дется отправить в Петропавловскую крепость».7 Еще 12 декабря Николай I просил И. И. Дибича сообщать ему, что происходит на Кавказе, «особливо у Ермолова», и добавлял: «Я, виноват, ему менее всех верю».8 После 14 декабря подозрения Николая I в отношении Ермолова еще более усилились.9
Были, конечно, люди, в которых Николай I был уверен. Например, А. X. Бенкендорф, вскоре после 14 декабря получивший приказание вести допросы в Следственной комиссии. Но и с верными людьми дело обстояло непросто. Уж на что преданным показал себя 14 декабря А. Ф. Орлов. Его лейб-гвардии Конный полк первым присягнул царю и первым из верных ему полков пришел на Сенатскую площадь. Когда же Николай I решил назначить А. Ф. Орлова членом Следственной комиссии, препятствием стала причастность к деятельности тайных обществ его брата Михаила Орлова. Вместо А. Ф. Орлова решено было назначить В. В. Левашова.
Следствие и суд над декабристами продемонстрировали не только жестокость императора, но во многих случаях и пренебрежение к существующему законодательству,10 Главные принципы внутренней и внешней политики Николая I — незыблемость самодержавия, обращение к авторитету православия как гарантии самодержавия, утверждение, что революционная зараза пришла из Западной Европы («Не в свойствах, не в нравах русских был сей умысел»), — были изложены еще в первых царских манифестах. В манифесте от 12 мая 1826 г. содержалось к тому же еще и опровержение слухов о якобы дарованной вольности и об отмене податей как свидетельство приверженности Николая I к проведению консервативного курса во внутренней политике.
В ходе подготовки и проведения следствия и суда по делу декабристов Николай I сумел, как он считал, не только нейтрализовать, но и использовать в своих целях высших сановников, подозревавшихся в связях с тайными обществами. М. М. Сперанский не был заключен в Петропавловскую крепость. Наоборот, он был привлечен к участию в подготовке процесса по делу декабристов. Как член Верховного уголовного суда Сперанский проделал очень большую работу по оформлению его делопроизводства, по регламентации программы заседаний суда, писал проекты распоряжений председателя суда. Особенно много сделал Сперанский, работая в разрядной комиссии. Он прочел все следственные дела, определил основные роды и виды «преступлений», разделил подсудимых на 11 разрядов.11 Членом Верховного уголовного суда был назначен и Н. С. Мордвинов, также подозревавшийся в связях с
7 Долгоруков П. В. Петербургские очерки: 1860—1867. М., 1992. С. 267.
PC. 1882. № 7. С. 196.
9 См.: Семенова А. В. Временное революционное правительство в планах де
кабристов. М., 1982. С. 127—133.
Гальперин Г. Б. Процесс декабристов в дореволюционной и советской ис ториографии // Вестник ЛГУ. 1976. № 3. Сер. Экономика, философия и право. Вып. 4. С. 100—110.
11 Семенова А. В. Временное революционное правительство в планах декаб
ристов. С. 54—57.
Власть и реформы 257
тайным обществом. Как член суда он единственный позволил себе < голосовать против применения смертной казни, высказывался за i снижение степени вины осужденным.12 Тем не менее в глазах общества Мордвинов был причастен к суду над декабристами.
Приговор по делу декабристов был вынесен 11 июля 1826 г. 13 июля состоялась казнь пяти декабристов, поставленных «вне разрядов». 14 июля отслужили «очистительный» молебен на Сенатской площади, а 19 июля — в Москве, в Кремле. Николай I торжественно обставил свою расправу над участниками декабристского движения. Вместе с тем, покончив с декабристами, он не мог не сознавать, что исходившая от них критика существующих в России порядков во многом справедлива. В октябре 1826 г., вернувшись в Петербург из Москвы после коронационных торжеств, Николай I приказал передать А. Д. Боровкову, бывшему правителю дел следственного комитета, мнения, высказанные декабристами по поводу внутреннего состояния государства, с тем чтобы тот i составил из них особую записку. Боровков подготовил свод мнений в систематическом порядке, «откинув только... повторения и пу- j стословие», «но мысли даже в способе изложения оставил... по ] возможности без перемены».13 Записка была представлена Нико- \ лаю I 6(18) февраля 1827 г.14 Император оставил записку у себя, \ передал одну копию вел. кн. Константину Павловичу, а другую ] В. П. Кочубею. Кочубей говорил Боровкову: «Государь часто про- I сматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дель-. ного; да и я часто к нему прибегаю. Вы хорошо и ясно изложили \ рассеянные идеи, кажется, добавили и свои сведения». «Мне при-, ятно было, — писал Боровков в своих записках, — слышать лест-< | ный отзыв умного государственного мужа о моей работе, но еще I приятнее было видеть ее проявления в разных постановлениях и | улучшениях, выходящих с того времени».15
У Николая I даже мысли не возникло о том, что именно декабристов можно простить и оставить кого-то из них на службе. Загнанные на каторгу и в ссылку, они лишены были возможности хоть как-то приложить свои знания и силы на пользу России. Недоверие к лучшей части дворянства, осмелившейся открыто выступить против самодержавия и крепостничества, проявлявшееся Николаем I на всем протяжении его царствования, имело следствием то, что не только декабристы, но и все, кто смел высказывать свои суждения о несовершенстве государственного и общественного строя России, оказывались людьми, для власти неугодными.
В своей книге «Старый порядок и революция» Алексис де Ток-виль писал: «Навсегда останется заслуживающим сожаления то обстоятельство, что вместо того, чтобы подчинить дворянство господству законов, совершенно уничтожили его и вырвали с корнем. Этот акт лишил нацию одного из необходимых элементов ее су-
" Там же. С. 99, 187. I
13 Шильдер Н. К Император Николай Первый. СПб., 1904. Т. 2. С. 31. |
14 «Записку» А. Д. Боровкова см.: Александр Дмитриевич Боровков и его ав-,
тобиографические записки // PC. 1898. № П. Т. 96. С. 353—362.
15 Там же. С. 362; Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Т. 2. С. 31.
шества и нанес свободе такую рану, которая никогда не заживет. Класс, столько веков шедший во главе общества, в этом продолжительном обладании неоспоримым величием приобрел известную гордость души, естественную уверенность в своих силах и привычку быть предметом всеобщего внимания — привычку, делавшую его точкой наибольшего сопротивления в общественном организме. Дворянство не только в своей среде воспитывает мужественные нравы, но своим примером усиливает их также в других классах. Его уничтожение обессиливает всех, не исключая и его врагов». Далее Токвиль замечал, что «исчезнувшее дворянство никогда не возродится. Оно может возвратить себе титулы и земли, но не души своих предков».16
А. Токвиль идеализировал безвозвратно канувшее в Лету французское дворянство и преувеличивал влияние последствий его гибели на судьбу нации. Вместе с тем, внимательно вглядевшись в те достоинства, которые А. Токвиль приписывал идеальному в его понимании дворянству, пожалуй, можно сказать, что они были присущи и наиболее либерально настроенной части русского образованного дворянства, нашедшей в себе силы в первой четверти XIX в. подняться выше узкосословных интересов и решиться на вооруженное выступление во имя интересов общенациональных. Вспоминая судьбу первых русских революционеров, можно сказать, что слова Токвиля во многом применимы к русской действительности XIX в. В самом деле, однородная по своему составу, тесно спаянная между собой родственными и служебными связями, литературными и культурными интересами, лучшая часть русского дворянства оказалась устраненной с арены политической борьбы. За этими людьми останется великая историческая заслуга — зажженный ими огонь революционной традиции.
Историк В. Я. Богучарский, многие годы изучавший революционное движение в России в XIX в., хорошо знавший и тонко чувствовавший эту эпоху, писал: «События 14 декабря 1825 года смели с исторической сцены самые интеллигентные силы России, и наступили иные времена».17
Николай I не слишком ценил людей инициативных, способных отстаивать свое мнение. Он отдавал предпочтение послушным исполнителям.
Поставив своей задачей всемерно способствовать усилению самодержавия, Николай I с первых дней своего царствования старался распространить власть императора на возможно более широкую сферу государственного управления. Для достижения этой цели осуществляется реорганизация высших государственных учреждений. Повышается роль Императорской главной квартиры: генерал-адъютанты и флигель-адъютанты, по замыслу Николая I, должны были выполнять функции контролеров, компетентных во всех областях жизни России.
16 Токвиль А. Старый порядок и революция. Пгр., 1918. С. 94.
