Глава 11. Вненаучное познание. Паранаука.

Проблема существования дополнительных, пограничных и даже альтернативных науке моделей познания приобретает сегодня актуальное значение. В фокусе профессионального философствования, в особенности гносеологического, все чаще оказываются отличные от науки варианты духовности. Речь идет о таких формах знания и мышления, которые обозначаются в литературе различными терминами, такими, как: обыденное познание, стихийное, житейское, массовое знание, здравый смысл, народная мудрость, фольклор, искусство, религия, паранаука и пр. При всем разнообразии данные способы духовно-практического освоения бытия имеют общую для них особенность: как внешне, так и по сути, они, отличаясь от науки, или предшествуют ей, или же сосуществуют с ней. Для определения широкого спектра познавательных способностей, отличных от науки, в методологии в последние годы введен термин «вненаучное» познание. И хотя приставка «вне» к слову наука придает некоторую упрощенность данным познавательным интенциям, мы используем его вслед за методологами новой волны, чтобы попытаться выявить его природу, некоторые особенности, а также выяснить реалистические и иллюзорные, прогрессивные и архаичные направления человеческой мысли, ибо под единым названием оказываются совершенно различные формы познавательной деятельности, к примеру: религия и здравый смысл, искусство и магия, мифология и обыденное познание, фольклор и паранауки и т. д. Все многообразие духовного опыта людей является достоянием, неустранимым элементом человеческого бытия и практики, а также основанием для постигающего мир разума. Все способы духовно-практического постижения мира включают в себя не только науку, но и другие формы рациональности, каждая из которых обнаруживает свою специфику, сферы применимости, формы обоснования знания и критерии приемлемости. Данное обстоятельство имеет отношение и к вненаучному познанию, при рассмотрении которого необходимо преодолеть жесткую демаркацию, противопоставление его и науки. Едва ли не все способы духовно-практического и духовно-теоретического освоения бытия в истекающем столетии явно или неявно включают в себя в преобразованном виде научные знания.

Наука «светится» даже там, где ее меньше всего ждут — в социальных утопиях, светских религиях, бытовых суевериях. С другой стороны, и сама наука в свою очередь не может не испытывать влияние вненаучных форм духа, отнюдь не заменяя и не устраняя их.

11.1. Вненаучное познание, его особенности и содержание.

Реабилитация вненаучной тематики в гносеологии и методологии началась несколько лет назад. В 80—90 г. г. в нашей стране увидели свет вначале микротиражные ротапринтные сборники Института философии Академии наук СССР «Наука и вненаучные формы знания», подготовленные исследовательской группой при Институте философии, которая проводила и отстаивала мысль о равноценности вненаучного и научного познания. Затем в 1992 г. эту работу продолжил центр по изучению немецкой философии и социологии в рамках русско-немецкого проекта «Анализ научных и вненаучных форм мышления». Впоследствии была опубликована серия работ по данной проблеме. Идейную поддержку обозначенной тематике оказали и лидеры отечественной гносеологии и методологии науки В. А. Лекторский и В. С. Степин. Сегодня вряд ли найдет серьезных оппонентов идея равноправия самостоятельных форм освоения действительности не только мыслящим, но и переживающим, верящим, субъектом, мысль о взаимной дополнительности и необходимости друг для друга одних способов миропонимания и асимметричности, несоизмеримости других форм людского опыта. Присущие им знания обслуживают «живую жизнь» уже не косвенно, через целый ряд опосредований, как фундаментальная наука, а непосредственно, «здесь — теперь». Налицо деятельность не сугубо духовная, как при отвлеченном теоретизировании, но в той или иной пропорции духовно-практическая, «вплетенная», по выражению К. Маркса, в материальное освоение мира. Познание не составляет их главного содержания и назначения, в отличие от науки, но обойтись без знаний они не могут.

В зеркалах вненаучных форм познания мир отражается не совсем так, а то и совсем не так, как в призме науки. Перед нами асимметричные проекции действительности, удовлетворяющие нуждам различных типов деятельности. Их нельзя произвольно заменять друг на друга, каждая из них равно необходима людям на своем месте и в свое время. Традиционное для наукоцентричной идеологии противопоставление высшего и низшего явно устарело. И научные, и вненаучные формы познания представляют собой неразрывные моменты целостного освоения мира человеком, корректируют, взаимодополняют себя друг через друга. Бесспорно, что, выясняя их соотношение, мы неизбежно наталкиваемся на серьезные противоречия. С одной стороны, «вненаучное» потому и «вненаучно», что отличается от науки, противоположно ей. С другой — наука не может не включать в свои пределы «вненаучную» тематику. Эту антиномию зафиксировал Т. Кун, который писал, что чем более углубленно изучается «... аристотелевская динамика или химия и термодинамика эпохи флогистонной теории, тем более отчетливо чувствуется, что эти некогда общепринятые концепции природы не были в целом ни менее научными, ни более субъективистскими, чем сложившиеся в настоящее время. Если эти устаревшие концепции следует назвать мифами, то оказывается, что источником последних могут быть те же самые методы, а причины их существования оказываются такими же, как и те, с помощью которых в наши дни достигается научное знание. Если, с другой стороны, их следует назвать научными, то оказывается, что наука заключала в себя элементы концепций, совершенно несовместимых с теми, которые она содержит в настоящее время» [1].

Каким образом можно преодолеть данную антиномию? Возможно ли выявить критерии, основания, которые разграничивают науку и другие формы познавательной деятельности человека? Различные авторы в философской литературе предлагают и различные варианты решения этого вопроса, о чем свидетельствуют многочисленные дефиниции науки и непрекращающиеся дискуссии по этой проблеме. Примером может служить «круглый стол» по теме «Культурные универсалии, наука и вненаучное знание», состоявшийся в Иституте философии Академии наук в ноябре 1988 г., на котором выявились диаметрально противоположные точки зрения [2].

Не вдаваясь в частности и детали разнообразных подходов, рассмотрим вопрос лишь в самом общем виде. Так, позитивисты XIX в. сделали попытку провести демаркационную линию между наукой и другими познавательными формами на основе неценностного характера науки, объективности ее и согласия научного сообщества в вопросах признания истины, верифицируемой или экспериментом, или практикой, или логической операцией. Большинство науковедов сегодня усматривают специфику научного знания в особенностях его организации, теоретичности, системности, обоснованности, ориентации на исследование объективных закономерностей. Представляет определенный интерес и позиция тех авторов в теории науки, которые в этой связи выделяют определенные объективные индикаторы, показатели, а еще точнее, критерии научности, задающие гносеологическую возможность для знания быть именно научным. Таковыми являются внутренняя непротиворечивость, объективность, рациональность, инвариантность, выражающие момент всесторонней логической и практической обоснованности истины. Нам представляется правомерным субординировать результаты познания с позиции близости (отдаленности) их от науки на основании данных критериев, ибо это дает возможность выявить природу и специфику вненаучных познавательных форм.

Заслуживает внимания и точка зрения, рассматривающая научное и вненаучное познание сквозь призму различных форм освоения бытия: практического, духовно-практического и духовно-теоретического, где основанием является не наука, а практика. И если духовно-теоретическое освоение мира осуществляется через категории, принципы, законы, в конечном итоге — теории, характерные для науки, то духовно-практическое, связанное с непосредственной жизнедеятельностью человека, происходит через искусство, религию, политику, обыденное познание, здравый смысл, традиции, мораль и прочие формы освоения бытия [3]. Несомненно, что все способы познания действительности ориентируют на получение общезначимого знания. При этом наука выделяет сущность в чистом виде, подчас не совпадающей с формами самого бытия, тогда как вненаучное познание воссоздает ее в единстве с явлениями и процессами самой жизни.

Завершая наш небольшой экскурс в философскую литературу, представляется необходимым рассмотреть еще один подход, достаточно конструктивный с нашей точки зрения, выявляющий три аспекта в соотношении научных и вненаучных познавательных форм: гносеологический, методологический и социологический, которые в настоящее время и исследуются в литературе [2].

И гносеологически, и методологически, и социологически научное и вненаучное познания различны, однако их неправомерно противопоставлять, так как это виды знания, которые взаимодополняют друг друга, отражая различные «срезы» бытия. И если для науки основным систематизирующим принципом является «все об объекте», а результатом познания выступает «объективная, хотя и бесцветно-холодная картина мира» (Н. Бор), то для вненаучного таким принципом служит «все для субъекта». Научно-теоретическое познание рассматривает мир, аналитически расчлененный, идеализированный мир абстракций, моделей, отношений, а вненаучное познание связано с освоением целостного мира эмпирических реальностей. Кроме того, во вненаучных формах знание не существует в чистом виде, как в науке. Оно представляет собой сплав знаний, умений, навыков, нормативов, оценок, способностей человека к ориентации в постоянно изменяющемся мире, приобщением его к социуму через повседневную жизнедеятельность. И если науку интересует истина о том или ином предмете, системе, то вненаучные формы познания направлены на выработку информации о качественно разнородных объектах, процессах, ситуациях с точки зрения правды, представляющей собой единство знания, оценки, ценностей.

Различна и методология вненаучного и научного познания. Научное знание достигается с помощью наблюдений и экспериментов, показаниям которых ученые верят больше, чем субъективным утверждениям отдельных исследователей или даже их сообществ. Научное знание всегда представлено в виде детально разработанной теоретической системы понятий (категорий), суждений, умозаключений, описывающей наиболее существенные связи и отношения. Оно чаще безлично, и достигается при помощи не только рациональных и иррациональных способов и методов, но и технических приборов. Что же касается вненаучного знания, то оно хотя и может достигать в некоторых своих формах определенных высот системности и теоретичности, однако это для него не главное. Целью вненаучных познавательных форм является «выдать» человеку, группе, обществу такую систему рекомендаций, предписаний, которая может стать руководством к действию в тех или иных ситуациях. Очевидно поэтому вненаучное познание в большей степени пронизано субъективностью, нежели наука, т. к. оно непосредственно связано с интересами, потребностями, волей, верой, фантазией, инстинктами, интуицией, влечением познающего субъекта. И если для науки «истина» однозначна «во все времена» в определенных условиях, то для всех форм вненаучного познания такой однозначности просто не существует: здесь у каждого (индивида, группы, нации, общества) своя «правда». И в этом заключена самоценность вненаучного познания и его результатов, которые отражают сложнейшие процессы, происходящие в объективном мире и душе человека. Процессы, которые не может раскрыть полностью никакая наука. По этому поводу современный французский ученый П. Леконт де Нуайи остроумно заметил, что между образом человека, который может представить нам наука, и действительными характеристиками этого человека существует такая же разница, как между генеральным планом поселка и интимной жизнью его обитателей.

Что касается типологизации вненаучных познавательных форм, то она не входит практически в нашу задачу по двум причинам: во-первых, чтобы ее осуществить, требуется разработанный, достаточно продуктивный инструментарий, которого сегодня просто нет; во-вторых, глубоко изучить многообразные варианты когнитивности. Предлагаемые же в литературе виды классификации вненаучного знания весьма условны. Можно лишь сослаться на несколько попыток разработать классификацию различных вненаучных форм постижения бытия. Так, Ю. А. Урманцев выделяет: научные, технические, художественные, мифологические, народные, парапсихологические или экстрасенсорные, эзо- и экзотерические формы, полагая при этом, что в основе всех их лежат чувственные, рациональные и медитативные формы [4]. Другой выглядит типология вненаучного познания, основу которой составляют уровни: обыденный, чувственно-абстрактный и теоретический [5]. По мнению И. Т. Касавина, вненаучное познание включает в себя: паранаучное, сверхнаучное, антинаучное, донаучное [6].

С нашей точки зрения, классификация вненаучных познавательных форм может быть проведена по самым различным основаниям: 1) по времени возникновения тех или иных форм, к примеру донаучные формы и наука; 2) по предмету духовно-практического освоения: искусство, политика, право и пр.; 3) по способам реализации: невербализованные знания (умения, навыки) и знания, выраженные в языке: Библия, пословицы и т. д.; 4) по способам получения знания: от личностно-психологического опыта и самопознания до общезначимых теоретических результатов отдельных отраслей духовного производства; 5) по степени близости (удаленности) от научного знания.

Анализируя данные основания и критерии, следует указать на их относительный и незаконченный характер. Думается, что дальнейшее исследование типологизации вненаучных познавательных форм станет предметом для философской методологии. При этом задача стоит не в том, чтобы показать, что те или иные познавательные формы лучше или хуже науки. Важно здесь другое: исключая приоритет или превосходство одного вида познания над другим, одной формы над другой, подчеркнуть обусловленность специфики каждого вида познания своей собственной природой и социальными функциями, а также культурно-историческими условиями и научными парадигмами.

Несомненно, что различные формы вненаучного познания возникают не одновременно в социальном времени и социальном пространстве. Более того, и доминируют они в разное время с различной степенью интенсивности. Придавая полифоничность и многокрасочность общественному сознанию, эти формы знали периоды расцвета и упадка, соперничества между собой за воздействие на политику, культуру, поведение людей.

В том или ином виде они существуют и в настоящее время, активно используются в повседневной практике людей. С помощью их человек пытается объяснить или еще не познанные, но реально существующие явления природы, общества, сознания, или принимает их без достаточного объяснения и доказательства, ссылаясь на их изначальную и извечную таинственность. Одни формы поддерживаются благодаря устойчивой вере в их реальное существование и действие, другие — различными факторами нашей жизни (любопытством, тягой ко всему необычному, надеждой, страхом, болезнями), третьи — стремлением понять и использовать все многообразие явлений, окружающих человека.

Несомненно в этой связи то, что во вненаучном познании пресекают все грехи духовно-практического познания освоения бытия, обусловившие в конечном счете его основные гносеологические характеристики: теоретическую нестрогость, целостность (синкретизм), повседневность, субъективность, нормативность, ценностность, самоочевидность, невербализуемость, индивидуальность, иррациональность, эмпиричность, теоретичность и т. д.

Подчеркивая сложность философского осмысления вненаучного познания, необходимо обратить внимание на его многоплановость, многоуровность, полифункциональность, широкий диапазон смысловых и оценочных компонентов, многообразие форм и видов, составляющих структуру вненаучного познания. По поводу последней в литературе существуют различные позиции, подчас крайне противоречивые. Это касается включения общественных дисциплин во вненаучную область, в частности философии. В данном случае мы солидарны с точкой зрения Т. И. Ойзермана, который рассматривает философию как единство научных и вненаучных компонентов, анализирует целостность ее природы, синкретизм, выявляя при этом родственный характер философии с естественными науками, гуманитарными, техническими, а также с моралью, искусством, культурой в целом. Если форма философского знания научна, то содержание, по его мнению, разнообразно и включает вненаучные знания. Такие направления философской мысли, как экзистенциализм, философия жизни, философско-религиозные учения, ориентируются на вненаучном содержании. Справедливо, на наш взгляд, подчеркивает Т. И. Ойзерман и личностную, субъективную сторону философских учений, также проявляющуюся в содержании результатов философского исследования, что отсутствует в фундаментальных науках. В этой связи мы полагаем, что критика подхода, обосновывающего включение философии во вненаучное познание, безосновательна. Имеется в виду вышедшая книга под названием «В защиту научности философии», в которой авторы с пафосом «громят» всех, кто не с ними, за отход от научности философии. С нашей точки зрения, здесь не место для полемики, но интересующиеся проблемой могут обратить внимание на то, что их контраргументы сами недостаточно защищены от критики, т. к. не учитывают философствующий опыт современности.

Значительный интерес для выяснения особенностей вненаучного познания представляет анализ его конкретных форм: искусства, религии, обыденного познания, здравого смысла, традиций, народной мудрости, фольклора, морали, политики, паранауки и т. д. Во вненаучном познании фиксируются и различные варианты человеческой мысли — реалистические и иллюзорные, повседневные, любительские и профессиональные; архаичные и современные; вредные и полезные людям. Однако рассмотреть все их многообразие — задача будущего. Нам же хотелось показать специфику духовно-практического освоения бытия на тех его формах, которые входят в содержание «паранауки».

11.2. Паранаука: новые горизонты познания или тупиковая практика?

Во вненаучном познании, как уже говорилось выше, находят отражение широко распространенные в жизни общества явления, которые остаются на периферии внимания философов, почитаются недостойными теоретико-методологического анализа и пользуются сомнительно-скандальной славой среди ученых и практиков-профессионалов. Между тем умолчание или отрицание с порога подобных вопросов способно обеднить философско-методологическую рефлексию нашего времени, поощрить деформацию вненаучного познания.

Сюжеты, о коих пойдет речь, пользуются сегодня особенной, прямо ажиотажной популярностью. Для их совокупного обозначения подходит понятие «паранаука» (греч. «пара» — около, за пределами, вопреки). Так мы называем многоразличные уклонения от реального существования путей современного познания в стороны сверхъестественного и необычного в природе и обществе. Перед нами своеобразная мифология НТР, описывающая, объясняющая и использующая феномены, еще неизвестные официальной науке и недоступные легальной практике. Отличаясь от науки в ряде существенных моментов, паранаука в то же время имитирует выборочные черты официальных научных методов.

Внутри современной философии сложилось несколько позиций по отношению к аномальным явлениям, вера в реальность которых и составляет основу паранауки. Первую, — сочувственную, оптимистическую можно выразить призывом И. Т. Касавина «объяснять неизвестное через неизвестное», признать аномальность в науке и культуре сигналами иной, будущей цивилизации [7].

Но есть и другая позиция, стремящаяся различать аномалии еще не познанного, но в принципе познаваемого (исходя из выводов науки и практики), и аномалии скорее всего абсурдные (по крайней мере в условиях современной цивилизации). Для культурологического анализа архаичных и альтернативных форм сознания применимы методы нынешней науки и практики. Эту точку зрения прекрасно выражают слова В. Л. Рабиновича: «Пока мы не говорим о том, чтобы жить в спиритизме, а относимся к нему, как к явлению культуры, — все в порядке. Но если мы сами начинаем заниматься столоверчением, то становится уже грустно» [2].

Почему же мы используем термин «паранаука» в контексте гносеологии? Думается, что представители данного духовно-практического способа освоения бытия остаются в пределах именно вненаучного мышления, представляя свои учения как альтернативную науку. К альтернативной науке, науке будущего призывают и некоторые западные философы, входящие в радикальное движение, формирующееся вокруг британских журналов («Наука для людей», «Новый эколог», «Журнал радикальной науки»), и опирающиеся на негосударственные формы социальности, типа экологического движения. В данном случае альтернативная наука — это наукообразные способы познавательной деятельности, вовлеченные частично в науку для поиска нового синтеза науки и ненауки. Нередко, включаясь в науку в качестве инновации, данные типы знания могут быть в будущем признаны и востребованы социальной практикой. Не укладываясь в традиционные критерии научной рациональности, альтернативные науке способы познания, тем не менее, обрели тот или иной институциональный статус в современном обществе.

Генеалогия паранауки весьма разветвленная. Среди ее исторических предшественников — оригинальные мифологии разных народов, традиций, религий, элементарные формы типа магии, фетишизма, тотемизма, анимизма. Еще ближе в интересующей нас вненаучной познавательной деятельности такие протонаучные способы мышления, как парафизика (лозоискательство, левитация), парапсихология (ясновидение, телепатия, телекинез), алхимия, астрология, а также хиромантия, графология, френология, уфология, философский герметизм. Паранаука в прямом родстве и с оккультными течениями: тео- и антропософией, спиритизмом, египетской и тибетской «Книгой мертвых», сайентологической церковью («дианетикой Л. Рона Хаббарда»), «религией космического сознания» и т. д.

Все названные формы духовно-практического освоения мира считают своей главной задачей регуляцию практики общения человека со сверхъестественными силами и аномальными явлениями. В своем большинстве они эзотеричны — тяготеют к обособленному, потаенному осуществлению своего «духовного производства». Возникнув в разные периоды человеческой истории, данные формы в том или ином виде существуют и в настоящее время, активно используются в повседневном бытии людей. Не отвергая исторического смысла и культурного значения в целом паранауки, мы считаем, однако, что ее притязания не всегда оправданы. Нередко паранаука является полем деятельности мнимых «специалистов», малоквалифицированных и воинствующих «шарлатанов от науки». Что стоят, к примеру, объявления в газетах о «белых» магах, исцеляющих от всех болезней?

Выступая с многочисленными докладами и лекциями, пропагандисты подобного рода выдают недобросовестную машину мифологии и реальности за последнее слово науки, особенно когда речь идет о таинственных, загадочных явлениях или экстрасенсорных возможностях человека. С другой стороны, «голое» отрицание паранормального познания также неуместно, ибо в нем зафиксирован огромный опыт древних и современных культур, налицо проблемно-практическая ориентированность отдельных типов знаний. В этой связи необходим строгий научный анализ каждой конкретной формы паранаучного познания, а также упорядочивание научно-исследовательской работы в области изучения тех реальных явлений, которые являются предметом паранауки. Это может, в свою очередь, способствовать демистификации и раскрытию их истинной природы. Именно в этом русле разрабатывает проблемы неклассической гносеологии И. Т. Касавин, ориентируясь на формы духа, которые предшествуют науке исторически (магия, астрология, алхимия и пр.). Непредвзятое изучение подобных феноменов с философско-культурологических позиций способствует постепенному построению нового, многомерного образа познания с помощью многих разделов как философии, естествознания, социальных наук, так и в целом практики человеческого духа [7].

Нынешняя паранаука и «аномалика», заимствуя многое из выводов и стиля мифо-мистического мышления и переживания, и сама мифологична. В отсутствие или при дефиците науки, вообще рационалистичности в структуре общественного сознания определенной эпохи или общности людей, мифотворчество, как известно, берет на себя важные социальные и гносеологические функции. Наряду с массой иррациональных представлений мифологемы и остальные архаические типы духовности содержат прослойки верных наблюдений за окружающим миром и конструктивных навыков деятельности. Но главная заслуга мифологии не в этом. Она, можно сказать, ухитряется поддерживать функциональность интеллекта на минимальном информационном ресурсе. Воссоздает целостность примитивного сознания, разорванного между большими желаниями и мизерными возможностями, крупицами истины и океаном незнания. Во множестве культурологических исследований продемонстрированы ее мировоззренческие и эвристические, терапевтические и организационные возможности. Авторитетнейший из мифоведов К. Леви-Стросс разъясняет, что, в отличие от картезианского подхода к проблеме, миф отвергает разложение трудностей на составные части, никогда не довольствуется частичным и стремится объяснить то или иное явление во всей его полноте. Возникнув в условиях раннего периода человеческой истории, мифы выступали как представление древних народов о происхождении мира, в основе же возникновения мифотворчества лежит аниматизм с его олицетворением природных явлений, отождествлением их с человеком. В создании мифов основная нагрузка ложится на чувственно-абстрактное мышление, где ведущую роль играет воображение и фантазия, которые, тем не менее, имеют основания в исторических событиях и повседневном опыте. Хотя в мифах мы имеем дело с вымышленными героями и ситуациями (Зевс никогда не был царем древних греков, не было волчицы Лупы, которая вскормила близнецов Ромула и Рема, не существовали реально ни Баба-Яга, ни Кощей Бессмертный, ни Соловей-разбойник), однако реальные прототипы их всегда можно найти в бытийной жизни.

Миф — это мысленное моделирование посредством аллегорий и образов символов (идеальных объектов) возможных правдоподобных прошлых, настоящих и будущих природных или социальных явлений.

Мифотворчество, как известно, берет на себя важные социальные, гносеологические функции. Начиная с эпохи Возрождения и до наших дней многие писатели, художники и музыканты не могли обойтись без изображения мифических сюжетов. Мифотворение, в конце концов, обернулось литературным приемом. Сквозь «магический кристалл» искусства мы различаем поразительных обитателей «Замка», возглавляемых Г. Гессе, улетающих из Москвы вместе с М. А. Булгаковым Мастера и Маргариту, воскрешенных усилиями Т. Манна Иосифа и его братьев, разных сизифов Вс. Иванова и А. Камю, причудливых хранителей чудовищных библиотек у X. Л. Борхеса и У. Эко, многих других колоритнейших персонажей притчевого, сказового жанра.

Человек прибегает к мифотворчеству не случайно. Его одинаково не устраивают крайности ни голой эмпирии, ни чисто схоластические теории, к мифу его постоянно влечет проявляющаяся в нем неразделенность общих идей и чувственного образа, идеального и материального, природы и человека.

Анализ зрелого, цивилизованного сознания дает серьезные основания для предположения о том, что мифология не только не исчезает в современных формах культуры, но и играет в их функционировании далеко не второстепенную роль. Достаточно вспомнить, хотя бы мифологемы марксистской теории, теорию Лысенко в биологии, становление кибернетики и пр. Отсутствие новых «великих идеалов», тотальная девальвация существовавших ценностей, страх перед экологической катастрофой, всепланетным уничтожением с помощью ракетно-ядерного оружия постоянно подпитывают современные мифы и закрепляют их статус в общественной жизни.

Наряду с мифологией на заре истории человечества формируются и различные религиозные формы духовного освоения мира: фетишизм, тотемизм, магия, анимизм. Не рассматривая их детально, заметим лишь, что функции их на разных этапах своего исторического развития неодинаковы. Будучи тесно связанными с определенным типом мировоззрения, данные формы духовной деятельности наполнены глубоким культурно-этническим и личностно-психологическим смыслом. В своем первоначальном виде они выступают как исторически первые ступени социального производства знания. И если в основе фетишизма лежит поклонение фетишу, способному давать силы, власть человеку, предохранять его от различных бед, то в основе тотемизма и анимизма — осознание естественного родства между человеком и природой, вера в одушевление всех объектов и существование независимых от людей духов. Познавательная роль их несомненна: и в описании предметов природы, и выяснении некоторых объективных закономерностей, действующих в образе сверхъестественных сил. Что касается магии, то она представляет собой как раз первый шаг в познании таинственных, сверхъестественных, до сих пор наукой необъяснимых природных и духовных явлений. Ее когнитивное и ценностное значение нетрудно заметить: «магия» пробуждает в человеке, с точки зрения современного антрополога Б. Малиновского, скрытые в тайниках души богатые возможности, веру в неограниченные способности человека. Магия сегодня демонстрирует удивительную способность вписываться в современную культуру. Потому исследователям предстоит по-новому осмыслить ее уже в духе диалога между оккультно-магическими формами бытия и рациональным познанием мира наукой.

Схожая интеллектуальная отдача наблюдается от преднаучного мышления. Но, в отличие от мифоинтеллекта, оно не просто заменяет отсутствующее рационалистическое знание, а активно способствует его возникновению. Алхимия, к примеру, послужила своеобразной колыбелью настоящего научного знания о свойствах химических веществ и их соединений. Подобная роль и у астрологии. Вера во влияние небесных светил на судьбы людей веками побуждала к пристальным и вдумчивым наблюдениям за звездным небом, подводила к эмпирическим предсказаниям реального движения планет, в частности — солнечных и лунных затмений, отдельных климатических катаклизмов. История и археология активно изучают мегалитические земляные обсерватории каменного и бронзового веков, обязанные своим появлением явно жреческой, ритуальной практике.

Сегодня медиками с необходимостью обсуждаются проблемы воздействия солнечной активности на здоровье людей (например, прогнозы о трудных днях). Современная астрофизика исследует такое воздействие и приходит к интересным результатам: космос наряду с биосферой, природой, культурой, выступает как «четвертая» окружающая среда человека. Весьма полезным считается для практики земледелия учет лунного календаря, что дает возможность увеличить урожай садоводам и огородникам.

Однако природа астрологии весьма противоречива, что обязывает к ее конкретно-историческому анализу. Речь идет о двух различных астрологических тенденциях, одна из которых приближает астрологию к прикладному исследованию, к науке, другая же ведет к социально-психологическому манипулированию, психотехнике и идеологическому тренингу. А это означает, в свою очередь, что астрологию в современном ее состоянии неправомерно редуцировать ни к научному исследованию, ни к откровенному гаданию по звездам. Ее природа гораздо сложнее, а потому вряд ли является позитивным как тотальное отрицание астрологических прогнозов, так и бездумное им следование. Стремление же человека синхронизировать свою жизнь по живым природным ритмам можно только приветствовать.

Сложнее дело обстоит с религией. Именно к ней лучше всего подходит определение некоторых видов мышления и познания как вненаучных. Поучительные и в значительной степени трагические уроки попыток массовой атеизации населения в нашей стране подтверждают от противного гипотезу о глубочайших, скорее всего вечных корнях религиозной веры. Ее удивительная жизнестойкость и массовость на протяжении тысячелетий объясняются, как видно, в решающей степени тем обстоятельством, что религия берется обсудить с человеком такие проблемы его жизни и смерти, которые в принципе не объяснимы и не разрешимы с позиций иных, светских и рационализированных форм духовности, включая науку и даже большинство разновидностей философии.

Религия далеко не во всем и не всегда прямо противоположна науке. В целом ряде самых существенных пунктов она дополнительна, вспомогательна по отношению к фактическому знанию и теоретическому пониманию, будучи, по К. Марксу, «духом бездушных порядков», «сердцем бессердечного мира». Как массовая форма практического сознания, религия носит не только и не столько иллюзорный, сколько компенсаторный характер. Финальным определением религии того же Маркса служит «вздох угнетенной твари». Учтем, что творение природы и истории превращается в тварь не одной экономикой да политикой в их отчужденных вариантах, но и собственной, далеко не во всем совершенной, а главное — не вечной, уязвимой биологией и психологией.

Наука и философия с постоянством разоблачают призрачность религиозной, а точнее, богословской онтологии. Но с точки зрения практики религия наполняется вполне реалистическим, по крайней мере, весьма функциональным смыслом, коли помогает огромному множеству людей пережить пограничные со смертью и жизненным обессмысливанием ситуации, достойно встретить кульминационные пункты своего земного бытия. Эта вспомогательность религии носит, в отличие от мифологии, вневременный характер, поскольку касается не отдельных видов продуктивной практики, а узловых, смысложизненных проблем общечеловеческого существования. К тому же именно мировые и национальные религии вывели на орбиту повседневности общечеловеческие нормы нравственности, понятия о греховности и святости. Так что «опиум народа» как забитого и угнетенного, так и пресыщенного земными благами, способен обернуться для кого-то из наших собратьев по разуму и «духовной пищей», «вином победы», и лекарством. Разумеется, бывает религиозность и пресловутой «духовной сивухой», но далеко не всегда, а лишь в фанатических своих дозах.

Сказанное о практически-жизненном значении религии вовсе не означает сохранения ее монополии на душу и мораль современного человека. Безрелигиозное практическое сознание — такая же реальность наших дней, как и сознание религиозное. Причем в нормальном, гуманном своем выражении оба эти умонастроения противостоят недоосознаваемому, животному аморализму лиц с отклоняющимся поведением. В этой связи разумнее не формировать политическими методами соотношение светского и клерикального, атеистического и религиозного в общественном сознании и поведении в ту или иную сторону, но предоставить данной пропорции возможность меняться местами вместе с развитием реального бытия нашего общества.

И мифология, и религия, и ранние формы религиозной духовности сыграли свою роль в становлении и утверждении паранаучного знания. Возникнув на заре цивилизаций, оно к XVII в. включало в себя кроме алхимии и астрологии геомансию (предсказание месторождений по внешним чертам земной поверхности), фитогномию (приписывание лечебной силы растениям на основе их подобия или символического соответствия тем или иным частям человеческого организма). Позднее к ним присоединилась френология (теория связи между формой черепа и умственными способностями и моральными качествами человека), месмеризм (учение о животном магнетизме, существующем якобы в виде жидкости, истекающей из руки магнетизера), парапсихология (учение об экстрасенсорном восприятии), уфология (учение о НЛО).

Основу паранаучного знания составляют паранормальные явления, содержание которых весьма различно. Это: 1) феномены, которых нет в реальной практике (спиритизм-общение живых с душами умерших людей посредством особенно чувствительных к сигналам из загробного мира личностей — медиумов; 2) объекты, которые в принципе могут существовать. Науке и практике предстоит еще с ними разобраться. К примеру, «биополе» человека, «снежный человек» — йети, последний динозавр — «Несси» и проч.; 3) явления, реально существующие, но не получившие научного объяснения, к примеру, «экстрасенсорика», НЛО, «Бермудский треугольник»; 4) события, произошедшие в прошлом, но уже переведенные ходом событий в инобытие без остатка, сколько-нибудь существенные для современного исследования (легендарная Атлантида, Тунгусский метеорит и пр.); 5) и наконец, в качестве основы паранаучного знания могут выступать и выступают альтернативные концепции, противоположные общепринятым в науке, парадигмальным в той или иной отрасли знания на данном этапе ее истории. Цель их — уточнить отдельные аспекты господствующих взглядов, стимулировать их дальнейшее развитие, отточить аргументацию или же побудить к самокритике. Подобную роль в естествознании выполняют концепции, построенные на отрицании атомизма, дарвинизма или же теории относительности, версии «холодного» Солнца или «полого земного шара». В отдельных случаях некоторым из альтернативных теорий удается добиться общественного признания и вписаться в новые парадигмы науки и культуры. Подобная метаморфоза произошла, в частности, с российским космизмом в лице К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевского и их единомышленников, гипотезой А. Вегенара о дрейфе материков или же отчасти с концепцией Т. Хейердала о миграциях древнего человека через моря и океаны.

В чем же причины появления паранауки, причины довольно стойкого интереса к ней среди широкой публики? Среди многочисленного разнообразия прежде всего следует отметить факторы общественно-политического и экономического характера: получение сверхприбыли на выпуске сенсационной книго-, теле-, кинопродукции; недостатки во всех звеньях образования, издержки неумелой популяризации научных и технических достижений при сохранении в обществе пережиточных пластов мировоззрения; усталость общественного сознания от реальных кризисных проблем жизни, его тяга к отвлекающим от унылой повседневности сюжетам; прочие вполне объективно складывающиеся обстоятельства. Что касается современной ситуации, обусловливающей всплеск паранаучного знания, то она связана с распадом «тоталитарного монолита», крушением социалистической системы хозяйствования, политическим банкротством Советов и, в конечном счете — девальвацией идеологических и нравственных ценностей. Безусловно, питательной средой для расцвета крайних форм паранаучного знания является социальный и духовный кризис. И как не вспомнить в этой связи булгаковского Мастера, который говаривал своей Маргарите: «Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы!».

К социально-психологическим факторам, подпитывающим паранауку, относятся: мода, слухи, настроения и подобные им формы коллективного полубессознательного; спекуляция на интересе публики, особенно молодежной, к новейшим достижениям научно-технического прогресса, возможностям самоусовершенствования человека, культурному наследию прошлого, опыту иных цивилизаций Земли; наполнение досуга приятным для самолюбия, но не слишком трудоемким способом культурно-познавательной деятельности; жажда необычных психологических ощущений, любопытство ко всему таинственному, загадочному.

Методологические предпосылки паранаучного знания сводятся к таким застарелым «недугам хворающего разума», как эмпиризм, эклектика, механицизм, схоластика, софистика, а также к некоторым разновидностям деформированного до известной степени мышления. Социальные психологи в этой связи выделяют такие его виды, как тривиализация (обеднение), ритуализация (замена фактов и понятий идеологическими символами), стереотипизация (мысли по заданной извне инструкции), фрагментаризм (узость взгляда на вещи), традиционизм (антиисторизм), гиперобъективизм (уход от собственной оценки событий) или, наоборот, явный субъективизм (подмена фактов личным вкусом), фальсификационизм (некритичность, подтасовка цифровых и прочих данных ради чьей-то корысти).

Рассмотренные факторы, обеспечивающие воспроизводство и функционирование паранаучного знания, конечно, далеко не полны. Но и этого явно достаточно, чтобы понять, что паранаука — явление не случайное. Она требует не столько иронического осмеяния, не столько безудержной хвалы, сколько логических аргументов или контраргументов. Это касается и вопроса о доказательствах существования и несуществования тех или иных явлений и процессов, которые анализируются паранаукой. В этом случае аргументами в пользу бытия или небытия осваиваемых паранаукой объектов могут выступать и максимы здравого смысла, и принципы, законы специальных наук, и философские положения, вытекающие из совокупного социально-исторического опыта человечества. В этой связи справедливо высказывается предположение, что спор между наукой и паранаукой не может быть разрешен лишь с помощью формальных критериев. В своей основе это не вопрос критериев, это вопрос мировоззренческого выбора (8). Поэтому следует осмотрительно пользоваться какими бы то ни было критериями в отношении объектов паранауки, памятуя о печальном опыте натурфилософского диктата и политико-деологического запрета отдельных тем и целых направлений в фундаментальных и прикладных исследованиях, оказавшихся на поверку перспективными.

Завершая далеко не законченный разговор о вненаучном познании, мы хотели бы подчеркнуть следующее:

1. Принципиальная разнонаправленность и взаимная дополнительность различных видов освоения бытия обусловливают и разнокачественные формы отражения и осмысления его в сознании и поведении людей. Лидерство науки по сравнению с другими формами вненаучного познания нельзя считать вечным и абсолютным. Познание за пределами науки также обладает «гносеологической автономией» по своим эвристическим возможностям.

2. В самом общем виде вненаучное познание представляет собой духовно-практическое постижение мира, вплетенное в непосредственную жизнедеятельность общества и человека и направленное на формирование нормативных, рецептурных моделей поведения человека в разообразных жизненных ситуациях.

3. Вовлеченность вненаучного познания и мышления в общий контекст предметно-практической деятельности выявляет его ценностный характер, ибо во вненаучном познании заключена ориентация на жизнедеятельность человека и общества. Ценностные установки составляют предпосылочное ядро всех программ нравственного, политического, экономического характера.

5. Погруженность разума в «живую жизнь» порождает разноликие варианты вненаучного познания, которые можно группировать по различным основаниям, при этом неправомерно проводить классификацию по типу «специализированное и неспециализированное», так как все формы вненаучного знания ориентированы на различные социальные потребности и различные социальные роли познающих субъектов, а потому, в той или иной степени, большинство из форм являются специализированными. Содержание вненаучного познания многопланово, многоаспектно: в нем извечно представлены как позитивные вариации духовно-практического освоения мира, так и негативные, связанные с социальноопасными элементами, вроде фанатизма, экстремизма, национализма, а также с разного рода псевдопрактикой и псевдонаукой. Грани между правдой и вымыслом во вненаучном познании весьма тонкие, и тем не менее необходимо отличать явно реакционные формы духа от вековечных форм полезного социального опыта людей.

6. Дальнейшее изучение философского и конкретно-научного аспектов духовно-практического освоения действительности через широкий и постоянный диалог ученых, специалистов-практиков и всего общественного мнения по коренным смысложизненным вопросам будет способствовать углубленному самопознанию человека, стремящегося действовать разумно в этом усложняющемся, взрывоопасном, но завещанном нам мире.

Литература:

1. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 18.

2. Заблуждающийся разум? М., 1990. С. 328-380,197,333.

3. Научные и вненаучные формы в социальном познании. М., 1987. С. 5.

4. Урманцев Ю. А. О формах постижения бытия // Вопросы философии. 1993. № 4.

С. 94.

5. Природа и дух. СПб., 1995. С. 90.

6. Казаков Д. Ф., Николаев И. В. В защиту научной философии. СПб.: Москва, 1999.

7.Касавин И. Т. Миграция. Креативность. СПб., 1999.

8.Кезин А.В. Идеалы научности и паранаука// Научные и вненаучные формы мышления. М., 1996. С.153-167.