Глава 12. Методология в системе научного познания

 

12.1. Природа метода

Нельзя изучать современную науку, не знакомясь с такой важной ее областью, как методология. Внимание к методологическим проблемам возрастает в те периоды, когда, как сейчас, обостряется вопрос о возможности получения достоверного знания, путях его достижения.

Методология (дословно «учение о методе») в настоящее время определяется как наука о путях и средствах рационализации научной деятельности, приращения нового знания. Метод (от греческого «methodos» — «преследовать», «идти пешком») вначале понимался как образ охоты за зверем или преследования преступника, затем, начиная е Платона, как терминобозначающий путь исследования, ведущий к истине, совокупность логических приемов достижения знания. Приращение нового знания возможно как логическим путем, с помощью метода, так и эмпирическим, через опыт, эксперимент. Однако и опыт, и эксперимент только тогда могут привести к новому знанию, когда они соответствующим образом организованы, когда разработана методика ихподготовки и проведения. Именно поэтому можно утверждать, что метод как общая стратегическая линия следованияи методики как теоретические разработки, выполняющие частные задачи на этом пути, лежат в основе приращения всего научного знания.

Если существующее понимание метода восходит к Платону, то на методологическую функцию философии как на важней­шую впервые указали Ф. Бэкон и Р. Декарт, видевшие смысл философии в разработке методов познания для науки, которые должны приносить ей плоды. Однако собственно методологическая проблематика впервые в истории философской мысли была выпукло обозначена И. Кантом в связи с его анализом условий и возможностей мышления. Не случайно повышение сейчас значения гносеологической проблематики сопровожда­ется резким увеличением интереса к философскому наследию Канта.[38] И наконец, как самостоятельная дисциплина методо­логия конституировалась лишь всередине нашего столетия. Выделение методологии в отдельную область научного зна­ния не означает ее разрыва с философией, хотя в силу своей яркой рефлексивности (существование над мышлением) она и стремится быть последним основанием всякого мышления, претендует на руководящую роль по отношению к философии и науке. Опыт последних лет показывает, что автономное раз­витие методологии и философии ущербно для обеих. Методо­логия в таком случае превращается в чистую технологию мышления: методологические схемы, переставая зависеть от содержания объектов исследования и ценностной ориентации субъектов, все более формализуются, что закономерно приво­дит к снижению интереса к самой методологии. Философия же в этих условиях превращается в чистую онтологию, теряет свою рефлексивную природу, тесно связанную с критической функцией философии и ее способностью построения универ­сальных схем, объясняющих мир и утверждающих всеобщие нормы и идеалы.[39]

С конца 70-х годов развитие методологии привело к разде­лению ее на общую методологию и частные методологии. Частная здесь понимается либо в значении анализа отдельных аспектов общей методологии (например, методология деятель­ности, методология мыследеятельности), либо в значении ме­тодологии частных наук. Так, например, методология химии как специальная, отдельная область знания утвердилась в се­редине 80-х годов.[40]

Суверенизация методологии породила вспышку интереса к категории «рефлексия», которая еще в 50—60-х годах трак­товалась в нашей философской литературе как чуждая марк­систской теории познания, хотя она и имела тогда права граж­данства в психологии. А между тем именно в философии эта категория впервые получила свое рациональное обоснование. Размышлением над своим собственным содержанием, само­познанием (reflexio) первой из всех наук занялась философия. Если для объяснения конкретнонаучного знания, его места научной картине мира, специфических противоречий позна­вательного процесса существуют мощные средства общенауч­ной, философской методологии, то для объяснения самой фи­лософии нет более широкой и значительной системы. Именно поэтому научная рефлексия является одним из традиционных предметов философского исследования.

Впервые рефлексию как один из источников знания (на­ряду с опытным) выделил Д. Локк: «Все идеи происходят от ощущений или рефлексии... Наше наблюдение, направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия души, воспринимаемые или рефлектируемые нами самими, доставляют нашему разуму весь материал мышле­ния». При этом под рефлексией Локк подразумевал «то наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления, вследствие чего в разуме возникают идеи этой деятельности».[41] Необходимейшим моментом познания полагал рефлексию Кант: «От явления к опыту нет иного пути, как только через рефлексию согласно логическому применению рассудка».[42] При этом Кант считал, что «рефлексия не имеет дело с самими предметами, чтобы получить понятие прямо от них... Рефлексия есть осознание отношения данных представлений к различным нашим источникам познания, и только благодаря ей отношение их друг к другу может быть правильно определено».[43] Рефлексия действительно не имеет непосредственного общения с предметом (ибо это прежде всего размышление о правильности нашего познания), но опосредо­ванное должна иметь. Научная рефлексия предполагает по­стоянный выход за пределы философии, соотнесенность с фак­тами науки, что гарантирует ее от вырождения, схоластики. Таким образом, существуют определенные рамки, границы рефлексии, и чтобы эти рамки преодолеть, необходима соот­несенность с практикой, постоянные выходы за пределы чис­той рефлексии во имя научной рефлексии.

Достижения наукой стадии самопознания явилось причи­ной рождения науковедения, главной задачей которого является построение науки об основных условиях всякого знания, «науки о науке вообще». Это, в свою очередь, обусловливает повышение статуса методологии в системе наук.

Предметом рефлексии является сама наука, выявление основных предпосылок ее самоорганизации и саморазвития, ее связис другими науками и практикой. Что нового может дать самопознание науки?

Bo-первых, вскрывая механизм развития науки, рефлексия способствует приращению нового знания. Можно ли получить новое знание, не обращаясь к предмету науки, а лищь исследуя ее наличное содержание? Если в фило­софии Канта рефлексия считается основным источником получения нового знания, то в диалектико-материалистической философии рефлексия зачастую ограничивалась лишь функцией коррекции познания, тоотри­цалась ее возможность быть методом получения знания об объективном мире.

Оба этих подхода, на наш взгляд, одинаково односторонни. Историческое рассмотрение проблемы свидетельствует о том, что на ранних этапах своего развития наука действи­тельно основное знание о предмете получает от самого этого предмета. Прежде, чтобы получить знания о веществах, химик должен был их лизать, нюхать, щупать. Теперь же, как правило, ученый испытывает недостаток не в фактах, а в их концептуальном осмыслении, вследствие чего чем выше уровень развития науки, чем богаче ее содержание, тем больше возможность приращения нового знания на путях научной рефлексии. (Классические примеры познавательных возможно­стей рефлексии: открытие Леверье «накончике пера» планеты Нептун, предсказание Д. И. Менделеевым свойств еще не от­крытых элементов и т. п.)

Во-вторых, только на том этапе, на котором наука сама для себя становится предметом изучения, выявляется ее коор­динация с другими сторонами человеческой деятельности. Это дает знания о будущем науки, изменении ее места и роли в об­ществе не только под влиянием (внутренних причин, но и в си­лу изменения социального заказа.

В-третьих, самопознание науки способствует покрытию внутренне логики связи основного содержания ее. В последнее время в философии и конкретных науках все более остро ста­вится проблема систематизации знания, которую и призвана решить методология и логика научного познания. Лавинооб­разно растущий поток методологических исследований в сов- ременной науке и отражает усиливающуюся по ряду причин потребность во внутренней рефлексии. Продукты этих иссле­дований — методологические знания разного рода — являются одним из главных источников и средств рационализации на­учной деятельности.

Поскольку метод является основным теоретическим ин­струментом получения и упорядочения научного знания, по­стольку лишь с разработкой собственного метода, имманентного содержанию науки, к ней приходит подлинная зрелость. Л. С. Выготский уподобляет методологию костяку, скелету в организме животных. Если простейшие животные (например, устрицы, черепахи) носят скелет снаружи, то высшие живот­ные внутри, он становится их внутренней опорой. Так же и в развитии наук: на ранних этапах они зачастую заимствуют методы более развитых наук, и лишь на высшем методологическом уровне начинают организовываться собственными си­лами и метод приходит в соответствие с их собственным со­держанием.

Сейчас все науки пользуются богатым арсеналом как «своих», так и «чужих» методов. Причем использование «чу­жих», т. е. разработанных другими науками, методов оказы­вается подчас очень эффективным. Дело здесь в том, что, когда в науке разрабатывается свой метод, тогда другие методы применяются в его ключе, интериоризуются наукой и поэтому фактически уже не являются чужими. Иными словами, заим­ствованные из других наук методы предстают чужими до тех пор, пока наука не разработала собственного, имманентного своему содержанию метода.

В философии, как известно, диалектический метод впервые был разработан Г. В. Ф. Гегелем, до которого она вынуждена была пользоваться «чужими» методами: математики, логики, естествознания. Собственно, именно учение о методе является главным и наиболее ценным в философии Гегеля. При всей самодисциплине и скромности Гегель многократно — и в са­мых гордых выражениях — отмечал эту свою заслугу, когда, например, утверждал, что философия может быть объектив­ной доказательной наукой только на основе разработанного им метода, что его метод, допуская многочисленные усовер­шенствования в частностях, является в то же время единст­венно истинным.

Гегель не только открыл диалектический метод, но и дал довольно развернутую теорию его. Попробуем изложить эту теорию на привычном языке науки, без мистических оболочек.

Важнейшей особенностью метода является двойственная, объектно-субъектная природа его. Гегель, видимо, был пер­вым, кто разгадал природу научного метода. Метод — продукт логического мышления, и как таковой он должен соответство­вать специфическим законам движения теоретического позна­ния. Но, чтобы давать объективное знание, он должен согла­совываться и с содержанием предмета познания. Действи­тельно, метод выступает как двуликий Янус, повернутый одним лицом к объекту познания, а другим — к субъекту. В природе методов нет. Методы — это разработанные человеком логи­ческие приемы правильного познания. Будучи принадлеж­ностью логического. Мышления, метод и имеет природу мыш­ления. Вместе с тем метод — это ключ к тайнам природы, и как таковой он должен подходить к двери, открывающей эту тай­ну, т. е. быть адекватным природе объекта познания.

Всякая аналогия условна, но она позволяет сразу схватить суть. Когда человек забивает гвоздь, то предметом его работы является именно этот гвоздь, а инструментом — молоток. Ни­кто не забивает гвоздь гвоздем: предмет и инструмент не мо­гут быть тождественными. Но между ними должно быть со­ответствие. В частности, железные гвозди забивают железным молотком, а деревянные — деревянным. И у гвоздя, и у мо­лотка поверхности соприкосновения равно плоские. В то же время молоток должен быть удобен, соответствовать человеку, т. е. его деревянная ручка должна быть соразмерной сжатой кисти человека.

До сих пор в гегелевской теории метода учитывают лишь одну сторону: метод тождествен содержанию предмета изуче­ния. Другая же не менее важная, сторона — тождественность метода природе мышления в силу принадлежности его диа­лектике познания, субъективной диалектике — обычно опуска­ется. Отсюда и вытекает очень распространенное мнение, что диалектика и есть метод, между тем как элементы диалектики не есть, а могут быть методом, если они обретут форму, учи­тывающую специфику движения познания. Положение Гегеля о двойственной, объектно-субъектной природе метода находит все больше подтверждений по мере углубленного изучения диалектики соотношения метода и содержательной теории, метода и объекта.

12.2. Метод — содержательная теория — объект

Теории познания, как и всякой научной теории, присуща живая пульсация идей, изменение удельного веса составных ее частей. В ходе ее развития одни, уже решенные, вопросы утрачивают прежнюю актуальность (вряд ли, например, кого-либо из современных ученых может глубоко заинтересовать вопрос: познаваем ли мир,— поскольку он в целом решен самим ходом всемирного развития науки); другие решаются на качественно новом уровне (так, в проблеме истины все большее значение приобретает вопрос преодоления заблуждений, поскольку оказывается, что без исследования связи познания с заблуждением, выявления теоретического смысла заблуждений, возникающих в научном познании, не может быть достаточно полным и само понимание истины) и, наконец, в теорию познания включаются все новые и новые аспекты.

К последним относится, например, вопрос о степени адек­ватности теоретического конструкта объекта самому объекту. Естествоиспытатели классической науки склонны были расценивать свои научные формулировки в качестве абсолютно адекватного отражения элементов самой реальности. Подоб­ная экстериоризация научных конструкций при всяких серьезных изменениях теории, происходящих от столкновения с «упрямыми фактами», вызывала кризис доверия к познава­тельным способностям науки. Именно факт изменчивости науки и ее средств и заставляет перенести центр тяжести в теории познания на выявление механизмов изменения науки, движения прогрессирующего познания, т.е. на методологиче­скую проблематику. Отказ от созерцательных представлений о познании, признание активности разума выражается в соз­идании знаковых и математических моделей, в испытании разных вариантов теоретических схем и т. п. Это приводит к размежеванию теоретического знания об объекте с самим объек­том, к смене двухчастной модели познания «теория — объект» трехчастной «теория — эксперимент — объект», где экспери­мент играет роль звена «обратной связи».

Если ученый прошлого, формулируя тот или иной закон, полагал, что он лишь раскрывает существенную связь приро­ды, то ученый XX в., активно вмешиваясь в предмет исследо­вания, видоизменяя, приспосабливая его для исследования, может прийти, как Н. Бор, к идее множественности истинных теорий, отличных друг от друга, но представляющих одну и ту же область. Если раньше подобная мысль могла показаться чудовищной ересью, то теперь понятно, что формулировки научных законов были идеализациями, результатом обработки опытных данных и именно поэтому их нельзя редуцировать к самим этим данным, Поэтому, например, химические элементы теперь представляются исследователю не как первич­ные «кирпичики», с которых начинается построение мира, а как одна из «крайних» возможностей, т. е. как предел техни­чески осуществимого в момент создания научной теории.[44]

В настоящее время, когда происходит интенсивный процесс взаимопроникновения, интеграции знаний, когда успешно применяются методы других наук, уже не остается места ста­рому стилю мышления, при котором логическая форма отра­жения действительности принималась за непосредственное выражение самой действительности. В частности, химики уже понимают недопустимость механического отождествления идеализированных процессов, выраженных химическими фор­мулами, с реальными процессами, осуществляемыми в лабо­раторных или тем более в производственных условиях.

Различие применяемых методов неизбежно ведет и к неко­торому различию результатов, к разным по своей структуре описаниям и первичным объяснениям исследуемых явлений. В этой связи ученые, в частности, отмечают, что благодаря применению в химии физических методов исследования стало ясно, что структурная формула вещества не есть натуралисти­ческое изображение реальной молекулы, которую можно пред­ставить и одной структурной формулой и несколькими. В по­следнем случае каждая формула будет с известным прибли­жением отражать одно или группу свойств и отношений, при­сущих реальной молекуле, а вся совокупность формул будет с тем или иным приближением отражать все связи в реальной молекуле. То есть химики относятся к структурным формулам, как к эвристическим моделям молекулы, которые не могут быть механически сопоставлены со структурой реальности.

Но, видимо, важнейшим новообразованием теории научно­го познания является выделение из нее в самостоятельную об­ласть методологии научного познания. Старая проблема со­отношения (тождества и различия) диалектики, логики и тео­рии познания в настоящее время выливается в проблему со­отношения диалектики, логики, теории и методологии науч­ного познания. Следует только добавить, что сама диалектика традиционно подразделяется на объективную и субъективную. Отношение логики, теории и методологии к субъективной диа­лектике есть отношение частей к целому, а к объективной - вторичного (отраженного) к первичному (отражаемому). Тео­рия познания исследует проблему истины в контексте взаимо­отношений между познающим субъектом и объектом познания, методология разрабатывает инструменты получения нового знания, логика приводит в правильную связь, систематизирует элементы знания.

Новый стиль мышления несоединим с пониманием науки только как знания. Наука не только знание, но и способ, примы, инструменты его получения. Точнее, наука — это един­ство знания и способа его получения. Причем второе стано­вится все более важным, выходит на первый план в эпоху Экспоненциального развития науки, все более быстрого старе­ния ее содержания, когда; например, учебное пособие может устареть уже к моменту выхода его из печати.

В известном смысле в науке сейчас обнажилась та же проблема, которую когда-то поставил Кант: как может познание адекватно отражать окружающий мир, если бытие и мышление не тождественны друг другу? Решение ее сейчас приво­дит к следующему: 1) ниспровергается наивная вера в тож­дество бытия и мышления, сознания и предмета, теоретиче­ского знания об объекте (идеальный образ объекта) с самим объектом; 2) опровергается мнение, будто можно заниматься исследованием бытия, не исследуя, игнорируя специфику по­знания, будто научную деятельность можно уподобить буре­нию скважины, при котором чем глубже буришь, тем больше новых законов открываешь; 3) проблемы гносеологии начинают занимать все более важное место, вследствие чего уси­ливается интерес к наследию классической немецкой филосо­фии, где эти проблемы обстоятельно и серьезно исследовались на идеалистической основе.

Важнейшим средством снятия известного дуализма теории и объекта, кроме эксперимента является метод, сущность ко­торого как раз и состоит в том, чтобы быть инструментом правильного познания, «мостом» между познающим субъек­том и его объектом.

Метод с теорией находится в сложных отношениях един­ства и различия. Метод един с теорией, ею определяется. В то же время он может изменить создавшую его теорию и даже привести к ее пересмотру. Именно поэтому каждая наука пользуется своими конкретными методами, иименно поэтому метод исследования должен всегда сообразовываться с объ­ектом исследования, иначе, как писал академик А. Александров, сложив одну мышку и одну кошку, мы можем получить не двух, а только одного зверя.

Единство, определенное тождество метода и' теории вклю­чает в себя и различия, в том числе существенные, которые стали специальным объектом исследования только в послед­ние десятилетия.

Будучи принадлежностью субъективной диалектики, метод, отличен от содержательной теории, в силу чего законы объ­ективной диалектики не могут непосредственно играть роль метода познания, так же, как и законы отдельных наук не мо­гут служить для них методом. Например, периодический закон Менделеева не может выполнять функцию метода при откры­тии новых элементов. Он является «скорее целью, указателем, что искать, в то время как метод — средство передвижения, средство достижения цели Периодический закон находился в основе поисков группой ученых металлургической лаборато­рии Чикагского университета нового элемента америция (№ 95), но для обнаружения его был использован метод бом­бардировки плутония нейтронами и ядрами гелия. Для отде­ления же америция от кюрия (элемент № 96) был освоен ме­тод ионнообменной хроматографии. Таким образом, если закон науки можно сравнить с указателем на дороге, то метод — со средством передвижения по ней.

Таково же отношение между законами диалектики и диа­лектическим методом. Законы диалектики являются действи­тельными как для внешнего мира, так и для познания, и именно в силу этой общности они не раскрывают той специфики, которая характеризует процесс познания, метод получения научных и практических результатов. Поэтому само по себе знание общих закономерностей диалектического развития объективного мира, выраженное в философской науке в виде законов и категорий, не есть диалектический метод. Чтобы выполнить роль последнего, общая форма законов и катего­рий должна быть конкретизирована рядом правил и требова­ний, предъявляемых диалектическим методом к познанию дей­ствительности, и тем самым приобрести специфику закономер­ностей диалектического процесса познания.

Проведенное в последнее время философами углубленно исследование диалектики отношения «метод — содержатель­ная теория — объект» вскрыло невозможность и такой про­цедуры, как экстраполяция приемов познания объекта, спо­соба формирования теории, т. е. метода, на изменение самого объекта. Неразработанность же этого вопроса приводила к отождествлению приемов познания объекта с собственным его движением. Так, в геологии метод актуализма стал рас­сматриваться не только как способ получения знаний об объ­екте, но и как теория, объясняющая сам объект. Эта методо­логическая ошибка, имевшая отрицательные последствия, была исправлена лишь недавно.

Подобная ошибка в философии до сих пор допускается по отношению к отрицанию отрицания, которое Гегелем было разработано в качестве абсолютного метода познания и основ­ного способа систематизации научного знания, но которое не­законно было трансформировано Ф. Энгельсом в закон объек­тивной (всеобщей) диалектики. Здесь положение также ис­правляется, причем двумя путями. Первый («вежливый») путь, которым идет большинство философов,[45] заключается в отрицании всеобщего характера действия отрицания отрицания, вплоть до определения его частным случаем какой-то другой закономерности. Второй («менее вежливый») путь со­стоит просто в исключении отрицания отрицания из группы законов объективной диалектики.[46] Впрочем, итог у обоих пу­тей одинаков: признание отрицания отрицания частным слу­чаем какой-то другой закономерности фактически лишает его статуса закона объективной диалектики, в силу того триви­ального факта, что законы диалектики по самой своей при­роде могут быть только всеобщими законами. Когда же они определяются частными случаями какой-то мистической за­кономерности (по-разному определяемой разными авторами), то это уже не законы диалектики. Это абсурдное совмещение несовместимого (закон диалектики — частный случай) проис­ходит, на наш взгляд, из-за некритического следования авто­ритетам. В этой связи на память приходит замечательное вы­сказывание Т. Гоббса о зле повторения чужих мнений: «Тот, кто надеется познать причины вещей, слепо доверяясь кни­гам, повторяя чужие мнения и не делая ни одного самостоя­тельного открытия, не приносит никакой пользы. Ибо повторе­ние сказанного отнюдь не представляет собой блага, а, напро­тив, часто является злом, так как, укрепляя заблуждения предшественников, оно тем самым преграждает путь истине».[47]

Метод и теория различны не только по природе, но и по логическому оформлению и функциям. Это две различные фор­мы знания: если теория есть система логически взаимосвязан­ных высказываний об объекте, то метод — система высказы­ваний о правилах, программе действия над объектом. Функ­циональное их, различие связано с тем, что теория объясняет объект, в то время как метод осуществляет функцию прира­щения нового знания.

Отмеченные различия, разумеется, не отменяют глубокого единства метода и теории. Как уже говорилось, в некоторых существенных моментах (но не во всех, не абсолютно) метод должен быть тождествен содержательной теории, иначе не­возможно получить объективно-верное знание. Известно, что для построения теории нужен правильный метод, а он, в свою очередь, возникает как результат теории. Поэтому вопрос, что возникло раньше — метод или теория, столь же бессмыслен, как дилемма «курица — яйцо». Теория диалектики в ее основ­ных чертах (категории, принципы, законы) впервые созна­тельно (с идеалистических позиций) была разработана Геге­лем одновременно с открытием диалектического метода. До «Науки логики» не было ни развернутой теории диалектики, ни диалектического метода. Из того положения, что истинная, теория возникает одновременно с открытием правильного ме­тода, можно сделать и такой вывод: развитие теории предпо­лагает соответствующее развитие и метода. Последний не мо­жет пониматься как готовая конструкция, в неизменном виде применяемая ко всем случаям.

12.3. Соотношение метода и системы

В связи с тем, что метод используется не только для полу­чения нового знания, но и для систематизации уже сущест­вующего, закономерно встает вопрос: как связаны между со­бой метод и система?

Философы, исследующие этот вопрос, так или иначе исхо­дят из гегелевского положения, что система представляет со­бой полностью развернутый метод, что метод расширяется б систему. Наиболее интересной представляется точка зре­ния, утверждающая тождественность метода и системы, взаи­мопроникновение системы и метода. Ряд философов полагают, что система не что иное, как полностью развернутый метод, а метод — это система, сжатая до резюмирующих характе­ристик.

Существует в литературе и иная точка зрения, исходящая из более или менее безразличного характера соотношения метода и системы. Так, на­пример, довольно распространенным является заблуждение, будто в философии Гегеля метод и система находятся в про­тиворечии: метод диалектичен, а система метафизична. Эта точка зрения исходит из одностороннего усвоения суждения Энгельсом гегелевской системы за ее идеалистический, теоло­гический характер, за претензию на законченное, исчерпывающеезнание. Но Энгельс же дает и совершенно иную характе­ристику системы Гегеля, когда говорит, что никогда еще, с тех пор как люди мыслят, не было такой всеобъемлющей системы философии, что гегелевская система охватывает несравненно более широкую область, чем какая бы то ни было прежняя система, и развивает в этой области еще и поныне поражаю­щее богатство мыслей.[48] Иными словами, гегелевская система так же велика и совершенна, как и его метод; гегелевская система так же ошибочна и несовершенна, как и метод. Нельзя говорить: музыкант играет в высшей степени профессионально и вдохновенно, а исполнение его плохо. Нельзя говорить: архитектор соз­идал замечательный проект, продумал талантливейшие приемы его осуществления, а здание, построенное им, никуда не го­рдится. Так не бывает, точнее, не должно быть при нормальных обстоятельствах. Так же и в науке. Если ученый использует правильный метод и полностью владеет искусством его применения, то система, разработанная им, не может быть несовершенной. Разумеется, совершенство ее определяется диалектикой относительной и абсолютной истины. Наряду с этим метод и отличен от системы. Метод — это инженерные приемы, способ конструирования, соотнесения, расположения научного материала, в то время как система — это готовое здание, а не «кухня» его построения. Метод — это леса строящегося здания. Здания еще нет, но метод уже пол­ностью выполняет свою функцию, поэтому различие между методом и системой наиболее существенно на начальных этапах логического пути. На заключительных этапах метод наи­более тождествен системе (леса прямо повторяют облик построения здания). Наконец, когда здание полностью построено, леса снимаются, метод становится душой, живущей в системе и невидимой для непосвященных.

Диалектический способ изложения материала, основан­ный на формулировании каждого противоречия как антино­мии (неразрешимое противоречие), как столкновения тезиса и антитезиса, получающего свое разрешение в диалектиче­ском синтезе, воплощает действительную целостность пред­мета исследования. Форму движения познания согласно схеме отрицания отрицания (тезис — антитезис — синтез) обычно называют термином «триада» (образованного от родитель­ного падежа греческого слова, обозначающего «троица») и связывают с именем Гегеля. Но это неверно. В античное время этот термин употреблялся с Платона, в новое время — с Кан­та. Для обозначения целостной, диалектически взаимосвязан­ной группы из трех категорий Гегель использовал более кор­ректный термин логики «трихотомия» (т. е. деление всего объема понятия на три составляющие).

Рациональное в триадическом (трихотомическом) структу­рировании знания было обосновано еще Кантом и Гегелем, но до сих пор не до конца осознано наукой. Если из общей (фор­мальной) логики вытекает полярное (дихотомическое) строе­ние категорий (или — или, третьего не дано), то диалектиче­ская логика, ставящая в центр внимания переливы, взаимо­переход, снятие противоположности, т. е. проблему синтеза, утверждает триадическое (трихотомическое) строение кате­гориальных групп, где одна категория отрицается другой, про­тивоположной, а обе они снимаются в третьем понятии, яв­ляющемся синтезом двух предыдущих. Формальная логика, получающая свое знание аналитическим путем, отвлекается от содержания знания. Напротив, логика диалектическая, об­ращаясь к живому, многообразному, считает синтез базой подлинного знания. Метафизика, основанная на формальной логике, выделяет противоположные моменты и на этом оста­навливается. Диалектика, основанная на диалектической ло­гике, идет дальше и вычлененные моменты понимает как пре­дельные, абстрактные стороны живого единого целого. Имен­но поэтому у Канта и Гегеля метод проникновения в противо­речивую сущность вещей (отрицание отрицания) является одновременно и способом структурирования научного мате­риала, построения научной теории.

Напомним, что у Гегеля триадическое строение свойствен­но не только категориям (сущность — явление — действитель­ность, качество — количество — мера и т. п.), но и книгам, где противоречие бытия и сущности (первая и вторая книги «Нау­ки логики») снимается учением о понятии (третья книга). Так же и в Капитале: триадическая связь присуща не только главам и отделам («малые круги»), но и книгам («большой круг»): в первой книге рассматривается производство, во вто­рой — обращение, в третьей — капиталистическое производ­ство, взятое в целом. Такое изложение, будучи идеальным воспроизведением противоречивости объекта исследования, проявляется и в изложении материала внутри книг. Первый отдел первого тома «Капитала» посвящен «обращению» (т. е. переходу в противоположность) товара в деньги. Во втором отделе «Превращение денег в капитал» последний рассматри­вается как единство товара и денег, в котором «примирились» единичность товара и всеобщность денег, вследствие чего ка­питал выступает как единство противоположностей. Третий, четвертый и пятый отделы называются соответственно: «Про­изводство абсолютной прибавочной стоимости», «Производ­ство относительной прибавочной стоимости», «Производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости» и т. д.

И все-таки спиралевидное структурирование материала по схеме отрицания отрицания играет у Маркса заметно меньшую роль, чем у Гегеля. Если основной труд Гегеля посвящен исследованию абстрактной диалектики — логике движения познающего себя мышления, то у Маркса — конкретной диа­лектике экономического организма буржуазного общества.

Здесь общая закономерность движения теоретического мыш­ления, открытая Гегелем, была уже недостаточна. И если в начале работы над «Капиталом» Маркс довольно опреде­ленно своим методом называл метод восхождения от абст­рактного к конкретному (в основе которого, как будет пока­зано ниже, лежит механизм отрицания отрицания), то по за­вершении первого тома он дал уже несколько иное определе­ние своего метода, фактически сводя его к основным положе­ниям диалектики: объективность рассмотрения, взаимосвязь, развитие.

Сказанное позволяет сделать следующие выводы:

—Метод исследования и метод изложения материала со­образуются как с задачами исследователя, так и с его принад­лежностью к существующему направлению, школе и т. п.

—Метод изменяется в связи с изменением науки, и какой бы хороший ни был метод в прошлом, механически перенять и использовать его нельзя. Прошлый опыт дает лишь некую общую идеальную схему функционирования метода, которую каждый ученый должен наполнить своим содержанием. И здесь многое будет зависеть от интуиции ученого, уровня его культуры, кругозора.

—Бытующее мнение, будто философия, выполнив свою функцию: разработав теорию метода и механизм его приме­нения,— может удалиться, в корне неверно. Метод, а следова­тельно и его теория, будет развиваться так же долго, как и сама наука, т. е. вечно.

Литература.

Аверьянов А.Н. Системное познания мире. М.. 1985.

Лукашевич В. Научный метод: Структура, обоснование, развитие. Минск. 1991.

Подкорытов Г.А. О природе научного метода. Л., 1988.

Проблемы рефлексии / Под ред. И.С.Ладенко. Новосибирск, 1987.

Штофф В.А. Проблемы методологии научного познания. М.. 1978.