Сага о людях из Лососьей долины 41 страница

И когда Эгиль опять заговорил с ним о поездке на тинг, он отсоветовал ему ехать.
Так Эгиль остался дома. Ему не нравилось это, и он был очень не в духе. Летом из
Мосфелля перегоняли скот на горные луга, и Тордис была в горах во время тинга.
Как-то вечером, когда люди в Мосфелле уже ложились спать, Эгиль позвал двух
рабов Грима. Он велел привести ему лошадь.
— Я поеду помыться на горячий источник, — сказал он. Собравшись, он вышел, взяв
с собой свои сундуки с серебром. Он сел на лошадь, выехал за ограду и поехал по
лугу за пригорок, пока не скрылся из виду. А утром, когда люди встали, они
увидели, как по холму к востоку от двора бредет Эгиль и тянет за собою коня. Они
пошли и привели его домой. Но рабов и сундуков больше не видели, и о том, куда
Эгиль спрятал свое серебро, было много догадок.
В Мосфелле к востоку от двора есть в горе овраг. При внезапной оттепели оттуда
низвергается водопад. И вот после спада воды в этом овраге стали часто находить
английские монеты. Некоторые высказывают догадку, что Эгиль спрятал там свое
серебро. Ниже Мосфелля есть большие и очень глубокие болота. Многие думают, что
Эгиль утопил там свое серебро. К югу от реки есть горячие источники и возле них
большие ямы, и некоторые предполагают, что Эгиль спрятал свое серебро в них,
потому что именно там часто видны блуждающие огни. Эгиль сказал, что убил рабов
Грима, а серебро спрятал. Но где он его спрятал, этого он не сказал никому.
Осенью Эгиль заболел, и болезнь свела его в могилу. Когда он умер, Грим велел
одеть его в лучшие одежды. Потом он велел отнести его на мыс Тьяльданес
(Палаточный Мыс) и насыпать там могильный холм. В этом холме Эгиля похоронили
вместе с его оружием и одеянием.
LXXXVI
Грим был крещен в Мосфелле, когда в Исландии было введено христианство. Он велел
построить там церковь, и люди рассказывают, что Тордис перевезла в нее тело
Эгиля. Этот рассказ подтверждается тем, что когда в Мосфелле построили новую
церковь, а ту, которую Грим поставил когда-то в Хрисбру (Хворостяной Мост),
снесли, под тем местом, где был алтарь, откопали скелет человека. Кости были
гораздо больше, чем у обыкновенных людей, и все решили, что, судя по рассказам
стариков, это должны быть кости Эгиля.
Жил тогда там священник Скафти, сын Торарина. Он был умный человек. Он взял
череп Эгиля и отнес его на кладбище. Череп был необычайно велик, но еще
необычайнее была его тяжесть. Снаружи череп был весь изборожден, как раковина.
Скафти решил испытать его прочность. Он взял довольно большой топор, замахнулся
им со всей силы и ударил обухом по черепу, думая проломить его. Череп побелел в
том месте, куда пришелся удар, но ни вмятины, ни трещины не осталось. Отсюда
видно, что этому черепу удары обыкновенных людей не приносили вреда и тогда,
когда он был одет плотью и кожей.
Кости Эгиля были погребены на краю кладбища в Мосфелле.
LXXXVII
Когда в Исландии приняли христианство, Торстейн крестился и велел построить
церковь в Борге. Он был человеком благочестивым и строгих нравов. Он дожил до
глубокой старости и умер от болезни. Похоронен он был в Борге, в той церкви,
которую построил.
Он положил начало большому роду. Многие видные люди и скальды вышли из этого
рода людей с Болот, как называли всех, кто произошел от Скаллагрима. Долгое
время люди этого рода были сильны и воинственны, а некоторые и большого ума. Но
между людьми этого рода были большие различия. К нему принадлежали самые
красивые люди из когда-либо рожденных в Исландии, как Торстейн, сын Эгиля,
Кьяртан, сын Олава, племянник Торстейна, Халль, сын Гудмунда, а также Хельга
Красавица, дочь Торстейна, из-за которой бились Гуннлауг и Храфн Скальд. Но
немало было в этом роде и очень безобразных людей.
Торгейр, сын Торстейна, был более сильным из братьев, но Скули был выше ростом.
После смерти Торстейна Скули жил в Борге. Скули долго плавал с викингами. Он
стоял на носу корабля Железный Борт ярла Эйрика, когда погиб конунг Олав, сын
Трюггви. В семи битвах побывал Скули вместе с викингами.

Примечания
«Сага об Эгиле» представляет собой историю четырех поколений рода, к которому
принадлежал Эгиль, сын Скаллагрима, самый крупный из исландских скальдов, и
охватывает период с конца IX по конец Х в. По-видимому, эта сага основана не
только на устной традиции, но и на письменных источниках. Значительное место
занимает в ней история распри норвежского вождя Квельдульва (деда Эгиля) и его
сыновей Торольва и Скаллагрима с основателем норвежского государства конунгом
Харальдом Прекрасноволосым. В результате этой распри Скаллагрим переселился в
Исландию и основал там род «Людей с Болот».
Центральное место в «Саге об Эгиле» занимает сам Эгиль (он родился ок. 910 и
умер ок. 990 г.). В саге приводится много стихов Эгиля. Некоторые из них,
однако, по-видимому, не подлинны (например, висы в гл. LXIV (кроме первой) и
LXXI). С исключительной правдивостью изображается в саге Эгиль — этот
необузданный в гневе, жестокий и жадный викинг, но вместе с тем и большой поэт,
верный друг и бесстрашный борец против главы феодального государства.
Эгиль совершил четыре поездки из Исландии за море, во время которых он подолгу
жил в Норвегии и Англии и бывал в ряде других стран северной Европы. Вообще
действие саги охватывает всю северную Европу, от Исландии, Оркнейских островов и
Англии на западе до Белого моря, Карелии и Курляндии на востоке. Хотя некоторые
из сообщаемых в этой саге фактов и приукрашены фольклорными мотивами (например,
обстоятельства написания «Выкупа головы» или битва на Винхейде) и кое-что в
социальных отношениях, изображаемых в этой саге, больше похоже на XIII век,
эпоху написания саги, — в основном эта сага исторически вполне правдива. Многие
исследователи предполагали, что автором «Саги об Эгиле» был Снорри Стурлусон
(1178–1241), знаменитый автор «Младшей Эдды» и «Круга Земного».
Эта сага была написана, вероятно, ок. 1220 г. Она сохранилась в нескольких
списках, важнейшие из которых не древнее середины XIV в. Перевод сделан по
изданию: Egils saga Skallagrнmssonar herausgegeben von Finnur Jуnsson. Halle,
1894 (Altnordische Saga-Bibliothek. 3).
1) …вырезать ратную стрелу… — Рассылаемая по стране стрела служила сигналом,
призывающим к оружию.
2) Конунг Харальд присвоил в каждом фюльке наследственные владения и всю землю…—
Это, несомненно, преувеличение. Норвежские бонды и много позднее сохраняли землю
в своей собственности.
3) Зимой Торольв поехал в горы… — в Финнмарк.
4) Колбяги — по-видимому, скандинавы, торговавшие с финнами и лопарями.
5) Квены — по-видимому, финское племя, жившее на берегу Ботнического залива.
6) …корабли, которые летом стояли, как обычно, у Эйра. — Летом в Эрс-сунде
(вероятно, у Хельсингёра) собирались торговые корабли со всей Скандинавии.
7) …они поплыли при северо-восточном ветре по фьорду к морю. — По
Тронхеймсфьорду.
8) От гор до моря тянулись большие болота… — Речь идет о болотах на западном
берегу Боргарфьорда. …назвал его Борг (Городище)… — Борг расположен у подножья
холма.
9) …его окропили водой… — Языческий обряд, похожий на христианский обряд
крещения, но не связанный с ним.
10) Ярл Сигурд — правитель Оркнейских островов, подвластный Харальду
Прскрасноволосому.
11) Поход Эйрика в Бьярмаланд был в 918 г.
12) Гуннхильд… умела колдовать. — По преданию, еще девушкой она была послана
родителями в Финнмарк к лопарям, чтобы обучиться колдовству. Лопари слыли
искусными колдунами.
13) Придя на двор, они стали врываться в постройки… — Исландский двор (по
образцу которого изображается в нижеследующем рассказе курляндский двор, куда
попали Эгиль и его спутники) состоял из нескольких примыкающих друг к другу
построек, из которых каждая имела свою крышу. Стены были земляные, без окон.
Посредине главного дома (skali или eldaskali) на земляном полу был очаг, дым от
которого выходил через отверстие в крыше (потолка не было), а по бокам от него,
вдоль стен, — дощатый настил, на котором спали. В другом доме (stofa) вдоль стен
шло сиденье, перед которым ставили столы для еды. Остальные постройки имели
хозяйственное назначение.
14) Харальд, сын Горма, или Харальд Синий Зуб — правил Данией ок. 940–ок. 985
гг.
15) При всех поминаньях… — На пиру было принято поминать умерших родичей и
богов.
16) Эльврад Могучий — английский король Альфред Великий (871–899). Ятвард —
английский король Эдвард (899–924). Адальстейн Победитель — английский король
Этельстан (924–940).
17) …предлагает как место битвы равнину Винхейд… — В английских источниках
описываемая ниже битва называется битвой при Брунанбургe. Она произошла в 937 г.
В саге об этой битве едва ли все исторически точно.
18) Он взял орешниковую жердь… — Такой жерди с насаженным на нее лошадиным
черепом приписывалась магическая сила. Высказывалось предположение, что в
действительности Эгиль вырезал на жерди не приведенное ниже заклятье, а две
сказанные им раньше висы, которые по своему содержанию в общих чертах совпадают
с этим заклятьем. Вероятно, не случайно в подлиннике в этих висах выдержаны
магические числовые соотношения между рунами (буквами): в каждом из
четверостиший, из которых эти висы состоят, — по 72 руны (т. с. три раза общее
количество рун в руническом алфавите).
19) Англией в то время правил его брат Ятмунд. — Это анахронизм. Эдмунд
(Ятмунд), брат Этельстана, правил Англией несколько раньше (с 940 по 946 г.).
20) …ко времени утренней еды… — Утренняя еда была и завтраком и обедом, так как
ели только два раза в день: часов в девять утра и вечером.
21) Я поеду к ярлу… — Ярл Сигвальди — викингский вождь, который воевал с ярлом
Хаконом.
22) А два изгнания были равносильны объявлению вне закона. — Изгнание было
трехгодичным, если осужденный вносил одну марку серебра. Объявление вне закона
было пожизненным, и от него нельзя было откупиться.

Сага о Финнбоги Сильном

Предисловие

«Сага о Финнбоги Сильном» — памятник средневековой исландской словесности,
принадлежащий к числу так называемых «саг о древних временах», в которых
историческая основа сочеталась с большой долей мифологического и даже
литературного вымысла. «Сага о Финнбоги» относится к наиболее поздним по времени
действия (но не по времени написания) произведениям из числа так называемых «саг
о древних временах». В отличие от большинства этих памятников, она посвящена
событиям на земле Исландии и за ее пределами в конце X – начале XI вв. Ее
действующие лица, — не древние герои эпохи Переселения Народов и не викинги
Скандинавии VIII–X вв., а предки известных исландских родов, оставившие вполне
реальный след в истории острова. Все это сближает сагу, в том числе и по
содержанию, с так называемыми «родовыми сагами», повествующими об истории
Исландии в «век саг» — от конца эпохи «заселения страны» (ок. 930 г.) до
утверждения христианства в начале XI столетия.
Подробная характеристика жанра «саг о древних временах», его место в системе
жанров древнеисландской саговой литературы дано в преамбуле к Комментарию.
Отметим здесь, что «Сага о Финнбоги», как и большинство других саг этого жанра,
относится к позднему этапу развития саговой литературы. Она была создана в
дошедшем до нас виде только в начале XIV в.
Однако, как и другие «саги о древних временах», «Сага о Финнбоги» имела до
момента своей записи длительную историю устного бытования, и в основе ее лежат
предания, отделенные от времени записи 6–8 поколениями передатчиков традиции,
восходящие ко времени жизни ее героев.
«Историзм» саг, особенно «саг о древних временах», является одной из сложнейших
проблем саговедения — как отечественного (что связано с интересом к сагам как
источником по русско-скандинавским связям) так и мирового. Объем настоящего
Предисловия не позволил бы изложить все точки зрения по этому вопросу. Скажем
лишь, что сага — памятник литературный, и это особенно верно для «саг о древних
временах», создававшихся не без влияния континентальной европейской литературы
средневековья.
Сага, несомненно, — памятник фольклора, и отражение в нем действительности
подчинено законам ее отражения в устном народном творчестве. Основываясь на
относительно достоверных генеалогических преданиях, отражающих общую канву тех
или иных событий, сага обильно вплетает в нее элементы неосознанного, а в
поздних сагах и вполне осознанного вымысла.
Учитывая все это, а также то, что об истории Скандинавии мы фактически знаем
почти исключительно благодаря сагам, беспочвенными представляются как попытки
уверенно отвергнуть достоверность саг, так и взгляд на них как на бесспорно
достоверную хронику эпохи. Вообще, говоря об «исторической достоверности» той
или иной саги мы, как правило, вынуждены иметь в виду ее согласованность с
данными других саг, с одной стороны, и общими сведениями о данной эпохе (прежде
всего, хронологическими), — с другой.
Из этого будем исходить в дальнейшем и мы, говоря о степени «достоверности»
«Саги о Финнбоги».
Труд Ф. Д. Батюшкова по переводу и изданию «Саги о Финнбоги» стоит в ряду первых
опытов действительно полноценного научного издания саг на русском языке,
относящихся к последней четверти XIX века. В этот период саги стали впервые
переводиться в России как памятники древнеисландской словесности, а не как
источники по истории Древней Руси.
В связи с этим появляются переводы «Саги о Фритьофе Прекрасном» (Я. К. Грот),
«Саги об Эйрике Красном (Рыжем)» (С. Н. Сыромятников) и «Саги о Финнбоги
Сильном», не содержащих сведений о Руси.
Принципы, выработанные переводчиками этого периода (Гротом, Батюшковым и др.),
во многом предопределили развитие современного саговедения. Так, перевод Ф. Д.
Батюшкова, как показала дальнейшая практика русских переводов саг, в целом верен
стилистически.
Комментарии Батюшкова к тексту были выполнены на высоком научном уровне и не
потеряли своего значения по сей день. Батюшков, в частности, вполне убедительно
доказал наличие у саги устного первоисточника, ее связь с фольклорной традицией.
Между тем, взгляды на «саги о древних временах» как на сознательно «лживые»
памятники исключительно письменной литературной традиции, компоновавшиеся по
мотивам других сочинении в момент записи, не ушли вместе с прошлым веком.
Перевод Ф. Д. Батюшкова был издан в 1885 г. в «Журнале министерства народного
просвещения».
Сперва в свет вышли главы 22–39 (ЖМНП. Ч. 237. С. 246–277). Их отдельное издание
мотивировалось их близостью к родовым сагам и, соответственно, большей
«достоверностью». По мнению переводчика, именно эти главы составляли
первоначальную основу саги о Финнбоги. Остальные (предыдущие и последние) главы
саги были изданы чуть позднее (ЖМНП. Ч. 240. С. 60–108). В 1903 г. «Сага о
Финнбоги» в переводе Ф. Д. Батюшкова была в первый и последний раз издана как
целостный текст в сборнике А. Н. Чудинова «Древнесеверные саги и песни скальдов
в переводах русских писателей». С тех пор сага ни разу не переиздавалась; не
появилось и нового ее перевода на русский язык. Это, видимо, было обусловлено
общим негативным отношением к «лживым» сагам этого жанра и отсутствием в «Саге о
Финнбоги» данных о Руси.
В отличие от «Саги о Фритьофе», ставшей основой поэмы Э. Тегнера «Фритьоф» и
потому неоднократно переиздававшейся вместе с поэмой в переводе Я. К. Грота,
«Сага о Финнбоги» не стала частью и столь яркой литературной традиции.
По указанным причинам мы переиздаем сагу в переводе Ф. Д. Батюшкова, который сам
по себе является важнейшим памятником саговедения. Сага воспроизводится по
первому изданию в ЖМНП с восстановлением последовательности глав. В то же время,
мы сочли возможной минимальную редакцию труда Батюшкова. Редакция, однако,
коснулась только устаревшей орфографии, передачи имен собственных, а также
удаления наиболее явных «русизмов» («вече» вместо «тинг», «черт» вместо
«тролль»), которые были, возможно, необходимы в прошлом веке, но сейчас уже
устарели благодаря сформировавшейся традиции и расширению «скандинавских»
познаний у читающей аудитории.
В Комментарии нами использованы, разумеется, среди прочей литературы по теме,
комментарии и сопроводительные статьи Ф. Д. Батюшкова. Но уровень знаний нашего
времени, естественно, привел к необходимости создания нового научного аппарата.

Сага о Финнбоги Сильном

I
Был муж по имени Асбьёрн, звали его Деттиас. Он был сын Гуннбьёрна, сына
Ингьяльдова; рослый был он муж, сильный и прекрасный собою. Жил он во
Флатейардале, во дворе, что зовется «у Эйра». Он был женат и поял в жены
Торгерд, сестру Торгейра[1], Льосветнингского годи[2]: то была красивейшая из
жен, мужественная женщина.
Велико было в ту пору могущество Торгейра и его сыновей. Сам Асбьёрн был родом
норвежец, из числа именитейших. Пришел он сюда от мужей, власть имущих, не
стерпя их несправедливости и беззаконий, как то делали иные достойные люди. У
Асбьёрна был годорд у Флатейардаля, вверх до владений его шурина Торгейра.
Бреттингом звался муж, живший в Бреттингстаде во Флатейардале; у него была жена,
по имени Тора; одному из их сыновей было имя Торстейн, другому — Грим, третьему
— Сигурд.
У Ёкульсы в долине жил муж, по имени Инги[3]; Сигрид звали его жену; у них было
два сына: одного звали Торир, другого — Грим. Они были надежные, дельные люди,
из сильных[4].
Асбьёрн был из древних поселенцев, как и все вышеназванные. У него была дочь,
именем Торни; за нее посватался норвежец Скид, но Асбьёрн не соглашался ее
выдать. Однажды, когда в летнюю пору Асбьёрн отправился на тинг, Скид похитил
девушку с согласия ее матери Торгерд. Он увез ее в Норвегию и там сыграл с ней
свадьбу. Пригожим молодцом был Скид; была у него знатная родня и отличные
средства. Когда Асбьёрн вернулся с тинга, сильно разгневался он на Торгерд и
норвежца, что дочь его увезена. Суровым и жестоким, и крайне раздражительным
становился он, когда бывал гневен.
II
Немного спустя после этого поехал как-то Асбьёрн на тинг вместе со своими
людьми. Тогда сказал он Торгерд:
— Думаю я теперь проехать на тинг по обыкновению; но мне ведомо, что ты тяжела и
скоро родишь. Каков бы ни был твой приплод, будь то сын или дочь, ребенка нечего
кормить, лучше его прямо выкинуть.
Говорит Торгерд, что не след ему делать этого, будучи столь мудрым и
могущественным мужем. Так как и то было бы неслыханным делом, когда подобный
поступок совершил бы бедный человек:
— Но у вас всего в изобилии и нет недостатка в добре.
Отвечал Асбьёрн:
— Я решил еще тогда, когда ты отдала дочь нашу, Торни, на руки Скиду, норвежцу,
без моего ведома, что не стану больше выкармливать детей затем, чтобы ты
спроваживала их вопреки моей воле. Если ты не поступишь так, как я тебе наказал,
то несдобровать тебе, равно как и всем тем, которые ослушиваются моего
приказания и не делают так, как я велю.
После этого поехал Асбьёрн на тинг. Немного спустя родила Торгерд мальчика; то
был большой, красивый и здоровый ребенок. Все расхваливали его, кто только
видел, и слуги, и служанки. Думалось и Торгерд, что ребенок вышел бы прекрасный,
и сильно полюбила бы она его, но все-таки приказали она унести его, так как
знала нрав своего мужа, что не доводит до добра идти наперекор его слову.
Призвала она людей, передала им ребенка и велела его унести, как было приказано.
Люди вынесли ребенка за ограду дома и положили между двумя камнями, а сверху
прикрыли большим гладким осколком скалы и, сунув в рот мальчику кусок сала,
отошли.
III
Был муж по имени Гест; он жил в том месте, что зовется «у Топта»; жена его
называлась Сирпой. Она пестовала Торгерд много лет тому назад, когда та была еще
ребенком. Торгерд очень любила Сирпу и взяла ее с собой в Эйр, когда была выдана
замуж. Была Сирпа очень сведущая во всем том, что она должна делать; всякого
зверя безобразнее была она на вид. Присматривался к ней Асбьёрн и показалось
ему, что она слишком много работы наваливает на Торгерд; поэтому он отпустил
Сирпу и выдал ее за Геста. Имела она очень скудное имущество, а раньше ничего
иного не было, как то, что подарила ей Торгерд. Не много имел Гест; бабья власть
заправляла им, так как он был бедняк, никуда не пригодный человек.
Рассказывают, что в тот самый день, когда Торгерд родила, Сирпа послала своего
хозяина добыть мху, так как он много делал для своей кормилицы из того, что
могло ей понадобиться. Случилось в тот день, что он побежал около ограды и луга;
вот услыхал он плач ребенка. Гест принялся раскидывать камень за камнем, пока не
отыскал ребенка; тогда он взял его, и показался ему мальчик прекрасным; он
кладет его к себе в полу и бежит домой к Сирпе, как только может скорее, не
заботясь уже о том, зачем был послан. Спросила его Сирпа, к чему идет он так
поспешно. Гест отвечал, что он нашел ребенка, только что рожденного:
— Никогда не видал я столь прекрасного.
Сирпа попросила показать ей его и, взглянув, подумала, что узнает, какого он
роду. Затем попросила она Геста взять их шубы и внести в горницу.
— Улягусь я, и пусть так будет, как будто мы имели этого ребенка.
Гест сказал, что этому никто не поверит:
— Этот мальчик гораздо пригожее на вид, чем было бы наше дитя.
Сирпа велела ему замолчать и не сметь говорить иное, чем то, что она хочет.
Затем послала она его в Эйр просить Торгерд дать все то, что нужно ей было; Гест
тотчас отправился.
IV
Гест пришел в Эйр
Пришел Гест в Эйр и сказал Торгерд, что Сирпа, кормилица ее, родила ребенка и
говорит: «Нету ни пищи, ни одежды». Торгерд очень удивилась этому и подумала,
что кормилица ее уже настолько постарела, что не должно бы ей детей иметь; не
промолвила она об этом ни слова, но приказала отослать все, что той нужно было.
Сирпа была крепкая, сильная женщина и не хотела, чтобы другие ей прислуживали;
берет она от всяких детских платьев, какие были; а много лучше были они, чем
какие ей надобились. Взяла она все, что взять можно было, и зажила скромно.
Разошлась молва о том, что ребенок Асбьёрна и Торгерд был выкинут, и всем
показалось это неслыханным делом для таких богатых и могущественных людей; также
и то, что Сирпа родила, казалось невероятным людям, знавшим ее возраст.
Асбьёрн воротился домой с тинга, и ему было передано обо всем случившемся; он
пропустил это мимо, и доброе согласие установилось между теми супругами.
Рассказывают, что Гест и Сирпа выкармливали дитя; так быстро росло оно, что едва
глазам верилось. Ребенок был так красив и пригож, что все думали: не мог он быть
из родни Геста. Вот спросил Гест у Сирпы:
— А как должен ребенок этот назваться?
Отвечала она, что справедливо ему именоваться Урдаркоттом[5], так как он был
найден в каменьях.
Со дня на день рос мальчик. Сирпа сделала ему шерстяные порты и хетту. Он
подвязывал ее к портам, а в руках держал клюку, и так бегал день деньской.
Был Урдаркотт большой помощью своим опекунам во всем, в чем только мог: крепко
полюбили они его. Когда ему было три зимы, то не меньше был он тех, которым
седьмая зима шла. Урдаркотт часто бегал на морской берег, и рыбаки ласково с ним
обращались и радовались ему; имел он всегда хорошее подспорье дома у
воспитательницы своей; часто приходил он в Эйр, но там был не любим из-за
служанок Торгерд: ударил ли он их, или палкой своей зацепил за ноги, только они
недолюбливали его и бранили; постоянно жаловались они Торгерд, но она мало их
слушала, говоря, что ему нужна еще нянька ее, Сирпа, и наказывала с ним ласково
обращаться. Никогда не попадался он на глаза Асбьёрну, чтобы этот дозволил себе
заметить его, и относился к нему ни хорошо, ни худо. Но другие все удивлялись
ему, если был он сыном этих Геста с Сирпой: столь уродливы были они оба, он же
росл, красив и силен. Часто просила Сирпа, чтобы не ходил Урдаркотт в Эйр:
— Чует мое сердце, что там дождусь я себе какого-нибудь горя; но проку нет мне
запрещать тебе.
Урдаркотт говорил, что ничего такого не будет.
Проходит так время, пока не минуло ему шесть зим, и был он тогда не менее тех,
которым было двенадцать зим, и не слабее их.
V
Урдаркотт поймал рыбу
Рассказывают, что однажды Урдаркотт побежал, по обыкновению, на берег моря к
рыбакам. Много там было собравшихся, а некоторые отгреблись: лов был удачный, и
они бросали рыбу с корабля. Вот поймали они рыбу в четыре локтя, большую и
хорошую; они кинули ее на берег и сказали:
— Дружище Урдаркотт, возьми и стащи эту рыбу.
Он спросил:
— Хотите ли вы отдать мне рыбу, если я протащу ее?
Они сказали, что он вполне заслужит иметь ее, если проявит такую ловкость, — и
все подтвердили это.
Урдаркотт был в тот день в своих шерстяных портах и кожухе, а на ногах не имел
ничего: босым бегал он ежедневно; вокруг себя он постоянно обматывал веревку и
одевал свою хетту. Вбегает он в воду и зацепляет за рыбу одним концом веревки,
другой же он держит у себя на плечах; сильно поднатужился он и то пойдет, то
остановит; все смотрят и смеются над ним. Не так долго возился он с этим, как
следовало бы ждать. Все лучше и лучше дело идет у него, пока он не вытянул
добычу. Было там круто, куда он выбрался; тогда подбежали рыбаки, отняли у него
рыбу и не хотели продолжать спор с ним, но Урдаркотту это не полюбилось;
отправился он и пожалобился сыновьям Бреттинга, прося их помочь ему. Тотчас же
пошли они к рыбакам и просили выпустить рыбу и продолжать спор с Урдаркоттом.
Все находили, что он и так молодцом справился, на удивление. Однако на том
порешили, чтоб Урдаркотт опять был допущен к рыбе, и сильно он тому обрадовался.
Снова принялся он за нее и притащил домой на лужайку к Сирпе, воспитательнице
своей. Очень были они довольны. Разошлась молва о мальчике, и много речей было о
сыне Геста и Сирпы. Все удивлялись тому, как они могли иметь такого славного
сына, каким казался этот молодец. Немало им любовались и допытывались о роде
его; но Гест с Сирпой старательно оберегали его, как только могли лучше.
VI
Приглашение в гости Торгейра
Так рассказывают, что была большая дружба между Асбьёрном и Торгейром годи, и
родственная приязнь; они устраивали друг другу пиршества и обменивались хорошими
подарками. Однажды осенью случилось так, что Асбьёрн пригласил к себе Торгейра,
своего шурина, и он прибыл с множеством людей; Асбьёрн принял его очень радушно;
пир был на славу. Урдаркотт не изменил своей привычки являться в Эйр: каждый
день прибегал он туда, а в этот день угодил как раз к тому времени, когда они
садились за пир. Не удержать его ничему, и принимается он бороться со
служанками: они сопротивлялись ему и вчетвером напали на него; произошел большой
шум. Урдаркотт втащил их в горницу и тут пошла расправа. Забавлялись люди, глядя
на свалку их. Тем кончилось дело, что Урдаркотт повыгнал их всех и сильно
прибил. Когда совершил он свой подвиг, встал он на пол в одежде своей: то был
его кожух и клюка, которую он постоянно в руках держал. Торгейр окинул его
долгим взглядом и затем сказал Асбьёрну:
— Кто этот мальчик, который пришел сюда?
Отвечал Асбьёрн:
— Кажется, это сын Геста и Сирпы из Топта.
Взговорил Торгейр:
— Это невероятно и не может быть.
Тогда подзывает он к себе Урдаркотта; тотчас подошел он к нему и уселся на
палку, что торчала перед ним.
Молвил Торгейр:
— Кто ты таков, мальчик в кожухе?
Отвечал тот:
— Зовут меня Урдаркотт, я сын Геста и Сирпы, тех, что в Топте живут.
Спрашивает Торгейр:
— Какого ты возраста муж, Урдаркотт?
Сказал он, что ему двенадцать зим возрасту. Молвил Торгейр:
— Рослый же ты мальчик, сильный, и сложен, как никто другой; не видывал я
княжеского сына, который мог бы равняться с тобой во всем.
Тут заговорил Асбьёрн, хозяин:
— Не сказал бы ты, любезный шурин, повидав Геста и Сирпу, родителей его, что
похожи они на князей, так как никогда не видывал я таких свиней, как они оба.
Удивительно, что ты тут толкуешь, будто ни с кем не сравниться Урдаркотт: вижу
я, потому приглянулся тебе он, что на вид смазлив.
Сильно осерчал Торгейр и сказал:
— Я думаю, что могу говорить здесь кое о чем, а по моему рассуждению, не тебе
подобает указывать, о чем
речь вести.
Спросил Торгейр Урдаркотта:
— Не пойдешь ли ты за Тестом и Сирпой? Скажи что я хочу видеть их.
Он отвечал, что не пойдет:
— Знаю я, что ты хлопочешь о том, как бы дать мне другого отца и мать; за это не
будут они тебе очень благодарны, да наконец, и я не знаю, лучше ли будет для
меня других отца и мать иметь, чем этих.
Кажется, это было больше из вежливости сказано.
Засим был послан человек за ними, но они не хотели ехать.
— Сбывается так, — говорит Сирпа, — как давно уже чуялось мне, что навлечет
несчастье Урдаркотт тем, что каждый день бегает туда, в Эйр; уж когда-нибудь да
случится, что он там в беду попадет.
Передали Торгейру, что они не хотят ехать. Сказал Торгейр:
— Сделай по моей просьбе, чтобы они прибыли сюда, и я дам тебе все, что ты ни
попросишь.
Отвечал Урдаркотт:
— Не стану я делать того, пока не обещаешься ты, что не будет им от встречи с
тобой ничего худого, когда прибудут они.
Обещал Торгейр хорошо обойтись с ними. Засим пошел Урдаркотт домой и попросил
Геста с Сирпой ехать с ним:
— Обещаюсь я вам, что пока я в живых, не будет у вас недостатка в добре, если
только давал я когда-либо лучший совет, чем теперь.
Сказала Сирпа:
— Нечего тут перекоряться, пусть выйдет из этого наилучшее, хотя нам и сдается
противное; надо отправляться.
Когда прибыли они в Эйр, сели они перед Торгейром на стуле, а между ними
поместился Урдаркотт.
Тогда молвил Торгейр:
— Сдается мне, Сирпа, что Урдаркотт не ваш сын; теперь еще не поздно признаться:
скажи же, как добыла ты его, и получишь от меня благодарность и милость, иначе
плохо придется, и это правда.
Отвечает Сирпа:
— Так странно случилось оно, что лучше всю правду сказать, и после того, как что
было.
Засим поведали они о том, как дело было, и внимательно слушали все, которые туг
были. Молвил Торгейр:
— Думаю я, что ты правду сказала.
Спросил он Торгерд: много ли времени прошло с тех пор, как у нее ребенок
родился? Сказала она, что тому уж двенадцать зим. Спрашивает Торгейр: приказала
ли она выкинуть его?
Это правда, — отвечала она.
Почему ты это сделала?
Торгерд говорит, что не осмелилась она супротив гнева и суровости хозяина
своего, Асбьёрна: то было его приказание.
— Сама я так крепко любила мальчика, что с радостью выкормила бы его.
Молвил Торгейр Асбьёрну:
— Станешь ли ты, деверь мой, отказывать этому мальчику признать в нем сына
своего, взять к себе в дом и обходиться с ним, как с родным чадом?
Отвечал Асбьёрн:
— Того не ведаю я, кто он такой, но могу кормить его наравне с другими людьми,
если это тебе нравится.
— Коли поступишь ты с ним не по-отцовски и не будешь давать ему то, что он
захочет, то на этом разойдется наша дружба, так как не могу я не видеть, что
скоро он превзойдёт равно твоих друзей, как и моих. Сирпе с мужем надо дать
восемьдесят восемь голов скота за то, что они вырастили Урдаркотта; я заплачу
половину и ты половину; пусть будет им затем всякая честь и благополучие.
Отправились Гест с Сирпой домой, и все обошлось благополучно: Урдаркотт теперь
живет в Эйре; одет он заново, и снято с него все то, что раньше на нем было;
лучшее платье дано ему, и казалось, не видно было юноши столь красивого и все
пригожего, как он. Все находили, что Торгейр вдоволь наградил тех почестью и
дарами. После этого поехал Торгейр домой вместе со спутниками своими; расстались
родственники дружелюбно. Урдаркотт теперь дома в Эйре; Асбьёрн с ним мало
бывает, но обходится хорошо; мать же его дает ему все, что бы тот ни пожелал, и
это от большой любви. Приучается он теперь ко всяким искусствам, какие только
может доблестный муж знать.
Так прошло немного времени с того полугодия.
VII
Повествуют о том, что весной поехал Асбьёрн на тинг, по обыкновению. Говорят,
что со стадом ходил бык трехгодовалый и необыкновенной силы; с трудом могли
служанки доить молоко из-за него; ко всем был он свиреп. Однажды утром с криком
вбежали служанки и поведали, что бык опрокинул все молоко.
— Стоишь ты тут, лентяй Урдаркотт, а нету ни одного мужчины, кроме тебя, хоть бы
пособил немного.
Стали они его всячески бранить и понукать. Урдаркотт сказал:
— Тем лучше, что бык вам беды натворил и не справиться вам с ним, потому что вы
все поносите меня.
Служанки подбежали к нему и сказали:
— Пойди, милый Урдаркотт, пособи нам.
Хвалили они его всячески; тогда молвил он:
— Гораздо лучше и приличнее просить меня, и теперь я отправлюсь, конечно.
Встает он и идет туда, где стоял скот. Как только увидел его бык, бросился на
него; а был он с большими рогами и думал подкинуть его на них; но Урдаркотт
схватился обеими руками за рога, и так упорно начали они бороться, что земля
взрылась под ними. Так удачно действовал Урдаркотт, что пригнул быку голову,
завернул ее за спину, и надвое переломилась шейная кость; затем отошел он; а
служанки обступили быка. Асбьёрн воротился домой, и ему было поведано об этом;
он мало на то обратил внимания. Всем казалось, что это необычайное проявление
силы для мужа двенадцати зим. Весть об этом расходилась от человека к человеку
вдаль и вблизь[6].
С каждым днем становился Урдаркотт молчаливее; мало на что смотрел он; носился
он со своей работой денно и нощно.
Асбьёрн начал к нему лучше и лучше относиться, по мере того как видел, что он
выделяется над другими людьми.
Проходит полугодие, и все поживают спокойно.
VIII
Как-то осенью повадился Урдаркотт выходить каждый вечер, когда стемнеет, и не
раньше возвращался, как когда уже давно наступала ночь. Не ведали люди, что он
делает. Раз воротился он, когда Асбьёрн уже лег в постель, и вся челядь его
улеглась. Подошел Урдаркотт к постели и спросил:
— Спит ли отец мой?
Отвечал тот, что нет:
— Но что тебе нужно?
Урдаркотт сказал:
— Вот семь вечеров, как я выходил из дому, и всякий раз видел одно и то же
зрелище: не знаю я, что это такое. Хотелось бы мне, чтобы ты вышел и разглядел
это, так как муж ты опытный.
Асбьёрн встал и вышел с ним. Молвил Урдаркотт:
— Вижу я какой-то свет на море, так далеко, как только могу я видеть. Сдается
мне, что это, во всяком случае, огни. Что скажешь ты на это?
Говорит Асбьёрн:
— Что это может быть.
— Я не знаю, — говорит Урдаркотт, — так как я молод и мало понять могу, но
слыхал я от людей, что те, кому плохо приходится на море, зажигают призывные
огни, и видно их издалека. С первого вечера следовало бы разглядеть это и
пособить в несчастье.
Асбьёрн говорит, что очень возможно было таковому случиться:
— Но как думаешь ты подъехать туда?
Отвечал он:
— Хочу я, чтобы ты дал мне свою лодку и людей; я поеду разузнать, что там такое.
Асбьёрн сказал, что пусть будет так. Урдаркотт тотчас же стал снаряжаться;
принес он в лодку все то, что, казалось ему, должно наиболее пригодиться; трое
слуг поехало, а он был четвертым. Отгребли они от Скьяльфанта, а Урдаркотт рулем
правил. Когда они прогребли некоторое время, Урдаркотт сказал:
— Теперь за вами очередь править, а я на весла сяду: посмотрим, как-то мы
поедем.
Так и было сделано: один встал на корму, а Урдаркотт взялся за весла. Тогда
заметили они, что лодка у него гораздо скорее идет, чем у них троих: греб он
долго и много проехал. Тогда сказал Урдаркотт:
— Теперь погребите вы, а я буду править.
Так и сделали; принялись они грести, а Урдаркотт править. Когда они еще немного
прогребли, вскочил один из них и сказал:
— Коли трудимся мы так усердно, что целую ночь гребем, то много нам достанется
на обратный путь, так как сдается мне, мы видим пред собой лишь мертвого кита.
Урдаркотт сказал, что он не думает, чтобы то был кит:
— Не след нам переставать грести.
Когда приблизились они, то разглядели, что то было купеческое судно, глубоко
погрузившееся в воду. Причалили они к корме и втащили цепь на борт; затем вошли
они на корабль. Видят они, что был разведен призывный огонь, и много дерева
сожжено. Казалось, можно было догадаться, что тяжелым пришелся им приезд.
Урдаркотт взял за голову одного человека и увидел, что он был мертв: все люди на
корабле оказались мертвыми. Урдаркотт пошел по всему судну и на палубе увидел —
раскинут шелковый шатер, а в шатре стоит хорошо убранная постель. Подходит к ней
Урдаркотт и находит человека, который лежал в постели: узнает он, что муж этот
жив еще. Тогда спрашивает он:
— Жив ли ты, добрый человек?
Тот отвечает, что это правда.
Молвил Урдаркотт:
— Как зовут тебя и откуда ты? Кажется нам, вы с моря прибыли, хотя и
неблагополучно вам путь обошелся.
Сказал муж:
— Зовут меня Финнбоги, а Бардом отца моего; норвежец он по рождению. Но кто этот
муж, который нас разыскал?
— Называюсь я Урдаркотгом.
— Странное это имя, — сказал Финнбоги.
Тогда Урдаркотт спросил:
— Остался ли на корабле кто-нибудь в живых, кроме тебя?
— Было девять человек в живых, когда я пошел спать, — отвечал он.
Урдаркотт осведомился, — от чего они больше потерпели? Говорит Финнбоги, что,
прежде всего, пришлось им потерпеть от бури, а затем и от жажды, и от голода.
— Много лишений выпало нам на пути: сломался руль, и корабль наполнился водой с
килевой стороны.
Урдаркотт приказал вынести с корабля людей, которые были еще в живых: их было
столько, сколько сказал Финнбоги. Не было недостатка ни в молоке, ни в другом
чем, чтобы возвратить их к жизни, так как Урдаркотт наперед предвидел, что
понадобится им. Вот сказал он:
— Теперь, Финнбоги, ты должен дать мне ключи, чтобы я достал лучшие сокровища,
какие тут есть.
Так и сделано было: Урдаркотт захлопотался так, что бегал взад и вперед по
кораблю, выбирал то, что казалось ему ценнее, и относил в лодку — сколько могла
она вместить. Когда все было готово, они отгребли и ровно держались одного
направления, пока не прибыли домой, в Эйр. Вышел навстречу им Асбьёрн и ласково
приветствовал; видит он, что поездка не прошла даром; он приказал оказать им
всякую помощь и перенести во двор. Финнбоги поехал в Эйр и еще два человека с
ним. Урдаркотт просиживал дни и ночи, ухаживая за ним. Говорят, что все люди,
которые были на корабле, умерли, кроме одного Финнбоги; он выздоровел и был муж
славный, рослый и сильный; имел он прекрасное оружие — меч, щит, шлем и панцирь.
Он был кормчим и завладел всем имуществом после корабельщиков. Пробыл он здесь
зиму в хорошем почете. Урдаркотт во всем его слушался; они продали товары около
Флатейардаля и к северу от Кинна.
Проходит зима, и ничего нового не произошло за это полугодие.
IX
Был муж по имени Храфн; он был человек еще молодой, родственник Асбьёрну и из
домочадцев его. Храфн был очень проворен и никогда на лошадь не садился, куда бы
ни отправлялся.
Рассказывают, что Финнбоги с Урдаркоттом собрались весной уехать из дому: решили
они отправится к северу, около Даля; ехали они оба, а Храфн Малыш бежал впереди.
К вечеру прибыли они в Льосаватн: Торгейр принял их с распростертыми объятиями и
просил оставаться у него, сколько им пожелается.
Много беседовали они между собой и были очень довольны и веселы. Торгейр нашел,
что Финнбоги был муж прекрасный и ко всему пригодный.
На следующий день справились они довольно поздно; Торгейр поехал с ними вверх по
Дьюпе; к вечеру прибыли все, и с Финнбоги, в Фелль. Там жил тогда Драумафинн,
сын Торгейра; умный был он человек и сведущий. Он не был единоутробным братом
другого сына Торгейра[7], а по матери считался финном[8]: Ленкни было имя матери
его. Драумафинн принял их очень радушно. Вели они разумную беседу о разных
вещах. Наутро попросил Финнбоги выехать пораньше:
— Пробудем мы у вас дольше, когда будем возвращаться, так как ты очень мне
понравился, финн мудрый.
— Невелики были теперь на вас издержки, а еще того менее будут, когда поедете
обратно.
Затем поехали они из Фелля; когда они проехали немного, Финнбоги сказал:
— Мне сильно неможется.
Взглянул на него Урдаркотт и сказал:
— Сойдем с коней, потому что, вижу я, ты очень бледен; быть может, оно пройдет
тогда.
Так и было сделано: пустили лошадей пастись. Спустя некоторое время Финнбоги
предложил ехать, говоря, что ему полегчало. Выехали они у холма и подъехали к
большому камню; тогда сказал Финнбоги:
— Расположимся здесь; может быть, тут произойдет некоторое событие в нашей
поездке.
Сошли с лошадей и раскинули под камнем шатер. Урдаркотт сел и на колени себе
положил голову Финнбоги; тогда сказал он:
— Кажется, одной участи обречены были все наши товарищи: никому из нас живым не
воротиться в Норвегию; но ты, Урдаркотт, хорошо обошелся со мной и всеми нашими;
станут об этом люди рассказывать в моей земле, что счастье благоприятствовало
тебе в этой встрече. Из того, что я не в состоянии отблагодарить тебя, от этого
ничуть не должно умалить то, что есть. Вот оружие, которое дал мне отец мой: я
уверен, ты не найдешь лучшего, когда бы объехал всю Норвегию и смежные с ней
земли. Хочу я подарить тебе его, а вместе с тем и все сокровища, которые ты
нашел на корабле: это все, что я имел, и чем по праву завладел после смерти
корабельщиков. Также хочу я передать тебе и свое имя, и хоть я и не вещун, но
предвижу что будет имя твое славно, пока на свете живут люди. Для меня и для
друзей моих нет больше чести, чем то, чтобы перенял имя мое такой славный муж,
каким, я должен думать, ты станешь, так как недолго мне думать осталось.
Урдаркотт горячо поблагодарил его за этот подарок; недолго просидел он над ним,
как тот уже и умер.
Финнбоги[9] послал Храфна в Фелль: прибыл финн и похоронили они тело под камнем,
который с той поры и стал именоваться камнем Финнбоги. Затем поехсали они домой
в Фелль. Финн сказал, что сбылось по его предчувствию:
— Видел я, что, хотя человек этот был и прекрасным, и изучения полного, но уже
на исходе дней своих.
Финнбоги пробыл с другом своим финном несколько ночей, затем поехали они в
Льосаватн и рассказали Торгейру, другу своему, о случившемся, и какую честь
принял Финнбоги. Торгейр очень порадовался этому; он сказал, что давно
предсказывал ему, как он выдвинется над другими людьми. Посиживают себе друзья
вполне довольные и веселые; Торгейр заодно отказал Финнбоги и свое имущество,
какое у него было. Затем поехали они все вместе в Эйр.
Стала тогда расходиться весть от одного человека к другому, какой выдающийся над
другими людьми Финнбоги. Асбьёрн и Торгерд нашли удобный случай распространить о
том, как благоприятствует ему счастье во всем, что касается почести и отличий.
Поехал Торгейр домой, а Финнбоги остался дома, в Эйре, с родителями своими, в
большой холе.
X
В это же лето прибежал с моря корабль; на нем был кормчим Бард, норвежский
уроженец. Корабль этот пристал у Кнаррарея; Бард кормчий отправился в Льосаватн
и тут свиделся с Торгейром годи.
Тем временем, правил в Норвегии Хакон ярл[10]; могущество его и власть были
чрезвычайны.
Бард провел зиму у Торгейра; тут же постоянно находился и Финнбоги, так как
дружба его с Торгейром была очень тесная. Весной Финнбоги сказал Торгейру, другу
своему, что он хочет уехать на лето вместе с Бардом кормчим. Взговорил Торгейр:
— Хотя нас очень радует пребывание твое, друг мой, но бесполезно было бы
отговаривать тебя, так как поездка твоя наперед определена. Кажется мне, твои
друзья много наговорили тебе о злобе людей и вероломстве, но ты везде останешься
прекраснейшим человеком, куда бы не случилось тебе прийти.
Затем поехали они в Эйр, рассказали дело Асбьёрну; молвил он:
— Было бы гораздо желательнее, чтобы Финнбоги остался дома с нами; но так как
ему хочется решить отъезд, я не пойду ему наперекор.
Они устроили Финнбоги путь вместе с Бардом кормчим; стал он кормчим над
половиной корабля. Когда все было готово, поехали Асбьёрн и Торгейр к кораблю,
который отведен был Финнбоги; взял он с собой немного добра. Родичи расстались
очень дружелюбно, затем поднят был якорь, и корабль поплыл в море.
Когда они проплавали несколько дней, попутный ветер стих; корабль сбился с пути,
и неизвестно было, куда он плывет. Наступало осень, и море становилось грозным.
Вдруг погнало их с моря на берег: день тогда уже был на склоне, и ничего нельзя
было разглядеть, кроме скал и огромных волн, с шумом бьющихся о них. Так как
ветер в прибрежье дул очень сильно, то он погнал корабль и разбил его вдребезги.
Все люди погибли, только Финнбоги удалось выбраться на берег с оружием своим и
кожаной сумой. То был лишь небольшой мысок, и ничего вокруг не увидел Финнбоги,
кроме скал и холмов. Прошел он немного вдоль утеса до того места, где, казалось,
он расщеплялся: там сверху сбегал ручей. Финнбоги попытался тут взобраться на
утес, и этого достиг он по своей ловкости. Было совсем темно от ночи и вдоволь
морозило, и ветер дул: все платье обмерзло на Финнбоги; сильный снег валил.
Закинул он себе на плечи котомку и пошел.
Когда он отошел немного, то почуял запах дыма, а немного спустя, он подошел к
жилью: то был большой и прекрасный двор. Финнбоги сложил с себя котомку и
подошел к двери; слышит он, внутри немало народу: сидят они у огня. Он
постучался в дверь; муж заговорил и попросил, чтобы один из мододцев пошел к
дверям. Они отвечали, что нечего внимания обращать на это, так как такой стук
каждую ночь бывает. Финнбоги вторично постучался и на этот раз гораздо слышнее.
Муж попросил отворить дверь, но молодцы отвечали, что не сделают этого, так как
нечистый каждую ночь стучится. Финнбоги в третий раз постучался и так сильно,
что все вздрогнули. Хозяин вскочил и сказал, что, видно, уж очень они нерадивы,
что не хотят к воротам пойти; люди отвечали, что, верно, там кто-нибудь, кто
гораздо лучше бы делал, если бы сидел дома в такую непогоду, какая теперь. Тогда
бонд взял сам топор в руки и пошел к дверям. Он поклонился гостю и осведомился
об имени его. Отвечал тот:
— Зовут меня Финнбоги, а сын я Асбьёрна и по роду муж исландский.
Говорит бонд:
— Давно ли прибыл ты в эту страну?
— Вечером прибыл я сюда, — сказал Финнбоги.
— Должно быть, доступ тебе был нелегок!
Финнбоги рассказал, что корабль разбился, и все погибло — люди и добро:
— Один я добрался до земли. Но куда это загнало нас?
Бонд сказал:
— Вы пристали к Норвегии, более к северу, у Халогаланда; а двор этот, в который
ты пришел, именуется Гренмо.
Тогда Финнбоги осведомился, как зовут самого бонда.
— Называюсь я Бардом, — отвечал тот.
— Не ты ли правитель Халогаланда?
Он сказал, что это правда[11]. Тогда спросил бонд:
— Какого возраста ты муж, Финнбоги?
— Мне теперь пятнадцать зим.
Молвил бонд:
— Никогда не видывал я такого мужа шестнадцати зим. По росту и по наружности, ты
должен быть очень отважным человеком. Но разве отец твой исландец?
— Нет, — сказал Финнбоги, — он родом отсюда из Халогаланда.
— Не сын ли ты Асбьёрна, Гуннбьёрнова сына, Деттиаса?
— Так и есть.
— Заговорили о волке, а он уж и тут[12], — сказал бонд. — Предлагаю теперь
взойти и здесь провести ночь.
Так и сделал Финнбоги. Снято было с него оружие и платье, и дали ему сухую
одежду. Весь люд очень был рад ему
Ранним утром Бард был уже на ногах и разбудил Финнбоги:
— Может быть, что-нибудь из вашего имущества пригнало.
Финнбоги встал, и пошли они к морю; случилось так, как говорил Бард, и
большинство добра их пригнало на землю. Бард приказал все снести к себе в дом и
беречь, как свое; немало было тут добра. Бард просил Финнбоги оставаться у него
столько, сколько ему пожелается. Провел он там зиму: обходились с ним хорошо, и
не имел он забот. Бард был к нему очень приветлив; много там было народу и
жилось весело. Финнбоги имел хороший достаток и ни в чем не нуждался; так как он
был кормчим, то завладел всем имуществом после своих корабельщиков, по обычаю
того времени.
XI
Финнбоги переломил спину медведя
Той зимой в Халогаланде случилось происшествие, такое, что могло нередко
случаться: появился медведь и стал разорять скотину жителей; ни в каком месте не
причинил он столько убыли, как в Гренмо. Случилось так, что Бард созвал тинг; он
объявил медведя под судам и назначил цену за его голову[13]. После этого люди
постоянно охотились за ним; сильно был он нелюбим и становился с каждым днем все
злее: людей убивал наравне со скотиной.
Рассказывают, что Бард имел поместья, и далеко было расстояние между двором его
и поместьями; там-то предложил он домогаться назначенной награды той зимой. Ему
оно было тем убыточнее, что медведь постоянно лежал там. Все остерегались идти
за наградой, хотя случаев тому представлялось немало.
Однажды вечером сказал Бард людям своим, чтобы они готовились идти на медведя:
каждый с оружием по своим силам:
— Так как утром мы пойдем на медведя.
Добыли себе кто топор, кто копье, и все, по возможности, было приготовлено для
боя. Рано утром люди были на ногах, и каждый молодец со своим оружием.
Теперь надо о Финнбоги сказать. Еще раньше, с вечера, когда все спали, встал он
и взял свое оружие; идет он по следам, которые ведут его к берлоге. Такова была
отвага его, что шел он, пятясь, и держался следов, пока не достиг берлоги. Видит
он, лежит там медведь, смяв под себя барана, и высасывает его кровь. Тогда
взговорил Финнбоги:
— Подымайся-ка ты, медведина, и выходи со мной побороться; это получше будет,
чем лежать на этом барашке.
Медведь поднялся, посмотрел на него и улегся наземь. Взговорил Финнбоги:
— Если тебе кажется, что я слишком вооружен, можно этому горю пособить. — Снял
он с себя шлем, забросил щит и сказал: — Вставай же теперь, если осмеливаешься.
Медведь уселся и покачал головой; засим он опять улегся. Тогда сказал Финнбоги:
— Вижу я, что ты хочешь, чтобы мы оба были при равном оружии. — Отбросил он от
себя меч и сказал: — Пусть будет так, как ты хочешь; вставай только, если сердце
у тебя, как и следует ждать, получше, чем в этом зверьке, что из самых
трусливых.
Поднялся медведь; дыбом взъерошилась на нем шерсть, и громко заревел он;
бросился он на Финнбоги и занес уже лапу, чтобы ударить его, но пока замахивался
он для этого, Финнбоги ударил его снизу. Упорно боролись они, и вся земля под
ними зарылась. Жаркий был бой, а тем кончился, что Финнбоги повалил медведя
навзничь и переломил ему спину; посадил он его по-прежнему, затем взял оружие
свое и пошел домой. Очень устал он после этого, лег в постель и сделал вид, как
будто он все спал. Немного позднее поднялся Бард и снарядился в путь, как выше
было сказано. Осведомился он, желает ли Финнбоги идти с ним? Тот отвечал, что
очень охотно. Затем отправились они и пришли к берлоге. Видят они, что медведь
лежит там, а под низом у него барашек. Тогда Бард предложил спутникам своим
домогаться награды и напасть на медведя. Никто из них не решался даже близко
подойти. Взговорил Бард:
— Не знаю я, чем это так страшен медведь, так как сдается мне, он даже и не
шевелится. Так как я объявил его виновным, то справедливо, чтоб я первый и пошел
на него.
После этого Бард отважно кинулся вперед; вдруг видит он, что медведь-то мертвый.
Тогда все стали тесниться вокруг, и давка была немалая. Видит Бард, что кто-то
поразил медведя; всмотрелся он и видит у него спину переломанной. Взговорил
Бард:
— Неслыханная это отвага и смелый подвиг; ни один халогаландец такого не
совершал. Должно быть, это ты сделал, Финнбоги?
Финнбоги подтвердил это и просил считать правдой, когда бы он пожелал.
— Ни я, ни другие не станут в этом сомневаться, — сказал Бард. — Но каким
образом совершил ты это?
— Это все равно, — сказал Финнбоги, — ни ты, ни сын твой так не поступят.
— Правда, что нелегко достать людей на такое дело, — сказал Бард. — Теперь я
удерживаю награду, как |6удто сам совершил подвиг.
После этого содрали они шкуру с медведя и поехали домой[14].
Время идет, и ничего нового не произошло. Бард со дня на день все ласковее
становился к Финнбоги. Когда наступила весна, стали в Халогаланде снаряжаться
для плавания по морю, как к северу, так и к югу. Финнбоги принял за обыкновение
отправляться на гору каждый день после обеда; оттуда наблюдал он за
приготовлениями к отплытию: казалось, большое удовольствие доставляло ему
смотреть на красивые корабли в разных видах.
XII
Финнбоги встретил Альва
Случилось однажды, что Финнбоги шел с горы; он увидел, что какой-то человек
гребет с юга на большой лодке; был этот муж высокого роста и сурового вида, на
нем был надет красный плащ, и широкий серебряный пояс охватывал его стан; волосы
его, густые и прекрасные, лежали в беспорядке, спадая ниже плеч. Он греб так
сильно, что, казалось, лодка летела под ним. Финнбоги окликнул его; тогда он
подъехал ближе. Финнбоги спросил, как его зовут. Тот перестал грести и ответил,
что зовут его Альвом, а прозван он «Косматый».
— Откуда ты? — спросил Финнбоги.
Альв отвечал, что он правит островом по имени Сандей и находится в свойстве с
ярлом, на племяннице которого Ингибьёрг он женат:
— Нет стану я больше слов по морю тратить, так что я даже не узнал взамен, кто
таков этот муж, который так любопытствует.
— Финнбоги назвал себя по имени и отчеству. Взговорил Альв:
— Не ты ли убил медведя лесов халогаландцев?
— Это правда, — ответил Финнбоги.
— Как сделал ты это? — спросил Альв.
— Это все равно, — ответил Финнбоги, — так как ты не станешь так убивать.
— Какой Асбьёрн твой отец?
— Сын Гуннбьёрна, родом норвежец.
— Он был прозван Деттиасом?
— Это правда!
— Тогда неудивительно, что ты вышел столь отважным. Но сколько тебе зим от роду?
— Мне семнадцать зим.
— Будь тебе другие семнадцать зим, ты не был бы больше и сильнее, чем теперь.
— Не тебе судить о том, каким я тогда буду, так как ты умрешь ранее того
времени. Но куда ты едешь?
Альв сказал, что ему нужно на север, «у Морка», ехать за получкой. Финнбоги
спросил:
— Зачем ты едешь совершенно один?
— Мне не нужно большого количества людей для этого.
— Скоро воротишься ты с севера?
— Через полмесяца, а может быть, и того ранее.
— Не возьмешь ли ты меня с собой, когда поедешь с севера обратно?
— Сдается мне, что ты мог бы хорошо прогрести и сам по себе; я тебя захвачу,
когда проеду с севера.
— Но зачем тебе нужно на юг?
— Мне нужно повидать Хакона ярла, для того я и выехал из Исландии.
— Тебе предстоит почетный путь. Должен ты быть большим искусником, к тому
пригоден род твой; на этот раз мы расстаемся.
Альв пожелал Финнбоги благополучия, и так каждый другому.
Поехал Альв на север, а Финнбоги воротился домой и сказал Барду об их уговоре —
что он собирается на юг с Альвом.
Бард сказал:
— Знал бы я это заранее, то отсоветовал бы; боюсь я, чтобы не вышло чего худого,
так как Альв ненадежный человек и полный вероломства, большая поддержка ему та,
что свояк он ярлу и из дружинников его; поэтому принуждены люди переносить его
великую злобу.
Финнбоги сказал, что, конечно, это очень важно.
— Позаботься, Бард, о моем имуществе и наблюдай за ним так, как хочешь.
Время идет, и так до срока — Альву быть с севера.
XIII
Смерть Альва Косматого
В тот день, в который назначил Альв, что воротится он с севера, Финнбоги стал
снаряжаться из Гренмо. Взял он с собой котомку свою и те припасы, что, казалось,
ему всего нужнее.
Недолго прождали они, как Альв уже греб с севера, и лодка его стала очень на
виду. Альв верно сдержал свое слово и причалил сам кормой. Они поздоровались,
как следует; затем Финнбоги вошел в лодку; показалось Альву, что она очень
погрузилась, и сказал он:
— Вижу я по твоей котомке, что не в серебре нуждаться будешь ты для
благополучия, когда прибудешь к Хакону ярлу.
После этого дружелюбно расстался Финнбоги с Бардом и поехал он с Альвом к югу,
куда путь держал.
Когда Альв немного прогреб, он предложил Финнбоги взяться за весла: так и сделал
он, а Альв стал на корму и правил. Финнбоги греб так сильно, что Альву казалось,
что лодка стояла спокойно, когда он сам греб. Много беседовали они между собой.
Финнбоги спросил:
— А будем ли мы дома, на Сандей, к вечеру?
Альв отвечал:
— На середине пути лежит остров. Туда прибываю я обыкновенно к ночи, когда езжу
с севера, а домой поспеваю я на другое утро к ранней закуске.
Спросил Финнбоги:
— Как скоро тебе ехать на юг, за получкой?
— Пробуду я некоторое время дома, — ответил Альв.
Вот подъехали они к острову: там была большая пещера от свалившихся обломков
скал. Альв сказал:
— Сбережем себе труда по возможности и не станем лодки вытаскивать; ступай ты на
нос, а я пойду на корму: так мы введем лодку в пещеру.
Так они и сделали и наладили хорошо. Затем поделились они работой промеж себя:
Финнбоги разводил огонь, а Альв водгу таскал. У Финнбоги тихо шло дело, и дерево
плохо разгоралось; усердно занялся он костром и с силой раздувал его. Вдруг
слышит он за собой свист; быстро перескочил он по ту сторону костра; то
подкрался к нему Альв, думал он живо совладать с Финнбоги. Вскочил тот и
обхватил Альва: дюжий молодец был он по силе; долго боролись оба; огонь тогда
разгорелся и освещал всю пещеру. Финнбоги внутри нее разглядел какой-то камень,
был он сверху заострен как яйцо. Вот захотел Альв подобраться к нему; Финнбоги
этому не противился, а когда они подошли к камню, Финнбоги перескочил его и с
силой прижал Альва: переломил ему спину о камень. Так Альв покончил тут жизнь
бесславно, как того и заслуживал[15].
XIV
Финнбоги прибыл к ярлу
После этого Финнбоги расположился и проспал ночь в полном спокойствии. Наутро
была ему забота вытащить лодку; берет он оружие свое — затем направляет лодку к
югу, как только мог быстрее. Не приостанавливается он, пока не прибыл к Сандею
рано утром. Когда он прибыл туда, на Сандей, вышли к нему навстречу люди, так
как узнали лодку и думали, что то приехал Альв. Финнбоги пошел к ним навстречу.
Поздоровались они и спросили: какие известия? Отвечал он, что ему нечего
сообщать.
— Где Ингибьёрг? — спросил Финнбоги. Они сказали, что она в тереме. Финнбоги
попросил провести его туда. Когда он явился к Ингибьёрг, она приветствовала его
и спросила: кто он такой? Финнбоги назвал себя по имени и отчеству. Ингибьёрг
спросила: не он ли убил медведя в Халогаланде?
— Это правда, — сказал Финнбоги.
— Как поступил ты, чтобы справиться с ним? — спросила она.
— Это тебе все равно, — отвечал Финнбоги, — так как твой сын не станет так
убивать.
Молвила Ингибьёрг:
— Не Асбьёрн ли Деттиас твой отец?
Финнбоги сказал, что это правда. Так заговорила она:
— Неудивительно, что ты такой доблестный муж. Но с кем приехал ты с севера?
— Ехал я с севера вместе с Альвом, твоим хозяином.
— А где вы расстались?
— К северу отсюда, на том острове, к которому он обыкновенно пристает, когда
проезжает мимо. Альв отказался плыть сюда и хотел прямо проехать на свидание с
Хаконом ярлом. Он послал меня за своей дочерью Рагнхильд; и вот доказательство:
просилась она туда часто, но никогда не удавалось ей это, а теперь, говорит он,
пусть она поедет.
— Знаю я, что это правда, — сказала Ингибьёрг, — но странным мне кажется, что он
послал совершенно незнакомого человека для такого поручения. Теперь нндо тебе
выпить и поесть, а потом узнаешь ты об этом деле.
Финнбоги так и сделал, а Ингибьёрг пошла поговорить с дочерью и спросила ее:
хочет ли она ехать с этим человеком? Она изъявила согласие. Тогда Ингибьёрг
снарядила свою дочь как можно лучше: дала ей серебра и золота и всяких
драгоценностей, какие у нее были; когда все было готово, проводила Ингибьёрг их
до лодки. Подхватил Финнбоги Рагнхильд к себе на руки и перенес ее на лодку.
Тогда сказала Ингибьёрг:
— Кажется, Финнбоги, ты подъехал обманом и ложью: и таком случае остерегайся
обидеть девушку, в чем бы то ни было. Если же ты поступишь дурно или худое
замыслил, то будешь за то платить всю жизнь до смерти.
Финнбоги отчалил; тогда сказала Рагнхильд:
— По какому случаю, говоришь ты, Финнбоги, расстался с тобою мой отец?
– Так расстались мы, — отвечал он, — что отец твой умер.
— Нечего мне больше и спрашивать! — воскликнула Рагнхильд. — Отвези меня обратно
на мой остров, будь столь милостив.
Но Финнбоги отвечал:
— Я тебя увез для того, чтобы ты со мной ехала. Девушка принялась плакать.
Финнбоги сказал ей:
— Будь весела, так как я тебе не учиню ничего худого; будет, по возможности, мое
поведение иное.
Затем они подъехали к острову, и Финнбоги нагрузил лодку добром, о котором было
сказано выше; теперь девушка повеселела. Затем, когда все было готово, Финнбоги
опять стал грести к югу. Как только прибыли они к пристани, Финнбоги не было
недостатка в людях для того, что ему нужно было; раздает он сокровища обеими
руками; не прерывал он путь свой, пока не прибыл в Хладир, где правил ярл.
Входит во двор Финнбоги вместе с Рагнхильд и идет к терему племянниц ярла,
Ульвхильд и Ингибьёрг[16]. Там приняли Рагнхильд с распростертыми объятиями; они
спросили: кто этот муж, который выдается над другими людьми? Финнбоги сказал о
себе.
— Большое же доверие оказал тебе Альв тем, что передал тебе на руки свою дочь;
должно быть, ты хороший человек.
Финнбоги отвечал:
— Так обходился я с девушкой, как он доверился мне.
После этого он пожелал им всяческого благополучия, и они тем же ответили ему.
Финнбоги занял себе подворье и перенес туда все, что имел; много людей держал он
при себе.
XV
О Финнбоги
Однажды предстал Финнбоги перед ярлом и по добру поздоровался с ним; ярл принял
поклон его и спросил:
— Кто этот муж, столь рослый и прекрасный?
— Финнбоги называюсь я, — отвечал он, — а сын я Асбьёрна Деттиаса, которого
многие знают здесь в Норвегии; по матери же я исландец, и Торгейр,
Льосветнингский годи, мне доводится дядей.
Сказал ярл:
— У тебя славный род; известна мне родня твоя; не всякий в состоянии равняться с
ней. Ты зиму пробыл в Халогаланде?
— Это правда, — сказал Финнбоги.
— Ты убил медведя?
Финнбоги сказал, что это подлинно верно.
— Каким образом совладал ты с ним без оружия? — спросил ярл.
— Нет проку вам знать это и не придется вам так убивать другого медведя.
Взговорил ярл:
— С кем ехал ты с севера?
— Ехал я с севера вместе с Альвом Косматым, шурином вашим.
— Где вы расстались?
— Он остался на одном острове.
— Зачем он остался там?
— Я убил его, — ответил Финнбоги.
Ярл побагровел, как кровь, и сказал:
— Неужели ты смерти не боишься, что после такого поступка осмелился явить