VIII. Трактат о Смердякове

"Во-первых, откуда взялась возможность подобного подозрения?" - начал сэтого вопроса Ипполит Кириллович. - Первый крикнувший, что убил Смердяков,был сам подсудимый в минуту своего ареста и однако не представивший с самогопервого крика своего и до самой сей минуты суда ни единого факта вподтверждение своего обвинения, - и не только факта, но даже сколько-нибудьсообразного с человеческим смыслом намека на какой-нибудь факт. Затемподтверждают обвинение это только три лица: оба брата подсудимого и г-жаСветлова. Но старший брат подсудимого объявил свое подозрение толькосегодня, в болезни, в припадке бесспорного умоисступления и горячки, апрежде, во все два месяца, как нам положительно это известно, совершенноразделял убеждение о виновности своего брата, даже не искал возражать противэтой идеи. Но мы этим займемся особенно еще потом. Затем младший братподсудимого нам объявляет давеча сам, что фактов в подтверждение своей мыслио виновности Смердякова не имеет никаких, ни малейших, а заключает так лишьсо слов самого подсудимого и "по выражению его лица" - да, это колоссальноедоказательство было дважды произнесено давеча его братом. Г-жа же Светловавыразилась даже, может быть, и еще колоссальнее: "Что подсудимый вам скажет,тому и верьте, не таков человек, чтобы солгал". Вот все фактическиедоказательства на Смердякова от этих трех лиц, слишком заинтересованных всудьбе подсудимого. И между тем обвинение на Смердякова ходило и держалось,и держится, - можно этому поверить, можно это представить?" Тут Ипполит Кириллович нашел нужным слегка очертить характер покойногоСмердякова, "прекратившего жизнь свою в припадке болезненного умоисступленияи помешательства". Он представил его человеком слабоумным, с зачаткомнекоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не подсилу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности,широко преподанных ему - практически-бесшабашною жизнию покойного егобарина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически - разнымистранными философскими разговорами с старшим сыном барина, ИваномФедоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение, - вероятно от скуки,или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения. Он мне самрассказывал о своем душевном состоянии в последние дни своего пребывания вдоме своего барина, - пояснил Ипполит Кириллович, - но свидетельствуют о томже и другие: сам подсудимый, брат его и даже слуга Григорий, т. е. все те,которые должны были знать его весьма близко. Кроме того, удрученный падучеюболезнию, Смердяков был "труслив как курица". "Он падал мне в ноги и целовалмои ноги", сообщал нам сам подсудимый в ту минуту, когда еще не сознавалнекоторой для себя невыгоды в таком сообщении, - "это курица в падучейболезни", выразился он про него своим характерным языком. И вот его-топодсудимый (о чем и сам свидетельствует) выбирает в свои доверенные изапугивает настолько, что тот соглашается наконец служить ему шпионом ипереносчиком. В этом качестве домашнего соглядатая он изменяет своемубарину, сообщает подсудимому и о существовании пакета с деньгами, и прознаки, по которым можно проникнуть к барину, - да и как бы он мог несообщить! "Убьют-с, видел прямо, что убьют меня-с", говорил он на следствии,трясясь и трепеща даже перед нами, несмотря на то, что запугавший егомучитель был уже сам тогда под арестом и не мог уже придти наказать его."Подозревали меня всякую минуту-с, сам в страхе и трепете, чтобы только ихгнев утолить, спешил сообщать им всякую тайну-с, чтобы тем самым невинностьмою перед ними видеть могли-с, и живого на покаяние отпустили-с". Вотсобственные слова его, я их записал и запомнил: "Как закричит, бывало, наменя, я так на коленки перед ними и паду". Будучи высокочестным от природысвоей молодым человеком и войдя тем в доверенность своего барина,отличившего в нем эту честность, когда тот возвратил ему потерянные деньги,несчастный Смердяков, надо думать, страшно мучился раскаянием в изменесвоему барину, которого любил как своего благодетеля. Сильно страдающие отпадучей болезни, по свидетельству глубочайших психиатров, всегда наклонны кбеспрерывному и конечно болезненному самообвинению. Они мучаются от своей"виновности" в чем-то и перед кем-то, мучаются угрызениями совести, часто,даже безо всякого основания, преувеличивают и даже сами выдумывают на себяразные вины и преступления. И вот подобный-то субъект становитсядействительно виновным и преступным от страху и от запугивания. Кроме того,он сильно предчувствовал, что из слагающихся на глазах его обстоятельствможет выйти нечто недоброе. Когда старший сын Федора Павловича, ИванФедорович, перед самою катастрофой уезжал в Москву, Смердяков умолял егоостаться, не смея однако же, по трусливому обычаю своему, высказать ему всеопасения свои в виде ясном и категорическом. Он лишь удовольствовалсянамеками, но намеков не поняли. Надо заметить, что в Иване Федоровиче онвидел как бы свою защиту, как бы гарантию в том, что пока тот дома, то неслучится беды. Вспомните выражение в "пьяном" письме Дмитрия Карамазова:"убью старика, если только уедет Иван", стало быть присутствие ИванаФедоровича казалось всем как бы гарантией тишины и порядка в доме. И вотон-то и уезжает, а Смердяков тотчас же, почти через час по отъезде молодогобарина, упадает в падучей болезни. Но это совершенно понятно. Здесь надоупомянуть, что, удрученный страхами и своего рода отчаянием, Смердяков впоследние дни особенно ощущал в себе возможность приближения припадковпадучей, которая и прежде всегда случалась с ним в минуты нравственногонапряжения и потрясения. День и час этих припадков угадать конечно нельзя,но расположение к припадку каждый эпилептик ощутить в себе может заранее.Так говорит медицина. И вот только-что съезжает со двора Иван Федорович, какСмердяков, под впечатлением своего так сказать сиротства и своейбеззащитности, идет за домашним делом в погреб, спускается вниз по лестницеи думает: "будет или не будет припадок, а что коль сейчас придет?" - И вотименно от этого настроения, от этой мнительности, от этих вопросов исхватывает его горловая спазма, всегда предшествующая падучей, и он летитстремглав без сознания, на дно погреба. И вот, в этой самой естественнойслучайности ухищряются видеть какое-то подозрение, какое-то указание,какой-то намек на то, что он нарочно притворился больным! Но если нарочно,то является тотчас вопрос: для чего же? Из какого расчета, с какою же целью?Я уже не говорю про медицину; наука дескать лжет, наука ошибается, докторане сумели отличить истины от притворства, - пусть. пусть, но ответьте же мнеоднако на вопрос: для чего ему было притворяться? Не для того ли, чтобы,замыслив убийство, обратить на себя случившимся припадком заранее и поскореевнимание в доме? Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме ФедораПавловича в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, самФедор Павлович, - но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга егоГригорий, но ведь того самого чуть не убили, - в-третьих, жена Григория,служанка Марфа Игнатьева, - но представить ее убийцей своего барина простостыдно. Остаются стало быть на виду два человека; подсудимый и Смердяков. Нотак как подсудимый уверяет, что убил не он, то стало быть должен был убитьСмердяков, другого выхода нет, ибо никого другого нельзя найти, никакогодругого убийцы не подберешь. Вот, вот стало быть откуда произошло это"хитрое" и колоссальное обвинение на несчастного, вчера покончившего ссобой, идиота! Именно только по тому одному, что другого некого подобрать!Будь хоть тень, хоть подозрение на кого другого, на какое-нибудь шестоелицо, то я убежден, что даже сам подсудимый постыдился бы показать тогда наСмердякова, а показал бы на это шестое лицо, ибо обвинять Смердякова в этомубийстве есть совершенный абсурд. "Господа, оставим психологию, оставим медицину, оставим даже самуюлогику, обратимся лишь к фактам, к одним только фактам и посмотрим, чтоскажут нам факты. Убил Смердяков, но как? Один или в сообществе сподсудимым? Рассмотрим сперва первый случай, то-есть, что Смердяков убиваетодин. Конечно, если убил. то для чего же-нибудь, из какой-нибудь выгоды. Но,не имея ни тени мотивов к убийству из таких, какие имел подсудимый, то естьненависти, ревности и проч., и проч., Смердяков без сомнения, мог убитьтолько лишь из-за денег, чтобы присвоить себе именно эти три тысячи, которыесам же видел, как барин его укладывал в пакет. И вот, замыслив убийство, онзаранее сообщает другому лицу, - и к тому же в высочайшей степенизаинтересованному лицу, именно подсудимому, - все обстоятельства о деньгах изнаках: где лежит пакет, что именно на пакете написано, чем он обернут, аглавное, главное сообщает про эти "знаки", которыми к барину можно пройти.Что ж, он прямо, чтобы выдать себя, это делает? Или чтобы найти себесоперника, который пожалуй и сам пожелает войти и приобресть пакет? Да,скажут мне, но ведь он сообщил от страху. Но как же это? Человек, несмигнувший задумать такое бесстрашное и зверское дело и потом исполнить его,- сообщает такие известия, которые знает только он в целом мире, и окоторых, если бы только он об них умолчал, никто и не догадался бы никогда вцелом мире. Нет, уж как бы ни был труслив человек, а уж если такое делозадумал, то уже ни за что бы не сказал никому по крайней мере про пакет ипро знаки, ибо это значило бы вперед всего себя выдать. Что-нибудь выдумалбы нарочно, что-нибудь налгал бы другое, если уж от него непременнотребовали известий, а уж об этом бы умолчал. Напротив, повторяю это, если бон промолчал хоть только о деньгах, а потом убил и присвоил эти деньги себе,то никто бы никогда в целом мире не мог обвинить его по крайней мере вубийстве для грабежа, ибо денег этих ведь никто кроме него не видал, никтоне знал, что они существуют в доме. Если бы даже и обвинили его, тонепременно сочли бы, что он из другого какого-нибудь мотива убил. Но так какмотивов этих за ним никто предварительно не приметил, а все видели,напротив, что он барином любим, почтен бариновою доверенностью, то конечнобы его последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого,который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их нескрывал, перед всеми обнаруживал, одним словом, заподозрили бы сына убитого.Дмитрия Федоровича. Смердяков бы убил и ограбил, а сына бы обвинили, - ведьСмердякову убийце уж конечно было бы это выгодно? Ну, так вот этому-то сынуДмитрию, Смердяков. замыслив убийство, и сообщает вперед про деньги, пропакет и про знаки, - как это логично, как это ясно! "Приходит день замышленного Смердяковым убийства, и вот он летит с ног,притворившись, в припадке падучей болезни, для чего? Уж конечно для того,чтобы, во-первых, слуга Григорий, замысливший свое лечение и, видя, чтосовершенно некому стеречь дом, может быть отложил бы свое лечение и селкараулить. Во-вторых, конечно для того, чтобы сам барин, видя, что его никтоне караулит и страшно опасаясь прихода сына, чего не скрывал, усугубил своюнедоверчивость и свою осторожность. Наконец, и главное, конечно для того,чтоб его, Смердякова, разбитого припадком, тотчас же перенесли из кухни, гдеон всегда отдельно ото всех ночевал и где имел свой особенный вход и выход,в другой конец флигеля, в комнатку Григория, к ним обоим за перегородку, втрех шагах от их собственной постели, как всегда это бывало, спокон века,чуть только его разбивала падучая, по распоряжениям барина и сердобольнойМарфы Игнатьевны. Там, лежа за перегородкой, он вероятнее всего, чтоб вернееизобразиться больным, начнет конечно стонать, то-есть будить их всю ночь -(как и было по показанию Григория и жены его), - и все это, все это длятого, чтоб тем удобнее вдруг встать и потом убить барина! "Но скажут мне, может быть он именно притворился, чтобы на него, как набольного, не подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именнодля того, чтобы тот соблазнился и сам пришел, и убил, и когда, видите ли,тот, убив, уйдет и унесет деньги, и при этом пожалуй нашумит, нагремит,разбудит свидетелей, то тогда видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет, -ну, что же делать пойдет? А вот именно пойдет в другой раз убить барина и вдругой раз унести уже унесенные деньги. Господа, вы смеетесь? Мне самомустыдно делать такие предположения, а между тем, представьте себе это, именноведь подсудимый это самое и утверждает: после меня-дескать, когда я уж вышелиз дому, повалив Григория и наделав тревоги, он встал, пошел, убил иограбил. Уж я и не говорю про то, как бы мог Смердяков рассчитать это всезаранее и все предузнать как по пальцам, то-есть что раздраженный и бешеныйсын придет единственно для того только чтобы почтительно заглянуть в окно,и, обладая знаками, отретироваться, оставив ему, Смердякову, всю добычу!Господа, я серьезно ставлю вопрос: где тот момент, когда Смердяков совершилсвое преступление? Укажите этот момент, ибо без этого нельзя обвинять. "А может быть падучая была настоящая. Больной вдруг очнулся, услыхалкрик, вышел, - ну и что же? Посмотрел, да и сказал себе: дай пойду убьюбарина? А почему он узнал, что тут было, что тут происходило, ведь он до сихпор лежал в беспамятстве? А впрочем, господа, есть предел и фантазиям. "Так-с, скажут тонкие люди, а ну как оба были в согласии, а ну как этоони оба вместе убили и денежки поделили, ну тогда как же? "Да, действительно, подозрение важное, и во-первых - тотчас жеколоссальные улики, его подтверждающие: один убивает и берет все труды насебя, а другой сообщник лежит на боку, притворившись в падучей, - именно длятого, чтобы предварительно возбудить во всех подозрение, тревогу в барине,тревогу в Григории. Любопытно, из каких мотивов оба сообщника могли бывыдумать именно такой сумасшедший план? Но может быть это было вовсе неактивное сообщество со стороны Смердякова, а так сказать пассивное истрадальческое: может быть запуганный Смердяков согласился лишь несопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он далубить барина, не кричал, не сопротивлялся, - заранее выговорил себе уДмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы в падучей, "а тытам убивай себе как угодно, моя изба с краю". Но если и так, то так как иопять-таки эта падучая должна была произвести в доме переполох, предвидяэто, Дмитрий Карамазов уж никак не мог бы согласиться на такой уговор. Но яуступаю, пусть он согласился; так-ведь все-таки вышло бы тогда, что ДмитрийКарамазов - убийца, прямой убийца и зачинщик, а Смердяков лишь пассивныйучастник, да и не участник даже, а лишь попуститель от страха и против воли,ведь суд-то это бы уже непременно мог различить, и вот, что же мы видим?Только что арестовали подсудимого, как он мигом сваливает все на одногоСмердякова и его одного обвиняет. Не в сообщничестве с собой обвиняет, а егоодного: один дескать, он это сделал, он убил и ограбил, его рук дело! Ну чтоэто за сообщники, которые тотчас же начинают говорить один на другого, - даэтого никогда не бывает. И заметьте, какой риск для Карамазова: он главныйубийца, а тот не главный, тот только попуститель и пролежал за перегородкой,и вот он сваливает на лежачего. Так ведь тот, лежачий-то мог рассердиться, ииз-за одного только самосохранения поскорее объявить правду истинную: обадескать участвовали, только я не убивал, а лишь дозволил и попустил, отстраху. Ведь он же, Смердяков, мог понять, что суд тотчас бы различилстепень его виновности, а стало быть мог и рассчитать, что если его инакажут, то несравненно ничтожнее, чем того, главного убийцу, желающего всесвалить на него. Но тогда, стало быть уж поневоле сделал бы признание. Этогомы однако же не видали. Смердяков и не заикнулся о сообщничестве, несмотряна то, что убийца твердо обвинял его и все время указывал на него, как наубийцу единственного. Мало того: Смердяков же и открыл следствию, что опакете с деньгами и о знаках сообщил подсудимому он сам, и что без него тоти не узнал бы ничего. Если б он был действительно в сообщничестве и виновен,сообщил ли бы он так легко об этом следствию, т.-е., что это он все самсообщили ли подсудимому? Напротив, стал бы запираться и уж непременноискажать факты и уменьшать их. Но он не искажал и не уменьшал. Так можетделать только невинный, не боящийся, что его обвинят в сообщничестве. И вотон, в припадке болезненной меланхолии от своей падучей и от всей этойразразившейся катастрофы, вчера повесился. Повесившись, оставил записку,писанную своеобразным слогом: "Истребляю себя своею волей и охотой, чтобыникого не винить". Ну, что б ему прибавить в записке; убийца я, а неКарамазов. Но этого он не прибавил: на одно совести хватило, а на другоенет? И что же: давеча сюда, в суд, приносят деньги, три тысячи рублей,- "тесамые, дескать, которые лежали вот в этом самом пакете, что на столе свещественными доказательствами, получил, дескать, вчера от Смердякова". Новы, господа присяжные заседатели, сами помните грустную давешнюю картину. Яне возобновлю подробностей, однако же позволю себе сделать лишь два-трисоображения, выбирая из самых незначительнейших,- именно потому, что онинезначительны, а стало быть, не всякому придут в голову и забудутся.Во-первых, и опять-таки: от угрызения совести Смердяков вчера отдал деньгии сам повесился. (Ибо без угрызений совести он бы денег не отдал). И ужконечно только вчера вечером в первый раз признался Ивану Карамазову всвоем преступлении, как объявил и сам Иван Карамазов, иначе зачем бы онмолчал до сих пор? Итак, он признался, почему же, опять повторю это, впредсмертной записке не объявил нам всей правды, зная, что завтра же длябезвинного подсудимого страшный суд? Одни деньги ведь не доказательство.Мне, например, и еще двум лицам в этой зале совершенно случайно стализвестен, еще неделю назад, один факт, именно, что Иван Федорович Карамазовпосылал в губернский город для размена два пятипроцентные билета по пятитысяч каждый, всего, стало быть, на десять тысяч. Я только к тому, чтоденьги у всех могут случиться к данному сроку и что, принеся три тысячи,нельзя доказать непременно, что это вот те самые деньги, вот именно из тогосамого ящика или пакета. Наконец, Иван Карамазов, получив вчера такоеважное сообщение от настоящего убийцы, пребывает в покое. Но почему бы емуне заявить об этом тотчас же? Почему он отложил всё до утра? Полагаю, чтоимею право догадываться почему: уже неделю как расстроенный в своемздоровье, сам признавшийся доктору и близким своим, что видит видения, чтовстречает уже умерших людей; накануне белой горячки, которая сегодня именнои поразила его, он, внезапно узнав о кончине Смердякова, вдруг составляетсебе следующее рассуждение: "Человек мертв, на него сказать можно, а братаспасу. Деньги же есть у меня: возьму пачку и скажу, что Смердяков предсмертью мне отдал". Вы скажете, это нечестно; хоть на мертвого, но нечестноже лгать, даже и для спасения брата? Так, ну а что, если он солгалбессознательно, если он сам вообразил, что так и было, именно окончательнопораженный в рассудке своем известием об этой внезапной смерти лакея? Выведь видели давешнюю сцену, видели, в каком положении был этот человек. Онстоял на ногах и говорил, но где был ум его? За давешним показаниемгорячечного последовал документ, письмо подсудимого к госпоже Верховцевой,писанное им за два дня до совершения преступления, с подробною программойпреступления вперед. Ну так чего же мы ищем программу и ее составителей?Точь-в-точь по этой программе и совершилось, и совершилось не кем другим,как ее составителем. Да, господа присяжные заседатели, "совершилось как пописаному!" И вовсе, вовсе мы не бежали почтительно и боязливо от отцоваокошка, да еще в твердой уверенности, что у того теперь наша возлюбленная.Нет, это нелепо и неправдоподобно. Он вошел и - покончил дело. Вероятно, онубил в раздражении, разгоревшись злобой, только что взглянул на своегоненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть, одним разом,одним взмахом руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже послеподробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть рукупод подушку и достать конверт с деньгами, разорванная обложка котороголежит теперь здесь на столе с вещественными доказательствами. Я говорю ктому, чтобы вы заметили одно обстоятельство, по-моему прехарактерное. Будьэто опытный убийца и именно убийца с целью одного грабежа,- ну, оставил либы он обложку конверта на полу, в том виде, как нашли ее подле трупа? Нубудь это, например, Смердяков, убивающий для грабежа,- да он бы просто унесвесь пакет с собой, вовсе не трудясь распечатывать над трупом жертвы своей;так как знал наверно, что в пакете есть деньги - ведь при нем же ихвкладывали и запечатывали,- а ведь унеси он пакет совсем, и тогдастановится неизвестным, существовало ли ограбление? Я вас спрашиваю,господа присяжные, поступил ли бы так Смердяков, оставил ли бы он конвертна полу? Нет, именно так должен был поступить убийца исступленный, ужеплохо рассуждающий, убийца не вор и никогда ничего до тех пор не укравший,да и теперь-то вырвавший из-под постели деньги не как вор укравший, а каксвою же вещь у вора укравшего унесший - ибо таковы именно были идеи ДмитрияКарамазова об этих трех тысячах, дошедшие в нем до мании. И вот, захвативпакет, которого он прежде никогда не видал, он и рвет обложку, чтобудостовериться, есть ли деньги, затем бежит с деньгами в кармане, даже иподумать забыв, что оставляет на полу колоссальнейшее на себя обвинение ввиде разорванной обложки. Всё потому, что Карамазов, а не Смердяков, неподумал, не сообразил, да и где ему! Он убегает, он слышит вопльнастигающего его слуги, слуга хватает его, останавливает и падает,пораженный медным пестом. Подсудимый соскакивает к нему вниз из жалости.Представьте, он вдруг уверяет нас, что он соскочил тогда к нему вниз изжалости, из сострадания, чтобы посмотреть, не может ли ему чем помочь. Нутакова ли эта минута, чтобы выказать подобное сострадание? Нет, он соскочилименно для того, чтоб убедиться: жив ли единственный свидетель егозлодеяния? Всякое другое чувство, всякий другой мотив были бынеестественны! Заметьте, он над Григорием трудится, обтирает ему платкомголову и, убедясь, что он мертв, как потерянный, весь в крови, прибегаетопять туда, в дом своей возлюбленной - как же не подумал он, что он весь вкрови и что его тотчас изобличат? Но подсудимый сам уверяет нас, что ондаже и внимания не обратил, что весь в крови; это допустить можно, этоочень возможно, это всегда бывает в такие минуты с преступниками. На одно -адский расчет, а на другое не хватает соображения. Но он думал в ту минутулишь о том, где она. Ему надо было поскорее узнать, где она, и вот онприбегает в ее квартиру и узнает неожиданное и колоссальнейшее для себяизвестие: она уехала в Мокрое со своим "прежним", "бесспорным"!"

IX. ПСИХОЛОГИЯ НА ВСЕХ ПАРАХ.