Ученики акад. Фортунатова перенесли предложенную им для «индоевропейского праязыка» фуппировку фамматических классов на современный русский язык (намёки на возможность такого применения были и у самого Фортунатова). Так, уже проф. В. К. Поржезинский в своём «Введении в языковедение»2, придерживаясь текста лекций своего учителя, шире пользовался иллюстрациями из современного русского языка (гл. VII, VIII и IX, раздел II). По мелким изменениям в формулировках можно догадываться, что «формы словоизменения» здесь совпадают с понятием форм одного и того же слова (стр. 120—121, 122 и др.). Эти формы и ложатся в основу фамматической классификации слов. «Наиболее общими фамматическими классами слов в индоевропейских языках являются: 1) слова склоняемые; 2) слова склоняемые с формою согласования в роде; 3) слова спрягаемые» (124). В. К. Поржезинский не раскрывает детально, что он понимает под спрягаемыми словами (относит ли он сюда, например, и формы русского прошедшего времени читал, читала, читало). Точно так же остаётся неясным, куда придётся относить в русском языке формы типа весел, рад и т. д.: в категорию склоняемых слов они войти не могут. Категория глагола, понимаемая как совокупность разных групп слов, объединяемых по формам основ, разбивается на несколько фамматических классов; выделяются в особые фуппы не только причастия и деепричастия, но и инфинитив (там же). Трём основным грамматическим классам изменяемых слов Поржезинский противополагает «один большой класс слов, характеризуемых отсутствием форм словоизменения; если здесь и есть слова с формами отдельных полных слов, то это слова с формами словообразования (сюда, например, принадлежит в русском языке неопределённая форма глагола...)» (там же). Задачи морфологии исчерпываются изучением форм отдельных полных слов (123) и их грамматических классов (анализ несамостоятельных слов связывается с семантикой; ср. гл. IX, стр. 151—153). Таким образом, Поржезинский ещё не выходит из фаниц сравнительно-исторического наблюдения3. Решительный шаг к переносу фортунатовской классификации на синхронистический анализ современного русского языка сделан Д. Н. Ушаковым4.
'А. М. Пешковский, Сборник статей, стр. 79, статья «Синтаксис в школе».
! В. Поржезинский, Введение в языковедение, изд. 2-е, М., 1910.
1 Ср. также работы В. К. П о р ж е j и н с к о г о: «К истории форм спряжения в балтийский языках», М., 1901, и «Возвратная форма глаголов в литовском и латышском языках», М, 1904. Из методологических предпосылок фортунатовской теории слова исходил также проф. Г. К. Ульянов (его главные труды: «Основы настоящего времени в старославянском и литовском языках», Варшава, 1888, и «Значения глагольных основ в литовско-славянском языке», Варшава, ч. 1, 1891; ч. 2, 1895. См. также рецензию Г. К. У л а ш и н а на «Общее языковедение» проф. А. И. Томсона, «Журн. Мин. нар. проев.» №6, 1907.
4 Д. Н. У ш а к о в, Краткое введение в науку о языке, изд. 7-е, М., 1925.
Популяризация обычно обнажает слабые стороны излагаемой теории. Понятие слова Ушаковым отождествляется с понятием «звука или нескольких звуков, имеющих значение» (стр. 6). Объявляется, что различия не только в формах словообразования (или основообразования), но и в формах словоизменения (понимаемых по-фортунатовски) ведут к различиям самих слов. «Термин «словоизмене-н и е», — пишет Д. Н. Ушаков, — даёт повод рассматривать, например, рука, руку, рукой как видоизменения одного слова, тогда как в действительности — это отдельные слова» (68). Так возникает резкий разрыв между фонетико-грамма-тическим (морфологическим) понятием слова (отдельной формы) и лексико-семан-тическим объёмом слова. Разные формы одного и того же слова открыто признаются разными словами. «Различными словами являются также, например, рука, руку, руки, пишу, пишешь, писать, так как различные формальные принадлежности внесли в значение основы различные видоизменения» (83). На этом формалистическом фоне суживаются и семантические границы слова: смысловой объём «лексического слова» определяется непосредственным сознанием «частичных различий в значении» как «вариантов» значения одного и того же слова (ср. в курсе Ушакова признание разными словами разных значений лексемы ход: парадный ход и тихий ход) (83, 86). Понятно, что воспроизводимые Ушаковым две разнородные и обособленные классификации слов — 1) по их материальному значению и 2) по их формам — обе оказываются очень внешними и схематичными, хотя и традиционными. Например, является, по меньшей мере, спорным, можно ли в современном русском языке относить к классу слов, обозначающих признаки, такие слова, как ходить, явление, пять и т. п.1. А, между тем, Ушаков признаёт свою семантическую классификацию универсальной и вневременной: она будто бы «подойдёт ко всякому языку, потому что основана будет (?) на классах предметов мысли человеческой» (85)2.
Грамматическая классификация слов современного русского языка у Ушакова является частичным видоизменением фортунатовской классификации. Здесь с ещё большей прямолинейностью разнесены по разным грамматическим классам формы одного и того же слова. Например, формы инфинитива, прошедшего времени и настоящего времени одного и того же глагола разбиваются у Ушакова по двум классам и далее ещё по двум подразделениям в пределах одного и того же класса, т. е. механически распределяются по трём «грамматическим частям речи». В разные грамматические группы попадают слова два и пять и т. п. Размещаются по разным классам «формальные» варианты одной и той же грамматической категории (например, наречия грамматические и неграмматические) и, напротив, сдвинуты вместе разные части речи (например, инфинитив и сравнительная степень имён прилагательных и наречий) (88—89).
Как опытный педагог, Д. Н. Ушаков понял, что для школы эта «формальная» классификация неудобна. Поэтому в своих учебниках он старается согласовать две разнородные классификации слов (слово же понимается неизменно как «один или несколько звуков со значением»). Так, в «кратком систематическом школьном руководстве» «Русский язык» (изд. 6-е, Гиз, 1929) Ушаков сначала делит слова «по форме» на изменяемые и неизменяемые (примеры неизменяемых: хорошо, лёжа, лежать, сидеть, нести и т. п.). Затем оказывается, что «изменений в русском языке три: 1) по падежам, 2) по родам, 3) по лицам» (32). Поэтому слова изменяемые делятся на три группы: 1) склоняемые, т.е. изменяемые по падежам (а) только склоняемые — имена существительные и б) склоняемые и изменяемые
' См. те же классификации во «Введении в языковедение» В. Поржезинского, стр. 123 и след.
2 Попытки разъединить семантическую и грамматическую классификации основных категорий слов соответственно их двойственной природе вообще мало удачны. См., например, статьи S I о t t у «Das Wesen der Wortart», Donum nataliciium Schrijnen, Chartres 1929, 130—141 и «Wortart und Wortsinn», Travaux du Cercle linguistique de Prague, 1, книгу Е. Н е г m a n n, «Die Wortarten», Berlin, 1928; ср. также уМ. Н. Петерсона, Введение в языковедение, М., 1930, гл. VII.
по родам — имена прилагательные); 2) изменяемые по родам, но не склоняемые — глаголы в прошедшем времени и 3) спрягаемые, т. е. глаголы в настоящем и будущем времени (33). Но так как в этой классификации почти не остаётся места для живых категорий языка, вроде глагола с его наклонениями, залоговыми и видовыми различиями1, то далее к этой классификации слов «по форме» примешиваются подразделения «по значению». Правда, в выделенной «по значению» («действие или состояние») группе глагольных слов оказываются соотносительными и равноправными 1) отглагольные существительные (ходьба), 2) инфинитивы (ходить), 3) формы настоящего и будущего времени (хожу, ходишь, пойду), 4) формы прошедшего времени (ходил, пек), 5) формы наклонений. Сама же категория глагола объявляется условным термином для условно объединённых групп глагольных слов с формами лица, времени и наклонения, «и к ним причисляется ещё неопределённая форма» (69) (а почему — непонятно; тем более, что на стр. 125 заявляется, что «по значению она похожа на существительное»). «Термин «глагол», — писал Д. Н. Ушаков совместно с А. М. Смирновой и Н. Н. Щепетовой2, — не соотносителен с терминами «существительное» и «прилагательное». Два последних термина одинаково применимы и в формальном и в смысловом (?) значениях... Глаголами же называются слова, которые изменяются неодинаково». Но это не так. Ведь если для Ушакова глагол — группа условно объединённых по значению, но разных по форме слов, то существительное в его учебнике, напротив, — группа условно объединённых по «форме» (по системе падежей), но разных по значению слов. В самом деле, «по своему значению (не по форме) имена существительные делятся на 1) названия или имена, 2) местоименные и 3) счётные» (стр. ЗЗ)3. Более внимательный семантический анализ легко раскрывает, например, грамматические и семантические отличия «счётных» слов от имён существительных. Спорно у Ушакова само определение значения имени существительного: «имя существительное — слово... по значению самостоятельное, обозначающее предмет или признак (в том числе действие, состояние, числ о)» (124). Можно сомневаться (как сомневались, например, Шахматов и Овсянико-Куликовский), «самостоятельны ли по значению» личные местоимения. Ещё более сомнительно отнесение обозначений числа к категории признаков (например, для математики). Во всяком случае, приходится признать, что объединение двух классификаций, произведённое «для простоты и удобства называния слов», оказалось в грамматической практике Ушакова внешним, механическим и произвольным. Неизменяемые слова Ушаков делит тоже по значению. По теории Ушакова, «к неизменяемым словам относятся наречия с деепричастиями, частицы, неопределённая форма глагола, предлог, союз, междометие, неизменяемые существительные и неспрягаемый глагол (т. е. слово нет) — это подразделение не по формам, а по значению» (124). «Если обратить внимание на словообразование, то среди неизменяемых слов мы различим» 1) «наречия не все, а, например, оканчивающиеся на -о, -е, -ее и имеющие общую основу с прилагательными, деепричастия и неопределённую форму глагола», 2) «такие, в которых нет основы и окончания».
Таким образом, и тут в результате «грамматической» классификации обширная группа «неизменяемых» слов остаётся недифференцированной и выпадает из поля зрения грамматики.
1 Любопытно, что поместив эту «формальную» классификацию ещё раз в конце книги, на стр.
123—124, Ушаков пополняет категорию спрягаемых слов формами повелительного наклонения. А ведь
«наклонение», по Ушакову, не входит в число «изменений», — это только «различие» слов (стр. 69).
Непонятно только, почему категория лица в структуре повелительного наклонения относится к «измене
ниям», а не к «различиям» (ср. принесите — принесёмте — на стр. 74). Ср. также невыясненность по
ложения кратких имён прилагательных.
2 Д. Н. Ушаков, А. М. Смирнова и Н. Н. Щепетова, Учебная книга по русскому
языку. Указания для учителя, 1929, стр. 18.
3 Ср. «Учебная книга», стр. 27.
