Глава четвертая 2 страница

Именно в этой обстановке в конце 1860 г. появилась вошедшая в историю статья леволиберального адвоката С. Милетича, в кото­рой был сделан вывод: никогда больше не следует ориентировать­ся в политике на венский двор, не давать ему возможности исполь­зовать сербов в своих целях, искать пути решения сербской нацио­нальной проблемы прежде всего на Балканах, укрепляя и расширяя сербское государство в борьбе с османским господством, а с «вен­герской нацией» искать компромисса²⁶.

Так было сформулировано новое направление сербского нацио­нального движения. Оно обычно воспринимается как результат двух­кратного разочарования в политике Габсбургов (1790, 1849 гг.), Это верно, но вместе с тем в основе такого поворота находились отмеченные выше глубокие социальные и экономические причины, побуждавшие часть буржуазии поддержирать центробежные (от Вены) устремления.

Все сербское общество хотело бы восстановления Воеводины. На соборе, созванном в апреле 1861т. и получившем название Бла- говещенского, преобладали церковные и чиновничьи круги во главе с Раячичем и придворным советником Дж. Стояковичем. Поэтому собор обратился к Францу-Иосифу с просьбой восстановить Воево­дину (в составе Срема, Бачки, Баната и части Военной границы) как автономную область с компактным сербским населением во гла­ве с воеводой, с сербским официальным языком, представительным собранием, администрацией и судом. В остальных делах Воеводина по-прежнему подчинялась бы венгерским и хорватским (в Среме) властям²⁷. Так собор пытался приспособиться к существующему политическому устройству империи и смягчить противодействие его планам со стороны властей Венгрии и Хорватии. Но эти планы вы­зывали возражения не только венгерских влиятельных кругов, но и со стороны других национальностей юга Венгрии, составлявших здесь большинство.

Наиболее активно.за создание Воеводины в 1861 г. выступала консервативные и лояльные династии клерикальные круги, рассчи­тывавшие на расположение австрийского централистского режима А. Шмерлинга и в обстановке острых австро-венгерских разногла­сий действовавшие с его ведома и согласия. Эти круги не отказа­лись от мечты о постепенном реформировании империи в духе авто­номии провинций при сохранении сильного центрального прави­тельства. На практике они, как и «самосталцы» в Хорватии, поддерживали режим и вообще свои надежды возлагали на монар­хию Габсбургов. Меньшинство собора, следовавшее за Милетичем, * предлагало обратиться с требованиями не к правящим кругам им­перии, не к австрийской власти, а к венгерскому государственному собранию. Небольшая группа членов собора (И. Суботич, Дж. Стратимирович), не без оснований опасаясь и Вены и Пешта, предлагала крепить союз с Хорватией, чтобы вместе с ней вести, | переговоры с Венгрией.

Несмотря на то, что австрийское правительство само подстрека­ло правых в сербском национальном движении, оно отказалось вос­создать Воеводину. Во время дискуссий в Вене возобладала точка зрения, что ввиду активизации движения южных славян на Балка­нах создавать сербскую провинцию в составе империи опасно²⁸. В 60-х годах Милетич выдвигал программу федерализации Вен­герского королевства на этнической основе с тем, чтобы в Венгер­ском королевстве было признано политическое равноправие шести народов: мадьяр, сербов, румын, словаков, русинов (украинцев) и саксов (немцев) (1866 г.), В крайнем случае он предлагал округ­лить комитаты примерно в соответствии с этническими границами. Его последователи, воеводинские сербские народняки, стремились достичь соглашения с венгерским национальным движением против габсбургского централизма. Поэтому, в частности, они видели в австро-венгерском дуализме 1867 г. (который, как им казалось, ослаблял империю), меньшее зло в сравнении с централистским режимом или планами федерализации империи на основе «истори­ческого права». Но их идеи сербо-венгерского сотрудничества в конечном счете оказались нереальными, как и австрославистская программа федер ализации всей монархии и программа федерали­зации Венгерского королевства. Венгерское дворянство в 1860— 1865 гг. давало сербам туманные обещания удовлетворить их ин­тересы, но позднее, заключив соглашение с австрийским императо­ром, отвернулось ^от них. Добиться реформированного, более бла­гоприятного для народов Транслейтании дуализма воеводинским сербам не удалось.

В публицистике сербских воеводинских народняков немало го­ворилось о планах превращения Венгерского королевства в «во­сточную», или «придунайскую, Швейцарию» — в федеративное со­общество равноправных народов²⁹, но это были пустые мечты. Ведь приступить к осуществлению этой и аналогичных программ можно было лишь в условиях коренных демократических преобразований, а о демократической революции в габсбургской монархии не было я речи³⁰. При ссылках на Швейцарию сербские либералы-народ-няки не учитывали социальную структуру этой страны.

Сущность радикальной линии Милетича, однако, заключалась в том, чтобы покончить с австрославизмом. Воеводинские народня-ки боролись против надежд на то, что в пределах Австрийской им­перии может служиться какое-то политическое государственное южнославянское ЯДро, которое послужило бы делу освобождения Балкан. Как писал в 1866 г. М. Полит, необходимо отстаивать то «будущее южных славян, за которое Черногория и Сер'бия проли­вали кровь»³¹, в конечном счете — независимое югославянское го­сударство. Хотя представитель сербских либералов Л. Костич при­нял участие в Лк?блянском совещании хорватских, словенских и «сербских национальных деятелей в 1870 г. *, он отрицал трактовку его решений в австрсюлавистском смысле.

В условиях австро-венгерского дуализма сербская национально-свободомыслящая партия (в нее объединились либералы-народня-ки — сторонники Милетича) в 1869 г. приняла программу, в кото­рой проблемы государственности заняли большое место. В проекте, сформулированное Милетичем³², говорилось, что «по ту сторону Дуная» (т. е. в Сербском княжестве) «сербы — граждане консти­туционного государства, являющегося отечеством хорватского и сербского народа»» что девиз партии —«свобода и национальность или утверждение Я всестороннее развитие свободы и сербской на­циональности в лк?бом государстве, где имеется значительное число сербов». Программа ставила целью ограничение связей Венгрии с Австрией личной унией (т. е. дальнейшее ослабление единства габс­бургской монархии) и осуществление известных уже нам требо­ваний в отношении прав всех народов Венгерского королевства. Следовало поддерживать стремление «хорватско-сербского народа Триединого королевства к полной автономии» (т. е. требование ра­дикального пересмотра Вёнгеро-хорватского соглашения 1868 г.), стремление к автономии румын Трансильвании, борьбу славян Цис-лейтании (т. е. чехлов, поляков, украинцев, словенцев, хорватов Далмации) за политическую автономию. В Хорватии и Славонии сербское национальное движение добивалось полного равноправия сербов с хорватами в политической и культурной областях — либо* как одного из двух народов, либо как двух равноправных частей «единого народа». Сущность программы состояла в том, что роль центра борьбы за государственное воссоединение сербского народа и южных славян вообще, прежде всего единоязычных сербов и хор­ватов, признавалась за Сербией (хотя в легальной программе пря­мо нельзя было сказать об объединении Воеводины с Сербией). Главным для сербской леволиберальной (радикальной по позиции* в национальной сфере) буржуазии было объединение всего серб­ского населения в едином суверенном государстве. Идейно-полити­ческую подготовку этого поставила своей задачей возникшая в Австрийской империи в 1866 г. организация Объединенная сербская* молодежь (Омладина)³³.

Однако, несмотря на бурные события 1848—1849, 1859 и 1866 гг.* австрийская монархия доказала свою устойчивость. Более акту­альным было решение проблемы освобождения сербского народа от османской власти. При этом на первом месте для воеводинских народняков стояла задача присоединения к Сербскому княжеству Боснии и Герцеговины, все славянское население которых идеологи сербского национализма считали сербским, хотя несколько больше* половины его составляли боснийские мусульмане и югославяне-ка-толики (среди последних медленно развивалось хорватское нацио­нальное самосознание). Обе эти группы себя сербами не признава­ли. Как народняцкая партия в Воеводине, так и Омладина считали необходимым подготовить широкое восстание против османского гнета и отстаивали право сербов габсбургской монархии оказывать такому восстанию всестороннюю помощь.

В связи со сформулированной выше задачей воеводинские на-родняки усиленно добивались активизации антиосманской полити­ки Сербии, упрочения ее связей с болгарским освободительным дви­жением и рассчитывали на поддержку Россией борьбы южных сла­вян за создание на Балканах национальных объединенных госу­дарств ³\

Ввиду этого воеводинские народняки требовали изменения внеш­неполитического курса Сербии, который с 1867 г., после заключе­ния австро-венгерского соглашения, стал провенгерским, прогабс-бургским. На этой почве между князем Михаилом Обреновичем и группировкой Милетича (а также Омладиной) возникли острые противоречия. Либеральная воеводинская буржуазия уже по сво­ему классовому положению была заинтересована в ликвидации автократического режима в Сербии. К этим общим соображениям прибавились и разногласия с князем в области внешней политики, сыгравшие решающую роль в конфликте между воеводинскими на-родняками и консервативным правительством Сербии. В сущности группировка Милетича отстаивала идею буржуазной национальной-революции на Балканах, тогда как династия Обреновичей искала решения национального вопроса путем дипломатических комбина- ций и сотрудничества с европейскими державами. Ввиду этого бел­градские власти даже стали содействовать Австро-Венгрии в деле подавления сербского общественного движения в Воеводине. По­ложение несколько изменилось в начале 70-х годов, когда новый князь Милан, заключив компромисс с умеренными либералами кня­жества, вместе с тем вернулся на путь сближения с Россией.

Уже в начале 60-х годов М. Полит в специальной брошюре³⁵, а затем С; Милетич в газетных статьях³⁶ изложили программу объ­единения Сербии с Болгарией в федерацию и вхождения этой южнославянской федерации в более широкую конфедерацию (союз) с Румынией и Грецией. «Сербы, болгары, эллины и румы­ны,— писал Милетич,— вот четыре народа на Востоке Европы, в Европейской Турции, которые призваны на развалинах Турецкой империи создать самостоятельные государства... Согласие между этими народами — главное и единственное условие их воскреше­ния...». Федерация с Болгарией, которой еще предстояло освобо­диться, рассматривалась идеологами сербской буржуазии как спо­соб обеспечить Сербии наиболее выгодные. границы. Целью же конфедерации являлась бы защита общих интересов союзных го­сударств. Все это свидетельствует о поисках сербской буржуазией наиболее подходящего для нее варианта ликвидации нетерпимого положения, в котором находились народы Балканского полуостро­ва. Сходные идеи создания сербско-болгарского «Югославянского царства» во главе с сербской династией Обреновичей выдвигались в 1867 г. также болгарской стороной³⁷. Аналогичные планы рас­сматривались воеводинскими народняками и в 1872 т.³⁸

В 1872 г. деятели Омладины планировали организацию восста­ния в Боснии и Герцеговине. В обстановке возраставшего народ­ного брожения и активной политической агитации восстание в этих провинциях началось в 1875 г., положив начало новому этапу борь­бы южнославянских народов за создание, развитие и укрепление всей государственности.

Глава пятая

ХОРВАТИЯ

В конце XVIII в. основную хорватскую территорию составляли «королевства Хорватия и Славония» (около 24 тыс. кв. км) в соста­ве «земель короны с. Стефана», т. е. Венгерского королевства—• части габсбургской монархии. Кроме них, хорваты * населяли При­морье (район Риеки), Междумурье (в Венгрии), некоторое райо­ны Южной Венгрии, часть Истрии (в составе Австрии), а также, венецианские владения — Далмацию и часть Истрии (эти области были присоединены к Австрийской монархии после ликвидации Ве­нецианской республики в 1797 г., но фактически — после войн с Наполеоном; тогда же Австрия захватила территорию бывшей Дуб-ровницкой республики), часть австрийской Военной границы (хор-вато-славонские полки)**. Наконец, хорваты населяли ряд районов Боснии и Герцеговины, находившихся под османской властью.

Из этих территорий только Хорватия и Славония обладали авто­номным статусом в рамках габсбургского феодально-абсолютист­ского государства, точнее, Венгерского королевства (хотя до 1848 г. в положении Хорватии и Славонии имелись различия) *'**.Вэпоху феодализма этот традиционный статус определялся наличием в на­званных областях компактного национального господствующего класса (кроме магнатов, большинство которых, особенно в Славо­нии, было инонациональным, причем не только по происхождению). Здесь мы касаемся только этих областей, где сформировалось ядро хорватской нации и в интересующий нас период наиболее интенсив­но развивались национально-политическая мысль и общественное движение. Наряду с хорватами здесь — в особенности в Славонии и на Военной границе — имелось многочисленное сербское населе­ние, точнее — православное население, складывавшееся в часть сербской нации *.

В средние века в Венгрии под «нацией» (паИо Ъип^апса) пони­мался господствующий феодальный класс; дворянство Венгерского королевства считалось «политическим народом»; оно обладало зна­чительными элементами государственности, а именно системой дво­рянского политического самоуправления и государственным сослов­ным собранием. Это устройство распространялось на территорию Венгерского королевства. В этническом отношении «нацио хунга-рика» состояла не только из мадьяр, но и дворян иного происхож­дения (словаков, сербов и др.); впрочем в XVIII—XIX в. последние почти сплошь омадьярились. Народные массы разного этнического состава, в том числе венгерские, политических прав не имели. По мере формирования наций венгерское дворянство постепенно стало трактовать «нацио хунгарика» в пределах Венгерского королевства как единую венгерскую (мадьярскую) нацию; не имевшие собст­венного дворянства народы рассматривались как «национальности» или этнические группы, якобы не обладавшие правом политической организации и даже обреченные на денационализацию, Предприни­мались попытки распространить действие этой теории и на Хорва­тию и в особенности на Славонию. Однако в средние века дворян­ство Хорватии также являлось «политическим народом» (па1ю СгоаНае) со своей территорией и особыми — в рамках общевенгер­ской феодальной структуры — «муниципальными правами».

«Просвещенный монарх» Иосиф II (1780—1790) не только про­возгласил освобождение крестьян от личной зависимости, но, осу­ществляя политику унификации и централизации управления в мо­нархии Габсбургов, попытался обложить помещиков Венгрии и Хорватии-Славонии налогом и ликвидировать систему самоуправ­ления, которая предоставляла «благородному» сословию всю мест­ную власть и, кроме того, немало должностей. Венгерское дворян­ство оказало этой политике упорное сопротивление. После отмены большинства реформ Иосифа хорватское дворянство в страхе перед аналогичными попытками в будущем отказалось в пользу венгер­ских властей от важнейших прав своего сословного представитель­ного собрания (сабора) — вотировать налоги и разрешать набор рекрутов. Тем самым дворянство рассчитывало укрепить государ­ственно-политическое единство Хорватии-Славонии с Венгрией, что­бы успешно противостоять императорской власти. Этот акт не толь­ко был направлен против реформ феодального строя, вызванных капиталистическим развитием Австрии, но и резко понижал уро­вень автономии Хорватии-Славонии. Он свидетельствовал об от­сутствии у класса феодалов в целом национального сознания, т. е. системы взглядов, связанных с процессом формирования буржуаз- ного общества и складывания нации, заинтересованной в собствен­ной государственности.

В дальнейшем, в 1790—1847 гг., венгерский господствующий класс повел политику, направленную на полное слияние Хорватии-Славонии с Венгрией и мадьяризацию провинций. Эта тенденция усилилась в 30—40-х годах XIX в. в связи с выходом на политиче­скую арену либерального венгерского дворянства.

Хорватское дворянство, однако, стремилось сохранить выгодные для него остатки автономии — «муниципальные права». Они заклю- _% ыались в наличии сабора, бана — главы политической власти, на­значаемого королем (т. е. австрийским императором), верховного суда и ряда должностных лиц Хорватии-Славонии как особого «тела» в рамках Венгерского королевства; в обязанности монарха приносить присягу сабору охранять права королевства; в праве сабора обсуждать проекты законов, посылать представителей (ога-1огез, гшпШ) в венгерское государственное собрание, провозгла­шать на саборе утвержденные королем законы. Дворянство особен­но ценило такие «привилегии» Хорватии, как запрет некатоликам (протестантам) приобретать землю (это в какой-то мере огражда­ло местных дворян от попыток инонациональных, прежде всего вен­герских, феодалов внедриться в Хорватии), как право платить на­лог в половинном размере в сравнении с Венгрией, покупать соль по низкой цене, как освобождение от воинских постоев \ Более того, хорватское дворянство в принципе (теоретически) считало Хорватское королевство равноправным Венгерскому.

На всех этих правах покоился провинциальный патриотизм хор­ватского дворянства. Но представление о том, что Хорватия исто­рически и юридически является наследником более обширного древ­него Хорватского государства, ядро которого находилось в При­морье и которое в начале XII в. было включено в состав Венгер­ского королевства, никогда не исчезало. Более того, не исчезло и представление о том, что Хорватия и в этническом отношении пред­ставляет собой особое образование, хотя официальным здесь, как И в Венгрии, являлся латинский язык. На этнический состав Хор­ватии-Славонии, на «родной хорватский язык»² и на то, что хор­ваты— один из славянских народов³, местное дворянство стало обращать особое внимание в-связи со стремлением его венгерского собрата (с 1790 г.) ввести венгерский язык в общественно-полити­ческую жизнь не только Венгрии, но и Хорватии-Славонии. Здесь дворяне венгерского языка почти не знали и в случае осуществле­ния венгерских претензий потеряли бы свои позиции в органах власти. Поэтому в обоснование своих автономных прав представи­тели Хорватии стали вспоминать о том, что их родной язык в про­шлом, еще в XVII в., применялся в политической жизни, а в като­лической церкви кое-где сохранился и в XIX в.

В эпоху кризиса феодального строя, особенно обострившегося после наполеоновских войн, формирования буржуазного уклада, развития национальной буржуазии, зарождения пролетариата и связанного с этими процессами национального пробуждения исто- рическая традиция и борьба дворянства за свои исторические муни­ципальные права все сильнее сказывались на сознании образован­ных слоев. Отстаивание своих прав местным дворянством в первой половине XIX в., а также его стремление воссоединить все три хор­ватских «королевства» — Хорватию, Славонию и Далмацию (так наз. Триединое королевство) — объективно приобретали значение для формирующейся нации и постепенно это осознавалось не толь­ко выходцами из недворянских слоев, но и частью феодального дво­рянства, не говоря уже о небольшой передовой части господствую­щего класса, переходившей на либеральные позиции. Об этом сви­детельствует сочувствие и даже воодушевление, с которыми было встречено латинское сочинение одного из высших должностных лиц Хорватии-Славонии Йосипа Кушевича — «Ое тшиспраИЪиз ]'ипЬиз е! зШиИз ге^погит ВаЬпаИае, СгоаИае е! 51ауошае» (1830 г.), автор которого, перечислив муниципиальные права, вместе с тем указывал на то, что Хорватия-Славония отличаются от Венгрии по «хорватско-славонско-иллирийскому языку»⁴.

По мере развития буржуазных отношений в конце XVIII — на­чале XIX в. на хорватской почве созревали условия для националь­ного движения, формулирования его программ в областях культу­ры и языка, социально-политической и национально-государствен­ной. Процесс обуржуазивания затронул дворянство, хотя вплоть до 1848 г. практически это выражалось в растущих связях помещиков с торгово-предпринимательскими слоями, с формировавшейся на­циональной и чуженациональной буржуазией, но очень мало — в аграрных отношениях. Класс помещиков в основном придержи­вался консервативных взглядов, хотя именно в 40-х годах социаль­ные и политические либеральные воззрения приобретали сторонни­ков в его среде.

Первая широкая программа развития хорватской государствен­ности зародилась в тех консервативных кругах, которые уже ощу­щали неизбежность и необходимость для самого дворянства опре­деленных реформ в рамках существующего строя. Непосредствен­ным толчком к формулированию программы послужило резкое ухудшение венгеро-хорватских отношений, связанное, во-первых, с активизацией венгерского либерального дворянства, выступившего в начале 30-х₍годов с проектом крестьянской реформы, во-вторых,— с кризисом сбыта хлеба, в связи с чем хорватские помещики ока­зались перед лицом непреодолимой венгерской конкуренции. Хор­ватских дворян уже не могло удовлетворить пассивное сопротивле­ние мадьяризаторским тенденциям и вместе с тем уступки этим тенденциям, характеризовавшие хорватскую политику до 1830 г. Да и кризис старого строя, крайнее обострение социальных противоре­чий, предчувствие неизбежности перемен — особенно после револю­ционных событий во Франции, Бельгии и Польше в 1830 г.— по­буждали более дальновидную часть господствующего класса пере­ходить на национальные позиции, стремиться хоть таким способом «сблизиться» с массой народа.

В 1832 г. обедневший граф Янко Драшкович ипубликовал на хорватском языке политическую брошюру «Диссертация», содер­жавшую наказ хорватским делегатам венгерского государственного собрания. В ней была выдвинута широкая национально-политиче­ская программа: возвращение Хорватии автономных прав в сфере финансов, фактическое равноправие с Венгрией, присоединение к Хорватии Риеки (Фиуме) — порта, через который шел хорватский и венгерский экспорт, распространение власти Хорватии на Военную границу, где, как писал Драшкович, живут «наши братья» *,. при­соединение Далмации — также на основе исторического (государ­ственного) и естественного права («единый род»). Тогда население Хорватии (насчитывавшее менее 1/2 млн.) возросло бы, указывал автор, до 1—2 млн. человек. А «со временем, возможно, и Боснию удастся вернуть», население которой — «наша семья, наш язык»,— утверждал Драшкович. Если же король удовлетворит просьбу хор­ватов, то к этому государству будут присоединены словенские обла­сти, так как всюду там «язык, подобный нашему». В результате возникло бы Иллирское королевство *'* с центром в Загребе, имею­щее 3 1/2 млн. жителей ⁵.

Драшкович учитывал нарастание австро-венгерских противоре­чий и полагал, что в поисках политической опоры династия могла бы пойти навстречу хорватам и осуществить задуманное объедине­ние южнославянских областей⁶. Поэтому он писал, что создание Иллирского королевства обеспечило бы короне «вечную пользу». Лавирование между Австрией и Венгрией стало основой тактики хорватского либерального национального движения. Позднее Драшкович на основе развитой Людевитом Гаем в 1835 г. идеи о родстве или единстве языков всего южного славянства включил в единое государство — Большую Иллирию — южные области Вен­герского королевства, Сербию, Черногорию, Болгарию и др.— всех и до 8 млн. человек⁷. Это объединение он считал необходимым для развития экономики всего южнославянского региона. Драшкович не ставил проблемы ликвидации феодализма, но в таком государ­стве старый общественный строй не мог бы сохраниться.

Итак, программа Драшковича основывалась на «государствен­ном праве» Хорватии, но центр тяжести его аргументации все более перемещался на этническое родство южных славян. «Мы тоже имеем свой национальный язык»,—-указывал Драшкович, отказы­ваясь согласиться с утверждением венгерского языка в качестве официального в Хорватии-Славонии..Но в действительности ни по диалекту, ни по этническому самосознанию население самого Три­единого королевства.(Хорватии, Славонии и Далмации) не было единым. И Драшкович, как и целая плеяда хорватских деятелей 30—40-х годов, привлек нейтральное наименование «иллиры», меч- тая таким способом преодолеть локальные традиции и этнонимы и сплотить все население — не только Триединого королевства, но и южных славян в целом; в культурном и государственно-политиче­ском отношениях. С той же целью Драшкович, продолжая традицию ряда авторов XVIII—XIX вв., отказался от местного кайкавского диалекта и избрал для своего выступления штокавский диалект, широко распространенный вне тогдашней Хорватии — в Славонии, Далмации и на других обширных югославянских территориях — в Сербии, Боснии и др.

Выдвинутая Драшковичем в 1832 г. программа создания южно­славянского государства с центром в Загребе имела целью сплоче­ние хорватской нации (сербов Хорватии-Славонии Драшкович счи­тал православными хорватами, делая исключение лишь для Сре-ма), т. е. в этом отношении соответствовала интересам формирую­щегося хорватского буржуазного общества. Идея культурного, духовного сплочения всех южных славян, выдвинутая в Хорватии, также неизбежно приобретала открытую или скрытую политиче­скую тенденцию (в соответствии с «национальным принципом» — «один народ — одно государство»). Эта тенденция проявилась в деятельности некоторых идеологов хорватского общественного дви­жения (прежде всего Л. Гая), начавшегося в 30-х годах и получив­шего наименование иллиризма, и вызвала недовольство австрий­ских правящих кругов.

В иллиризме обозначились консервативно-реформистское и ли­беральное течения; последнее выражало интересы передовой части дворянства и формирующейся буржуазии⁸. Противником иллириз­ма явилось «мадьяронское» (венгерофильское) течение, представ­лявшее в основном стремления части дворянства, искавшего гаран­тии своих социальных интересов в теснейшем сближении с Вен­грией.

В связи с борьбой за муниципальные права, а затем за расши­рение автономии Хорватии-Славонии предметом дискуссии между венгерскими и хорватскими политическими деятелями, а затем и историками стало правовое положение Хорватии-Славонии в соста­ве Венгерского королевства. Вопрос, в частности, заключался в том, являются ли Хорватия-Славония «союзными королевствами» (ге^-па зосп) или «присоединенными областями» (раг!ез айпехае), тем более — завоеванными и подчиненными (зиЬ]ес!а) Венгрией. Обо­стрился интерес к государственному историческому праву хорватов, доказывавших, что Хорватия никогда и никем в истории не была завоевана. Доказательством самостоятельности Хорватии счита­лось принятие сабором независимо от Венгрии так называемой Прагматической санкции 1713 г.— документа о нераздельности вла­дений Габсбургов. Уже в 1790 г. бан Иван Эрдеди утверждал, что королевство Венгрия не может предписывать королевству Хорва­тии законы (терпит ге^по поп ргаезспЫ! 1е^ез)⁹. Аргумент истори­ческого права в дальнейшем стал одним из центральных в идей­ном арсенале хорватского национального движения (наряду с бур­жуазным «естественным правом» или «национальным принципом»). Он использовался дворянством и.буржуазией не только в их уси­лиях защитить национальные интересы, но и для обоснования исключительных прав хорватской «политической нации» в Триеди­ном королевстве, а подчас и в Боснии и Герцеговине. Таким обра­зом, тезис о государственно-политическом равноправии Хорватии и Венгрии в рамках Австрийской монархии был в готовом виде вос­принят хорватским национальным движением, хорватской буржуа* зией от дворянства.

То обстоятельство, что на обширной территории население, го­ворящее на одном (сербскохорватском) языке, сплачивалось в раз­ные родственные нации — хорватскую и сербскую, все с большей настоятельностью выдвигало проблему их взаимоотношений и их государственного объединения. Дело в том, что ни хорватская, ни сербская нация не могли полностью объединиться в национальные государства, не включая в них части другого народа (в Боснии и Герцеговине к этому добавлялась проблема югославян-мусульман как особого этноса). Для хорватов, не имевших (кроме самой граж­данской Хорватии) сплошной этнической территории, этот вопрос приобрел исключительно важное значение. Данная ситуация по­буждала хорватских национальных деятелей выдвигать задачу объединения южнославянских территорий в одно государство, ибо только так можно было объединить все население разных вероис­поведаний тяготевшее к разным нациям. А это,, в свою очередь, поставило проблему устройства такого государства, которую мож­но было решить либо на основе какого-то межнационального комп­ромисса, либо на откровенно националистической базе. Но в пол­ной мере проблема национального равноправия была для буржуа­зии неразрешимой.

Одним из способов решения указанной сложной задачи было провозглашение теории единого «иллирского народа». Но, во-пер­вых, сторонники иллиризма должны были признать наличие в этом народе отдельных «племен» (это было сделано не только ради сер­бов и словенцев, но и ради самих хорватов, опасавшихся раство­риться в «иллирском народе»), а во-вторых, был сохранен и прин­цип «хорватского государственного исторического права» на часть южнославянских территорий.

Л.Тай, заявив в конце 1839 г., что серб, хорват и краинец (сло­венец,— Ред.) всегда таковыми останутся, вместе с тем доказывал, что это не повод для раздоров, так как «по наречию, песням, обы­чаям, воспоминаниям, одним словом: по особой-тысячелетней ил-лирской народности» и «по общей цели» южные славяне состав­ляют нечто единое. Гай прямо подчеркнул, что только единение даст южным славянам необходимый вес в международных отно­шениях: «сербское царство пало на Косове, а иллирское бы не пало» ¹⁰. В своей политической деятельности Гай стремился помочь созданию независимого от Австрии государства. Имеются данные о югославистских антиавстрийских настроениях и планах, в частно­сти в Среме и Боке Которской в 40-х годах, о связи их с иллириз­мом ^и. Идеей создания южнославянского государства Гай пытался заинтересовать правящие круги России¹². Однако деятели илли­ризма, искавшие поддержки со стороны австрийского двора, кате­горически отвергали наличие планов создания «иллирского цар­ства»: «О чем-то таком может думать только сумасшедший или преступник,— писал Б. Шулек в 1844 г.,—...венгерские иллиры имеют уже свое иллирское, т. е. хорвато-славонско-далматинское королевство»¹³. Еще ранее Л. Вукотинович подчеркивал, что в по­литическом отношении иллирц — сторонники «кроатизма» (хорва* тизма, т. е. хорватской автономии в составе Венгерского королев­ства), иллиризм же — явление «литературное» — выражение широ­кой культурной, этнической общности южных славян ¹⁴.