ется ее собственными усилиями по исполнению норм, предписанных честью. В других концепциях достоинство трактуется как ее тественное право человека на уважение своей самости и присуще ему от рождения, а честь, напротив, добывается в ходе жизни путем совершения поступков, вызывающих одобрение социума.
Эти противоречивые интерпретации чести и достоинства имеют исторические корни. Данные понятия наполнялись конкретным содержанием в зависимости от типа личности, присущего той или иной нравственной системе, и от характера связи личности с общественной средой.
Человечество начало свою историю с признания ценности не отдельной личности, а социальной общности (рода, общины, семьи), благоденствие и нравственный статус которой должны охранять и поддерживать ее члены. Закрепленное в мифологических и ритуальных представлениях деление на «своих» и «чужих» являлось первичным клише для оценки человека. «Чужой» человек в архаической культуре оценивался заведомо отрицательно, за ним не предполагалось никаких достоинств. Принадлежность же к «своим» давала человеку право добиваться высокого статуса в среде соплеменников. Не равенство, а иерархия считалась основным принципом организации человеческого сообщества, потому в древнем мире понятие чести как возвышения в «своей» среде оказывается доминирующим.
В античную эпоху, сопровождавшуюся образованием государств, зарождается понятие гражданского достоинства, которое, однако, также не связывается с индивидуальной самобытностью человека. Ценность человека определяется исключительно его принадлежностью к государству. Вне Рима, Афин или Спарты личность теряла свое значение. Причем понятие чести относилось только к свободным гражданам. Раб не считался человеком и потому не имел ни человеческого, ни гражданского достоинства.
В оформлении категорий чести и достоинства немалую роль сыграл воинский этос. Воины издревле образовывали обособленную социальную группу, статус которой был обусловлен опасностью занятий и важностью защиты социального целого. Таким образом, воин естественно претендовал па особую честь среди всех прочих людей и особую личную честь среди воинов. Замкнутость, иерархичность и высокий социальный статус этой группы сделали ее прекрасной питательной средой для формирования чувства чести. Поэтому впо-
следствии везде, где военное сословие занимало в обществе доминирующее положение, представления о чести были господствующими в нравственном кодексе эпохи.
Героический эпос греков является прекрасным образцом фиксации главных ценностей такого общества. Для героев «Илиады» нет более важной задачи, чем поиск личной славы, добываемой боевыми подвигами. «Нравы предков», составлявшие идеал древнеримской культуры, также включали доблесть и честь в число первейших добродетелей гражданина. Здесь источником чести является как сама принадлежность к римской общине (в противовес «варварам»), так и личные заслуги человека перед лицом сограждан.
Арабские племена до принятия ислама, как в силу воинственности, так и в силу изолированного положения на Аравийском полуострове, сформировали моральную систему, позволившую исследователям назвать их «аристократами пустыни». С одной стороны, у них была очень велика значимость принадлежности к клану, покушение на человека расценивалось как покушение на весь клан и вызывало неотвратимую кровную месть. С другой стороны, долгое время не зная государственной власти, арабы были лично свободны, каждый чувствовал себя «князем». Поэтому первенствовать в удальстве среди своих соплеменников было главным мотивом поведения араба.
Подобные акценты присущи и этикету горских народов Кавказа. Исследователи XIX века отмечали, что абхазы, например, по части вежливо-предупредительного отношения друг к другу культурны, «как лорды». Сдержанность и вежливость в обращении имели целью воспрепятствовать взаимным обидам, доводящим до клановой кровной мести. Присущее горским народам убеждение в равенстве «своих» сочеталось с бешеным самолюбием каждого мужчины. Воинственность горских народов естественно делала личную храбрость и склонность к риску важнейшей составляющей чести, а трус презирался как «дважды умерший». Надо сказать, что народы Кавказа относительно поздно вошли в эпоху «военной демократии» и пребывали в ней довольно долго в силу того, что изолированный характер горских поселений препятствовал централизации государственной власти.
Чеченская война напомнила славянам о старых военизированных представлениях горцев о чести, которые существенно отличаются от наших. То, что с нашей стороны выглядит возмутительной безнравственностью и даже преступлением, в среде самого чеченского народа понимается как удальство, верность «своим», подвиги «настоящих мужчин».
Ш ________________ Раздел III. Высшие моральные ценности _____________________
Вместе с тем это столкновение пробудило в противоположной конфликтующей стороне аналогичные архаические переживания, стремление доказать «свою» правду, «свою» честь. Косвенным образом приверженность этим стереотипам воинского этоса порождает войну. Но если стратегия единоборства как средства поддержания чести была приемлема в эпоху, когда война сводилась к личным поединкам едва ли не врукопашную, с употреблением холодного оружия, то сейчас, когда война ведется зачастую не за счет личной храбрости, а за счет денег и совершенства оружия, купленного на эти деньги, такой войной уже нельзя добыть никакой «чести», кроме сомнительной, нельзя защитить ни своего, ни чужого достоинства.
Другим историческим периодом, в котором воинский этос, а вместе с ним и понятие чести вышли на передний план в нравственной системе, стало Средневековье. Феодалы-рыцари являлись господствующим классом, для которого представление об особой сословной чести, обладать которой могут только «благородные» люди, было естественным. Предполагалось, что только «благие от рождения» способны исполнять сложные, возвышенные, недоступные простолюдину обязанности: верность господину, верность данному слову, щедрость, соблюдение правил поединка и т.п. Следование сословному кодексу чести способствовало возвышению индивида в глазах рыцарского сообщества. Одобрение общественного мнения выражалось в шумной славе и почестях, ради которых по преимуществу и совершались нравственные подвиги рыцаря. Таким образом, честь носила в средние века ярко выраженный сословно-статусный характер. Личная же честь добывалась путем тщательного следования нравственному образцу в соперничестве с другими членами все того же «своего» аристократического круга, внимание и одобрение которого следовало заслужить.
Культура Средневековья породила также любопытный образ «благородного разбойника». В социальном плане он противостоит господствующим слоям общества, в нравственном же отношении его поведение диктуется теми же нормами воинского этоса: верность шайке и атаману, личная храбрость, честность по отношению к «своим». Разбойники таким образом стремятся показать, что именно они, а не официальные круги обладают подлинной честью. Соперничество Робин Гуда с шерифом Ноттингема не оставляет сомнений в том, на чьей стороне находится «истинное благородство».
