I. Проекты спасти Митю

На пятый день после суда над Митей, очень рано утром, еще в девятомчасу, пришел к Катерине Ивановне Алеша, чтобы сговориться окончательно онекотором важном для них обоих деле и имея, сверх того, к ней поручение. Онасидела и говорила с ним в той самой комнате, в которой принимала когда-тоГрушеньку; рядом же, в другой комнате, лежал в горячке и в беспамятстве ИванФедорович. Катерина Ивановна сейчас же после тогдашней сцены в суде велелаперенести больного и потерявшего сознание Ивана Федоровича к себе в дом,пренебрегая всяким будущим и неизбежным говором общества и его осуждением.Одна из двух родственниц ее, которые с ней проживали, уехала тотчас же послесцены в суде в Москву, другая осталась. Но если б и обе уехали, КатеринаИвановна не изменила бы своего решения и осталась бы ухаживать за больным исидеть над ним день и ночь. Лечили его Варвинский и Герценштубе; московскийже доктор уехал обратно в Москву, отказавшись предречь свое мнение насчетвозможного исхода болезни. Оставшиеся доктора хоть и ободряли КатеринуИвановну и Алешу, но видно было, что они не могли еще подать твердойнадежды. Алеша заходил к больному брату по два раза в день. Но в этот раз унего было особое, прехлопотливое дело, и он предчувствовал, как трудно емубудет заговорить о нем, а между тем он очень торопился: было у него ещедругое неотложное дело в это же утро в другом месте, и надо было спешить.Они уже с четверть часа как разговаривали. Катерина Ивановна была бледна,сильно утомлена и в то же время в чрезвычайном болезненном возбуждении: онапредчувствовала, зачем между прочим пришел к ней теперь Алеша. - О его решении не беспокойтесь, - проговорила она с твердоюнастойчивостью Алеше. - Так или этак, а он все-таки придет к этому выходу:он должен бежать! Этот несчастный, этот герой чести и совести, - не тот, неДмитрий Федорович, а тот, что за этою дверью лежит и что собой за братапожертвовал (с сверкающими глазами прибавила Катя) - он давно уже мнесообщил весь этот план побега. Знаете, он уже входил в сношения... Я вам ужекой-что сообщила... Видите, это произойдет по всей вероятности на третьемотсюда этапе, когда партию ссыльных поведут в Сибирь. О, до этого ещедалеко. Иван Федорович уже ездил к начальнику третьего этапа. Вот тольконеизвестно, кто будет партионным начальником, да и нельзя это так заранееузнать. Завтра может быть я вам покажу весь план в подробности, который мнеоставил Иван Федорович накануне суда, на случай чего-нибудь... Это было втот самый раз, когда, помните, вы тогда вечером застали нас в ссоре: он ещесходил с лестницы, а я, увидя вас, заставила его воротиться - помните? Вызнаете, из-за чего мы тогда поссорились? - Нет, не знаю, - сказал Алеша. - Конечно он тогда от вас скрыл: вот именно из-за этого плана о побеге.Он мне еще за три дня пред тем открыл все главное - вот тогда-то мы и началиссориться и с тех пор все три дня ссорились. Потому поссорились, что когдаон объявил мне, что в случае осуждения Дмитрий Федорович убежит за границувместе с той тварью, то я вдруг озлилась, - не скажу вам из-за чего, сама незнаю из-за чего... О конечно я за тварь, за эту тварь тогда озлилась, иименно за то, что и она тоже, вместе с Дмитрием, бежит за границу! -воскликнула вдруг Катерина Ивановна с задрожавшими от гнева губами. - ИванФедорович как только увидел тогда, что я так озлилась за эту тварь, то мигоми подумал, что я к ней ревную Дмитрия и что стало быть все еще продолжаюлюбить Дмитрия. Вот и вышла тогда первая ссора. Я объяснений дать незахотела, просить прощения не могла; тяжело мне было, что такой человек могзаподозрить меня в прежней любви к этому... И это тогда, когда я сама, ужедавно пред тем, прямо сказала ему, что не люблю Дмитрия, а люблю только егоодного! Я от злости только на эту тварь на него озлилась! Через три дня, вотв тот вечер, когда вы вошли, он принес ко мне запечатанный конверт, чтоб яраспечатала тотчас, если с ним что случится. О, он предвидел свою болезнь!Он открыл мне, что в конверте подробности о побеге, и что в случае, если онумрет или опасно заболеет, то чтоб я одна спасла Митю. Тут же оставил у меняденьги, почти десять тысяч, - вот те самые, про которые прокурор, узнав откого-то, что он посылал их менять, упомянул в своей речи. Меня страшно вдругпоразило, что Иван Федорович, все еще ревнуя меня и все еще убежденный, чтоя люблю Митю, не покинул однако мысли спасти брата и мне же, мне самойдоверяет это дело спасения! О, это была жертва! Нет, вы такогосамопожертвования не поймете во всей полноте, Алексей Федорович! Я хотелабыло упасть к ногам его в благоговении, но как подумала вдруг, что он сочтетэто только лишь за радость мою, что спасают Митю (а он бы непременно этоподумал!), то до того была раздражена лишь одною только возможностью такойнесправедливой мысли с его стороны, что опять раздражилась и вместо того,чтобы целовать его ноги, сделала опять ему сцену! О, я несчастна! Таков мойхарактер - ужасный, несчастный характер! О, вы еще увидите: я сделаю, ядоведу-таки до того, что и он бросит меня для другой, с которой легчеживется, как Дмитрий, но тогда... нет, тогда уже я не перенесу, я убью себя!А когда вы вошли тогда, и когда я вас кликнула, а ему велела воротиться, то,как вошел он с вами, меня до того захватил гнев за ненавистный,презрительный взгляд, которым он вдруг поглядел на меня, что - помните - явдруг закричала вам, что это он, он один уверил меня, что брат его Дмитрийубийца! Я нарочно наклеветала, чтоб еще раз уязвить его, он же никогда,никогда не уверял меня, что брат - убийца, напротив, в этом я, я самауверяла его! О, всему, всему причиною мое бешенство! Это я, я и приготовилаэту проклятую сцену в суде! Он захотел доказать мне, что он благороден, ичто пусть я и люблю его брата, но он все-таки не погубит его из мести иревности. Вот он и вышел в суде... Я всему причиною, я одна виновата! Еще никогда не делала Катя таких признаний Алеше, и он почувствовал,что она теперь именно в той степени невыносимого страдания, когда самоегордое сердце с болью крушит свою гордость и падает побежденное горем. О,Алеша знал и еще одну ужасную причину ее теперешней муки, как ни скрывалаона ее от него во все эти дни после осуждения Мити; но ему почему-то было быслишком больно, если б она до того решилась пасть ниц, что заговорила бы сним сама, теперь, сейчас, и об этой причине: Она страдала за свое"предательство" на суде, и Алеша предчувствовал, что совесть тянет ееповиниться, именно пред ним, пред Алешей, со слезами, со взвизгами, систерикой, с битьем об пол. Но он боялся этой минуты и желал пощадитьстрадающую. Тем труднее становилось поручение, с которым он пришел. Он опятьзаговорил о Мите. - Ничего, ничего, за него не бойтесь! - упрямо и резко начала опятьКатя; - все это у него на минуту, я его знаю, я слишком знаю это сердце.Будьте уверены, что он согласится бежать. И главное это не сейчас; будет ещевремя ему решиться. Иван Федорович к тому времени выздоровеет и сам всеповедет, так что мне ничего не придется делать. Не беспокойтесь, согласитсябежать. Да он уж и согласен: разве может он свою тварь оставить? А в каторгуее не пустят, так как же ему не бежать? Он, главное, вас боится, боится, чтовы не одобрите побега с нравственной стороны, но вы должны ему этовеликодушно позволить, если уж так необходима тут ваша санкция, - с ядомприбавила Катя. Она помолчала и усмехнулась: - Он там толкует, - принялась она опять, - про какие-то гимны, прокрест, который он должен понести, про долг какой-то, я помню, мне об этомИван Федорович тогда передавал, и если б вы знали, как он говорил! - вдруг снеудержимым чувством воскликнула Катя, - если б вы знали, как он любил этогонесчастного в ту минуту, когда мне передавал про него, и как ненавидел егоможет быть в ту же минуту! А я, о! я выслушала тогда его рассказ и его слезыс горделивою усмешкою! О, тварь! Это я тварь, я! Это я народила ему горячку!А тот, осужденный, - разве он готов на страдание, - раздражительно закончилаКатя, - да и такому ли страдать? Такие как он никогда не страдают! Какое-то чувство уже ненависти и гадливого презрения прозвучало в этихсловах. А между тем она же его предала. "Что ж, может потому, что такчувствует себя пред ним виноватой и ненавидит его минутами", подумал просебя Алеша. Ему хотелось, чтоб это было только "минутами". В последнихсловах Кати он заслышал вызов, но не поднял его. - Я для того вас и призвала сегодня, чтобы вы обещались мне сами егоуговорить. Или и по вашему тоже бежать будет нечестно, не доблестно, или кактам... не по-христиански что ли? - еще с пущим вызовом прибавила Катя. - Нет, ничего. Я ему скажу все... - пробормотал Алеша. - Он вас зоветсегодня к себе, - вдруг брякнул он, твердо смотря ей в глаза. Она всявздрогнула и чуть-чуть отшатнулась от него на диване. - Меня... разве это возможно? - пролепетала она побледнев. - Это возможно и должно! - настойчиво и весь оживившись, начал Алеша. -Ему вы очень нужны, именно теперь. Я не стал бы начинать об этом и васпреждевременно мучить, если б не необходимость. Он болен, он как помешанный,он все просит вас. Он не мириться вас к себе просит, но пусть вы толькопридете и покажетесь на пороге. С ним многое совершилось с того дня. Онпонимает, как неисчислимо перед вами виновен. Не прощения вашего хочет:"меня нельзя простить" - он сам говорит, а только чтобы вы на порогепоказались... - Вы меня вдруг... - пролепетала Катя, - я все дни предчувствовала, чтовы с этим придете... Я так и знала, что он меня позовет!... Это невозможно! - Пусть невозможно, но сделайте. Вспомните, он в первый раз поражентем, как вас оскорбил, в первый раз в жизни, никогда прежде не постигалэтого в такой полноте! Он говорит: если она откажет придти, то я "во всюжизнь теперь буду несчастлив". Слышите: каторжный на двадцать лет собираетсяеще быть счастливым - разве это не жалко? Подумайте: вы безвинно погибшегопосетите, - с вызовом вырвалось и у Алеши, - его руки чисты, на них кровинет! Ради бесчисленного его страдания будущего, посетите его теперь!Придите, проводите во тьму... станьте на пороге и только... Ведь вы должны,должны это сделать! - заключил Алеша, с неимоверною силой подчеркнув слово"должны". - Должна, но... не могу, - как бы простонала Катя, - он на меня будетглядеть... я не могу. - Ваши глаза должны встретиться. Как вы будете жить всю жизнь, еслитеперь не решитесь? - Лучше страдать во всю жизнь. - Вы должны придти, вы должны придти, - опять неумолимо подчеркнулАлеша. - Но почему сегодня, почему сейчас?.. Я не могу оставить больного... - На минуту можете, это ведь минута. Если вы не придете, он к ночизаболеет горячкой. Не стану я говорить неправду, сжальтесь! - Надо мной-то сжальтесь, - горько упрекнула Катя и заплакала. - Стало быть придете! - твердо проговорил Алеша, увидав ее слезы. - Япойду скажу ему, что вы сейчас придете. - Нет, ни за что не говорите! - испуганно вскрикнула Катя. - Я приду,но вы ему вперед не говорите, потому что я приду, но может быть не войду...Я еще не знаю... Голос ее пресекся. Она дышала трудно. Алеша встал уходить. - А если я с кем-нибудь встречусь? - вдруг тихо проговорила она, всяопять побледнев. - Для того и нужно сейчас, чтобы вы там ни с кем не встретились. Никогоне будет, верно говорю. Мы будем ждать, - настойчиво заключил он и вышел изкомнаты.