Шильдер Н. К. Император Николай I. СПб., 1903. Т. 1. С. 315

дется отправить в Петропавловскую крепость».⁷ Еще 12 декабря Николай I просил И. И. Дибича сообщать ему, что происходит на Кавказе, «особливо у Ермолова», и добавлял: «Я, виноват, ему ме­нее всех верю».⁸ После 14 декабря подозрения Николая I в отно­шении Ермолова еще более усилились.⁹

Были, конечно, люди, в которых Николай I был уверен. На­пример, А. X. Бенкендорф, вскоре после 14 декабря получивший приказание вести допросы в Следственной комиссии. Но и с вер­ными людьми дело обстояло непросто. Уж на что преданным по­казал себя 14 декабря А. Ф. Орлов. Его лейб-гвардии Конный полк первым присягнул царю и первым из верных ему полков пришел на Сенатскую площадь. Когда же Николай I решил назначить А. Ф. Орлова членом Следственной комиссии, препятствием стала причастность к деятельности тайных обществ его брата Михаила Орлова. Вместо А. Ф. Орлова решено было назначить В. В. Лева­шова.

Следствие и суд над декабристами продемонстрировали не только жестокость императора, но во многих случаях и пренебре­жение к существующему законодательству,¹⁰ Главные принципы внутренней и внешней политики Николая I — незыблемость само­державия, обращение к авторитету православия как гарантии са­модержавия, утверждение, что революционная зараза пришла из Западной Европы («Не в свойствах, не в нравах русских был сей умысел»), — были изложены еще в первых царских манифестах. В манифесте от 12 мая 1826 г. содержалось к тому же еще и оп­ровержение слухов о якобы дарованной вольности и об отмене по­датей как свидетельство приверженности Николая I к проведению консервативного курса во внутренней политике.

В ходе подготовки и проведения следствия и суда по делу де­кабристов Николай I сумел, как он считал, не только нейтрали­зовать, но и использовать в своих целях высших сановников, по­дозревавшихся в связях с тайными обществами. М. М. Сперан­ский не был заключен в Петропавловскую крепость. Наоборот, он был привлечен к участию в подготовке процесса по делу декабри­стов. Как член Верховного уголовного суда Сперанский проделал очень большую работу по оформлению его делопроизводства, по регламентации программы заседаний суда, писал проекты распо­ряжений председателя суда. Особенно много сделал Сперанский, работая в разрядной комиссии. Он прочел все следственные дела, определил основные роды и виды «преступлений», разделил под­судимых на 11 разрядов.¹¹ Членом Верховного уголовного суда был назначен и Н. С. Мордвинов, также подозревавшийся в связях с

⁷ Долгоруков П. В. Петербургские очерки: 1860—1867. М., 1992. С. 267.

PC. 1882. № 7. С. 196.

⁹ См.: Семенова А. В. Временное революционное правительство в планах де­
кабристов. М., 1982. С. 127—133.

Гальперин Г. Б. Процесс декабристов в дореволюционной и советской ис­ ториографии // Вестник ЛГУ. 1976. № 3. Сер. Экономика, философия и право. Вып. 4. С. 100—110.

¹¹ Семенова А. В. Временное революционное правительство в планах декаб­
ристов. С. 54—57.

Власть и реформы 257

тайным обществом. Как член суда он единственный позволил себе < голосовать против применения смертной казни, высказывался за i снижение степени вины осужденным.¹² Тем не менее в глазах об­щества Мордвинов был причастен к суду над декабристами.

Приговор по делу декабристов был вынесен 11 июля 1826 г. 13 июля состоялась казнь пяти декабристов, поставленных «вне раз­рядов». 14 июля отслужили «очистительный» молебен на Сенат­ской площади, а 19 июля — в Москве, в Кремле. Николай I тор­жественно обставил свою расправу над участниками декабристско­го движения. Вместе с тем, покончив с декабристами, он не мог не сознавать, что исходившая от них критика существующих в России порядков во многом справедлива. В октябре 1826 г., вер­нувшись в Петербург из Москвы после коронационных торжеств, Николай I приказал передать А. Д. Боровкову, бывшему правите­лю дел следственного комитета, мнения, высказанные декабриста­ми по поводу внутреннего состояния государства, с тем чтобы тот i составил из них особую записку. Боровков подготовил свод мнений в систематическом порядке, «откинув только... повторения и пу- j стословие», «но мысли даже в способе изложения оставил... по ] возможности без перемены».¹³ Записка была представлена Нико- \ лаю I 6(18) февраля 1827 г.¹⁴ Император оставил записку у себя, \ передал одну копию вел. кн. Константину Павловичу, а другую ] В. П. Кочубею. Кочубей говорил Боровкову: «Государь часто про- I сматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дель-. ного; да и я часто к нему прибегаю. Вы хорошо и ясно изложили \ рассеянные идеи, кажется, добавили и свои сведения». «Мне при-, ятно было, — писал Боровков в своих записках, — слышать лест-< | ный отзыв умного государственного мужа о моей работе, но еще I приятнее было видеть ее проявления в разных постановлениях и | улучшениях, выходящих с того времени».¹⁵

У Николая I даже мысли не возникло о том, что именно декаб­ристов можно простить и оставить кого-то из них на службе. За­гнанные на каторгу и в ссылку, они лишены были возможности хоть как-то приложить свои знания и силы на пользу России. Не­доверие к лучшей части дворянства, осмелившейся открыто вы­ступить против самодержавия и крепостничества, проявлявшееся Николаем I на всем протяжении его царствования, имело следст­вием то, что не только декабристы, но и все, кто смел высказывать свои суждения о несовершенстве государственного и общественно­го строя России, оказывались людьми, для власти неугодными.

В своей книге «Старый порядок и революция» Алексис де Ток-виль писал: «Навсегда останется заслуживающим сожаления то обстоятельство, что вместо того, чтобы подчинить дворянство гос­подству законов, совершенно уничтожили его и вырвали с корнем. Этот акт лишил нацию одного из необходимых элементов ее су-

" Там же. С. 99, 187. I

¹³ Шильдер Н. К Император Николай Первый. СПб., 1904. Т. 2. С. 31. |

¹⁴ «Записку» А. Д. Боровкова см.: Александр Дмитриевич Боровков и его ав-,
тобиографические записки // PC. 1898. № П. Т. 96. С. 353—362.

¹⁵ Там же. С. 362; Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Т. 2. С. 31.

шества и нанес свободе такую рану, которая никогда не заживет. Класс, столько веков шедший во главе общества, в этом продол­жительном обладании неоспоримым величием приобрел извест­ную гордость души, естественную уверенность в своих силах и привычку быть предметом всеобщего внимания — привычку, де­лавшую его точкой наибольшего сопротивления в общественном организме. Дворянство не только в своей среде воспитывает му­жественные нравы, но своим примером усиливает их также в дру­гих классах. Его уничтожение обессиливает всех, не исключая и его врагов». Далее Токвиль замечал, что «исчезнувшее дворянство никогда не возродится. Оно может возвратить себе титулы и зем­ли, но не души своих предков».¹⁶

А. Токвиль идеализировал безвозвратно канувшее в Лету французское дворянство и преувеличивал влияние последствий его гибели на судьбу нации. Вместе с тем, внимательно вглядев­шись в те достоинства, которые А. Токвиль приписывал идеально­му в его понимании дворянству, пожалуй, можно сказать, что они были присущи и наиболее либерально настроенной части русского образованного дворянства, нашедшей в себе силы в первой четвер­ти XIX в. подняться выше узкосословных интересов и решиться на вооруженное выступление во имя интересов общенациональ­ных. Вспоминая судьбу первых русских революционеров, можно сказать, что слова Токвиля во многом применимы к русской дей­ствительности XIX в. В самом деле, однородная по своему составу, тесно спаянная между собой родственными и служебными связя­ми, литературными и культурными интересами, лучшая часть русского дворянства оказалась устраненной с арены политической борьбы. За этими людьми останется великая историческая заслу­га — зажженный ими огонь революционной традиции.

Историк В. Я. Богучарский, многие годы изучавший револю­ционное движение в России в XIX в., хорошо знавший и тонко чувствовавший эту эпоху, писал: «События 14 декабря 1825 года смели с исторической сцены самые интеллигентные силы России, и наступили иные времена».¹⁷

Николай I не слишком ценил людей инициативных, способных отстаивать свое мнение. Он отдавал предпочтение послушным ис­полнителям.

Поставив своей задачей всемерно способствовать усилению са­модержавия, Николай I с первых дней своего царствования ста­рался распространить власть императора на возможно более ши­рокую сферу государственного управления. Для достижения этой цели осуществляется реорганизация высших государственных уч­реждений. Повышается роль Императорской главной квартиры: генерал-адъютанты и флигель-адъютанты, по замыслу Николая I, должны были выполнять функции контролеров, компетентных во всех областях жизни России.

¹⁶ Токвиль А. Старый порядок и революция. Пгр., 1918. С. 94.