Анализ слухов

Такая коммуникативная единица, как слух, являясь дос­таточно частотным элементом массового общения, зна­чительно реже попадает в обиход общения научного. О распространенности этого явления свидетельствуют дан­ные социологических исследований [см., например, 166], где отвечая на вопрос "Часто ли приходится сталкиваться со слухами?", вариант ответа "иногда" дали 65% опрошен­ных г. Ленинграда (среди опрошенных с высшим образо­ванием эта цифра оказалась еще выше — 71%). Слухи представляют определенный интерес и с чисто теорети­ческой стороны как природой своего самостоятельного распространения, так и тем, что средства массовой ком­муникации, являясь более организованными, более мощ-

ными, в то же время не в состоянии достаточно опера­тивно приостанавливать распространение этого вида мас­совой коммуникации. Соответственно борьба со слухами входит в арсенал обязательной работы служб паблик рилейшнз [31].

Одно из определений слухов, принадлежащее Т. Шибутани, гласит, что это "циркулирующая форма коммуни­кации, с помощью которой люди, находясь в неоднознач­ной ситуации, объединяются, создавая разумную ее интерпретацию, сообща используя при этом свои интел­лектуальные потенции [547].

Слухи используются и в политике. Так, в преддверии принятия/непринятия украинским парламентом Конститу­ции активно распространялись слухи про готовый прези­дентский указ о роспуске парламента в случае негативного решения, что, в свою очередь, во многом способствовало утверждению Конституции. Или такой пример: газета "Зер­кало недели" (1996, 19 окт.) упоминает о слухах, сопровож­давших обсуждение правительственной программы дейс­твий в парламенте, которые состояли в упоминании о якобы противодействии ей со стороны президента. И как бы в ответ парламент принял эту программу. Так что мани­пуляция слухами уже не в первый раз становится активным моментом политической борьбы.

Слухи неполитического характера носят очень яркий визуальный характер: они представляют ситуацию, кото­рая очень хорошо "видна" зрителю. В то же самое время анекдот, второй представитель самотранслируемых сооб­щений, вполне может быть чисто вербальным.

Каковы коммуникативные характеристики слуха? Сог­ласно классификации Ю.В. Рождественского [287] для слуха характерна однократная воспроизводимость перед данным слушающим. Второй раз одному и тому же чело­веку данный слух не пересказывается. При этом важным отличием является и то, что слух обязательно подвергает­ся дальнейшей циркуляции. Слушающий затем становит­ся говорящим и передает этот слух дальше. Этот тип со­общения можно назвать самотрансляционным. Для него не требуется создания вспомогательных внешних усло-

вий. И даже более того: противодействующие ситуации не всегда в состоянии помешать распространению слуха. Таким образом, мы бы хотели охарактеризовать данный тип сообщения таким свойством, как самотранслируемость. К подобным сообщениям относятся также и анек­доты. Другой полюс этой шкалы займут трудно трансли­руемые сообщения. Затруднения трансляции могут быть вызваны как содержательными аспектами (например, статья по квантовой физике не годится для массовой пе­чати), так и специальными ограничениями, регулируемы­ми обществом (например, гриф "совершенно секретно", процедура спецхранения в библиотеке, архиве). В послед­нем случае мы можем иметь дело и с самотранслируемым сообщением, но для приостановки его трансляции созда­ются формальные ограничители. Часто они носят вре­менный характер (например, некоторые документы не допускаются к использованию на протяжении какого-то ряда лет).

Природа самотранслируемого сообщения такова, что его трудно удержать в себе. Человек в любом случае ста­рается передать его дальше, а передав, испытывает пси­хологическое облегчение. Эта особенность данного вида информации отражена и в фольклоре. Вспомним: ци­рюльник не мог успокоиться, пока не произнес страш­ную тайну "У царя Мидаса ослиные уши" хотя бы в яму, т.е. фиктивному слушающему. И высказавшись, стал обыкновенным человеком.

Можно предложить несколько объяснений этого свойства самотранслируемости:

Во-первых, достаточно часто слух содержит информа­цию, принципиально умалчиваемую средствами массовой коммуникации. Естественно, что подобная информация интересует многих и потому, став доступной, легко пере­дается. Верно и обратное: слух никогда не повторяет то­го, о чем говорят средства массовой коммуникации. То есть мы имеем следующие соответствия: зона молчания массовой коммуникации равна зоне распространения слуха, зона "говорения" слуха равна зоне молчания мас­совой коммуникации. Собственно эта модель характерна

для любого периода развития общества. Так, Ж. Лефевр, анализируя атмосферу страха во Франции два века назад, отмечал, что при слабой распространенности прессы в городах:

"Главными источниками информации оказывались письма (частные и официальные) и рассказы путешес­твенников. Естественно, что все эти источники недоста­точно точны и нередко передают слухи, сплошь и рядом совершенно фантастические. Еще хуже обстояло дело с информацией сельского населения. За небольшими иск­лючениями, информация шла путем устной передачи сведений: чаще всего получали ее на городских рынках. Когда доходили слухи об особо крупных событиях, крес­тьяне посылали специального представителя в город за сведениями" [371, с. 216].

Во-вторых, в более широком плане следует отметить, что слух, вероятно, есть косвенное проявление коллек­тивного бессознательного, определенных архетипических (по К. Юнгу) феноменов. Это ответ на коллективные тре­вожные ожидания, присутствующие в каждом. Интерес­но, что на эксплуатации этого свойства человеческой на­туры покоится целый пласт явлений массовой культуры. Как написал Н. Кэрролл [446, р. 51], "ужас расцвел в ка­честве основного источника массового эстетического воз­буждения". Подтверждением этого могут служить даже названия типов слухов, классифицируемых исследовате­лями: слух-желание, слух-пугало, агрессивный слух [378]. Слух как коммуникативная единица опирается на опре­деленные, иногда затемненные коммуникативные наме­рения. Однако он материализует их вовне, проявляет, фиксирует.

В-третьих, слух — это ответ на общественное желание, представление. В нем заключен отнюдь не индивидуаль­ный интерес, а раз так, то наши мерки, выработанные при анализе общения индивидуального, слабо переноси­мы на этот качественно иной тип общения. Реально слух — это общение толпы. Элементы строгой логики здесь практически неприменимы. В.М. Бехтерев писал:

"Толпа связывается в одно целое главным образом настроением, а потому с толпой говорить надо не столь­ко убеждая, сколько рассчитывая победить ее горячими словами. А когда это достигнуто, остается только повеле­вать, приказывать и давать всем пример, ибо последний действует подобно внушению, чем обычно и пользуются все знаменитые военачальники... Всякий индивид, погло­щаемый толпой, теряет в тормозящих влияниях и выиг­рывает в оживлении сочетательных рефлексов подража­тельного характера. В толпе индивид утрачивает благодаря действию внушения значительную долю кри­тики при ослаблении и притуплении нравственных на­чал, при повышенной впечатлительности и поразитель­ной внушаемости" [26, с. 76].

Важной коммуникативной составляющей, характер­ной для слуха, является его устность. Слух принципиаль­но принадлежит неписьменной коммуникации. Он рас­пространяется в устной среде, и попадая на страницы, например, газеты теряют многие свои качества. Там он служит лишь поводом для опровержения или подтвер­ждения, однако не является при этом уже самостоятель­ной единицей. Мы недооцениваем сегодня устный тип коммуникации в связи с всепоглощающим характером письменного общения.

Ю.М. Лотман [177, с. И] подвергает сомнению деле­ние на низшую и высшую стадии по отношению к уст­ной/письменной коммуникации. Он пишет: "Для того чтобы письменность сделалась необходимой, требуются нестабильность исторических условий, динамизм и не­предсказуемость обстоятельств и потребность в разнооб­разных семиотических переводах, возникающих при час­тых и длительных контактах с иноэтнической средой".

Некоторые наши сообщения и в современном общес­тве носят принципиально устный характер. Это все быто­вые разговоры, разного рода неофициальная информация об официальных событиях, которая может попасть на пе­чатные страницы только в мемуарной литературе. Дж. Киттей [505] справедливо отмечает, что не все виды уст-

ной речи могут адекватно фиксироваться письменнос­тью, и общество не выработало этих приемов фиксации сознательно. К подобным специфическим явлениям, ха­рактерным только для устной формы, Дж. Киттей отно­сит хезитации, исправления, нарушения грамматичности, повторы. Это действительно те элементы, которые стара­тельно редактируются и уничтожаются в письменной речи.

Слухи являются устными по своему функционирова­нию. Однако устность как коммуникативная категория более всеохватывающая и требует к себе серьезного вни­мания. Этот тип конвенционализации сообщения качес­твенно иной, чем тот, к которому мы привыкли в усло­виях коммуникации письменной. Попытаемся назвать эти особенные параметры, поскольку они одновременно будут характеризовать и слух как единицу именно устной, а не письменной сферы.

Устность в сильной степени сориентирована на получа­теля сообщения. Только то, что интересно, может переда­ваться, сопротивляясь естественному затуханию, К. Бурке [445] выделяет психологию информации, характерную для воспринимающей аудитории, в отличие от психологии фор­мы, характерной для точки зрения создателя информации. Психология информации управляется при этом удивлени­ем и тайной. Думается, что элементы массовой культуры отличаются от культуры "элитарной" использованием именно этих аспектов устности. Поэтому массовая культу­ра жестко сориентирована на интересы зрителя (читателя).

Таким образом, перед нами принципиально иное ком­муникативное поведение. Оно настолько отлично от при­нятого, что зачастую оценивается занижено, рассматрива­ется как находящееся за пределами нормы. Слух — также элемент этой инонормы. Его особый характер заключен еще и в особой тематике. События, попадающие в эту сфе­ру, отличаются, как правило, определенной терминальностью. Ср. характерные примеры: смерть известного певца, предсказание грозного землетрясения, само- убийство гос­чиновника. Назовем такие события терминальными. Дейс­твующими лицами в них оказываются известные личности: "Слух обычно стремится к персонификации и концентри-

руется вокруг известных людей — писателей, ученых, артис­тов, спортсменов" (Литературная газета. - 1969. - 3 дек.). Таким образом, определенная яркость содержания слуха достигается как терминализацией представленных в нем со­бытий, так и популярностью героев этих событий.

Яркость слуха сродни с подобной же характеристикой зрелищности театра, мелодрамы. Ясно, что незатухающее сообщение должно быть принципиально выше по яркос­ти, подобно тому как театральное событие должно отли­чаться от бытового. Но в отличие от громогласности те­атра, слух можно рассказывать шепотом. Кстати, очень немногие вещи можно сказать, понижая голос. Напри­мер, объяснение в любви, но не прогноз погоды. Подоб­ные вещи уже не принадлежат сфере устности.

Исходя из вышесказанного мы можем охарактеризо­вать слух как самотранслируемое сообщение, осущест­вляющее свою циркуляцию за счет:

а) отражения определенных коллективных представле­ний, вероятно, коренящихся в бессознательном;

б) устности как иносемиотичной среды функциониро­вания;

в) терминальности представленных событий, популяр­ности их героев, отражающихся в яркости.

События, вытесненные с газетной страницы в переда­чу посредством слухов, не одинаковы в разные периоды. То, что ранее могло пройти только на уровне слуха, по­том вполне оказывается реальным и на газетных страни­цах. Как писали Ю. Тынянов и Б. Казанский: "Литера­турный факт — от эпохи к эпохе — понятие переменное: то, что является "литературой" для одной эпохи, то не бы­ло ею для предыдущей и может снова не быть для следу­ющей" [329, с, 6]. Подобное можно сказать и о слухе: то, что было в разряде слухов в одну эпоху, становится газет­ным сообщением в другую. Такой информационный кру­говорот связан видимо с тем, что слухи — это как бы кусок текста, сознательно утерянного в рамках офици­альной культуры. Этот текст противоположен ей и пото­му не высказывается открыто.

Если официальные факты имеют авторство, то слухи принципиально анонимны. Здесь имеет место как бы ут­рированный вариант разговора с самим собой. Только ес­ли дневник — это разговор индивидуального сознания, то слух — это разговор коллективного сознания с коллектив­ным же сознанием.

Одно из шутливых определений рекламы гласит, что реклама — это искусство говорить вещи, приятные для вас. Следует признать, что и слухи представляют собой желаемую информацию. Ведь даже негативные предска­зания в них все равно принимаются на веру. Такова на­ша психология и психология восприятия информации. Точно так же слухи, как и другие явления устной сферы, должны быть признаны реальными коммуникативными единицами нашего общения.

Слухи часто используются как элемент международ­ной коммуникации, примером чему может служить вой­на в Афганистане. В работе Николая Пикова "Наше ору­жие — слухи", представленной редакцией как отрывок большой аналитической записки, приводятся конкретные примеры подобного рода [246]. И если теоретически в ней нет ничего нового, то в большом объеме представле­ны модели распространения слухов на конкретном мате­риале.

Остановимся подробнее на данной работе. Объяснено также внимание к слухам в той конкретной ситуации: с одной стороны, афганцам под страхом смертной казни запрещалось поднимать листовки, с другой: население было в основном неграмотным. Поэтому воздействие иного рода практически было исключено. При этом на­селение принципиально не воспринимало информацию, идущую от официальных источников, так как было на­строено к ним негативно. Ситуация войны всегда несет в себе дефицит информации и из-за этого усиление напря­женности, желание получить информацию любыми ины­ми доступными путями.

Искусственно созданный слух в результате своего ком­муникативного движения обрастает дополнительными подробностями детализирующего характера, что может

увести его немного в сторону от поставленной задачи, но резко завышает его достоверность. Например, слух о пе­редвижении войск "двигался" вместе с датой, которая бы­ла более поздней, чем та, о которой говорилось в начале. Слух о вооруженной стычке в караване менял имя хозя­ина каравана. Или слух о гибели в засаде отряда моджахедов обрастал подробностью — среди моджахедов был предатель, который уже найден. Здесь молва не хотела просто гибели моджахеда, его можно было убить только путем предательства.

Слухи при этом позволяли решать вполне конкретные задачи. Так, чтобы удержать от выступления пять полков одного из племен, был запущен слух о передвижении со­ветских войск. Это слух был не единственным: за три дня противник получил четыре такие "надежные" сообщения. Однако потом они были подкреплены невербальными действиями, саперный батальон афганцев стал искать ми­ны на дороге по предполагаемому маршруту передвиже­ния. В результате ни один из полков так и не двинулся с места, поскольку считалось, что русские выступают и лишь ждут подвоза горючего.

Для придания достоверности слухи запускались как только что услышанное сообщение Би-Би-Си. Объявля­лось о вводе войск, затем для подтверждения дополня­лось, что русским запрещено выходить, и они живут, как и афганские солдаты, в большой тесноте. Первыми про­реагировали на этот слух духанщики, завезя большое ко­личество водки.

Были отработаны наиболее эффективные с научной точки зрения места для запуска слуха. Это оказалось ба­зарное знакомство, знакомство в чайхане, случайный по­путчик в машине, ехавшей в район, контролируемый оп­позицией.

Эффективность слуха поддерживалась и опиралась на большой конформизм афганского общества. Запуск слу­ха об обмене "Стрингеров" на деньги опирался на то, что в нем рассказывалось, что уже двадцать человек сдали свои ракеты, а в город под усиленной охраной русских доставлено более ста миллионов местных денег. "Анализ

афганского общества позволил нам заметить, что опреде­ленная часть афганцев легко идет на нарушения различ­ных запретов, если они уверены, что кто-то неоднократ­но уже подобные нарушения допускал. Главное — не оказаться первым. В их среде подражание - норма пове­дения, как в хорошем, так и в дурном, особенно если это сулит материальную выгоду" [246, с. 40]. Как видим, слу­хи — это не только теоретическая истина. Они активно используются на практике, в том числе и международной.

ВЫВОДЫ

Эффективная коммуникация основывается на объек­тивных методах исследования, среди которых мы рас­смотрели контент-анализ, пропагандистский анализ и анализ слухов. Все эти методы базируются не только на теоретических разработках, но и имеют долгий опыт практического использования. Так, слухи активно ис­пользуются в пропаганде, паблик рилейшнз. Они же представляют интерес и для рекламы. Правильно постро­енная коммуникация выгодна и экономически, посколь­ку позволяет получать нужные результаты за счет затраты меньшего объема финансовых и интеллектуальных ресур­сов.