Социальная несправедливость

В сочинении «Никомахова этика» Аристотель рас­сматривает как социально-этические, так и философско-правовые вопросы нормативной регуляции обществен­ной жизни. Пятая книга этого труда посвящена анализу категориальной антитезы «правосудность — неправосуд­ность». Правосудностью Аристотель именует законопос-лушание, справедливость, а неправосудностью — неспра­ведливость, своекорыстие, склонность переступать чер­ту закона. Законы, которые уже по самой своей сути правосудны, призваны обеспечивать общественное бла­гополучие. Они стоят на страже порядка и добродетели и запрещают драться, браниться, блудить, насильничать и т. д. Их требования адресованы ко всем сразу и к каж­дому в отдельности. Если правосудность — это часть добродетельности в целом, то неправосудность — состав­ная часть порочности. Тот, чьи действия соответствуют определенным порокам, действует неправосудно, проти­возаконно.

Аристотель считает, что целые группы отдельных не­правосудных дел можно возводить к какому-либо главен­ствующему пороку. Для разнообразных форм прелюбодея­ний, например, таким исходным пороком является рас­пущенность. Если человек в соответствии с сознательным выбором, то есть преднамеренно причиняет вред кому-либо, он поступает неправосудно. Тот же, кто оказывает­ся жертвой неправосудного поступка, по выражению Ари­стотеля, — «терпит неправосудие» против своей воли. Говоря о распределяющей справедливости, Аристотель относит ее к проявлениям правосудное™. Когда же она нарушается и распределяющий уделяет одним больше, а другим меньше, то его действия неправосудны.

Субъективным источником всех неправосудных дея­ний выступает свободная воля. Когда, к примеру, совер­шается убийство, то нельзя говорить о неодушевленном предмете, которым убита жертва, а также о руке, нано­сившей удары, и даже о слуге, выполнявшем приказ хозяина (если убийца — слуга), что они действовали неправосудно. Все они служили орудиями, у которых нет возможности свободно, самостоятельно принимать решения. Можно обвинять в неправосудности судью,

• 108*

который намеренно, своекорыстно, ища благодарности или добиваясь мести, выносит несправедливое решение. Но если судья чужд всем этим соображениям и одновре­менно пребывает в неведении относительно тех или иных обстоятельств дела, то вынесенное им судебное решение является неправосудным только по отношению к осуж­денному. Применительно же к самому судье оно не мо­жет быть названо неправосудным.

Аристотель утверждает, что люди ошибаются, пола­гая, будто только от них зависят правосудные или непра­восудные деяния. Даже располагая свободой принятия решений, они вынуждены считаться с множеством обсто­ятельств, которые с силой воздействуют на их поведение, а также с существующими обычаями, нормами морали. Так, человек в бою, даже если бы он и хотел бросить щит и бежать от врага, не действует таким неправосудным образом, поскольку находится во власти жестких мораль­ных обязательств. Для Аристотеля неправосудность про­является не только как противозаконная деятельность отдельных субъектов, частных лиц, но и как неправовые действия органов, призванных осуществлять правосудие. Сводя правосудность к добродетельности, а неправосуд­ность к порочности, он тем самым рассуждает в русле естественно-правовой парадигмы, для которой этическое первичнее правового и шире его по объему.

Антропосоциология

Аристотель убежден, что даже в условиях единооб­разия внешних условий жизни люди будут сохранять присущие им от рождения различия характеров, темпе­раментов, наклонностей. Психологическое разнообразие индивидуальностей всегда будет порождать массу все­возможных проблем, противоречий и конфликтов. Пе­ребранки и оскорбления действием, драки и убийства вряд ли удастся устранить. Очаги аномии будут продол­жать существовать в любом новообразовавшемся соци­альном пространстве. Никаким, даже самым грозным законам не под силу сделать человека иным, чем он есть по своей природе. А его природа предназначила ему быть «политическим животным», то есть существом, хотя и предрасположенным к государственной, политической,

• 109 •

цивилизованной жизни, но продолжающим оставаться «животным», то есть существом, способным впадать в дионисийное безумство, сеять вокруг себя разрушения и гибель.

Аристотелевское определение человека как «полити­ческого животного» может показаться оксюмороном, со­единением взаимоисключающих друг друга противопо­ложностей, вроде «живого трупа» или «горячего снега», но это не так. То, что логически несовместимо в пределах одного суждения, может оказаться вполне совместимым в жизненной практике в пределах одного объекта. Чело­век в этом отношении — самый характерный образец та­ких совмещений. Если аполлонический или дионисий-ный принцип может быть только сам собой и не в состоя­нии выступать одновременно в качестве того и другого, то человек способен нести их оба в себе. Подтверждением этого и выступает антропологическая дефиниция Аристо­теля: «политическое животное» — уникальный субъект, расположенный (если воспользоваться терминологией Ницше) и к аполлонической, и к дионисийной моделям социального поведения. Констатируя это, Аристотель выступает как реалист, далекий от того, чтобы питать благодушные и несбыточные иллюзии о переделке чело­веческой природы. Но тот же трезвый реализм позволя­ет ему ясно сознавать, что противоречие между аполло-ническим и дионисийным началами в человеке не есть некая застывшая антитеза или хорошо сбалансирован­ное равновесие двух чаш весов. Для него очевидно нали­чие в этом противоречии ведущей и ведомой сторон. Он в своих социально-философских трактатах не устает го­ворить о том, что смысл и цель человеческого бытия не в поисках чувственных наслаждений, не в безумных орги­ях и не в том, чтобы предаваться порочным пристрасти­ям, разрушительно воздействующим и на самого челове­ка, и на цивилизованную среду вокруг него. Смысл жиз­ни для человека — в добродетельном и законопослушном существовании. Быть добродетельным — это значит сле­довать не зову страстей, а предписаниям просвещенного и воспитанного разума.

Согласно Аристотелю, три ведущих фактора делают людей добродетельными:

110*

1) природа как возможность родиться с необходимы­
ми телесными и духовными свойствами;

2) привычки как способность развить прирожденные
качества в лучшую сторону и прочно закрепить их обра­
зом жизни и социального поведения;

3) разум как способность повиноваться в первую оче­
редь его голосу, а не зову чувств, вожделений и страстей.

Аристотель столь высоко ставит граждан, обладаю­щих добродетелями, что утверждает, будто для наибо­лее совершенных из них, чья мудрость уподобляет их божествам, не нужны законы, поскольку каждый из них сам — воплощенный закон. И когда обычные, то есть обладающие и добродетелями и пороками, люди станут для них сочинять законы, то окажутся в смеш­ном положении. Чтобы граждане имели возможность получать хорошее воспитание и образование, в обще­стве должны функционировать соответствующие этим задачам законы. Их созданием и контролем за их прак­тическим осуществлением должно заниматься государ­ство. Но его благие намерения и практические усилия будут постоянно наталкиваться на то обстоятельство, что человеческая природа несовершенна, что страсти зачастую вырываются из-под контроля разума и толка­ют людей к порокам и преступлениям. Государству не под силу переделать человеческую природу и формиро­вать абсолютно совершенных граждан. Правители дол­жны понимать это, и им не следует требовать невоз­можного. Их удел — довольствоваться тем, чтобы граж­дане повиновались законам государства. На этом пути, говорит Аристотель, формулируя принципиально важ­ную мысль, «следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства. Если это единство зайдет слишком далеко, то и само государство будет уничтожено; если даже этого и не случится, все-таки государство на пути к своему унич­тожению станет государством худшим, все равно как если бы кто симфонию заменил унисоном или ритм одним тактом».

В рассуждениях Аристотеля тесно связаны между со­бой политико-правовая и социально-этическая проблема­тика. Эта сознательно проводимая им связь обусловлена

• 111 •

отчетливым пониманием того, что благо государства и состояние правопорядка прямо зависят от моральных качеств граждан. Будучи существом не самодовлеющим и не самодостаточным, человек относится к государству как часть к целому. Его назначение состоит в том, что­бы жить в государстве, а для этого ему необходимо по­стоянно соотносить свое поведение с требованиями разу­ма и морали, во всем следовать мере и «золотой середи­не», избегая опасных крайностей в мыслях и поступках. Те же, кто живет вне права и законов, — это наихудшие из всех людей, использующие данную им природой ум­ственную силу дико и нечестиво, то есть в направлении, противоположном должному.

Назначение человека — в разумном и моральном поведении, привычка к которому образуется в резуль­тате обретения не столько отвлеченных знаний, сколь­ко практического социального опыта. Если отвлечен­ные знания касаются самых общих положений, то опыт всегда конкретен. Когда судье приходится судить, а врачу лечить не человека вообще, а конкретного инди­вида, то это требует учета множества частных факто­ров и соответствующего практического опыта. Истин­ным гражданином является тот, кто рожден от свобод­ных родителей, воспитан, просвещен, добродетелен, рассудителен, способен властвовать над собой, подчи­няться воле государства, участвовать в народном собра­нии, суде и управлении. Его социальную роль Аристо­тель сравнивает с функциями моряка, чья задача — способствовать благополучному плаванию.