Попытки реформ на фоне тридцатилетнего застоя. Крымская катастрофа

Кодификация законов. — Секретные комитеты. Поиски решения крестьянского вопроса. П. Д. Киселев и реформа государственных крестьян. — Усиление реакции в правительственной политике. Пора­жение в Крымской войне.

Николай I придавал большое значение кодификации законов. В начале XIX в. продолжало считаться действующим Соборное Уложение 1649 г., принятое еще при царе Алексее Михайловиче. Изданные после этого многочисленные законы, манифесты, поло­жения, уставы и указы, зачастую противоречившие друг другу, так и не были систематизированы. Царивший в законодательной сфере хаос решено было ликвидировать. Эту задачу должно было решить учрежденное в 1826 г. II отделение СЕ.И.В. канцелярии. В качестве фактического руководителя работы по кодификации законов Николай I избрал М. М. Сперанского, продемонстриро­вавшего свою лояльность во время следствия и суда над декабри­стами. Он энергично взялся за дело. В 1830 г. был завершен пер­вый этап кодификации законов и издано «Полное собрание зако­нов Российской империи». Оно состояло из 45 томов «Первого собрания», включавшего в себя все законодательные акты, издан­ные с 1649 г. по 1825 г. Начата была публикация «Второго собра­ния», в которое вошли законы, изданные при Николае I. В 1832 г. было завершено составление систематического Свода законов. В его 15 томах содержалось действующее законодательство, уточ­ненное и усовершенствованное. Так, в 15-м томе Свода законов впервые были выделены общая и особенная части уголовного пра­ва, имелись по сравнению с ранее действовавшими законами более четкие формулировки и более точные определения. При составле­нии 15-го тома впервые в российской практике были сделаны по­пытки отделить уголовно-правовые нормы от уголовно-процессу­альных.

В кропотливой работе по составлению «Полного собрания за­конов» и- Свода законов М. М. Сперанский проявил себя как один из наиболее подходящих исполнителей. Внутренний протест Спе­ранского против крепостничества и сословного неравенства во многом был связан с его недворянским происхождением, и в этом отношении он не был одинок. С другой стороны, при Николае I начинается осознанная борьба против проникновения в ряды дво­рянства лиц из иных сословий. Предложения такого рода вноси­лись еще в ходе работы Комитета о декабря 1826 г., однако не бы­ли проведены в жизнь.

Укрепляя самодержавие, Николай I стремился консолидиро­вать его важнейшую опору — дворянство. Именно этой цели дол­жны были достигнуть меры, содержавшиеся в манифесте 1831 г. Повышались нормы имущественного ценза, предусмотренного для лиц, имеющих право участвовать в выборах дворянских предста­вителей на сословные и административные должности. Отныне не­посредственно в выборах могли участвовать только те, кто имел в пределах губернии 3 тыс. десятин земли или не менее 100 душ крепостных. Дворяне, владевшие меньшим имуществом, могли выбирать только уполномоченных, а имевшие 5 душ крепостных или менее 150 десятин земли вообще к участию в выборах не до­пускались. Тем самым возможность активного участия в корпора­тивной жизни дворянского сословия предоставлялась прежде всего наиболее состоятельной части поместного дворянства. Выделяя именно эту категорию, отдавая в ее руки внутренние дела дворян­ского сословия, Николай I тем самым усиливал влияние тех эле­ментов дворянства, которые были противниками отмены крепост­ного права и других реформ.

Для того чтобы закрыть путь в ряды дворянства выходцам из купечества, духовенства, лицам, получившим образование, и вме­сте с тем чтобы как-то поощрить наиболее активную часть пред­ставителей других сословий, ранее имевших возможность полу­чить дворянство, в соответствии с законом 1832 г. было учреждено новое сословие — потомственных и личных «почетных граждан». Потомственными почетными гражданами могли стать дети лич­ных дворян и духовенства, имевшие определенный образователь­ный ценз, по особому ходатайству — крупные капиталисты, куп­цы, предприниматели, а также художники и ученые, получившие ученые степени и дипломы. Личное почетное гражданство получав ли: по рождению — дети священнослужителей, не имевшие уста­новленного образовательного ценза, по особому ходатайству — ли­ца, окончившие высшие учебные заведения, и по выслуге лет — обладатели низших служебных чинов. Потомственные и личные почетные граждане освобождались от телесных наказаний и ре­крутской повинности.

Манифест 1831 г. и закон 1832 г. имели своим последствием то, что дворянская корпорация становилась более замкнутой, а пог зиции наиболее состоятельных дворян-землевладельцев усилива­лись. Ряды дворянства продолжали пополняться за счет лиц, вы­служивавших высшие военные и гражданские чины, благодаря че­му в дворянской среде оставалась влиятельной и даже усилила свое влияние при Николае I прослойка служилого дворянства. В значительной части служилое дворянство пополнилось людьми, соответствовавшими духу «николаевских порядков», предусматри­вавших прежде всего исполнительность и преданность престолу, а отнюдь не инициативу и тем более свободомыслие. Так что и эта часть дворянства не могла служить делу реформирования суще­ствующего государственного и социально-экономического устрой­ства России.

В высшем слое российских государственных деятелей сохраня­ли свои позиции консервативно настроенные министры, такие как

А. И. Чернышев и К. В. Нессельроде. Под стать им были и те, кто пополнил их ряды в конце 1830-х—начале 1840-х годов. А. С. Меншиков, назначенный начальником Главного морского штаба, затеял перестановки в системе Военно-морского ведомства, однако не обеспечил техническое развитие и перевооружение фло­та. П. А. Клейнмихель, начавший карьеру благодаря Аракчееву, во многом повторял худшие черты своего покровителя. В 1835 г. он был назначен директором Департамента военных поселений, в 1842 г. некоторое время управлял Военным министерством, а с ав­густа 1842 г. был главноуправляющим путями сообщения и пуб­личными зданиями. В 1844 г. после смерти Бенкендорфа началь­ником III отделения был назначен А. Ф. Орлов. Современники невысоко оценивали его способности, находили, что он, «скорее хороший исполнитель, нежели советник».¹

Несколько иная атмосфера, чем в большинстве государствен­ных учреждений, была в секретных комитетах, таких как Комитет 1828 г. (Комитет Куракина), Комитет 1830 г. (Комитет Кочубея). В постоянных спорах, в столкновениях различных группировок, при почти не прекращающемся противостоянии между такими го­сударственными деятелями, как Сперанский и Канкрин, вопрос о реформировании казенной деревни все же продвигался и посте­пенно привлекал к себе все большее внимание.

Правительство при решении крестьянского вопроса действова­ло с предельной осторожностью. Умеренный характер носила ре­форма управления удельными землями, проведенная Л. А. Перов­ским в 1827 г. Попыткой ограничить в законодательном порядке власть помещиков над крестьянами была отмечена реформа аграр­ных отношений в Придунайских княжествах, проведенная там в 1829—1833 гг. Руководил этой реформой П. Д. Киселев, еще в александровские времена предлагавший проекты решения аграр­ного вопроса.

Секретный комитет 1835 г., получивший название Комитета для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий,² должен был рассмотреть возможности смягчения и лик­видации крепостного права, имея в виду все земледельческое на­селение России. Помимо председателя И. В. Васильчикова (он был и председателем Государственного совета), в Комитет вошли: министр юстиции Д. В. Дашков, министр финансов Е. Ф. Кан­крин, М. М. Сперанский и П. Д. Киселев. Особое значение при­давалось участию Сперанского и Киселева. По мнению Николая I, Киселев приобрел большой опыт, управляя Молдавией и Вала­хией. Постепенно он стал играть.в Комитете 1835 г. главную роль.

¹ Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в
XIX в. М., 1978. С. 123—124.

² Деятельность секретного Комитета 1835 г. обстоятельно рассмотрена
Н. М. Дружининым (Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа
П. Д. Киселева. М., 1946. Т. 1. С. 280—298).

Начав рассматривать дела применительно ко всему крестьянству, Комитет под влиянием Канкрина, представившего докладные за­писки, касавшиеся изменений в управлении казенными крестья­нами и казенными имуществами, сосредоточил внимание на по­ложении государственных крестьян. Канкрин предлагал чисто ад­министративную реформу. Как отмечает Н. М. Дружинин, по инициативе Сперанского вопрос о государственных крестьянах следовало взять в качестве «отправного пункта» «в разрешении об­щекрестьянского вопроса», сделать его «могущественным средст­вом в руках государства», которым и «воздействовать на косные и неподатливые слои частных вотчинников»; «центр тяжести в воп­росе о государственных крестьянах» Сперанский, в отличие от Канкрина, переносил с создания «новых правительственных инс­танций» на хозяйственное и правовое изменение крестьянской жизни.³ Комитет проявлял очень большую осторожность, намечая «три основных этапа, или три степени» перевода крестьян «от со­стояния крепостного до состояния свободы». На первом этапе по­ложение помещичьих крестьян оставалось бы без изменений. На втором этапе должно было быть введено законодательное регули­рование крестьянских повинностей в форме точного определения количества и ценности работ. На третьем этапе имелось в виду освобождение крестьян с предоставлением личной свободы, но без наделения землей—по образцу реформ, проведенных в 1816— 1818 гг. в прибалтийских губерниях. Ближайшей задачей прави­тельства выдвигалось введение обязательных инвентарей, или «мерной работы», точно определяющей размеры крестьянской бар­щины и ее денежного эквивалента. Так как казенные крестьяне уже платили точно установленный оброк или исполняли в точных размерах барщину, определенные инвентарями, в дальнейшем предполагалось уравнять положение частновладельческих кресть­ян с казенными.⁴

В конечном же счете комитет сосредоточился на вопросе о го­сударственных крестьянах. Сперанский и Киселев преодолели со­противление Канкрина, стремившегося ограничить реформу пере­менами в системе управления государственными крестьянами. 17 февраля 1836 г. Николай I в беседе с Киселевым критически отозвался о позиции Канкрина и предложил Киселеву стать его ближайшим помощником, а затем вместе со Сперанским вырабо­тать общие принципы реформы. В конце беседы Николай I сказал Киселеву: «Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части».⁵

Деятельность секретного Комитета 1835 г. не пошла дальше со­ставления очередного проекта и имела своим следствием выдви­жение П. Д. Киселева на роль лица, призванного стать во главе всех начинаний, связанных с решением крестьянского вопроса. В образованном 29 апреля 1836 г. V отделении С. Е. И. В. канцеля­рии под руководством Киселева начинается составление проекта

³ Там же. С. 283.

Там же. С. 286.

Там же. С. 295.

положения о новом управлении государственными имуществами и казенными крестьянами. Выделение в качестве первостепенного дела выработки законопроектов, касавшихся перемен в положе­нии государственных крестьян, показало, что новое ведомство имеет в виду начать преобразования с казенной деревни. Это было известным отступлением от планов, готовившихся в секретном Комитете 1835 г., где имели в виду провести двуединую реформу. Правительство Николая I, по-видимому, старалось на начальном этапе затеянных преобразований не задевать интересов частных землевладельцев.

В 1837—1841 гг. и в последующие годы много времени и сил правительство тратило на создание сложной системы управления государственными крестьянами. 26 января 1837 г. учреждается Министерство государственных имуществ в составе трех департа­ментов, канцелярии, совета министра и Ученого комитета. Мини­стром государственных имуществ назначается П. Д. Киселев. До­полнительно учреждается в 1843 г. Лесной департамент и в 1845 г. —Департамент сельского хозяйства. Министерство госу­дарственных имуществ стремилось осуществлять систему «попе­чительства» над крестьянами: увеличить наделы малоземельных селений, организовать планомерное переселение, наладить равно­мерное оброчное обложение, улучшить агротехнику, построить школы и больницы.

Деятельность Киселева далеко выходила за рамки управления министерством. Он играл главную роль в сугубо секретном Коми­тете 1839 г., из конспиративных соображений названного Коми­тетом о повинностях в казенных имениях Западных губерний. На самом деле Комитету было поручено найти новую форму освобож­дения крестьян от крепостной зависимости, которая заменила бы порядок, предусмотренный законом о вольных хлебопашцах 1803 г. Такова была первая задача. Вторая сводилась к тому, что­бы введенную в Западных губерниях систему инвентарей, специ­альных соглашений, регламентирующих взаимоотношения поме­щиков и крестьян, распространить на все губернии. Киселев пред­ставил Николаю I свой проект, являвшийся более радикальным вариантом, чем те, которые считали возможными другие влия­тельные члены Комитета. Помимо введения инвентарей, он, пре­дусматривал предоставление частновладельческим крестьянам права личной свободы, перехода в другие свободные сословия, пе­реселения на другие земли, законной защиты в органах государ­ственного суда. Есть основания полагать, что проект Киселева, одобренный и Николаем I, имел в виду издание закона, носившего обязательный характер. Проект встретил резкую критику со сто­роны консервативно настроенных членов Комитета. Формальный глава Комитета кн. И. В. Васильчиков заявил, что император не намерен изменять закон 1803 г. В результате Киселев, как пола­гает Н. М. Дружинин, «вероятно, по соглашению с царем» пошел на серьезные уступки.⁶ Составленный в 1839 г. проект содержал

⁶ Там же. С. 625, 626.

лишь в общей форме идею договора между крестьянином и поме­щиком. Он-то и лег в основу закона 1842 г.

Реформа государственной деревни обстоятельно изучена в ис­торической литературе, прежде всего в двухтомной монографии Н. М. Дружинина. Отмечается, что она не оправдала возлагаемых на нее надежд. Крестьяне были недовольны мелочной опекой, над ними установленной. Не удалось ликвидировать и малоземелье; более того, во многих местах ощущался поистине земельный го­лод. Вместе с тем реформа Киселева имела и положительные ре­зультаты. После ее проведения был приостановлен захват казен­ных земель помещиками, в арендных имениях была уничтожена барщина, начало распространяться подворно-индивидуальное зем­левладение, зажиточные крестьяне стали получать помощь от агрономов и пользоваться мелким кредитом. Как стремление про­должить поиски решения крестьянской проблемы можно рассмат­ривать создание секретного Комитета 1840 г. На нем предметом обсуждения стал давно поднимавшийся вопрос о необходимости постепенно упразднить разряд дворовых. Не только подавляющее большинство членов Комитета, но и большая часть помещиков сходились во мнении, что необходимо если не уничтожить вообще разряд дворовых, то уж во всяком случае резко сократить их чис­ленность. Вопрос о том, как поступить с дворовыми, перекочевал из Комитета 1840 г. в секретный Комитет 1844 г., и в результате были подготовлены три закона.

Два из них датированы 12 июня 1844 г. Первый давал право помещикам за определенный выкуп (он мог измеряться в денеж­ном выражении или в выполненной работе) отпускать на волю своих дворовых. Второй закон разрешал владельцам заложенных имений отпускать своих дворовых, не спрашивая на это разреше­ния кредитных учреждений.⁷ В 1847 г. был издан третий закон, по которому крепостные крестьяне имений, продававшихся за дол­ги с публичного торга, получали право выкупать себя за собствен­ный счет, обретая таким путем личную свободу и право собствен­ности на землю.⁸

Пока секретные комитеты 1840 и 1844 гг. занимались подго­товкой и составлением этих законов, со стороны помещиков стали раздаваться протесты по поводу проекта, находившегося в центре внимания секретного Комитета 1839 г. При всем том, что проект предусматривал сохранение собственности на землю в руках по­мещиков и казны, он стал предметом нареканий в дворянской сре­де. Чтобы не усиливать недовольство дворян, правительство пошло на уступку в виде указа об «обязанных крестьянах», изданного 2 апреля 1842 г. В соответствии с этим указом помещики получа­ли право заключать со своими крестьянами договоры на условиях, при которых помещики сохраняли принадлежащее им право вот­чинной собственности на землю, а крестьяне получали от поме­щиков участки земли в пользование за условленные повинности. За помещиком также оставались функции вотчинной полиции и

⁷ ПСЗП. Т. 19. Отд. 1. № 17977, 17985.

⁸ Там же. Т. 22. № 21689.

суда. Указ не имел серьезных практических последствий. Из 10 млн. душ крепостных лишь 24 тыс. заключили с помещиками договоры. Указ 2 апреля 1842 г. скорее имел значение как пока­затель непоследовательности и нерешительности правительства, самого Николая I и его «штаба», в деле разрешения давно назрев­ших проблем по «крестьянской части».

В секретных Комитетах 1846 и 1848 гг. председательствовал наследник вел. кн. Александр Николаевич. При его участии об­суждался проект, представленный министром внутренних дел Л. А. Перовским. Осторожные предложения Л. А. Перовского, имевшего в виду сохранить помещичью собственность, избежать безземельного освобождения крестьян, регламентировать их поло­жение, были признаны несвоевременными.

В то время как при рассмотрении крестьянского вопроса воз­никало много затруднений, в сфере экономических преобразова­ний правительство действовало более успешно. Так было с упоря­дочением финансовой системы России. Е. Ф. Канкрин в 1839 г. ввел в качестве основы денежного обращения серебряный рубль. Он был приравнен к 3 р. 50 к. ассигнациями. Были выпущены но­вые кредитные билеты и изъяты из обращения ассигнации преж­него образца. Тем самым была проведена финансовая реформа, в основе которой лежали идеи, выдвинутые еще М. М. Сперанским. Была достигнута стабилизация российских финансов.

В 1830-е—1840-е годы последовало издание законов, касав­шихся промышленности, торговли, городского самоуправления. Были приняты первые в России законы о труде: 24 мая 1835 г. — определявший правила приема и увольнения работника, его вза­имоотношения с хозяином; 7 августа 1845 г. —запрещавший ис­пользовать детский труд в ночное время. Закон 1835 г. не разре­шал помещикам отзывать крепостных до истечения срока договора с фабрикантом и был мерой, защищавшей интересы предприни­мателя. Продворянский характер носило «Положение об обще­ственном управлении С.-Петербургом», утвержденное 13 февраля 1846 г. Такое «Положение» было в виде опыта введено только в столице. Призванное заменить устаревшее Городовое положение («Жалованную грамоту городам» 1785 г.), новое «Положение» не соответствовало потребностям наиболее активной части горожан, занимавшихся торговой и промышленной деятельностью. Насущ­ной потребностью было устранение сословных ограничений, а «Положение» 1846 г. их усугубляло. Все горожане подразделялись на пять сословий. В первое «высшее сословие» попадали потомст­венные дворяне, во «второе высшее» сословие — личные дворяне и почетные граждане. Купцы, до этого наряду с мещанами держав­шие в своих руках городское самоуправление, оказывались лишь в третьем «высшем сословии». В четвертое и пятое сословия попа­дали мещане и ремесленники. Новые правила выборов и ряд дру­гих пунктов «Положения» 1846 г. обеспечивали усиление влияния дворян в городской жизни и подчинение городского управления коронным властям. «Положение» 1846 г. вызвало протесты купе­чества, но отменено не было.

* *

В начале 1830-х годов наряду с III отделением С. Е. И. В. кан- |
целярии в борьбе против «разрушительных понятий», т. е. рево- 1
люционных идей, все более деятельно участвует и Министерство)
народного просвещения. С. С. Уваров, президент Академии наук I
и товарищ министра просвещения, назначенный в марте 1833 г. t
министром, взял на себя труд с большей точностью сформулироя i,
вать основные положения официальной доктрины. Его рассужде«>|<
ния на этот счет были изложены в «Отчете о ревизии Московского
университета» (1833 г.) и «Отчете о 10-летней службе» (1843 r.)*s|
Он провозглашал «начала, составляющие отличительный харак^И!
тер России и ей исключительно принадлежащие»: 1) преданность^!
православию; 2) «народность», понимаемую как «единение царя сЦ
народом». Предложенная Уваровым теория вошла в историю как;
теория официальной народности, кратко представленная триадой;
православие, самодержавие, народность.⁹ Ю. Б. Соловьев обратил •
внимание на то, что Уваров «пустил в ход эту триаду» в первом
же циркуляре, изданном им по вступлении в должность минист-» j
pa.¹⁰ Вместе с тем Уваров, человек умный и образованный, в своей;
борьбе против «либеральных и мистических идей»¹¹ не был столь
прямолинеен, как лица, служившие в III отделении. В статье *
Ю. Б. Соловьева отмечается, что Уваров, стараясь поставить на j
службу официальной идеологии «лучшие умы», считал нужным;
реформировать систему высшего образования, в частности га ран- i
тировать профессуре «содержание, достаточное для вполне обес- j
печенного существования».¹² Заметим также, что Уваров, упоми-?
ная о необходимости вернуться к старым формам государственного '
управления, таким как вече и земские соборы, в известной мере
имел в виду возможность создания своего рода сословно-предста- '
вительных учреждений. В этом смысле и в деятельности Уварова,
насаждавшего официальную идеологию, имелся отпечаток проти- *
воречивости николаевской внутренней политики, проводники ко-»
торой стремились к проведению жесткого курса и одновременно
осознавали (кто в большей, кто в меньшей мере) необходимость
реформ. '

В еще большей степени идея реформирования нашла отраже­ние в общественной мысли. Во многом обращенные в прошлое, признававшие незыблемость не только монархии, но и самодер-

⁹ В прошлом внимательному изучению теории официальной народности уде­
ляли большое внимание, главным образом иностранные, прежде всего американ­
ские ученые (см., например: Riasanovsky N. V. Nicholas I and Official Nationality in
Russia: 1825—1855. Berkley; Los Angeles, 1967). В последнее время усилился инте­
рес к этой теме и в России (см., например: Соловьев Ю. Б. Самодержавие в осаде:
внесословная универсальная идеология как ответ на вызов эпохи (1825—1855 гг.) //
Сословия и государственная власть в России: XV—середина XIX в. Чтения памяти
Л. В. Черепнина. М., 1994. Ч. 2. С. 113—126.

¹⁰ Соловьев Ю. Б. Самодержавие в осаде. С. 115.

¹¹ Десятилетие Министерства народного просвещения: 1833—1843. СПб.,
1843. С. 107.

¹² Соловьев Ю. Б. Самодержавие в осаде. С. 116.

жавия, славянофилы вместе с тем призывали следовать давней традиции, когда якобы имело место сотрудничество Государства и Земли, Царя и Земских соборов.¹³ Еще на ранних этапах славя­нофильского движения некоторые его представители вели речь о необходимости отмены крепостного права.¹⁴ В еще большей мере реформаторские настроения были представлены во взглядах за­падников — Т. Н. Грановского, К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина. Все более радикальными становились воззрения левого крыла за­падников — В. Г. Белинского и А. И. Герцена.

Оппозиционность либеральных кругов была своеобразной по сравнению со взглядами, распространенными в тайных обществах в царствование Александра I. Сторонники нарождающегося либе­рализма в своей программе реформ не посягали на самодержавие, не требовали конституции. Их целью была такая реформа, чтобы при наличии самодержавия в России были бы установлены начала правового государства, реформирована система суда и судопроиз­водства, обеспечены права личности. Безусловным было требова­ние отмены крепостного права. К концу 1840-х годов либеральное течение в России только намечало свою программу. Оно склады­валось независимо от тех реформаторских исканий, которые все же продолжались в правительственных кругах, но были скрыты в тиши секретных комитетов.

Трудно сказать, возможно ли было сближение между сторон­никами реформ в либеральном лагере России с правящими круга­ми, вернее с той частью правительственных сфер, где сознавали необходимость преобразований. Во всяком случае революционные события 1848 г. в Европе этому безусловно воспрепятствовали. Как известно, реакция Николая I на революционные события на Западе приняла крайние формы. Он готов был к открытой интер­венции в 1848 г., а в 1849 г. царские войска приняли участие в подавлении революции в Венгрии. Резкий поворот в сторону ре­акции означал отказ от курса реформ. Николай I демонстрировал свою приверженность к архаической системе самодержавия, глав­ной опорой которого должно было быть дворянство. На встрече с депутацией петербургского дворянства 21 марта 1848 г. он заявил, что гарантия «спокойствия» и «порядка» в России — в единстве дворянства с императорской властью. Опровергая слухи о про­изнесенных будто бы им словах об освобождении крестьян как «нелепые и безрассудные мысли и намерения», он сказал, что дво­рянское землевладение является «вещью святой» и неприкосно­венной.

Свидетельством поворота к прямой реакции было дело петра­шевцев, арестованных в апреле и осужденных в декабре 1849 г. В нем переплелись отголоски сложных явлений, имевших место как в функционировании государственного аппарата, так и в обще-

¹³ См., например: Аксаков К. С. Поли. собр. соч. М., 1861. Т. 2. С. 149—150
и др.

Элементы реформаторских настроений во взглядах славянофилов еще в на­ чале 1940-х годов выделял С. С. Дмитриев. В последнее время на них обращено внимание в трудах Е. А. Дудзинской, Н. И. Цимбаева, С. Н. Носова.

ственной жизни. М. В. Буташевич-Петрашевский пал. жертвой полицейской провокации, связанной с соперничеством между III отделением и Министерством внутренних дел. Само по себе спол­зание этих карательных ведомств на путь провокаций было сим­птомом серьезного кризиса в системе государственных учрежде­ний. Дело петрашевцев, по которому были осуждены люди самых различных взглядов, стало и свидетельством того, что в радикаль­ную среду проникают идеи утопического социализма, а в ряды ре* волюционно настроенных элементов вливаются люди недворяи-т ского происхождения. Распространение социалистических идей а способной к революционной борьбе среде постепенно приведет к резкому размежеванию между революционным и либеральным, лагерями в России. Пока же правительство подавляло все прояв­ления оппозиционности; В числе обвинений в адрес петрашевцев чуть ли не самым главным было утверждение, что на «пятницах^ у Буташевича-Петрашевского читали письмо В. Г. Белинского ц Н. В. Гоголю.

Отгороженное от критики, не считавшееся с общественны»! мнением правительство Николая I постепенно утрачивало способ? ность к реальной оценке событий, что привело к серьезнейшим, ошибкам во внешней политике. Так, Россия оказалась втянутой в войну не только с Турцией, но также с Англией и Францией.

В январе 1853 г. Николай I отправил в Константинополь «чрез­
вычайное посольство» во главе с А. С. Меншиковым, чтобы «на-,
вести страх» на Турцию. При этом он рассчитывал на поддержку
Австрии и Пруссии и на нейтралитет Англии. Миссия МеншиковЦ
провалилась. Англия не только не заняла нейтральную позицию,
но и убеждала турецкое правительство ни в чем не уступать Рос^
сии. Вступление русских войск в дунайские княжества лишь обо-*
стрило обстановку. Чувствуя поддержку Англии, Турция потребо-"
вала вывода русских войск и, не получив ответа, начала военные*,
действия. 20 октября (1 ноября) 1853 г. Россия официально объяД •
вила войну Турции. 18 (30) ноября 1853 г. эскадра Черноморского*^!;
флота под командованием адмирала П. С. Нахимова уничтожила* ■
турецкий флот в Синопской гавани. V"

Однако далее события стали развиваться неблагоприятно доиИ России. 23 декабря 1853 г. (4 января 1854 г.) англо-французскай? эскадра вошла в Черное море. Это создавало угрозу для свободного i плавания кораблям русского флота. Заключив между собой воен­но-оборонительный союз, 1 (13) марта 1854 г. Англия и Франци# <; предъявили России ультиматум. Они требовали вывести русские* Ь войска из дунайских княжеств и, не получив ответа, 15 (27) марта¹ ■ объявили войну России. Затем последовала цепь военных и воен-: но-дипломатических неудач России. Неблагоприятные известия¹ из Крыма стали тяжелым ударом для Николая I. Они были, по­жалуй, самым убедительным свидетельством краха того направ- \ ления, которое лежало в основе политики, проводимой им на всем '. протяжении его царствования. Император не мог не сознавать это-, го и был явно угнетен известиями с театра военных действий. Это было замечено и его ближайшим окружением. 24 ноября 1854 г. фрейлина А. Ф. Тютчева в своем дневнике сделала следующую

запись: «Гатчинский дворец мрачен и безмолвен. У всех вид удрученный, еле-еле смеют друг с другом разговаривать. Вид го­сударя пронизывает сердце. За последнее время он с каждым днем делается все более и более удручен, лицо озабочено, взгляд туск­лый. Его красивая и величественная фигура сгорбилась, как бы под бременем забот, тяготеющих над ним. Это дуб, сраженный вихрем, дуб, который никогда не умел гнуться и сумеет только погибнуть среди бури».¹⁵

Угроза поражения в неблагоразумно развязанной войне приве­ла к резкому росту недовольства в русском обществе. Возмущались даже люди, ранее поддерживавшие правительство. Историк М. П. Погодин написал и распространил «Историко-политические письма», в которых высказывал свое крайнее беспокойство в связи с положением России.¹⁶

Еще более резкие по тону нападки на правительство раздава­лись со стороны либеральных деятелей западнического толка. Е. М. Феоктистов, в молодости примыкавший к кружку Т. Н. Гра­новского, вспоминал, что в дни Крымской войны и Грановский, «и люди, составлявшие его кружок, и те, которые не принадлежали к этому кружку, были солидарны с ним по своему образу мыслей, оставались более чем равнодушны ко всяким воинственным увле­чениям. Конечно, только изверг мог бы радоваться бедствиям Рос­сии, но Россия была неразрывно связана с императором Николаем, а одна мысль, что Николай выйдет из борьбы победителем, при­водила в трепет. Торжество его было бы торжеством системы, ко­торая глубоко оскорбляла все лучшие чувства и помыслы образо­ванных людей и с каждым днем становилась невыносимее. Нена­висть к Николаю не имела границ».¹⁷ В январе—феврале 1855 г. Б. Н. Чичерин по совету К. Д. Кавелина написал записку «Вос­точный вопрос с русской точки зрения», которая сначала ходила по рукам без указания имени автора. В ней он обличал правитель­ство по многим пунктам. Как ложное и лицемерное характеризо­валось заявление о том, что Россия ведет «священную войну», на­правленную на защиту прав единоверцев и христианской церкви. Чичерин замечал, что если осуждать Турцию, то не за магометан­ство, а за то, что ее политическое устройство-ведет к угнетению народов. Далее он напоминал, что «у нас самих все общественное устройство основано на том же начале, тогда как наша же Польша страдает под бременем ненавистного ига».¹⁸ Война показала, про­должал Чичерин, неподготовленность армии, «этой любимой игрушки государя»,¹⁹ моральное истощение сил народа, пагубные

^ls Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания. Дневник. [М.], 1928. С. 167—168.

¹⁶ Погодин М. П. Историко-политические письма в продолжение Крымской
войны. М., 1874. С. 250.

¹⁷ Феоктистов Е. М. Воспоминания: За кулисами политики и литературы.
1848—1896. Л., 1929. С. 89.

¹⁸ Цит. по: Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной мысли:
Вторая половина XIX в. Л., 1974. С. 325.

Там же. С. 328.

последствия сохранения крепостного права. Война, писал Чиче­рин, «окончательно разорвала связь царя с народом».²⁰

Николай I пребывал в изоляции от общества, но отдельные протесты до него доходили. Так, он прочел некоторые из писем Погодина. В сложившейся ситуации императору приходилось убеждаться в собственных просчетах, но он не хотел их признак вать. Получив 14 февраля известие о неудачной попытке овла₇ деть Евпаторией, император обвинял в этом Меншикова, хотя именно сам Николай I был инициатором этой атаки. В. А. Дол­горуков, сменивший в должности военного министра Чернышева, сумел еще более усилить недовольство действиями Меншикова. 15 февраля Николай I продиктовал наследнику текст письма^ адресованного Меншикову, с извещением того об отставке. Это было последнее его письмо. Утром 18 февраля Николай I умер.

Находившийся в эмиграции А. И. Герцен, воспринявший смерть Николая 1 как «великую новость» и сообщивший о ней близким «со слезами искренней радости», после этого решил начать изда­ние «Полярной звезды». В составленной им программе Герцен пи­сал, что со дня смерти Николая I Россия вступила в «новый отдел своего развития».²¹

Не только Герцен в Лондоне, но и либеральные деятели в Рос­сии с облегчением приняли весть о смерти Николая I. Е. М. Фе*-октистов писал о письме, полученном в Москве от находившегося в Петербурге К. Д. Кавелина: «Это был вопль восторга, неприми­римого озлобления против человека, воплощавшего собой самый грубый деспотизм. Письмо переходило из рук в руки, и в каждом из читавших его вызывало полное сочувствие».²² А. В. Никитенко < записал в своем дневнике: «Для России, очевидно, наступает но-< вая эпоха». Таково было настроение части образованного русского общества, стремившейся к реформам, для которой царствование Николая I было, говоря словами А. В. Никитенко, длинной и без» отрадной страницей в истории русского царства, которая «дописаг на до конца».²³

²⁰ Там же. С. 330.

²¹ Герцен А. И. Собр. соч. В 9-ти томах. М., 1956. Т. 5. С. 623, 624.

²² Феоктистов Е. М. Воспоминания. С. 89.

²³ Никитенко А. В. Моя повесть о самом себе и о том, «чему свидетель в жиз­
ни был»: Записки и дневник. 1804—1877. СПб., 1905. Т. 1. С. 449.