В. Рост профессиональных союзов в теории и на практике

То, что профессиональные союзы беспокоятся о "безбилетнике", - хороню известный факт. Однако ему не уделялось должное внимание в основных теориях рабочих движений, он, например, полностью игнорировался в широко известной теории Селига Перлмана²⁷, одной из наиболее впечатляющих и выдающихся теорий американских трудовых союзов. Перлман попытался объяснить рост американских трудовых союзов и их акцент на "коллективных договорах", а не на политических реформах главным образом, через феномен, который он называл "профессиональным сознанием". Такое сознание - это существующая среди рабочих вера, что количество рабочих мест ог раничено, причем эту перу Перлман относил к распространяющемуся пессимизму среди рабочих, занятых физическим трудом²⁸. Перлман считал источником пессимизма правила и порядки, разработанные ими в своих профсоюзах. Он заметил, что преуспевающие союзы прежде всего борются за "контроль над рабочими местами" - то есть за механизм, обеспечивающий его членам приоритет при найме на работу и при увольнении. Предприятия, на которые принимаются только члены профсоюза, рассматриваются не только как механизм усиления союза, но и как техническое средство для "консервации" ограниченных рабочих мест исключительно для членов данного союза²⁹. Ограничения, накладываемые на свободу работодателя увольнять рабочих, - одна из задач профсоюза, хотя не столько в целях защиты организации, сколько

²⁷ Selig Perlman, Theory of the Labor Movement (New York: Macniillan, 1928).

²⁸ Ibid, особенно p. 6.

²⁹ Ibid., pp. 237-545 и особенно p. 269.

для распределения ограниченного числа рабочих мест среди всех его членов в соответствии с "равенством возможностей"^[83]. Таким образом, усилия профсоюза по исключению возможности найма предпринимателем рабочих, не являющихся членами профсоюза, или усилия против дискриминации членов профсоюза при найме либо увольнении, согласно Перлману, направлены на облегчение процесса распределения ограниченного числа рабочих мест среди определенной группы рабочих физического труда. В отличие от этого положения, в данном исследовании, в соответствии с концепцией латентных групп предполагается, что подобная политика профсоюза необходима для, существования любого большого союза, и отражает скорее сущность организации, а не какой-то там эндемичный пессимизм среди рабочих, Занятых физическим трудом.

Утверждение, что желание союза контролировать процесс увольнения и найма основано на необходимости формирования членства и не зависит от какого-либо пессимистичного "осознания ограниченности рабочих мест", подтверждается рядом исторических фактов.

Американский юнионизм сделал первый значительный шаг вперед в национальном масштабе в 1897-1904 гг., в этот период число юниоиизированных рабочих возросло с 447 ООО до 2 072 ООО, после чего оно снижалось лишь незначительно^[84]. Это было время процветания; высокая занятость приводила к тому, что рабочие должны были бы обладать меньшим "пессимизмом", чем обычно по отношению к возможности быть нанятым на работу. Значительный рост членства в профсоюзах в этот период был тесно связан преимущественно с его принудительным характером. Поток новых рабочих, желающих вступить в профсоюз, начался с побед забастовок 1897 и 1898 гг., в ходе которых выдвигались требования принимать на работу только членов профсоюза. Число забастовок в поддержку "признания права союза на существование" росло; было сообщено о 140 таких забастовках в 1897 году. Число рабочих, участвовавших в этих забастовках возросло в 10 раз за семилетний период^[85]. Он был отмечен пиком агитации за закрытые предприятия, где бы могли работать только члены профсоюза, которая начала набирать скорость в 1860-х годах. Впервые союзы стали требовать, чтобы все традиции и неформальные соглашения, касающиеся закрытых организаций, были записаны^[86]. Это вызвало жесточайшее сопротивление среди работодателей. Они начали первую широкомасштабную кампанию по поддержке открытости предприятий. Национальная Ассоциация Промышленников, которая до этого не занималась проблемами найма, предприняла атаку на закрытые организации в 1903 году, а ее президент возглавил национальную компанию в поддержку открытости предприятий. Более того, администрация Т.Рузвельта помогла разжечь пламя отрицания общественным мнением принудительного членства в профсоюзе^[87]. Возросшее сопротивление работодателей достигло своего апогея. Если в 1901, 1902 и 1903 годах профсоюзы победили в половине (или даже 2/3) административных единиц, в которых они проводили забастовки в поддержку "признания союза", в 1904 году они победили только в 37% из них. Число локаутов также возросло с ростом компании за открытость предприятий, и значительное число таких локаутов оказалось успешным^[88]. Неудивительно, что членство в союзах снизилось в 1904 и 1905 годах, однако незначительно. Членство в профсоюзах оставалось довольно стабильным вплоть до Первой мировой войны^[89].

Наемные рабочие добились своих самых значительных успехов в 1935-45 годах^[90]. Эти достижения стали возможны не вследствие какого- то необычного "пессимизма" относительно доступности рабочих мест. Сначала это был период растущей занятости, а затем - военное время, характеризующееся острой нехваткой рабочих рук или сверхзанятостью. Период роста начинается с принятия Акта Вагнера в июле 1935 году или, возможно, с признания работодателями этого билля конституционным после его утверждения Верховным Судом в апреле 1937. Акт Вагнера сделал коллективные договоры прерогативой общественной политики и утвердил положение, по которому работодатель был обязан заключать коллективное соглашение с союзом относительно всех рабочих данного коллектива, если большинство рабочих этого коллектива проголосовало за то, что профсоюз представляет их интересы. Для того, чтобы получить признание работодателей, союзу после выхода Вагнеровского акта необходимо было лишь заставить большинство рабочих проголосовать за него; до появления этого акта союзам требовались силы забастовщиков, чтобы заставить работодателя подчиниться. Акт Вагнера облегчил задачу профсоюза и тем, что запретил создание союзов компаний и дискриминацию по отношению к членам профсоюза. Наконец, Акт законодательно подтвердил разрешение на существование закрытых предприятий^[91].

Данный Акт и последовавший военный период, отмеченный сверхзанятостью, привел к наиболее значительному за всю историю современного американского юнионизма росту членства в профсоюзах. Только в 1937 году членство возросло на 55%^[92]. Было проведено множество забастовок в защиту профсоюзов^[93]. Впервые были Юнионизированы большие отрасли массового производства. Сила только что сформированного Конгресса Производственных профсоюзов (КПП) придала дополнительный импульс движению; однако Американская Федерация Труда также расширялась, вскоре достигнув даже большего членства, чем до начала отделения от нее союзов, вошедших в КПП^[94]. Наиболее интенсивным, с точки зрения роста членства после 1937 года,

был период военного дефицита труда: 1941-й, 1943-й и 1944-й ^[95].

Относительно небольшое число забастовок наблюдалось во время войны^[96]. Возможно, одной из основных причин возросшего членства в профсоюзах во время войны - плюс к сверхзанятости - была политика "сохранения членства", осуществляемая государством для защиты союзов, хотя шли многочисленные дискуссии о требованиях профсоюзами государственных гарантий их безопасности. Как отмечали многие авторы, правило "сохранения членства" добавило важный элемент принуждения,^[97]так как оно требовало, чтобы любой рабочий, вступивший в профсоюз (добровольно или посредством социального давления, или вследствие временных трудностей, требующих вмешательства профсоюза) должен был оставаться в нем как минимум до того, как подпишет следующий трудовой контракт. Подобное нововведение дало союзам возможность сконцентрировать все свои ресурсы на заполучении новых членов. "Сохранение членства" поддерживалось правительством, чтобы трудовые конфликты не сказывались на производстве военного времени. Военному трудовому комитету была предоставлена власть решать споры между рабочими и работодателями, сказывающиеся на обороне, и он ввел правило, что если никакая другая форма защиты союза не является эффективной, а союз нуждается в принудительном членстве, необходимо вводить "сохранение членства". Такой тип соглашения, защищающего союз, быстро распространялся во время войны^[98].

Во время Первой мировой войны ситуация была не настолько явной. Однако наблюдалась все та же сверхполная занятость и, следовательно, не могло быть никакого особого "пессимизма" по отношению к недостатку рабочих мест, описанного Перлманом. И снова та важная роль, которую играли союзы при заключений коллективных договоров, позволила им сделать внушительный шаг вперед. Значительно возросло членство в профсоюзах, хотя и не так как во время второй мировой войны⁴⁶. Во время Первой мировой войны тоже был создан Военный трудовой комитет; различными мерами он пытался воздействовать на более чем 700 ООО рабочих и создал представительные комитеты в ранее неорганизованных отраслях в надежде, что эти комитеты разовьются в самостоятельные сильные союзы. Относительно благосклонное отношение правительства к профсоюзам можно проиллюстрировать тем, что железнодорожные союзы добились официального признания нефункционирующих цеховых союзов, когда железные дороги были национализированы во время войны, и потеряли его, когда Акт Эша Камминса после войны возвратил железные дороги в Частные руки. В кораблестроении создавались профсоюзные организации даже при содействии военно-морского министерства⁴⁷. Преподобный Джером Тоунер делает следующий вывод: "Юнионизм защищался и поощрялся Национальным Военным Трудовым Комитетом во время Первой мировой войны. Американская федерация труда, хотя и согласившись не организовывать закрытые предприятия во время войны, с успехом увеличила членство и распространила условия закрытых предприятий в течение и после войны. С 1915 по 1920 год число ее участников возросло на 2 503 100 и повсеместно распространялись условия закрытых предприятий"⁴⁸.

Короче говоря, те периоды времени, когда союзы получили контроль над рабочими местами, предоставляя их только членам профсоюза, не могли характеризоваться каким-либо пессимизмом среди рабочих относительно доступности рабочих мест. Также получается, что профсоюзы необязательно наиболее привлекательны для рабочих во времена этого особого пессимизма, что подтверждается данными о росте профсоюзов. Рост числа закрытых предприятий и профсоюзных организаций вместе с ростом членства в профсоюзах был наиболее высоким во времена растущей занятости или даже сверхполиой занятости. Получается, что как только рынок труда или благоприятное законодательство повышали важность заключения трудовых соглашений, союзы начинали требовать и затем получали признание и даже некоторые формы принудительного членства. И тогда, соответственно, росла численность профсоюза. Поэтому хочется сделать вывод, что союзы добивались контроля над рабочими местами не столько для того, чтобы защитить прежнее или уменьшающееся предложение рабочих мест, сколько для того, чтобы усилить и расширить сам союз как организацию. ⁴⁶ Bernstein, "Growth of American Unions," p. 303.

Ibid p. 315; Rayback, pp. 773-777; Perlman and Taft, History of Labor (note 34, above), pp. 403-411. Перлман и Тафт говорят: "Огромный прирост членства в профсоюзах имел место во многом благодаря правительству, которое сняло барьеры к объединению в профсоюзы, ранее поставленные крупными промышленниками... Такой рост оказался просто феноменальным в отраслях, активно участвовавших в военном производстве." (р. 410) "8 Toner, pp. 79-80

Последний аргумент, опирающийся на исторические факты, может, конечно, быть только предположением, а не аксиомой. Более сильный аргумент против тезиса Селига Перлмана, можно выдвинуть, рассмотрев функцию спроса на труд. Когда профсоюзы повышают заработную плату, предъявляемый на труд спрос, уменьшается. Следовательно, союз, пытающийся повысить заработную плату, не может быть обеспокоен осознанием ограниченности рабочих мест или стремлением стабилизировать их предложение^[99]. Попытки поднять заработную плату, более того, не совместимы с "равенством возможностей", которое Перлман приписывал труду. Конечно, возможен случай, когда при крайне неэластичном спросе на труд рост заработной платы сможет вызвать лишь незначительное понижение занятости. Но тогда рабочие вряд ли будут испытывать пессимизм, так как они смогут получать значительную выгоду без каких-либо серьезных жертв.

Более того, Ллойд Ульман утверждал, что союзы используют политику закрытых организаций и другие инструменты контроля над рабочими местами в основном для того, чтобы завлечь новых членов^[100]. Но, если бы эти новые рабочие оставались за рамками союза, рабочие места "старых" участников профсоюза были бы защищены в большей степени. Такое использование власти, данной союзам, не согласуется с идеей, что союзы получают и используют инструменты принуждения для сохранения возможностей работы для своих членов.

Теория Перлмана, однако, не лишена правдоподобности, особенно в той части, где он утверждает, что продолжительный рост профсоюзных организаций и усиление их власти начался только при установлении так называемого "бизнес юнионизма" с его акцентом на контроле за рабочими местами. До формирования Американской Федерации Труда в 1886 г. под руководством Сэмюэля Гомперса не существовало никакой стабильной трудовой организации национального, масштаба^[101]; наиболее заметная разница между АФТ и большинством предшествующих трудовых союзов заключалась в том, что Федерация особое внимание уделяла заключению трудовых соглашений, тогда как большинство ее предшественников делали упор на политику и утопические реформы^[102]. Причина успеха АФТ, согласно Перлману, заключалась как раз в том, что она отказалась от политической деятельности и целиком сосредоточилась на контроле за рабочими местами; именно в это время прежний оптимизм по поводу пограничных земель истощился и перерос в

пессимизм относительно ограниченности рабочих мест^[103].

Джон Р.Коммонс, автор другой хорошо известной и влиятельной теории американского рабочего движения, также полагал, что возникновение гомперского "юнионизма соглашений" было чрезвычайно важным. Он объяснял провал предшествующих трудовых организаций большей частью их упором на политическую деятельность. Переход к заключению коллективных трудовых соглашений или к "бизнес юнионизму" по Коммонсу (также как и по Перлману) произошел, когда был исчерпан резерв свободных земель. С потерей "предохранительного клапана", связанного с наличием неосвоенных земель, возросло давление на работодателей с целью повысить заработную плату. Но еще более важно, что "расширение рынка", возникновение конкуренции в Национальном масштабе каким-то образом заставили рабочих организовываться для борьбы за получение более высокой заработной платы^[104].

Успех "бизнес юнионизма" с его "контролем над рабочими местами", закрытыми предприятиями, в отличие от политического или утопического юнионизма XIX века, который потерпел провал, может быть объяснен в терминах концепции латентных групп, предложенной в этой работе. Когда союз участвует в процессе заключения коллективного трудового соглашения с определенным работодателем, он может заставить работодателя признать членство в союзе обязательным условием найма на работу; членам союза необходимо отказываться от работы с нечленами союза. Как только союз получает признание: со стороны работодателя, его будущее можно считать защищенным. Однако союз, осуществляющий свою деятельность только через политическую систему, лишен такого источника силы. Он не может обеспечить принудительное членство и даже просто не имеет никакой связи с работодателем - с тем, кому проще всего заставить рабочих вступить в союз. Даже если такому союзу удастся "загнать" новых участников, сделав членство принудительным, он, будучи чисто политической организацией, не будет "прощен" за создание принудительного членства, так как не имеет на это права: принуждение в политических целях будет считаться аномалией в демократическом обществе.

Мнение, что контроль профсоюза над рабочими местами вытекает из его желания выжить и получить достаточную власть, а не из пессимистического осознания ограниченности рабочих мест, подтверждается низким уровнем участия в работе большинства трудовых союзов. Иногда союзы штрафуют отсутствующих членов, чтобы добиться присутствия на профсоюзных собраниях^[105]. Ученые, занимающиеся профсоюзами, выражают удивление по поводу обычной нехватки участников на таких собраниях:

Если потенциальпая выгода велика, то вполне логично ожидать, что большинство групп обнаружат высокую посещаемость. Однако обычно она находится на низком уровне, что касается обследованных местных организаций. Часто присутствовало менее пяти процентов от общего числа членов организации, было довольно трудно заставить участников принять позиции союза или комитета союза. Большинство лидеров союзов заявляли, что апатия была основной их проблемой^[106].

Противники союзов могли бы поспорить, будто этот факт доказывает, что союзы силой подчиняют себе рабочих благодаря системе закрытых предприятий, а рабочие вовсе не согласны с политикой, проводимой союзом, и не благоволят к ним, и особенно к принудительному членству. Однако подобное заявление игнорирует беспристрастно проведенные опросы, которые показали, что юнионизированные рабочие поддерживают условия закрытых предприятий. Сторонники закона Тафта - Хартли полагали, что рабочие откажутся от условий закрытых предприятий при проведении свободных выборов. Они обязали профсоюзы, для официального санкционирования каждого мкрытого предприятия, обращаться в Национальный комитет по трудовым отношениям для проведения тайного голосования с речи рабочих, причем для утверждения этого статуса необходимо было получить большинство от общего числа рабочих, имеющих право голоса, а не от числа принявших участие в голосовании. Но эти надежды были разбиты. В первые четыре месяца действия Акта Тафта-Хартли союзы победили в 660 из 664 проведенных голосований, при этом более чем 90 процентов рабочих голосовали за принудительное членство в союзах. В первые четыре года 44 795 предприятий стали официально закрытыми для приема на работу не членов профсоюза; 97 процентов опросов выиграли профсоюзы. В 1951 году акт был изменен и голосования больше не проводились^[107].

Таким образом, мы наблюдаем парадоксальное противоречие между крайне низким участием рабочих в деятельности трудовых союзов и поддержкой этими же рабочими мер, принуждающих участвовать их в деятельности союзов. Свыше 90 процентов рабочих не будут участвовать в собраниях или какой-либо иной деятельности союзов; в то же время, более 90 процентов рабочих проголосуют за то, чтобы принудить самих себя поддерживать союз и уплачивать необходимые взносы. Этот парадокс хорошо проиллюстрирован в работе Халмера Росена и Р.А. Хадсона Росена^[108]. Росены провели оценку мнений рабочих района номер 9 Международной Ассоциации машинистов, большинство из которых заявили, что с тех пор, как отменили штрафы за неучастие в профсоюзных собраниях, произошло "нечто ужасное" - упала их посещаемость. Большинство рабочих было недовольно падающей посещаемостью собраний больше всего; только 29 процентов удовлетворяло настоящее положение вещей с посещаемостью. Из этого Росены сделали вывод, что рабочие "непоследовательны". "Если рабочие не удовлетворены посещаемостью собраний, почему же они не исправят положение? Это явно в их силах"^[109].

На самом деле рабочие отнюдь не непоследовательны: их действия как раз являются примером модели рационального поведения; они хотят, чтобы все посещали собрания, однако пропускают их сами. Если укрепление союза - в интересах рабочих, то их благосостояние возрастет, если посещаемость собраний будет высокой: но, если штрафы за непосещение неэффективны, то у индивидуального рабочего нет достаточного экономического стимула для их посещения. Он получит часть выгоды от достижений союза не зависимо от того, вносил ли он какой-нибудь вклад в его деятельность или нет^[110]. >

Подобная ситуация, когда рабочие мало активно участвуют в деятельности союза, но хотят, чтобы все остальные участвовали, и при этом" поддерживают принудительное членство подавляющим большинством голосов, подобна отношению граждан к своему правительству. Избиратели обычно голосуют за повышение налогов, осознавая необходимость обеспечить дополнительные блага, предоставляемые государством, однако каждый индивид в отдельности пытается платить как можно меньше налогов в рамках закона, иногда даже меньше, чем позволяет закон. Подобным образом фермеры обычно увеличивают выпуск продукции, когда спрос неэластичен, в ущерб общим интересам, хотя в то же время голосуют за то, чтобы правительство принуждало их уменьшать выпуск.

Можно сделать следующие выводы: существование союза не может быть объяснено с точки зрения какого-то пессимизма среди рабочих по поводу недостатка рабочих мест, закрытость организации (или другие формы принуждения) является очень важным фактором усиления профсоюза и обеспечения его стабильности. Именно союз как организация, а не индивидуальный рабочий нуждается в контроле над рабочими местами, который Перлман считал сущностью американского юнионизма. Небольшие местные союзы могут существовать и без принудительного членства в отраслях с незначительным количеством рабочих мест. Некоторые большие союзы также могут выжить, если обеспечат очень привлекательную схему страхования или другие неколлективные выгоды. Возможно даже, что союзы могут существовать короткое время и по абсолютно иным причинам, чем те, которые изложены в настоящем исследовании; то есть благодаря настолько сильным эмоциям, что они заставят индивидов вести себя иррационально и вносить свой вклад в работу союза, даже в том случае, если он будет совершенно незаметен и не будет влиять на получение благ этим индивидом. Однако вряд ли современный национальный профсоюз при всем своем влияние мог бы существовать без принудительного членства в той или иной форме. Идеологические мотивы, несомненно, могут спровоцировать случайные всплески организационной деятельности, но вряд ли множество крупных союзов смогли бы просуществовать дольше, чем "Локофокус" и "Рыцари Труда", не используя принуждения.