Летом конунг Хакон поехал на восток, в Вик, и оттуда с большим войском
отправился в поход в Вермаланд. Ярл Арнвид бежал, но конунг взял большой выкуп с
бондов, которые, по словам тех людей, которые собирали дань, были непокорными.
Он поставил другого ярла управлять этим краем и взял заложников от него и от
бондов. Потом Хакон двинулся дальше в западный Гаутланд и покорил его, как
рассказывается в саге о нем и в песнях, которые о нем сложили. В них
рассказывается также о том, как он отправился в Данию и воевал там. Двенадцать
кораблей вывел он из строя у датчан, когда у него было только два своих, а
своему племяннику Трюггви, сыну Олава, он дал тогда звание конунга и власть над
восточным Виком.
Летом Эгиль снарядил торговый корабль и набрал гребцов. А тот боевой корабль, на
котором он осенью приплыл из Дании, он при расставании отдал Торстейну. Торстейн
богато отдарил Эгиля, и они обещали друг другу быть друзьями. Эгиль послал людей
в Аурланд к своему родичу Торду и поручил ему управлять своими землями в Согне и
Хёрдаланде. Он просил Торда продать эти земли, если бы нашелся покупатель.
Когда Эгиль был готов в путь и подул попутный ветер, он сначала вышел из Вика, а
потом поплыл на север вдоль берегов Норвегии и дальше в открытое море. Ветер
благоприятствовал ему. Эгиль вошел в Боргарфьорд и направил корабль к берегу,
недалеко от своего двора. Он велел перенести товары домой, а корабль вкатить на
берег. Потом он отправился домой, и люди встретили его очень радостно. Он провел
зиму дома.
LXXVII
К тому времени, когда Эгиль возвратился из своей поездки, весь край был заселен.
Первые поселенцы уже все умерли, но их сыновья или внуки еще там жили.
Кетиль Гува приехал в Исландию, когда страна была сильно заселена. Первую зиму
он пробыл в Гувускаларе (Двор Гувы), на полуострове Росмхваланес (Моржовый Мыс).
Кетиль приехал с запада, из-за моря, из Ирландии. У него было много
рабов-ирландцев. Весь полуостров Росмхваланес был тогда уже заселен. Поэтому
Кетиль отправился на полуострова к северу оттуда и следующую зиму провел на
полуострове Гувунес (Мыс Гувы), но не поселился там навсегда. Оттуда он поехал
на Боргарфьорд и провел там третью зиму, в том месте, которое позднее назвали
Гувускалар, на реке Гуве, которая впадает в море там, где он оставил на зиму
свой корабль.
Торд, сын Ламби, жил в Ламбастадире. Он был женат, и у него был сын по имени
Ламби. Ламби был тогда уже взрослым и высоким, и сильным для своих лет. Летом,
когда люди поехали на тинг, Ламби поехал тоже. А Кетиль Гува поехал на запад, в
Брейдафьорд (Широкий Фьорд), поискать там себе жилья. В это время убежали его
рабы. Ночью они пришли в Ламбастадир к Торду, подожгли его дом и сожгли Торда и
всех его домашних. Они разорили его клеть и растащили драгоценности и товары.
Все это они нагрузили на лошадей и потом поехали на полуостров Альфтанес.
На восходе солнца Ламби вернулся домой. Еще ночью он увидел пожар. С ним было
несколько человек. Он сразу же поехал догонять рабов. К нему присоединились люди
из других дворов. Когда рабы заметили погоню, они пустились бежать и бросили
награбленное. Одни убежали в болота, другие бежали вдоль моря, пока не очутились
перед фьордом. Тут Ламби со своими спутниками догнал их, и они убили одного,
которого звали Кори. С тех пор это место называется Коранес (Полуостров Кори). А
Скорри, Тормод и Сварт прыгнули в море и поплыли от берега. Тогда Ламби и его
спутники взяли лодки и поплыли за ними вдогонку на веслах. Скорри они поймали на
Скоррей (Острове Скорри) и убили его там. Потом они подплыли к островку
Тормодсскер (Островку Тормода) и убили там Тормода. Поэтому островок этот так и
называется. Они поймали там еще нескольких рабов, и по их именам называются
теперь места. Потом Ламби жил в Ламбастадире и был знатным бондом. Он обладал
большой силой, но не был буйным человеком.
Кетиль Гува поехал на запад, в Брейдафьорд, и поселился в Торскафьорде
(Тресковый Фьорд). По его имени долину назвали Гувудаль (Долина Гувы), а фьорд —
Гувуфьорд (Фьорд Гувы). Жену его звали Ири, она была дочерью Гейрмунда Адская
Кожа. Их сына звали Вали.
Жил человек по имени Грим. Он был сыном Свертинга. Он жил в Мосфелле (Мшистая
Гора), ниже пустоши. Он был богат и знатен родом. Его единоутробную сестру звали
Раннвейг, она была женой Тородда, годи в Эльфусе. Их сын был законоговоритель
Скафти. Грим тоже был позже законоговорителем. Он посватался за Тордис, дочь
Торольва, племянницу и падчерицу Эгиля. Эгиль любил Тордис не меньше, чем своих
собственных детей. Она была очень красивая женщина. Так как Эгиль знал, что Грим
— человек знатный и потому подходящий, чтобы быть ее мужем, они были помолвлены.
Тордис выдали замуж за Грима. Эгиль выделил ей тогда ее отцовское наследство.
Она поехала к Гриму, и оба они долго жили в Мосфелле.
LXXVIII
Жил человек по имени Олав. Отцом его был Хёскульд, сын Колля из Долин, а матерью
Мелькорка, дочь ирландского короля Мюркьяртана. Олав жил в Хьярдархольте
(Стадный Холм), в долине Лаксдаль (Лососья Долина) на Брейдафьорде. Олав был
очень богат и красив собой. Это был очень достойный человек. Олав посватался за
Торгерд, дочь Эгиля. Торгерд была девушка красивая, рослая, умная и очень
гордая, но всегда спокойная и покладистая. Эгиль хорошо знал, кто такой Олав, и
понимал, что он достойный жених. Поэтому Торгерд выдали замуж за Олава. Она
поехала с ним в Хьярдархольт. Их детей звали Кьяртан, Торберг, Халльдор,
Стейндор, Турид, Торбьёрг, Бергтора. Бергтора была женою годи Торхалля, сына
Одди. Торбьёрг была сначала женой Асгейра, сына Кнётта, потом — Вермунда, сына
Торгрима. Турид была замужем за Гудмундом, сыном Сёльмунда, и у них были сыновья
Халль и Барди Убийца. Оцур, сын Эйвинда, брат Тородда из Эльфуса, получил в жены
дочь Эгиля, Беру.
Бёдвар, сын Эгиля, был тогда в расцвете юности. Это был многообещающий юноша,
красивый собою, рослый и сильный, такой, каким были в его годы и Эгиль, и
Торольв. Эгиль очень любил его, и Бёдвар тоже был очень привязан к нему. Однажды
летом в реку Хвиту вошел корабль, и там был большой торг. Эгиль купил там много
лесу и велел отвезти его на корабле домой. Его люди отплыли на корабле с восемью
скамьями для гребцов, который был у Эгиля.
Случилось так, что Бёдвар попросил их взять и его с собой, и они согласились.
Так он поплыл с ними к устью реки Хвиты. Их было шестеро на судне с восемью
скамьями для гребцов. Они собрались плыть домой, но им мешал вечерний прилив, и
так как им пришлось пережидать его, они отправились только поздно вечером. Тут
поднялся очень сильный юго-западный ветер, а отливное течение шло ему навстречу.
Вода бурлила во фьорде, как это часто бывает там. В конце концов корабль
затонул, и все они погибли.
На другой день волны прибили их тела к берегу, и тело Бёдвара оказалось у мыса
Эйнарснес (Мыс Эйнара). Другие тела отнесло на юг фьорда, и туда же прибило
корабль. Его нашли у скалы Рейкьярхамар (Скала Дымы).
Эгиль узнал о случившемся в тот же день и сразу поехал разыскивать тело сына. Он
нашел его на берегу. Эгиль поднял его, положил перед собой и так поехал на мыс
Дигранес к могильному холму Скаллагрима. Он велел раскопать холм и положил
Бёдвара рядом со Скаллагримом. После этого холм был опять засыпан, но не раньше,
чем день склонился к вечеру.
Потом Эгиль уехал домой, в Борг. И когда он вернулся, то пошел сразу в каморку,
где он обычно спал. Он лег и задвинул засов. Никто не смел заговорить с ним. Еще
рассказывают, что когда Бёдвара хоронили, Эгиль был одет так: чулки плотно
облегали его ноги, на нем была красная матерчатая одежда, узкая в верхней части
и зашнурованная сбоку. И люди рассказывают, что он так глубоко вздохнул, что
одежда на нем лопнула и чулки тоже.
Эгиль не отпер двери своей каморки и на другой день и не принимал ни еды, ни
питья. Так пролежал он весь день и следующую ночь. Никто не смел заговорить с
ним.
А на третье утро, когда рассвело, Асгерд велела одному человеку сесть на коня —
тот помчался во весь опор на запад, в Хьярдархольт, — и рассказать обо всем, что
случилось, Торгерд. Было после полудня, когда он приехал туда. Посланный сказал
также, что Асгерд просит ее как можно скорее приехать в Борг.
Торгерд велела сразу же седлать коня, и с ней поехали двое человек. Они скакали
весь вечер и всю ночь, пока не прибыли в Борг. Торгерд сразу вошла в дом. Асгерд
поздоровалась с ней и спросила, ужинала ли она. Торгерд громко ответила:
— Я не ужинала и не буду ужинать, пока не попаду к Фрейе. Я намерена последовать
примеру моего отца, я не хочу пережить его и брата.
Она подошла к спальной каморке и крикнула:
— Отец, отопри! Я хочу, чтоб мы оба отправились одним путем.
Эгиль отодвинул засов. Тогда Торгерд вошла и задвинула засов снова. Она легла на
другое ложе, которое там было. Тогда Эгиль сказал:
— Это хорошо, дочь, что ты хочешь последовать за отцом. Большую любовь выказала
ты мне. Что за смысл жить мне дольше с таким горем?
Они молчали некоторое время. Потом Эгиль спросил:
— Что это, дочка? Ты что-то жуешь?
— Я жую водоросль, — сказала она, — потому что, думаю, мне станет хуже от нее.
Иначе, боюсь, я проживу слишком долго.
— А разве она вредна? — спросил Эгиль.
— Да, очень, — отвечала она. — Хочешь попробовать?
— Что ж! — сказал Эгиль.
Спустя некоторое время она крикнула, чтобы ей принесли пить. Ей принесли воды.
Тогда Эгиль сказал:
— Это всегда так. Когда поешь водоросли, хочется пить без конца.
— Хочешь попить, отец? — спрашивает Торгерд. Он взял рог с питьем и сделал
большой глоток. Торгерд сказала:
— Нас обманули, это молоко.
Тогда Эгиль впился зубами в рог, откусил кусок и бросил рог на землю. А Торгерд
сказала:
— Что ж нам теперь делать? Наш замысел расстроился. Я все же хотела бы, отец,
продлить нашу жизнь, чтобы ты мог сочинить поминальную песнь Бёдвару. А я бы
вырезала ее рунами на дереве. А потом давай умрем, если нам покажется, что так
надо. Твой сын Торстейн вряд ли сочинит поминальную песнь Бёдвару, а ведь не
подобает оставлять его без посмертной почести, потому что я думаю, что из нас
двоих ни один не будет сидеть на его тризне.
Эгиль сказал, что и в самом деле едва ли можно надеяться на то, что Торстейн
сумеет сочинить песнь Бёдвару, даже если попытается.
— Так что я попробую сам, — добавил он. У Эгиля был еще один сын, Гуннар, и он
тоже недавно умер. Вот начало песни:
Тягостно мне
Неволить язык —
Песню слагать.
Одина мед
Мне не дается.
Трудно слова
Из горла исторгнуть.
Чем далее сочинял, тем более креп Эгиль, и когда песнь была окончена, он
исполнил ее Асгерд, Торгерд и своим домочадцам. Он встал со своего ложа и сел на
почетное сиденье. Эту песнь он назвал «Утрата сыновей». Потом Эгиль велел
справить тризну по своим сыновьям по старому обычаю, а когда Торгерд уезжала
домой, он богато одарил ее на дорогу.
Эгиль долго жил в Борге и состарился там, но не слышно, чтобы он вел какие-либо
тяжбы с кем-либо здесь в стране. Не слышно также, чтобы у него были поединки или
битвы с тех пор, как он навсегда поселился в Исландии. Люди говорят, что после
событий, о которых было рассказано, он не покидал Исландии. Эгиль не мог жить в
Норвегии из-за враждебности конунгов, о которой уже говорилось. Он жил широко,
потому что имел немало добра. И он был весел и бодр духом.
Конунг Хакон, воспитанник Адальстейна, долго правил Норвегией, но к концу его
жизни в Норвегию пришли сыновья Эйрика и воевали с конунгом Хаконом за власть.
Однако Хакон из всех битв выходил победителем. Их последняя битва была у Фитьяра
на острове Сторд в Хёрдаланде. Конунг Хакон победил, но был ранен насмерть.
Тогда в Норвегии стали править сыновья Эйрика.
Херсир Аринбьёрн был при Харальде, сыне Эйрика. Он стал его советником, и
Харальд осыпал его почестями. Аринбьёрн был его военачальником и ведал защитой
страны. Аринбьёрн был могучий и привычный к победам воин. Он получил в
управление фюльк Фирдир.
Эгиль, сын Скаллагрима, узнал о том, что в Норвегии стал править новый конунг, а
также то, что Аринбьёрн вернулся в свои владения в Норвегии и был в большой
чести у конунга. Тогда Эгиль сложил в его честь хвалебную песнь. Эта песнь
начинается так:
Песню вождю
Быстро сложил,
Но о скупцах
Петь не хочу.
Вольно пою
Славу вождю,
Где надо лгать —
Я молчалив.
Жил человек по имени Эйнар. Он был сыном Хельги, внуком Оттара, правнуком Бьёрна
Норвежца, который занял землю в Брейдафьорде, и братом Освивра Мудрого. Уже в
раннем возрасте он был рослым, сильным и во всем искусным человеком. С юности
начал он слагать висы и был очень любознателен.
Однажды летом, на альтинге, Эйнар зашел в палатку Эгиля, сына Скаллагрима, и они
стали беседовать. Вскоре у них зашла речь об искусстве скальдов, и оба остались
довольны этой беседой. После этого Эйнар привык часто беседовать с Эгилем, и
между ними возникла большая дружба. Эйнар недавно вернулся из поездки в чужие
страны. Эгиль много расспрашивал его о событиях в Норвегии, а также о своих
друзьях и тех, кто, как он думал, ему враг. Он много расспрашивал также о тех,
кто теперь был в силе. А Эйнар расспрашивал Эгиля о его былых походах и о его
подвигах. Такая беседа нравилась Эгилю, и он охотно рассказывал Эйнару о былом.
Эйнар спросил Эгиля, что было его самым большим подвигом, и просил его
рассказать о нем. Тогда Эгиль сказал:
С восьмерыми дрался,
С дюжиною дважды.
Все убиты мною
Волку на добычу.
Бились мы упорно.
На удар ударом
Отвечал клинок мой,
Для щитов опасный.
Расставаясь, Эгиль и Эйнар обещали друг другу быть друзьями. Эйнар долго пробыл
в чужих краях среди знатных людей. Он был щедр, но часто нуждался. Эйнар был
человек храбрый и благородный, и хороший товарищ. Он был дружинником ярла
Хакона, сына Сигурда.
В то время в Норвегии шла война. Ярл Хакон воевал с сыновьями Эйрика: то ему, то
им приходилось оставлять страну. Конунг Харальд, сын Эйрика, пал в битве у
Хальса в Лимфьорде, на юге, в Дании. Его там предали. Ему пришлось биться с
Харальдом, сыном Кнута, которого звали Золотой Харальд, и с ярлом Хаконом. Тогда
пал в битве вместе с конунгом Харальдом и херсир Аринбьёрн, о котором прежде шла
речь. И когда Эгиль узнал о гибели Аринбьёрна, он сказал:
Меньше стало ныне
Тех, кто блеском моря
Воинов дарили.
За морем едва ли
Щедрые найдутся,
Что мои ладони
Захотят наполнить
Белым снегом тигля.
Скальда Эйнара прозвали Звоном Весов. Он сложил хвалебную песнь в честь ярла
Хакона, которая называется «Недостаток золота». Ярл очень долго не хотел слушать
ее, так как гневался на Эйнара. Тогда Эйнар сказал:
Эту брагу Одина
Сделал я о конунге.
Он страною правит,
Спать другим позволив.
Верить не могу я,
Что не любит скальдов
Конунг. Я стремился
Здесь его увидеть.
А потом он сказал еще:
Я поеду к ярлу21,
Что мечом усердно
Волчьи стаи кормит.
На корабль пойду я
К Сильвальди, что носит
Щит с узором круглым.
Ран змею сгибающий
Не прогонит скальда.
Ярл не захотел, чтобы Эйнар уехал, и поэтому выслушал песнь. В награду за песнь
он дал Эйнару щит. Это было большое сокровище: на щите были рисунки из древних
сказаний, а между рисунками — золотые блестки и драгоценные камни.
Эйнар поехал обратно в Исландию, в гости к своему брату Освивру. Но осенью он
уехал оттуда, приехал в Борг и остался гостить там. Эгиля тогда не было дома. Он
поехал недалеко на север, и дома ждали его. Эйнар ждал его три ночи. Тогда был
обычай более трех ночей не гостить. Затем Эйнар собрался в дорогу, и когда он
был готов, он подошел к месту Эгиля и укрепил над ним тот драгоценный щит,
сказав домашним, что он дарит этот щит Эгилю. После этого он уехал, а в тот же
день Эгиль вернулся домой. Когда он подошел к своему месту, то увидел щит и
спросил, кому принадлежит это сокровище. Ему сказали, что приезжал Эйнар Звон
Весов и подарил ему этот щит. Тогда Эгиль сказал:
— Ничтожнейший из людей! Он думает, что я просижу над щитом всю ночь и буду
сочинять в честь него песнь! Дайте мне коня! Я догоню и убью его!
Эгилю сказали, что Эйнар уехал рано утром.
— Он должен быть уже на западе, в долинах Брейдафьорда.
Тогда Эгиль сложил все же хвалебную песнь, и она начинается так:
Восхвалить хочу я
Щит — подарок добрый,
Славу коня морского.
Щедрый воин в дом мой
Слово прислал привета,
В песнях я искусен,
Пусть услышит каждый
Песню, что сложил я.
Эгиль и Эйнар остались друзьями на всю жизнь, а об этом щите рассказывают, что
Эгиль взял его с собой, когда поехал на одну свадьбу на север, в Видимюр
(Лозняковое Болото), вместе с Торкелем, сыном Гуннвальда, и сыновьями Бьёрна
Красного — Тревилем и Хельги. Там щит испортился, упав в бочку с кислым молоком.
Эгиль велел снять с него украшения, и в блестках оказалось двенадцать эйриров
золота.
LXXIX
Когда Торстейп, сын Эгиля, подрос, он стал очень красивым. Волосы у него были
светлые, а лицо белое. Он был высок и силен, но совсем не похож на своего отца.
Торстейн был умным, мягким, умеренным и спокойным человеком, Эгиль не очень
любил его, и Торстейн не был особенно привязан к отцу. Но Асгерд очень любила
его, и он ее тоже. Эгиль стал теперь сильно стареть.
Однажды летом, когда Торстейн уехал на альтинг, Эгиль остался дома. Перед
отъездом из дому Торстейн и Асгерд взяли из сундука Эгиля его шелковое одеяние,
подарок Аринбьёрна, и Торстейн поехал в нем на тинг. Оно волочилось по земле и
испачкалось, когда первый раз шли к Скале Закона. Когда Торстейн вернулся домой,
Асгерд уложила одеяние туда, где оно лежало прежде. Много позднее Эгиль открыл
свой сундук, увидел, что одеяние испорчено, и потребовал от Асгерд объяснения,
как это случилось. Тогда она сказала ему правду. И Эгиль сказал:
Некому наследство
Мне теперь оставить.
Я поступок сына
Назову обманом.
Правящий конем морским
Подождал бы лучше,
Чтоб меня зарыли
В каменном кургане.
Торстейн женился на Йофрид, дочери Гуннара и внучке Хлива. Мать ее, Хельга, была
дочерью Олава Фейлана и сестрою Торда Ревуна. Йофрид была стачала замужем за
Тороддом, сыном Одда из Тунги (Междуречье). Вскоре умерла Асгерд. После этого
Эгиль покинул свой двор и оставил его Торстейну, а сам отправился на юг, в
Мосфелль, к своему зятю Гриму, потому что из всех, кто был жив тогда, больше
всех он любил Тордис, свою падчерицу.
Однажды в залив Лейруваг (Глинистый Залив) вошел корабль. Им управлял человек по
имени Тормод, Оп был норвежец и домочадец Торстейна, сына Торы. Он привез с
собой щит, который Торстейн послал Эгилю, сыну Скаллагрима. Щит этот был большой
драгоценностью. Тормод передал щит Эгилю, и Эгиль с благодарностью принял его.
Зимой Эгиль сложил хвалебную песнь, которая называется «Песнь о щите».
Начинается она так:
Слушай, воин смелый,
Эту брагу Одина!
Пусть молчит дружина,
Внемля пенью скальда!
В Хёрдаланде часто
Будут слушать песнь,
Что сложил я искусно,
О могучий воин!
Торстейн, сын Эгиля, жил в Борге. У него было два внебрачных сына, Хривла и
Храфн, а после женитьбы он имел от Йофрид десять детей. Из-за его дочери Хельги
Красавицы Гуннлауг Змеиный Язык бился со скальдом Храфном. Старшего из сыновей
Торстейна звали Грим, второго — Скули, третьего — Торгейр, четвертого —
Колльсвейн, пятого — Хьёрлейв, шестого — Халли, седьмого — Эгиль, восьмого —
Торд. Его дочь звали Тора, на ней был женат Тормод, сын Клсппьярна. От детей
Торстейна пошел большой род, из которого вышло много видных людей. Всех, кто
ведет свой род от Скаллагрима, называют людьми с Болот.
LXXX
Энунд Сьони жил в Анабрекке, когда Эгиль жил в Борге. Он был женат на Торгерд,
дочери Бьёрна Сильного с Снефелльсстранда (Побережье Снежной Горы). Их детьми
были Стейнар и Далла, на которой женился Эгмунд, сын Гальти. У них были сыновья
Торгильс и Кормак. Когда Энунд состарился и стал плохо видеть, он перестал вести
хозяйство и передал его Стейнару, своему сыну. Отец и сын владели большим
богатством.
Стейнар был очень высокий и сильный, но уродливый и горбатый, длинноногий, с
коротким туловищем. Он был человек буйный, заносчивый, дерзкий и очень горячий.
Когда Торстейн, сын Эгиля, поселился в Борге, вскоре вспыхнула ссора между ним и
Стейнаром. К югу от ручья Хавслёк лежит болото, которое называется Стакксмюр
(Стоговое Болото). Зимой оно под водой, но весной, когда тает лед, болото
превращается в такое хорошее пастбище, что его даже назвали Стог Сена. Хавслёк
долго служил границею. Весной скот Стейнара часто заворачивал на это болото,
когда его гнали от Хавслёка. Работники Торстейна жаловались на это, но Стейнар
не обращал внимания на эти жалобы. В первое лето это не вызвало никаких событий.
Но следующей весной скот Стейнара продолжал пастись там же, и тогда Торстейн
обратился к Стейнару и стал спокойно говорить об этом. Он просил его держаться в
границах, которые издавна были установлены. Стейнар ответил, что скот волен
пастись, где ему угодно. Он говорил об этом очень упрямо, и они с Торстейном
изрядно поспорили. Тогда Торстейн велел прогнать скот Стейнара с болота на
Хавслёк, а когда Стейнар узнал об этом, он велел Грани, своему рабу, пасти скот
на болоте, и тот пас его там целыми днями. Так прошел остаток лета. Все луга к
югу от Хавслёка были потравлены.
Однажды Торстейн поднялся на холм над Бортом, чтобы осмотреть окрестности. Тут
он увидел, где пасется скот Стейнара. Тогда он пошел к болоту. Дело было к
вечеру. Он увидел, как далеко в болото зашел скот. Торстейн побежал к болоту, но
когда Грани увидел его, он быстро погнал скот к загону, где его доили. Торстейн
погнался за ним, нагнал его у ворот и убил его. Место, где были эти ворота,
зовется с тех пор Гранахлид (Ворота Грани). Торстейн свалил изгородь на Грани и
закрыл его тело. Потом он вернулся домой, в Борг.
Женщины, пришедшие доить, нашли тело Грани. Они пошли домой и рассказали
Стейнару, что случилось. Стейнар похоронил Грани на пригорке и поручил другому
рабу пасти стадо. Имя его не называют. До конца лета Торстейн держался так,
будто он ничего не знает об этом.
Случилось, что Стейнар в первой половине зимы отправился на Снефелльсстранд и
пробыл там некоторое время. Там увидел он одного раба по имени Транд. Он был
очень рослый и сильный. Стейнар захотел купить этого раба и предложил высокую
цену. Но владелец раба оценил его в три марки серебра. Это было много больше,
чем цена обыкновенного раба. Сделка все же состоялась, и Стейнар взял Транда с
собою домой.
Когда они вернулись домой, Стейнар сказал Транду:
— Дело вот в чем: у меня есть для тебя работа. Все прочие дела уже распределены
здесь. А я дам тебе работу, которая тебя сильно не затруднит. Ты будешь пасти
мой скот. Для меня очень важно, чтобы скот был хорошо выпасен, и я хочу, чтобы
ты ни с кем не считался в выборе лучшего пастбища. Если у тебя недостанет силы и
смелости управиться с любым работником Торстейна, то я плохо разбираюсь в людях.
Стейнар дал Транду большую секиру с лезвием длиной почти в локоть и очень
острым.
— По твоему виду, Транд, — сказал Стейнар, — едва ли можно сомневаться в том,
что звание годи не остановит тебя, если ты столкнешься с Торстейном один на
один.
Транд ответил:
— Я думаю, что я немногим обязан Торстейну, и я, кажется, понимаю, что за задачу
ты мне ставишь. Ты думаешь, конечно, что немногим рискуешь с таким рабом, как я.
А мне-то это очень по душе, если доведется помериться с Торстейном силою.
И Транд стал пасти скот. Вскоре он понял, где Стейнар велел пасти свой скот, и
он стал пасти его на болоте Стаксмюр. Когда Торстейн обнаружил это, он послал
одного из своих работников к Транду и велел указать ему границу земель его и
Стейнара. Работник нашел Транда, передал то, что ему было поручено, и попросил
его перегнать скот в другое место. Он сказал, что Транд сейчас пасет скот на
земле Торстейна, сына Эгиля. Транд ответил:
— Меня совсем не заботит, чья это земля. Я пасу на том лугу, где мне кажется
лучше.
На этом они расстались. Работник вернулся и передал Торстейну ответ раба.
Торстейн ничего не предпринял. И Транд пас скот днем и ночью.
LXXXI
Однажды утром Торстейн поднялся с рассветом и взошел на холм. Он увидел, где
паслось стадо Стейнара. Тогда Торстейн пошел к болоту и подошел к стаду. Возле
Хавслёка высится поросшая деревьями скала. Наверху на этой скале спал Транд.
Обувь он снял. Горстейн поднялся на скалу. В руке он держал небольшую секиру, и
никакого другого оружия при нем не было. Торстейн толкнул Транда ручкой секиры и
велел ему вставать. Тот быстро вскочил, схватил двумя руками свою секиру и
взмахнул ею. Тут он спросил, чего хочет Торстейн. Тот ответил:
— Я только хочу сказать тебе, что эта земля принадлежит мне и что ваше пастбище
по ту сторону ручья. Неудивительно, что ты еще не знаешь границы.
Транд ответил:
— Мне все равно, кому принадлежит эта земля. Я буду пасти скот там, где ему
больше нравится.
— Однако, — сказал Торстейн, — распоряжаться своей землей буду я, а не рабы
Стейнара.
Транд отвечал:
— Ты еще глупей, чем я думал, Торстейн, если ты хочешь погибнуть от моей секиры
и подвергнуть опасности свою честь. Насколько я вижу, я вдвое сильнее тебя, и
смелости у меня хватает. И к тому же я лучше вооружен, чем ты.
— Я пойду на эту опасность, — ответил Торстейн, — если ты не станешь пасти в
другом месте. Я надеюсь, что наши судьбы будут столь же различными, как
неодинаково наше положение перед законом.
Транд ответил:
— Ты сейчас увидишь, Торстейи, боюсь ли я твоих угроз.
Транд сел и стал завязывать свою обувь, а Торстейн взмахнул секирой и ударил ею
по затылку Транда так, что голова его упала на грудь. Потом Торстейн завалил
камнями его тело и отправился обратно в Борг.
В этот день скот Стейнара долго не возращался домой. И когда уже пропала всякая
надежда на то, что он вернется, Стейнар оседлал свою лошадь и вооружился. Он
поехал на юг, в Борг, и, приехав туда, вступил с людьми в разговор и спросил,
где Торстейн. Ему сказали, что Торстейн в доме. Тогда Стейнар велел попросить
Торстейна, чтобы тот вышел, и сказал, что он имеет дело к нему. Когда Торстейн
это услышал, он взял свое оружие, вышел и встал перед дверью. Он спросил
Стейнара, что ему надо.
— Ты убил моего раба Транда? — спросил Стейнар.
— Убил, — отвечал Торстейн. — Тебе не нужно искать других виновников.
— Я вижу, ты думаешь, что храбро защищаешь свою землю, убивая одного за другим
моих рабов. Но мне это не кажется таким уж большим подвигом. Я предоставлю тебе
еще лучший случай храбро защищать свою землю, потому что я никому другому не
поручу больше пасти свое стадо. Но ты должен знать, что днем и ночью мой скот
будет пастись на твоей земле,
— Прошлым летом я убил твоего раба, которому ты велел пасти скот на моей земле,
а потом я позволил тебе пасти, где ты хочешь, до зимы. Теперь я убил второго
твоего раба за то же, за что убил первого, и ты опять можешь пасти скот, где
хочешь, до зимы. Но если ты следующим летом опять будешь пасти на моей земле и
поручишь людям гонять сюда свой скот, я буду убивать каждого человека, кто будет
стеречь скот, будь это хоть ты сам. И так будет каждое лето, пока ты будешь
продолжать пасти там.
С этим Стейнар уехал домой в Анабрекку и вскоре отправился в Ставахольт. Там жил
тогда Эйнар. Он был годи. Стейнар просил у него поддержки и предложил денег.
Эйнар сказал:
— Моя помощь не будет иметь значения, если тебе не окажут помощи в этом деле
другие уважаемые люди.
Тогда Стейнар поехал в Рейкьярдаль к Одду из Тунги и попросил у него поддержки,
и предложил денег, Одд взял деньги и обещал поддержать Стейнара в тяжбе с
Торстейном. Затем Стейнар поехал домой. А весной Одд и Эйнар отправились
вызывать Торстейна на суд. Их сопровождало много народу. Стейнар обвинял
Торстейна в убийстве рабов и требовал изгнания за каждое убийство. Таков был
закон в том случае, если у человека убивали рабов и не возмещали убытка к
третьему восходу солнца. А два изгнания были равносильны объявлению вне
закона22.
Торстейн не выдвигал встречного иска, но вскоре после этого он послал людей на
юг. Они приехали в Мосфелль к Гриму и рассказали ему о событиях. Эгиль,
казалось, не был обеспокоен ими, но потихоньку он собрал точные сведения о
действиях Торстейна и Стейнара и о людях, которые поддерживали Стейнара в этом
деле. Потом посланцы уехали домой, и Торстейн был очень доволен их поездкой.
Торстейн, сын Эгиля, с большим числом провожатых поехал на весенний тинг и
приехал на одну ночь раньше других. Он покрыл свою палатку, и так же сделали те
из его провожатых, у кого были палатки. Когда его провожатые устроились,
Торстейн велел им браться за дело и построить большие стены. Потом он велел
покрыть их, и эта палатка была много больше других, стоявших там, но люди там не
жили.
Стейнар тоже приехал на тинг с большим числом провожатых. И Одд из Тунги приехал
со многими людьми. Много людей было и у Эйнара из Ставахольта (Столбовый Холм).
Они покрыли свои палатки. Собралось очень много народу. Люди начали излагать
свои дела. Торстейн не предлагал мировой и ответил тем, которые пытались
посредничать, что он собирается ждать решения суда. Он сказал, что иск, который
возбуждает Стейнар в связи с убийством его рабов, кажется ему неосновательным, и
утверждал, что рабы Стейнара были убиты поделом.
Стейнар же очень похвалялся. Его иск казался ему законным, а поддержка
достаточно сильной, чтобы выиграть тяжбу. Поэтому он рьяно вел свое дело. Днем
люди поднимались на холм тинга и оттуда излагали свои дела, а вечером судьи
должны были вынести решение. Торстейн был там со своими людьми. Он следил за
соблюдением распорядка тинга, потому что так было, пока Эгиль выполнял
обязанности годи и имел власть. Обе стороны были в полном вооружении.
Вдруг на тинге увидели, что вдоль реки Глювры скачут люди. Их щиты сверкали. И
когда они подъехали к полю тинга, впереди них был человек в синем плаще. На
голове у него был золоченый шлем, сбоку — украшенный золотом щит, в руке — копье
с насадкой, окованной золотом, на поясе — меч. Это приехал Эгиль, сын
Скаллагрима, с восемью десятками человек. Все они были хорошо вооружены, как для
битвы. Все они были как на подбор, потому что Эгиль привел с собой лучших
сыновей бондов со всех южных полуостровов, тех, кто казался ему хорошими
воинами. Эгиль подъехал со своими людьми к той палатке, которую Торстейн велел
поставить и которая до сих пор стояла пустой. Они спешились.
Когда Торстейн узнал о приезде своего отца, он пошел ему навстречу со всеми
своими людьми и принял его радушно. Эгиль и его люди сложили свои пожитки в
палатке и отвели лошадей на луг. Когда это было сделано, Эгиль и Торстейн со
всеми провожатыми пошли на холм тинга и сели там, где садились обычно. Эгиль
встал и сказал громко:
— Здесь ли, на тинге, Энунд Сьони?
Энунд ответил, что он здесь, и сказал:
— Я рад, что ты приехал, Эгиль. Это устранит все, что препятствует миру между
людьми.
— Это ты причиной тому, что твой сын Стейнар начал тяжбу против моего сына
Торстейна и собрал столько народу, чтоб объявить Торстейна вне закона?
— Я не виноват, — сказал Энунд, — что между ними раздор. Я потратил много слов,
убеждая Стейнара помириться с Торстейном, потому что я всегда избегал оскорблять
твоего Торстейна. Я делал это ради старой дружбы, которая была между нами,
Эгиль, с тех пор как мы выросли такими близкими соседями.
— Скоро станет ясно, — ответил Эгиль, — говоришь ты правду или лжешь, хотя я и
не могу поверить во второе. Я вспоминаю те дни, когда каждому из нас показалось
бы невероятным, что мы так вот станем судиться и не сможем удержать наших
сыновей от глупостей, о которых я сейчас слышу. Я считаю, что, пока мы живы и
раз эта ссора наших сыновей, надо нам взять это дело в свои руки и уладить его.
Не позволим Одду из Тунги и Эйнару стравливать наших сыновей, как лошадей. Пусть
они лучше умножают свое добро другим способом, чем берясь за такое дело.
Тогда Энунд встал и сказал:
— Верно говоришь ты, Эгиль, и нам не подобает быть на том тинге, где судятся
наши сыновья. Стыдно будет нам, если мы не сможем их помирить. Я хочу, Стейнар,
чтобы ты доверил мне это дело и предоставил вести его, как я найду нужным.
— Я не знаю, — ответил Стейнар, — могу ли я отказаться от своего иска, после
того как я заручился поддержкой знатных людей. Я буду добиваться только такого
конца, который удовлетворит Одда и Эйнара.
Тут Одд и Стейнар посовещались между собой, и Одд сказал:
— Я буду оказывать тебе поддержку, как я тебе обещал, пока ты не добьешься
закона или такого конца дела, на который ты согласишься. Кто знает, как
повернется твое дело, если решение по нему будет выносить Эгиль?
Тогда заговорил Энунд:
— Слова Одда мне не указ. От него я ни хорошего, ни плохого не видел, а Эгиль
сделал мне очень много добра. Я доверяю ему гораздо больше, чем другим, и потому
возьмусь за это дело сам. Тебе не стоило бы восстанавливать нас всех против
себя. До сих пор я всегда решал за нас обоих. Так будет и сейчас.
— Ты слишком рьяно берешься за это дело, отец, и мы не раз, я думаю, раскаемся в
этом.
После этого Стейнар передал дело Энунду, чтобы тот продолжал тяжбу или заключил
мировую, как полагалось по закону. И Энунд, как только взял дело в свои руки,
пошел к Торстейну и Эгилю. Он сказал:
— Теперь, Эгиль, я хочу, чтобы ты судил и решал сам, как тебе угодно, так как я
верю твоему решению больше всего, в моих делах, как и во всех прочих.
Энунд и Торстейн подали друг другу руки и просили присутствующих быть
свидетелями того, что Эгиль, сын Скаллагрима, сам должен решить дело на тинге,
как он хочет, без всяких ограничений. Разговор на этом кончился, и люди
разошлись по своим палаткам. Торстейн велел подвести трех быков к палатке Эгиля
и зарезать их, чтоб кормиться во время тинга. А Одд из Тунги и Стейнар вернулись
в свою палатку, и Одд сказал:
— Раз ты, Стейнар, с твоим отцом решили прекратить тяжбу, я считаю себя
свободным от обещания оказывать тебе поддержку, так как мы договаривались, что я
должен поддерживать тебя до того как ты выиграешь тяжбу, или до такого ее
прекращения, которое бы тебя удовлетворило.
Стейнар сказал, что Одд поддерживал его хорошо и смело и что их дружба должна
стать еще крепче, чем раньше.
— Я считаю, — добавил он, — что ты свободен от обязательства, которое дал мне.
Вечером собрались судьи для решения дел, но рассказывают, что ничего особенного
не произошло.
LХХХII
На другой день Эгиль, сын Скаллагрима, пошел на холм тинга, и с ним Торстейн и
все их люди. Пришли туда также Энунд и Стейнар. Одд из Тунги и Эйнар со своими
людьми тоже пришли туда. После того как другие люди изложили свои дела, Эгиль
встал и сказал:
— Здесь ли Стейнар и Энунд, слышат ли они меня?
Энунд отвечал, что они здесь.
— Тогда я вынесу решение по тяжбе Стейнара с Торстейном. Я начну с того, что мой
отец Грим приехал сюда в страну и занял всю землю вокруг Болот и дальше. Он
поселился в Борге и определил границы своей земли. А друзьям своим он роздал
земли вокруг, где они и жили с тех пор. Ани он дал Анабрекку (Холм Ани), где
живут теперь Энунд и Стейнар. Все мы знаем, Стейнар, где проходит граница между
Бортом и Анабреккой: эта граница — ручей Хавслёк. И ведь дело было не так,
Стейнар, что ты послал пасти скот на землю Торстейна, не ведая того, нет — ты
присвоил его землю и думал, что он настолько недостоин своего рода, что позволит
тебе ограбить себя! А ведь вы, Стейнар и Энунд, должны знать, что Ани получил
эту землю от моего отца Грима! Тогда Торстейн убил двух твоих рабов. Всем
понятно, что своими делами они вполне заслужили смерть и не стоят виры. Даже
если бы они были свободными людьми, они бы не стоили виры. А за то, Стейнар, что
ты замышлял захватить владения моего сына Торстейна, которые он получил от меня,
а я получил в наследство от моего отца, — за это ты должен отдать твои земли в
Анабрекке безо всякого возмещения за них. И ты не должен иметь ни жилья, ни
приюта здесь в округе, к югу от реки Ланги, и должен уехать из Анабрекки раньше,
чем истекут положенные дни перехода. И тебя сможет убить каждый, кто захочет
поддержать Торстейна, сразу же по истечении положенных дней перехода, если
только ты не уедешь прочь или не исполнишь чего-либо из того, к чему я обязал
тебя здесь.
Когда Эгиль сел, Торстейн просил присутствующих быть свидетелями этого решения.
Тогда Энунд Сьони сказал:
— Люди скажут, Эгиль, что решение, которое ты вынес и объявил здесь, очень
несправедливо. Обо мне можно только сказать, что я всегда стремился уладить
раздоры. Но отныне я не упущу случая сделать все, что смогу, во вред Торстейну.
— Мне сдается, — сказал Эгиль, — что ваша судьба с сыном станет еще хуже, если
наша тяжба затянется. Я думаю, Энунд, тебе надо бы знать, что мне всегда
удавалось отстоять свое право перед такими людьми, как ты и твой сын. А Одд и
Эйнар, которые приняли в этом деле такое большое участие, приобрели благодаря
ему столько уважения, сколько они заслуживали.
LXXXIII
На тинге был также Торгейр Соня, сын сестры Эгиля. Он очень поддерживал
Торстейна в этой тяжбе, и он просил отца и сына дать ему землю где-нибудь в
Болотах. Эгиль принял эту просьбу благожелательно и сказал Торстейну, чтоб он
пустил туда Торгейра. Они поселили его в Анабрекке, а Стейнар перебрался на ту
сторону реки Ланги и поселился у ручья Лейрулёк.
Эгиль поехал домой, в Мосфелль. Отец и сын расстались дружески.
У Торстейна был человек по имени Ири, быстроногий как никто и очень зоркий. Он
был чужеземцем и отпущенником Торстейна. На нем лежала забота о скоте, особенно
о том, чтобы выгонять овец в горы весной и загонять назад в загоны осенью.
После положенных дней перехода Торстейн велел собрать овец, которые еще
оставались там, и погнать их в горы. Ири остался в овечьем загоне, а Торстейн со
своими работниками поехал в горы. Их было восемь человек. Торстейн велел
поставить на Грисартунге (Междуречье Гриса) изгородь между озером Лангаватном
(Длинное Озеро) и рекой Глюврой. Весной он послал многих людей на эту работу.
Посмотрев, как идет работа, он поехал домой. Но когда он проезжал мимо поля
тинга, навстречу ему прибежал Ири и сказал, что хочет говорить с ним с глазу на
глаз. Торстейн сказал, чтобы спутники его ехали вперед, пока он поговорит с Ири.
Ири рассказал, что днем он взбирался на холм Эйнкуннир посмотреть, где овцы.
— И тут я увидел, — сказал он, — что в лесу, повыше зимней дороги, торчат
двенадцать копий и блестят щиты.
Торстейн громко сказал, так, чтобы его слышали спутники:
— Почему ему так хочется увидеться со мной, что я не могу продолжать свой путь
домой? Впрочем, Альвальду покажется несправедливым, если я откажусь поговорить с
ним, когда он болен.
А Ири побежал со всех ног на гору.
Торстейн сказал спутникам:
— Я думаю, наша поездка будет долгой, так как нам придется сначала поехать на
юг, в Альвальдсстадир (Двор Альвальда). Альвальд просит меня, чтоб я заехал к
нему. Но то, что я поеду к нему по его просьбе, едва ли покажется ему
достаточной наградой за быка, которого он мне подарил прошлой осенью.
И они поехали на юг по болотам ниже Стангархольта, потом дальше к югу, к реке
Гуве, и вниз вдоль реки по верховой тропе. Когда они проехали мимо озерка на
реке, к югу от реки они увидели большое стадо и одного человека при нем. Это был
работник Альвальда. Торстейн спросил его, как дела. Тот отвечал, что все здоровы
и что Альвальд в лесу, на рубке леса.
— Тогда скажи ему, — сказал Торстейн, — что если он хочет говорить со мной, то
пусть приедет в Борг, а я теперь поеду домой.
Так он и сделал. Но позже стало известно, что в этот день Стейнар, сын Сьони, с
одиннадцатью людьми сидел в засаде у холма Эйнкуннира. Торстейн сделал вид, что
он ни о чем не знает, и все было спокойно.
LXXXIV
Жил человек по имени Торгейр. Он был родичем и близким другом Торстейна. Он в
это время жил на полуострове Альфтанес. Торгейр имел обыкновение каждую осень
приглашать к себе гостей на пир. Он поехал к Торстейну, сыну Эгиля, и пригласил
его к себе. Торстейн обещал быть, и Торгейр уехал обратно.
В условленный день Торстейн собрался в дорогу. Оставалось четыре недели до
начала зимы. С Торстейном поехали живший у него норвежец и двое из его
работников. Сыну Торстейна, Гриму, было тогда десять лет. Он тоже отправился с
ними. Всего их было пятеро. Они поехали к водопаду на Ланге и дальше через реку,
а потом дальше, к реке Ауридаа (Тайменья Река).
За рекою работали Стейнар и Энунд со своими людьми. Узнав Торстейна, они
бросились к оружию, а потом вслед за ним и его людьми. Когда Торстейн обнаружил
погоню, он и его спутники выезжали с Лангахольта (Длинная Река). Там стоит
высокий и неширокий холм. Они спешились и поднялись на холм. Торстейн сказал,
чтобы маленький Грим бежал в лес и не оставался с ними. Когда Стейнар и его люди
достигли холма, они кинулись на Торстейна и на его спутников, и началась битва.
Со Стейнаром было шесть взрослых мужчин. Седьмым был его двенадцатилетний сын.
Их столкновение увидели люди из других дворов, бывшие на лугах, и сбежались,
чтобы их разнять. Когда их разняли, оба работника Торстейна были уже убиты. Был
убит и один раб Стейнара, и некоторые ранены. Едва их разняли, Торстейн
огляделся, ища Грима, и Грима нашли. Он был тяжело ранен, а сын Стейнара лежал
возле него мертвый.
Когда Торстейн сел на свою лошадь, Стейнар закричал ему:
— Убегаешь, белобрысый Торстейн?
Торстейн сказал:
— Ты побежишь еще дальше, раньше чем пройдет неделя.
Потом он поехал со своими спутниками через болото, и маленький Грим был с ним.
Но когда они ехали по одному холму, мальчик умер, и они похоронили его там. С
тех пор этот холм называется Гримсхольт (Холм Грима). А то место, где они
бились, зовется с тех пор Орростухваль (Холм Битвы).
Вечером Торстейн приехал на Альфтанес, как и собирался раньше, и прогостил там
три дня. Потом он собрался в обратный путь. Ему предлагали провожатых, но он
отказался, и они поехали назад вдвоем.
А в тот день, когда Стейнар ожидал возвращения Торстейна, он поехал вдоль моря.
Он приехал к дюнам ниже Ламбастадира и остановился там. У него был меч, который
называется Скрюмир. Это было очень хорошее оружие. Так стоял он в дюнах с
обнаженным мечом и пристально смотрел только в одну сторону, туда, где ехал по
песку Торстейн.
Ламби жил тогда в Ламбастадире, и он увидел, что замышляет Стейнар. Он вышел из
дому и пошел в дюны, и, подойдя к Стей-нару, схватил его сзади под руки. Стейнар
хотел вырваться от него, но Ламби держал крепко, и оба скатились с дюны вниз.
Как раз в это время Торстейн и его спутник проехали внизу по дороге.
Стейнар приехал на жеребце. Этот жеребец сорвался и побежал вдоль моря. Торстейц
с товарищем увидели его и удивились, потому что они не заметили, что Стейнар
проехал здесь. А Стейнар снова рванулся на дюну, потому что он не видел, как
Торстейн проехал мимо. А когда они опять выбрались на пригорок, Ламби столкнул
Стейнара с дюны вниз. Стейнар не удержался и слетел вниз на песок, а Ламби
побежал домой. Стейнар вскочил на ноги и помчался за ним. Но как только Ламби
добежал до своих дверей, он вбежал внутрь и заперся. Стейнар ударил мечом так,
что меч глубоко вошел в наличник двери. Так они расстались, и Стейнар пошел
домой.
На следующий день после того, как Торстейн вернулся домой, он послал работника в
Лейрулёк сказать Стейнару, чтобы тот перебирался за Боргархраун, иначе он,
Торстейн, воспользуется тем, что у него больше людей.
— И тогда тебе уже не уйти, — сказал он. Стейнар ушел на побережье
Снефелльсстраид и там построил двор, который называется Эллиди (Ладья). Так
кончились раздоры между ним и Торстейном, сыном Эгиля.
Торгейр Соня жил в Анабрекке. Но он был плохим соседом Торстейну в чем только
мог. Однажды, когда Эгиль и Торстейн встретились, они много говорили о Торгейре
Соне, их родиче, и сошлись во всем. Тогда Эгиль сказал:
Я единым словом
Землю взял у Стейнара.
Тем потомку Гейра
Пособить хотел я.
Сын сестры нежданно
Скверным оказался.
Странно, что не смог он
Избежать дурного.
Торгейр Соня перебрался тогда из Анабрекки на юг, в долину Флокадаль (Долина
Флоки), потому что Торстейн понял, что не уживется с ним, даже если бы и хотел
этого. Торстейн был человек прямой, справедливый и миролюбивый. Но когда другие
задевали его, он умел защитить себя. Поэтому связываться с ним было опасно.
Одд из Тунги был тогда хёвдингом на Боргарфьорде, к югу от реки Хвиты. Он был
годи и смотрел за капищем, на содержание которого все в Скардсхейде (Щербатый
Перевал) платили налог.
LXXXV
Эгиль, сын Скаллагрима, теперь совсем состарился и стал неповоротлив. Зрение и
слух у него ослабели, а ноги плохо его слушались. Он жил тогда в Мосфелле, у
Грима и Тордис. Однажды, когда он шел вдоль стены дома, нога его подвернулась, и
он упал. Какие-то женщины увидели это, засмеялись над ним и сказали:
— Плохо твое дело, Эгиль, если ты сам валишься с ног!
Тогда Грим сказал:
— Когда мы были молоды, женщины меньше насмехались над нами.
А Эгиль сказал:
Я как лошадь в путах —
Оступиться легко мне.
Мой язык слабеет,
Да и слух утрачен.
В конце концов Эгиль совсем ослеп. Однажды зимой, в холодную погоду, Эгиль
подошел к огню погреться. Стряпуха сказала, что странно, когда такой человек,
каким был некогда Эгиль, путается теперь под ногами и мешает работать.
— Позволь мне погреться у огня, — сказал Эгиль, — не будем ссориться из-за
места.
— Вставай! — отвечала она. — Иди на свое место и не мешай нам.
Эгиль тогда встал, пошел на свое место и сказал:
У огня, ослепший,
Я дрожу. Должна ты,
Женщина, простить мне
Глаз моих несчастье.
Англии владыке
Я певал, бывало.
Слушал он охотно,
Золотом платил мне.
Еще как-то раз Эгиль подошел к огню погреться. Один человек спросил его, не
замерзли ли у него ноги, и сказал, чтобы он не держал их слишком близко к огню.
— Так я и сделаю, — сказал Эгиль, — но мне теперь нелегко ставить ноги куда
надо. Я ничего не вижу, а слепота делает неловким.
И он сказал тогда вису:
Еле ползет
Время. Я стар
И одинок.
Не защитит
Конунг меня.
Пятки мои
Как две вдовы:
Холодно им.
В первые дни правления Хакона Могучего Эгилю пошел девятый десяток. Во всем,
кроме зрения, он был еще крепок. Однажды летом, когда люди собирались на тинг,
Эгиль попросил Грима, чтоб он взял его с собой. Гриму не понравилась эта
просьба. И когда Грим и Тордис разговаривали друг с другом, Грим сказал ей, о
чем Эгиль просил.
— Я хотел бы, — добавил он, — чтоб ты выведала, что кроется за этой просьбой.
Тордис пошла к Эгилю, своему родичу. Самой большой радостью для него было
разговаривать с нею. Придя к нему, Тордис спросила:
— Это правда, дядя, что ты хочешь поехать на тинг? Я хочу, чтобы ты мне сказал,
что ты там думаешь делать.
— Я скажу тебе, — отвечал он, — что я задумал. Я хочу взять с собой на тинг оба
сундука, которые мне подарил когда-то конунг Адальстейн. Оба они полны
английским серебром. Я хочу, чтобы сундуки втащили на Скалу Закона, где всего
больше народу. Потом я раскидаю серебро, и было бы удивительно, если бы люди
мирно поделили его между собой. Я думаю, тут будет довольно и пинков и пощечин,
и возможно, что в конце концов все на тинге передерутся.
Тордис ответила:
— Это была бы великолепная шутка, она бы осталась в памяти, пока страна
обитаема.
Потом она пошла к Гриму и сообщила ему намерение Эгиля.
— Нельзя позволить, чтобы он осуществил такой чудовищный замысел, — сказал Грим.
