунд
сделал свое дело: засовов на дверях не было. Вот входит Гисли и запирает двери,
как они были заперты с вечера. Он делает все очень медленно. Заперев дверь, он
стоит и прислушивается, не проснулся ли кто, и убеждается, что все спят. В доме
было три огня. Вот он берет с полу охапку тростника, скручивает его в жгут и
бросает в один из огней. И огонь гаснет. Тут он замечает, что спят-то не все.
Ему видно, как к самому дальнему светильнику тянется рука юноши, снимает
светильник и тушит свет.
Тогда он идет в глубь дома к спальной нише, где спали Торгрим с его сестрою.
Дверка ниши была не заперта, и оба лежали в постели. Вот он идет туда, шарит
впотьмах перед собою и касается рукою груди Тордис: она спала с краю. Тордис
сказала:
— Почему у тебя такая холодная рука, Торгрим? — и разбудила его. Торгрим сказал: