Принципы этики прав человека

 

С понятием «права и свободы человека» связано качественное из­менение европейской нравственной культуры в эпоху Нового вре­мени, суть которого хорошо передала французская Декларация прав человека и гражданина 1789 г. В этой декларации провозгла­шалось: «...Лишь невежество, забвение прав человека и пренебре­жение к ним являются единственными причинами общественных бедствий и пороков... Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах... Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому. Осуществление естественных прав каж­дого человека встречает лишь те границы, которые обеспечивают прочим членам общества пользование теми же самыми правами. Границы эти могут быть определены только законом»¹. Впервые в истории нравственности было провозглашено, что только права и свободы другого человека, а не отвлеченные моральные принципы или религиозные фантазии определяют для человека границы того, что он должен и чего не должен делать.

Суть концепции прав и свобод человека, рассмотренной в каче­стве особой этико-нормативной программы, состоит в следующем. Каждый человек вправе стремиться к счастью на том пути, который представляется ему наилучшим, если он этим самым не наносит ущерба свободе других стремиться к подобной же цели. Никто не должен заставлять другого индивида быть счастливым так, как он представляет себе счастье и благополучие человеческой жизни. От­ношение к людям, основанное на принципе благоволения, отноше­ние патерналистское, сколь бы высокогуманными мотивами оно ни было пронизано, является проявлением произвола и деспотизма. Нравственный долг человека состоит в том, чтобы активно и ответ­ственно, предельно самостоятельно строить свою жизнь, не нару­шая при этом права и свободы других лиц.

Этика прав человека дает свой особый и вполне законченный ответ на вопрос о том, как преодолеть саморазорванность челове­ческого бытия, конфликт между нравственными обязанностями и счастьем. Предполагается, что эта саморазорванность и конфликт не фатальны, а возникают лишь в тот момент, когда человек в своем стремлении к счастью не считается с таким же стремлением других людей, нарушает их права и свободы.

Этика прав человека исходит из того, что все люди равны от природы и все они обладают некоторыми неотчуждаемыми права-

 

¹ Декларация прав человека и гражданина 1789 г. // Черниловский З.М. Хрес­томатия по всеобщей истории государства и права. М., 1996. С. 205-206.

 

ми, к числу которых принадлежат право на жизнь, достоинство, не­прикосновенность личности, свобода совести, мнений, убеждений, стремление к счастью, автономия личной жизни, собственность и др. Поскольку все люди равны в правах, постольку они наделены и равными обязанностями. Так, всеобщему и равному для всех праву на жизнь соответствует обязанность, известная еще с библейских времен, — «не убий». Право на собственность понимается как поря­док, при котором никто не может быть лишен произвольно собст­венности или каким-нибудь иным образом обездолен. Этот порядок охраняется законом и в своем обязующем начале обращен к каждому члену общества как заповедь «не укради».

Этико-нормативное содержание прав и свобод человека находит­ся в русле общечеловеческих требований морали. И в то же время этика прав человека, как она формируется в Новое время, уникальна по тем внутренним принципам, которые она в себе несет. Этими принципами являются: принцип равного суверенитета (равной сво­боды) людей, принцип самоопределения личности, принцип нена­силия, неприкосновенности частной собственности, невмешатель­ства в частную жизнь, разрешения противоречий между людьми мирными средствами, принцип сотрудничества и добросовестного исполнения взятых на себя обязательств.

Конечно, все эти принципы появились на свет, были сформули­рованы не в одночасье. Потребовалась огромная интеллектуальная работа не одного поколения и эпохи античности, и средневековья, чтобы уже в Новое время в соблюдении прав, уважении чужой сво­боды и суверенитета, беспрекословном исполнении взятых на себя по договору обязательств, мирном разрешении споров стали видеть безусловные, как бы надвременные требования естественной спра­ведливости.

Именно эти принципы этика Нового времени стала рассматри­вать как руководящие правила поведения людей в цивилизованном обществе. Именно эти принципы систематически развертываются философией XVII-XVIII вв. в работах Гоббса, Локка, Монтескье, Руссо, Вольтера и др. в гуманистическую педагогику, теоретическое правопонимание и цивилизованную политологию. В Новое время принципы этики прав человека провозглашаются высшими нравст­венными нормами, имеют обязательный характер для всех людей и, что особенно важно, закрепляются конституционно.

От принципов этики прав человека в Новое время начинают от­личать содержательные установки нравственного сознания людей — субъективные представления индивидов о добре и зле, смысле жизни, справедливости и т.д. Принцип свободы совести и вероис­поведания как раз и исходит из того, что каждый индивид вправе жить согласно тем субъективным нравственным и религиозным представлениям и идеалам, которые он считает наилучшими, если только он не наносит ущерба свободе совести и вероисповедания других людей. Поэтому только нормы этики прав человека, в част­ности нравственной и религиозной терпимости, наделяются свой­ством объективности и всеобщности, рассматриваются как отраже­ние объективного, естественного порядка вещей (или безусловных определений разума, или закономерностей общественного разви­тия), но в любом случае не продуктом субъективных представлений об этих процессах.

Соблюдение принципов и норм этики прав человека считается строго обязательным. Эти принципы торжественно декларируют­ся и закрепляются законодательно в первоучредительных докумен­тах первых раннебуржуазных государств, кодексах уголовного и гражданского права, выступают в качестве правомерной основы су­дебной практики. Считается, например, что отменить эти принци­пы можно, только отменив закономерности общественной жизни, права и свободы других лиц, что не под силу отдельным лицам или группе лиц.

Нормы и принципы этики прав человека провозглашаются все­общими и универсальными и в том смысле, что их действие распро­страняется даже на те области отношений между людьми, которые, казалось бы, лежат вне сферы действия этических норм, — политику, право, экономику, международные отношения.

Принцип суверенного равенства людей

 

Поддержание в обществе подлинно нравственных отношений, по мнению идеологов Просвещения, может быть обеспечено лишь при полном уважении свободы и равенства всех людей. Это означает, что каждый человек обязан уважать суверенитет и нравственную автономию других лиц, т.е. их право на свободу совести, право жить сообразно собственным представлениям о добре и зле в пределах, не нарушающих права и нравственную автономию других лиц. Этот принцип также обязывает людей не только не нарушать права дру­гих лиц, но и самостоятельно, активно и ответственно строить свою собственную жизнь. Как подчеркивал уже позднее Гегель, на­чиная с Нового времени принципы этики права обязывают инди­вида «быть лицом и уважать других в качестве лиц»¹. Считается, что свобода, суверенность, автономность человеческого существо­вания без равенства оборачиваются произволом, равенство без сво-

 

¹ Гегель. Философия права. М., 1994. С. 34.

 

боды и суверенности приводит к нивелировке, обезличиванию че­ловеческой жизни.

Суверенное равенство людей составляет основу нравственных от­ношений в демократическом государстве, что в обобщенном виде впервые было юридически закреплено во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г.: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах...»¹ В Декларации независимости североамериканских штатов принцип суверенного равенства людей Томас Джефферсон выражает словами: «Мы считаем самоочевид­ной истиной, что все люди созданы равными, что они наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью»².

Свое философское разъяснение данный принцип находит и в эти­ческих доктринах Нового времени. Так, И. Кант подчеркивает, что свобода, равенство и самостоятельность являются безусловными, ап­риорными принципами человеческого существования, определяю­щими содержание категорического императива: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству»³.

Основное нравственное назначение принципа суверенного ра­венства — обеспечить полноправное и равнодостойное участие всех людей в общественной жизни. Развивая эту мысль, Дж. Локк, на­пример, доказывает, что ни один человек, сколь бы скудным ни было его естественное достояние, его интеллектуальные и физические силы, его умение и статус, не может быть исключен из полноценной общественной жизни. Не может быть лишен права выбирать или быть выбранным, отторгнут от свободного обмена благами и услу­гами⁴. Этика прав человека признает каждого индивида равноправ­ным членом общества независимо от социального и имущественного состояния, приверженности тем или иным политическим, религи­озным и нравственным воззрениям.

Принцип суверенного равенства граждан включает следующие нормативные элементы:

а) люди равны и свободны;

б) каждый человек пользуется правами, присущими полному су­веренитету;

¹ Декларация прав человека и гражданина 1789 г. // Указ. соч. С. 205.

² Декларация независимости Соединенных Штатов Америки // Черннловский З.М. Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. М., 1966. С. 176.

³ Кант И. Соч.: В 6 т. М„ 1965. Т. 4. Ч. 1. С. 270.

⁴ Локк Дж. Избр. филос. соч.: В 2 т. Т. 2. С. 79.

 

в) каждый человек обязан уважать нравственный выбор других людей, если хочет, чтобы уважали его выбор;

г) личная жизнь и нравственная независимость граждан непри­косновенны;

д) каждый человек имеет право свободно выбирать и следовать тому образу жизни, который он считает наилучшим, если только он этим самым не нарушает свободу других строить свою жизнь подоб­ным же образом;

е) каждый член общества обязан выполнять полностью и добро­совестно свои обязательства и жить в мире с другими людьми.

К числу элементов принципа суверенного равенства этико-философская доктрина Нового времени относит и право каждого чело­века сотрудничать и вступать на добровольной основе в ассоциации и организации, быть или не быть участником двусторонних и много­сторонних договоров и соглашений, включая конституционные, а также иметь право на неучастие, право на нейтралитет.

Указание на связь между принципом суверенного равенства и ува­жением прав, присущих суверенитету и нравственной автономии личности, одновременно конкретизирует и расширяет содержание данного принципа, который лежит в основе любого, как считается, нравственного в своей основе сотрудничества.

При этом равенство суверенитетов людей не рассматривается в Новое время как их фактическое равенство. Как подчеркивает Локк, равенство суверенитетов вовсе не имеет в виду природное едино­образие индивидов и не содержит в себе запрос на их непременное равенство в будущем. Речь идет лишь о равенстве возможностей в проявлении людьми своей свободной активности.

Конечно, в Новое время имелись представления, что нормаль­ные нравственные, человеческие отношения невозможны без огра­ничения свободы личности. Этика прав человека отвечает на это следующим образом. Нравственный суверенитет личности является неотъемлемым свойством человеческих отношений. Никакое лицо или группа лиц не могут навязывать созданные ими нормы поведе­ния другим людям. Поэтому включение человека в любую систему социальных норм и соглашений может осуществляться только на основе добровольности. Проблема состоит только в том, чтобы найти и утвердить такие государственно-правовые, организацион­но-инструментальные формы социальной жизни людей, которые могут адекватно воплощать принцип суверенного равенства людей.

Так возникает представление о том, что государство и иные формы социальной деятельности должны создаваться на договор­ных началах, дабы не умалять принципа суверенного равенства людей. Передавая часть своих полномочий другим людям или государству добровольно, человек ограничивает собственные суверени­тет и автономию, но в рамках своего же суверенного права — права на заключение соглашений, на самообязывание.

Следует подчеркнуть, что принципы этики прав человека взаи­мосвязаны и каждый принцип нужно рассматривать в сумме с дру­гими. Так, существует прямая связь между принципом суверенного равенства людей и их обязанностью не вмешиваться в частную жизнь других лиц.

Объективный нравственный закон в принципе не регулирует и не должен регулировать вопросы личной жизни человека. Поэтому злом, неправомерным вмешательством должны считаться любые меры, представляющие собой попытку воспрепятствовать человеку решать свои личные проблемы самостоятельно. Конечно, понятие частной жизни, внутренней компетенции человека вызывало в Новое время бурные споры, острую социально-политическую и этическую полемику. В этике прав человека, несмотря на признание суверен­ности человеческого существования, тем не менее признается, что люди не могут произвольно относить к своей частной жизни, внут­ренней компетенции любые вопросы. Социальные обязательства людей, в том числе и их обязательства по тем или иным соглашениям, начиная с конституционно-политических и кончая соглашениями межличностными, объявляются тем критерием, который позволяет правильно подходить к решению этого сложного вопроса. В част­ности, не подвергается сомнению положение, что понятие частной, суверенной жизни человека уже границ его личного существования. Это означает, что не все события, происходящие в пределах «частного жизненного мира» конкретного человека, могут рассмат­риваться как относящиеся исключительно к его внутренней компе­тенции. Например, если окружающие констатируют, что события, происходящие в личной жизни индивида, пределах его «частного жизненного мира», угрожают их миру и безопасности, нарушают их права и свободы, то такие события перестают считаться исключи­тельно внутренним, частным делом данного человека и действия окружающих в отношении этих событий признаются правомерными и нравственно оправданными.

Таким образом, суверенитет, нравственная автономия не озна­чают в этике прав человека полной независимости, замкнутого, эго­истического индивидуализма или тем более изолированности инди­видов, поскольку признается, что они живут и сосуществуют во вза­имосвязанном мире. Равно как и признание большого числа вопро­сов, которые люди на добровольной основе должны решать сообща, отнюдь не означает их автоматического изъятия из сферы внутрен­ней компетенции и ответственности личности.

Принцип самоопределения личности

 

Одной из принципиальных основ нравственной жизни в Новое время провозглашается принцип безусловного уважения права каж­дого человека свободно выбирать пути и формы своего развития. В историческом плане нормативное содержание этого принципа весьма удачно разъяснил И. Кант, говоря, что «каждый член об­щества должен иметь возможность достигнуть в нем такого состо­яния (доступного для подданного), которое он может достичь бла­годаря своему таланту, прилежанию и удаче; а все прочие поддан­ные не должны стоять ему поперек дороги со своими наследст­венными прерогативами (как привилегиями определенного сосло­вия), с тем чтобы навеки держать его и его потомство на низшей ступени»¹.

Акценты в содержательном определении существа принципа самоопределения менялись в этической доктрине в зависимости от исторической обстановки. В Новое время проблема самоопре­деления личности зачастую сводилась к проблеме свободы выбора, проблеме воспитания и образования, социализации личности. Именно в Новое время сообразно идеям этики прав человека фор­мируется новая педагогическая доктрина. В основе этой педагоги­ческой концепции лежало требование естественного воспитания, основанного на принципе самоопределения, свободной и цельной человеческой личности, не скованной феодальными предрассудка­ми и условностями. Это требование самоопределения личности вы­ступало против феодальной системы воспитания, культивировав­шей мертвую схоластику, догматизм, слепое преклонение перед церковными авторитетами. Педагогическая теория Нового време­ни имеет явно индивидуалистический характер, направлена на вос­питание нравственно суверенной и самостоятельной личности. Но в то же время в этой теории находит свое глубокое выражение во­инствующий эгалитаризм Нового времени. Отбрасывая сословные привилегии и предрассудки, провозглашая равенство всех людей, этика прав человека выдвигает в качестве важнейшей нравственной задачи воспитание гражданина в духе уважения прав и свобод че­ловека, подготовку его к самостоятельной жизни, развитие в нем честности и верности своим обязательствам, активности и иници­ативы. Она требует глубокого уважения права личности на само­определение.

¹ КантИ. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4. Ч. 2. С. 124.

Принцип ненасилия и мирного разрешения споров

 

По мысли идеологов Просвещения, признание, защита и реализа­ция прав и свобод человека с неизбежностью ведут к ограничению вражды, насилия, применения силы и угрозы силой в отношениях между людьми, к утверждению принципов мирного разрешения споров. «Ведь свобода состоит в том, чтобы не испытывать огра­ничение и насилие со стороны других лиц»¹. Впервые эта объек­тивная социальная закономерность была выявлена и обоснована в рамках этической и естественно-правовой доктрины в XVII-XVIII вв.

Согласно принципу ненасилия люди должны воздерживаться в отношениях между собой от насилия, угрозы силы или ее примене­ния. Говоря иначе, основное нормативное содержание принципа ненасилия сводится в Новое время к требованию воздерживаться от всех форм проявлений насилия с целью принуждения другого человека к какого-либо рода действиям, не согласованным с его волей, его правами и свободами.

Поскольку обязанность неприменения силы распространяется на всех людей, постольку необходимость поддержания мира и безопас­ности требует, чтобы все люди в равной степени придерживались в отношениях друг с другом указанного принципа.

В то же время допускаются случаи нравственно оправданного ис­пользования силы или угрозы применения силы. Во-первых, в целях самообороны и в случае угрозы миру, нарушения мира или акта аг­рессии. Во-вторых, в целях принуждения человека или власти к ис­полнению своих обязанностей, вытекающих из принятых ранее до­говоренностей. Поэтому в конституционных установлениях Нового времени прямо устанавливается право народа на вооруженное со­противление власти, если она нарушает общественный договор. Если действия правительства становятся гибельными для прав и сво­бод граждан, говорит Декларация независимости США, то народ «имеет право изменить или уничтожить его и учредить новое пра­вительство, основанное на таких принципах и с такой организацией власти, какие, по мнению этого народа, всего более могут способ­ствовать его безопасности и счастью»².

Применение вооруженной силы в порядке самообороны начина­ет рассматриваться в Новое время правомерным и нравственно оп­равданным только в том случае, если происходит вооруженное на-

 

¹ Локк Дж. Указ. соч. С. 100.

² Чаннинг Э. История Северо-Американских Соединенных Штатов. М., 1897. С. 378.

 

падение на человека. Этика прав человека прямо исключает приме­нение вооруженной силы одним человеком против другого в случае применения последним невооруженного насилия. В подобных си­туациях, даже если налицо угроза нападения, человек может при­бегнуть к ответным насильственным мерам лишь при соблюдении принципа соразмерности.

Эволюция принципа мирного разрешения конфликтов, проти­воречий и споров отмечена в истории Западной Европы возраста­нием роли договоров и соглашений между людьми, которые, по мере того как они ограничивали право обращаться к насильственным дей­ствиям, войне, постепенно развивали средства мирного разрешения противоречий и споров и устанавливали даже юридическую обязан­ность людей использовать такие мирные средства.

В соответствии с основополагающими принципами мирного раз­решения споров лица, участвующие в споре, должны прежде всего проявить добрую волю и стараться разрешить спор, противоречия путем переговоров, обсуждения, посредничества, примирения, на худой конец арбитража, судебного разбирательства или иными мир­ными средствами по своему выбору.

Таким образом, нормативное содержание принципа мирного, не­насильственного разрешения споров предполагает обязанность людей прилагать усилия к тому, чтобы в короткий срок прийти к справедливому соглашению, основанному на признании прав и сво­бод личности, обязанность продолжать искать взаимно согласован­ные пути мирного урегулирования спора в тех случаях, когда спор не удается разрешить. Воздерживаться от любых действий, которые могут ухудшить положение в такой степени, что будет поставлено под угрозу поддержание чести и достоинства лиц, участвующих в споре, и тем самым сделать мирное урегулирование спора более трудным.

Принцип добросовестного выполнения принятых на себя обязательств

 

Цивилизованный нормативный порядок в обществе устанавлива­ется не в результате насилия, но переговоров и соглашений. Это положение начинает считаться в Новое время безусловным, выра­жающим естественный порядок вещей. Поэтому совершенно не слу­чайно, что этика прав человека считает одним из основополагаю­щих принцип добросовестного выполнения человеком принятых на себя обязательств. Реализация данного принципа в практике межличностных отношений является, по мнению этической док­трины Нового времени, пожалуй, самым веским доказательством нравственной суверенности человека, его доброй воли и справед­ливости.

Как известно, принцип добросовестного выполнения принятых на себя обязательств возник в форме определенного социального института, обычая pacta sunt servanda (соглашения надо выполнять) в глубокой древности. Однако только в Новое время этот принцип признается объективной основой нравственности и в качестве об­щепризнанной нормы поведения людей закрепляется в гражданском и конституционном законодательстве. Так, например, в Конститу­ции Франции 1791 г. прямо подчеркивается решимость государства создать условия, при которых могут соблюдаться справедливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров между людь­ми¹. А в Декларациях прав и свобод человека XVIII столетия прямо провозглашается, что члены общества должны добросовестно вы­полнять принятые на себя обязательства, чтобы обеспечить себе и своим детям все преимущества, вытекающие из принадлежности к цивилизованному человеческому сообществу.

Принцип добросовестного выполнения обязательств, вытекаю­щих из соглашений между людьми, распространяется этикой прав человека только на действительные соглашения. Это значит, что рассматриваемый принцип должен применяться только к соглаше­ниям и договорам, заключенным людьми добровольно и на основе равноправия, с учетом их жизненных интересов и нравственного суверенитета. Любой неравноправный договор прежде всего нару­шает суверенитет человека и как таковой нарушает основополагаю­щие принципы этики прав человека, и потому должен считаться и аморальным, и антиправовым.

Как отмечалось в самом начале, принципы этики прав человека, или нравственные принципы концепции прав человека, возникли и сформировались не сразу. Только в Новое время они находят свою адекватную форму выражения и обоснования. Именно в этот период они составляют целостно-единую систему норм, прежде осознавав­шихся порознь (фрагментарно) либо в качестве подчиненных ас­пектов иных нормативных образований, начинают разворачиваться социально-философской мыслью в конкретные программы полити­ческого, экономического, социального и собственно нравственного обновления общества, определяют перспективы этого обновления. Сама этика прав и свобод человека в лице своих наиболее видных представителей — Гроция, Гоббса, Локка, Канта, Руссо и др., конеч-

 

¹ Французская конституция 1791 г. // Вопросы государства и права во Фран­цузской буржуазной революции XVIII в. М., 1940. С. 156.

 

но же, была склонна преувеличивать свою роль в нравственном об­новлении людей и общества. Она верила в нравственно очищающую силу разума, образования. Многие философы наивно считали, будто люди потому живут плохо, что не знают истинных основополагаю­щих принципов общежития: уважения свободы других, соблюдения договоров, ненасилия и т.п. Этическое просвещение, развенчание моральных предрассудков с позиции этики прав человека считались ключом к возрождению и преобразованию общества. Поэтому про­светительская составляющая этики прав человека неоднократно подвергалась критике с позиции социально-сущего, с точки зрения реально практиковавшихся в обществе нравов. Примеров этому можно назвать множество. Несовпадение принципов этики прав че­ловека и социальной реальности можно было обнаружить и в сфере экономики — эксплуатация и отчуждение труда; и в сфере межнаци­ональных отношений — расовая сегрегация и дискриминация; и ко­нечно же, в сфере межличностных отношений.

И тем не менее ни одна этическая концепция Нового времени не обладала таким мощным зарядом социально-нравственного об­новления, как этика прав человека. Она, по сути, оказалась единст­венной действенной теоретической формой нарождавшегося в Новое время правосознания. На принципы этики прав человека прямо опиралась конституционная, законодательная практика ран­них буржуазных государств. Именно этика прав человека сумела за­фиксировать и высказать такие принципы, которые в известном смысле приобрели «надвременной» характер. Жизненность прин­ципов этики прав человека определяется жизненностью тех форм практической жизни, которые ими санкционируются, — институтов гражданского общества и правового государства, всей той конкрет­ной культуры, психологии, политики, которые реализуют концеп­цию прав человека.

Раздел 3

Понятие морали

Вводные замечания

Понятие морали есть философская абстракция, подразумевающая и охватывающая все богатое содержание реальной нравственности, выявляющая идеально-всеобщее в действительных и многообраз­ных нравственных отношениях. Различные философские школы и направления привнесли свое в понимание нравственности, допол­нили представление об этом многогранном явлении. Нравствен­ность можно трактовать и как человеческую добродетель, и как об­ласть духа, сознания, и в качестве резидента трансцендентных сущ­ностей, как некоторое усилие особым образом направленной воли, и как область общественно значимого и необходимого поведения, и как совокупность норм и требований, и как область универсаль­ных суждений, и как феномен, ответственный за целеполагание в истории и в отдельно взятой человеческой жизни, а также как идео­логию или мировоззрение либо особенную мотивацию поступков, как способ существования человечности (гуманности), как приме­нение языка. В понятие морали включается область объективно всеобщего (нравы) и область всеобщей субъективности (система ценностей, связанные с нею переживания).

Последнее слово о понятии морали еще не сказано. Понятие мо­рали — это не проблема дефиниции (определений), а проблема со­держательной философской теории морали.

В данном разделе затрагиваются некоторые вопросы теории мо­рали. Это метафизическая традиция истолкования морали как ду­ховности, имеющей опору в трансцендентной сфере, в абсолютных ценностях, традиция, которая имеет очень глубокие корни и встре­чается с критикой в свой адрес. Это различные способы обоснова­ния морали, характеризующие методологию этических теорий, при­званные противодействовать эгоистической ревизии моральных требований, скептицизму и отчуждению от морали, прохладному им-морализму. Проблема обоснования морали встает в связи с трудным и зачастую опасным вопросом «Почему я должен быть моральным?», которым задаются индивиды в посттрадиционном обществе. Далее, рассматривается гуманистический потенциал морали, связанный с понятием достоинства личности, ее развития, социальной ответст­венности, свободной и деятельной жизни. Кроме того, мораль рас­крывается как система норм и предписаний, составляющих единство и противоречие, обладающих специфическими особенностями. От­дельная глава посвящена моральным мотивам как очень важному критерию оценки поступка. Наконец, своеобразной манифестацией морали является моральный язык (лектон), или «речи», в которых опредмечены те или иные нравственные и социальные отношения. Даже тогда, когда мысль старается их скрыть, язык их выдает.

Как нам кажется, в этом разделе показаны и умопостигаемые, или скрытые, проявления морали (предпосылки, основания, прин­ципы, ценностные ориентиры), и объективированные фрагменты морали (нормы, суждения, поступки), а также ее отражение и мате­риализация в языке.

3.1. Метафизика и этика

Метафизика¹ как форма философского теоретизирования и аб­страктного мышления зародилась на почве античной Греции, в уче­ниях досократиков, Сократа и Платона, процветала в университе­тах средневековой Европы и потеряла свое прежнее значение в эпоху Ренессанса. Несмотря на заметное оживление в XVII в., она не получила высокой оценки у представителей Просвещения. Фи­лософский скептицизм и эмпиризм также пытались низвергнуть ме­тафизику с ее пьедестала. Противником метафизики является со­циальная философия. Против метафизики выступили логические позитивисты, утверждавшие, что метафизические высказывания эпистемологически пусты и метафизика является синонимом фи­лософского нонсенса. Метафизика подверглась ревизии в связи с актуализацией проблемы метода в философии. Р. Декарт, И. Кант, М. Хайдеггер целенаправленно реформировали метафизику. Г. Ге­гель придал метафизике значение догматического, косного, статич­ного мышления в противоположность диалектическому развиваю­щемуся мышлению. В познании сущего метафизическая филосо-

¹ Термин «метафизика» обозначал те разделы философии Аристотеля, которые следуют за «Физикой»; Аристотель понимал метафизику как науку о первоначалах и высших причинах сущего.

фия имеет сильнейшего соперника и противника в лице естествен­ных и точных наук. Метафизические гипотезы и умозрительные построения не могут сосуществовать с научным знанием, неизбеж­но изгоняются из сферы науки с клеймом суеверия и предрассудка. С точки зрения науки метафизика есть не что иное, как позднее варварство, упразднение науки. Метафизические гипотезы оседают в познании социокультурных интересов, отражения реальности с позиции норм, идеалов и ценностей, в аспекте должного.

Метафизическая традиция имеет большое влияние на этику. Более того, кажется, что это единственная область социального зна­ния, где метафизика не просто уцелела, но и взяла под свою юрис­дикцию так называемые «метафизические проблемы», т.е. в отличие от поведенческих, проблемы морального сознания и мировоззре­ния, высших целей в жизни человека.

Метафизика означает онтологию, теологию и науку о первоприн­ципах, или универсалиях. Она апеллирует к сверхчувственному, вне­опытному и доопытному априорному знанию, устремляется на по­иски трансцендентного обоснования феноменального мира, аб­страктных параметров или структур мышления, незримых или даже фиктивных сущностей. Метафизическое часто ассоциируется со спе­кулятивным, теорией идей, сущностным созерцанием, трансцен­дентным Я как источником свободы и творчества, религиозными интенциями, вечными и неизменными ценностными плеядами, ги­постазированием возможных идеальных миров. Методом метафи­зической философии выступает априоризм, трансцендирование, или возвышение сознания, извлечение сущностного и фундамен­тального знания из недр самого сознания, стремление добыть ис­тину из субъективного видения и понимания мира ценой сверхна­пряжения мышления, недоверие ко всему происходящему извне и, конечно, к чувственности. Метафизика легко трансформируется в философию сознания, так как в сущности всецело занята проблемой сознания, все сводит к проблеме сознания, абстрактного и надлич­ностного. Метафизика трактует о бытийствующем сознании, о «бре­мени сознания», об отчужденном сознании, об абсолютных правах субъективности, которые не сбываются и не подтверждаются дей­ствительностью, неуместном и бесполезном в объективно заданных обстоятельствах. Поэтому метафизика конструирует интеллигибель­ный мир, мир, только возможный, в основе которого находятся не враждебные и чуждые человеку тенденции, а идеи разума, сознания. Метафизика переосмысливает недостаточные или отсутствующие условия для той или иной деятельности, воплощения идей. Так по­является метафизика бессмертия, метафизика свободы, метафизика солидарности, метафизика творчества. Они отвечают не на вопрос«как есть на самом деле», а «как возможно» или при каких условиях умозрительно должное, например свобода, справедливость, может существовать, а не случаться эпизодически. Метафизика поэтому может рассматриваться как философия утопического сознания. Ме­тафизические аргументы, как правило, призваны защитить идеалис­тическую позицию и ценностный абсолютизм.

Рефлексия над универсалиями выдвигает притязания на собст­венную универсальность. Метафизические системы стремятся к мо­нументальности. Предполагается, что их основоположения облада­ют высокой разрешающей способностью и исключают все пробле­матичное. Универсализм Аристотеля, наименее метафизичного из античных авторов, достигался путем использования в философст­вовании самого широкого социально-исторического контекста. Уни­версализм гегелевской философии отвечает требованиям научности философии в противоположность «бесформенно растекающимся размышлениям», а также методу внутренних различений и опосре­довании в философском познании предмета. Оба теоретика были выдающимися систематизаторами и энциклопедистами. В большин­стве случаев в метафизике претензии на универсальность реализу­ются путем тривиализации и формализации основных принципов, а то и просто путем ухода в мистицизм. Среди метафизиков есть и мистагоги, и формалисты, и фанатики одной идеи, и те, кто изби­рает путаную форму для выражения простейшей мысли. В отдель­ных случаях метафизика означает брезгливость и спесь по отноше­нию к здравому смыслу и органической культуре.

Фундаментальными объектами метафизики являются субстан­ции, сущности, принципы, телосы, ноуменальное, но не феноме­нальное. Истинным бытием обладает всеобщее, абстрактное, а еди­ничное, конкретное лишь пребывает и мнится. Факты есть прояв­ление субстанций, видимость. Идея субстанциональности и эссен­цеизма (познания сущности) глубоко укоренены в философии. Р. Де­карт и И. Кант выводили ее за рамки метафизики, поскольку она ассоциировалась у них с идеей теоцентризма. Она, тем не менее, возвращается как богатство всего содержания преходящих вещей в философию Гегеля и как гидра мировой воли — в философию А. Шо­пенгауэра. Противоположное мнение, а именно мнение о том, что единичное реально существует, высказано Д. Юмом и Б. Расселом. Один из основных тезисов метафизики — мир не таков, каким представляется и кажется. Это проблема «майи», иллюзорности, не­подлинности бытия, беспрерывного обмана и отсутствия удовлетво­рения.

Недовольство метафизическим подходом в этике выражали мно­гие выдающиеся мыслители. Ф. Бэкон выступил против методологии схоластов и абстрактного гуманизма в этике. Он по достоинству оце­нил великолепные и вдохновляющие образцы добродетели, долга и иных целей, предлагаемые моральной философией, которая, к не­счастью, не объяснила — как можно их достичь. Д. Юм оставил как она есть «легкую» житейскую нормативную философию, содержа­щую здравые предписания, но отверг «туманную философию с ее ме­тафизическим жаргоном». На место последней, согласно Юму, долж­на встать «истинная метафизика», уничтожающая ложную и поддель­ную. В его понимании моральные умозаключения касаются фактов, и именно их истинность не может быть доказана с помощью отвле­ченных априорных рассуждений. «Истинная метафизика», или скеп­тическая философия, основанная на опытных свидетельствах, обра­щена к обыденной жизни. Действительный разум никогда не выхо­дит за границы опыта, фактической реальности, чувственной досто­верности. Идеи не появляются путем самопорождения. Говоря о том, что нравственность не имеет своим источником разум, что ее сущность не состоит в согласии или несогласии с разумом, Юм вы­ступает против этического рационализма и философии априоризма. Скептический метод Декарта полностью освобождает сознание от эмпирического и идеологического содержания. Поддающееся со­мнению не существует. Только истинное существует. Единичное со­знание, «мыслящая вещь» — единственно что существует и может су­ществовать безотносительно к «вещи протяженной», или матери­альному миру, и «вещи бесконечной», или Богу. Этот метод Декарт взял у Августина.

Декарт игнорирует метафизику как теологию и создает свою он­тологию, или метафизику субъективности, где роль субстанции вы­полняет единичное сознание, инертное по отношению к мыслимому содержанию, даже от Бога не требующее санкции для своего суще­ствования. Применительно к морали Декарт не воспользовался своим открытием, воспринимая ее как естественный феномен.

И. Кант отверг старую метафизику, нацеленную на постижение сверхъестественной и сверхчеловеческой реальности, и ее поня­тия, в частности понятия сущего, субстанции, совершенства, еди­ного и высшего начала, блага и т.п. Он создал свою трансценден­тальную метафизику (метафизику нравов), которая является наукой о принципах, законах свободы, моральном законе. Кант преодолел и рассудочную метафизику, абстрактные представления рассудка, т.е. юмовский философский идеал. Метафизика Канта является уче­нием о человеке как трансцендентальном субъекте, в котором снята единичность и эгоизм, для которого существенен только абстракт­но всеобщий интерес. Закон свободы не терпит рядом с собой ни­какого другого принципа. В «царство свободы» не вступает эгоизм. Канту удалось, наконец, разорвать отношение «природа — нравст­венность», хотя и небезболезненно.

Кант едко иронизирует над морализирующей метафизикой, ха­рактеризуя ее как «спекулятивное истощение философии», амбици­озные стремления и далее порождать «безмерно великие творения» о субстанции и самосознании. Он замечает: «В метафизике можно нести всякий вздор, не опасаясь быть уличенным во лжи»¹ и добав­ляет: «Метафизические утверждения всем наскучили; люди хотят знать возможности этой науки»². Он наблюдает упадок догматичес­кой и пророчествующей метафизики. Кант предпринял попытку со­здать метафизику как науку, имеющую дело с законченным и непро­тиворечивым априорным знанием, верную основополагающим принципам, представляющую собой целостность и не выводящую познание за пределы опыта трансцендентным (религиозным) спо­собом. Б его понимании метафизика опирается не на абстракции, но основывается на действительно всеобщих воззрениях.

Метафизика многолика. Эзотерические школы славились при­страстием к метафизическим аллюзиям, по выражению К. Юнга, «метафизическим нуминозным высказываниям». Античная культура презрения к материальному, к мускульному усилию произвела зна­ние как трансцендирование явлений, устремления «прочь». Средст­вами метафизики философия ослабляла традиции и привычки, от­рывала нравственность от жизни, чтобы обосновать самоценность нравственности. В рамках метафизики велись упорные поиски уни­версального основания нравственности, такого принципа, который смог бы объяснить всякую мораль, взятую вне социально-истори­ческого контекста, нравственность для всех времен и народов, найти для нее неизменную опору. Метафизика защищала энтузиазм, черпающий силы в абстрактных утопиях. Для всех метафизических теорий мораль осенена тайной, как это есть у Канта. «Метафизи­ческий призрак морали», по выражению Гегеля, остается в фокусе философских интуиции, но не в поле научного анализа. Эта «реф­лексия тайны», как называл метафизику Г. Марсель, отражает про­тиворечие между логикой и опытом. Постепенно и с большим тру­дом метафизические проблемы превращаются в научные проблемы, эмпирические гипотезы. Центр тяжести переносится с онтологии в гносеологию. Апогеем метафизики является философский и эти­ческий рационализм, сконцентрированный на проблеме универ­сальности и логического обоснования морали. В этой связи М. Хай­деггер говорит о преодолении, точнее, об «уходе метафизики» как

¹ Кант И. Соч.: В 4 т. Т. 4 (1). С. 162.

² Там же. С. 203.

черты западноевропейской истории и «человека метафизики», т.е. рационального животного. По мысли Хайдеггера, «метафизика не дает слова самому бытию», «существо истины является метафизике всегда лишь в уже производном облике истины познания и ее вы­ражения», «представляющая мысль метафизики никогда не сможет достичь существа истины», «кажется, что метафизика тем способом, каким она мыслит сущее, обречена на то, чтобы, не зная о том, быть преградой, воспрещающей человеку исконное отношение бытия к человеческому существу¹.

Философия, кружащаяся вокруг морали как тайны, благоговею­щая перед ней, не смеющая ее расчленить, есть философия убеж­дений и «этика мыслящая», по словам А. Швейцера, общедоступное философствование или «легкая философия», говоря словами Юма. А. Швейцер пишет: «Философия почти стала историей философии. Творческий дух покинул ее. Все больше и больше она становилась философией без мышления»², имея в виду рационализм. Согласно Швейцеру, этика не является наукой, «наукой является только ис­тория этики...нет никакой научной этики, есть только этика мыс­лящая»³. Философия, утратившая энергию убеждения, не может рав­няться даже с религиозным морализаторством: «Там, где религиоз­ные мыслители-моралисты получили слово и проникают до чистых вод подземных глубин, философская этика иногда роет лишь не­большое углубление, в котором образуется всего лишь лужа»⁴. Он укоряет философию за этическое бездумье и этическую фразу. «Без­домными и жалкими бродят по свету этические идеалы рационализ­ма», оставшиеся от эпохи догматизма и этического доктринерства. А. Швейцер видит выход в историческом толковании существующих условий, которое подготовлено философией Гегеля.

В отличие от интуицирующей, грезящей, вместе с тем понимаю­щей метафизики, проникающей в существующие условия, интерпре­тирующей эти условия, существует метафизика в качестве особен­ного громоздкого дискурса объясняющей философии, цель кото­рой — обоснование нравственности с помощью аргументов. В совре­менных дискуссиях по поводу метафизики и этического метода ме­тафизика ассоциируется с линией Платон — Кант, которой проти­вопоставляется линия Аристотель — Гегель. Дискурсивной этике, ко­торая вобрала в себя идеи Просвещения и либерализма, противос­тоит неоконсерватизм, протестующий против антиисторического, формалистического, индивидуалистического мышления, которое

¹ Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 29.

² Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 37.

³ Там же. С. 114.

⁴ Там же. С. 118.

абстрактно, бессодержательно и вынуждено колебаться между три­виальностью и ригоризмом.

После Гегеля большинство философов скептически относятся к метафизике, в особенности представители утилитаризма, позити­визма, экзистенциализма, социологической мысли, марксизма. Ло­гические позитивисты объявляют все метафизические высказыва­ния пустыми и бессмысленными. Утилитаристы подчиняют мета­физический дискурс здравому смыслу. Сартр видит в этике «собра­ние идеалистических трюков», дающее возможность как-то прожить ту жизнь, которую навязывают нам скудность ресурсов и техники. М. Мерло-Понти напоминает об ответственности «говорящего че­ловека», т.е. философа, и о том, что время «импровизирующего мышления» прошло. Метафизика долго была подпорками науки, ко­торая манипулировала вещами и ощупывала их, видела перед собой, но не пыталась вжиться в них¹. Декарт открыл мир только как мир мыслей. Мерло-Понти, критик ортодоксального марксизма и либе­ральных мифов, выступил как критик идеализма в философии, про­тив механической рефлексии, спекулятивной философии в защит)' критической мысли и конкретного мышления. Он считал, что одна из самых значительных идей Маркса состояла в том, что ничто не может быть изолировано в тотальном контексте истории. Автор эк­зистенциальной феноменологии допускал, что эра морали еще не наступила. В его представлении универсальным классом должен стать пролетариат. Этика пролетариата возникает из его действи­тельной всеобщности, а не через процесс мышления, не из абстракт­ных принципов². М. Хайдеггер также говорит о том, что «человек метафизики» ныне превращается в «трудящееся животное».

Г. Зиммель считает, что из того, что мы вынуждены постулиро­вать некоторое абстрактное основание этической теории, ни в коем случае не следует, что им является некоторая метафизическая дан­ность. Зиммель утверждал, что нет «монистической морали», а есть много моралей. Тем самым он отрицает философский монизм и его этическую импликацию. Речь не может идти о простом моральном субстрате как о чем-то всем известном. В таком случае под моралью следовало бы понимать лишь отжившие окостенелые формы, пред­рассудки, стремящиеся к самосохранению. Среди многих моралей должна быть и новая, иная мораль. Эта мораль не описывается в терминах трансцендирования и перфекционизма.

А. Бергсон язвит по поводу интеллектуалистских теорий морали, в основном кантианства: «Претензия на то, чтобы основать мораль

¹ Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992.

² Kmks S. The Political Philosophy of Merleau-Ponty. N. Jersy, 1981.

на уважении к логике, смогла родиться у философов и ученых, при­выкших поклоняться логике в умозрительной области и склонных, таким образом, думать, что во всякой области и для всего челове­чества в целом логика навязывается в качестве высшей власти»¹. Он подчеркивает, что не может быть и речи об основании морали на культе разума. Обязанности существуют помимо интеллектуаль­ных конструкций морали. Он также предвосхищает появление иной морали.

Одним из тех, кто безжалостно обрушился на этическую мета­физику, был, как известно, Ф. Ницше. Он противопоставляет ме­тафизической философии историческую философию. Ницше вос­стает против морального истолкования и морального значения су­ществования человека, против представлений о том, что сущест­вование мира может быть оправдано как моральный феномен, что мораль является метафизической (высшей, совершенной) деятель­ностью человека. В метафизике он видит «бесчинство нелоги­ческого мышления». Ницше унижает религиозного человека, это «трансцендентное я», дышащее угаром своей социальной психо­логии.

Христианско-европейскую мораль Ф. Ницше называет моралью стадных животных, тиранией по отношению к природе, моралью умеренного, трусливого, посредственного человека, внутренне стра­дающего от нечистой совести. Эта мораль твердит: «Я — сама мо­раль, и ничто, кроме меня, не есть мораль!», прославляет такие (добродетели, как дух общественности, благожелательство, почти­тельность, прилежание, умеренность, скромность, снисходитель­ность, сострадание. Должны быть или возможны другие, прежде всего, высшие морали. «Есть морали, назначение которых — оправ­дывать их создателя перед другими; назначение одних моралей — успокаивать его и возбуждать в нем чувство внутреннего довольства собою; другими — он хочет пригвоздить самого себя к кресту и сми­рить себя; третьими — мстить, при помощи четвертых — скрыться, при помощи еще других — преобразиться и вознестись на недося­гаемую высоту. Одна мораль служит ее создателю для того, чтобы забывать, другая — чтобы заставить забыть о себе или о какой-нибудь стороне своей натуры; один моралист хотел бы испытать на чело­вечестве мощь и творческие причуды; какой-нибудь другой, быть может, именно Кант дает понять своей моралью следующее: «во мне достойно уважения то, что я могу повиноваться, — и у вас должно быть не иначе, чем у меня»².

¹ Бергсон А. Два источника морали п религии. М.. 1994. С. 92. - Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 307-308.

Науке о морали недостает учения о типах морали, сравнения мно­гих моралей, проблемы морали. Философы стремились обосновать мораль, сама же мораль считалась при этом данною: «То, что фи­лософы называли «обоснованием морали» и чего они от себя тре­бовали, было, если посмотреть на дело в надлежащем освещении, только ученой формой твердой веры в господствующую мораль, новым средством ее выражения, стало быть, фактом, который сам коренится в области определенной нравственности; в сущности, даже чем-то вроде отрицания того, что эту мораль можно понимать как проблему, — и во всяком случае чем-то противоположным иссле­дованию, разложению, сомнению, вивисекции именно этой веры»¹.

Этическая метафизика бедна содержательно и нормативно. Ее сильной стороной являются формализации. Мода на формализм проходит. Как утверждает К. Манхейм, «...приходит конец преобла­данию формалистической этики над этикой содержательной. Гово­ря о формализме этики, мы имеем в виду те этические принципы, которые намеренно отказываются давать конкретные советы отно­сительно того, что следует делать, и вместо этого сводятся к аб­страктным формулам правильного и неправильного действия»². Со­циологической основой формалистического мышления он считает мировоззрение, соответствующее «стадии социальной слепоты ин­дивидов» в обществе с неплановой экономикой, свободой конкурен­ции и индивидуальным приспособлением. А. Хеллер отмечает: «Фун­даменталистские этические теории ведут себя как религиозная мо­раль, даже если суть их моральных предписаний и целей нерелиги­озная по своей природе»³. Она объясняет формализм теорий с по­зиций экзистенциального субъекта, «случайного индивида» как на­бора нереализуемых возможностей без телоса, без предзаданной мо­дели поведения. Метафизическое кредо противопоставляется экзис­тенциальному выбору. Критика формализма отражает переориен­тацию этики, подтверждающей универсальность и законность неко­торых норм, на проблемы личного выбора, самосознания, мораль­ной психологии. Критическую оценку этического формализма раз­деляет П. Сорокин: «Трагедия моральных наук заключалась в том, что они давали только общие формулы, вроде императива Канта, неясные и чисто формальные»⁴. Социальной философии и этике недостает знания объективных связей и опосредствовании между

¹ Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 306.

² Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1992. С. 167.

³ Heller A. The Contingent Person, and the Existential Choice // The Philosophical Forum V. XXI, № 1-2. Fall-Winter 1989-1990.

⁴ Сорокин П. Новый труд о Бентаме. Этическая мысль. М., 1990. С. 352.

явлениями. Нормативная этика не может быть наукой в этом смыс­ле слова.

Согласно русскому философу И.А. Ильину, вопрос этики есть во­прос о содержании, а не о форме. Философия должна быть конкрет­ной и по предмету, и по методу. Ее теоретическая позиция должна составлять единство с жизненными ориентирами, которые и гаран­тируют предметность философствования. Другими словами, внача­ле быть, потом действовать, а после этого — философствовать. Он рассматривает этику как описательную теорию в противовес осно­ванным на чисто понятийных конструкциях спекулятивным концеп­циям и полагает, что самое легкое, самое непроизводительное и наи­более импонирующее множеству обывателей есть дедукция, а самое скромное и значительное — созерцающая интуиция.

А.Ф. Лосев сохраняет метафизику в качестве учения о добре и зле, свободе воли. Он понимает ее как учение о сверхчувственном мире. Это не наука в строгом смысле слова, например, психология и социология. Он ее отделяет от «произвольной метафизики», ко­торая существовала во все времена, не имела определенных границ с мифологией, религией, наукой и искусством. Настоящая научная метафизика, которая есть «критика степени соответствия нашей мысли объективной реальности»¹, имеет дело со сложным предме­том, включающим интимнейшие переживания, и находится в на­чальной стадии: «То, что составляет теперь предмет метафизики и что многим кажется непостижимым, без сомнения, станет самой точной и всеобще необходимой наукой в будущем»². Рационального обоснования положения метафизики не имеют, по Лосеву. Науч­ность метафизики вытекает из его понимания науки: «Наука всегда там, где возможно установление единых и вообще необходимых (по крайней мере, в пределах этой науки) принципов, всеми признава­емых, как закон»³. А.Ф. Лосев убежден, что этика — одна из самых молодых наук.

Итак, поступательное движение метафизики, в процессе которо­го она эволюционировала от мистицизма и онтологии к гносеологии и теории ценности, от религии к законам разума, от Платона до Канта, замедлилось, а может быть, и остановилось. Метафизичес­ки-спекулятивные конструкции восполняли пробелы в знаниях, «от­вечали» за целостную картину мира, заключали в себе всеобщие аб­страктные принципы, метафизическую триаду «истина, добро, кра­сота». Все вещи должны были получить сверхъестественную сан-

¹ Лосев А. Этика как наука // Человек. 1995. № 2. С. 94.

² Там же. С. 95.

³ Там же. С. 93.

кцию, или санкцию разума, соответствовать своему понятию. Мета­физика часто заполняла смысловой и этический вакуум. Она обо­сновывала этику как нечто космическое, божественное, общезначи­мое, разумное, надличностное. В настоящее время такие аспекты метафизики, как мистика, мифология, схоластический символизм, гностицизм, не воспринимаются всерьез. Многие им подобные вещи снесены на чердак философии. Эти философски интерпретирован­ные суеверия показали свою несостоятельность.

Метафизика эпохи модернизма постепенно устаревает. Во мно­гих отношениях она уже превратилась в пошлость. Она не способна надлежащим образом воспринять и решить проблемы живых инди­видов. Субъективная сторона морали, которая, по идее, должна быть взята вместе с ее объективной необходимостью, сведена к отдель­ным элементам, в частности, способности суждения, мотивам, по­искам консенсуса. Мыслится, что моральные принципы возникают благодаря теоретическому мышлению, в специальном контексте, в сфере квазирассудочной деятельности.

«Метафизические вопросы» являются последней надеждой мета­физики. Никакая частная наука на них не может ответить. Это во­просы о ценностях. Их задают именно потому, что горизонт инди­видуального существования слишком узок, чтобы можно было дать ответ. Для решения этих вопросов требуется отталкиваться от це­лого, от самого широкого основания, привлекать самый широкий контекст, т.е. мыслить по-настоящему. Доходя до этих вопросов, ме­тафизическая философия никогда не говорит правды, не берет на себя ответственность за провозглашенные принципы, не предлагает программы действий. По сути дела, здесь она смыкается со здраво­мыслием, подсказывающим, что от жажды благородных дел можно вылечиться.

Итак, метафизика — это особый тип философско-теоретического мышления. История метафизики в европейской философии — это прежде всего история учений о бытии (онтология), затем гносеоло­гия и философия сознания, теория субъективности, а также решение теологических задач. Метафизика связана с религиозными убежде­ниями и воззрениями христианской Европы. Ее главные темы — сущ­ность и явление, бытие и сознание, пространство и время, единство бытия, бесконечное и конечное, духовное бытие, проблема бытия и становления, соотношение единичного и всеобщего. Важнейший признак метафизического мышления — обращение к последним и всеобъемлющим основаниям всего сущего (Одно и Целое).

Это философия первоначал, доктрина идей, образец унитарного и тотализирующего мышления, доктрина всеобщего единства, или упорядоченного многообразия, а также мистическое мышление о бытии, которое использует трансцендентные гарантии. Метафизика преувеличивает значение разума (сознания) и обеспечивает гегемо­нию определенных суждений, придавая им универсальный характер. Она начинается как теория идей (субстанциональности, единого, аксиомы, принципа и источника, с логического и онтологического постижения мира) и завершается теориями субъективности. Мета­физическое означает также систематическое. Идея системы обуслов­ливает «архитектоническую склонность» метафизической филосо­фии. Метафизические конструкции всегда восполняли пробелы в знаниях, «отвечали» за целостную картину мира.

Философию зачастую принято отождествлять с метафизикой. В каком-то смысле для нее это, действительно, лучший способ само­идентификации, проводящий демаркационную линию между собст­венно философией и другими отраслями гуманитарного знания, частными науками. Вместе с тем многими метафизика оценивается как устаревшая, пошлая и больше невозможная философия. С сере­дины XIX в. идея возврата к метафизике считается реакционной. Ее считают философской интерпретацией суеверий, хламом, кото­рый теперь остается только снести на чердак. Метафизика проро­чествует о финальных целях и абсолютах, но не берет на себя ни­какой ответственности за практическое осуществление моральных принципов — известную метафизическую триаду «истина, добро, красота». Многие откровенно сожалеют об упадке метафизического мышления и надеются на его реставрацию в ближайшем будущем. Они полагают, что реалистичная философия скоро растворится в других науках. Отказ от метафизики может подорвать критическую функцию философии, а также целостное отражение действитель­ности. И оппоненты, и сторонники метафизики указывают на то, что выйти из этой традиции непросто. Философские школы, кото­рые намеревались ее преодолеть (например, лингвистическая фи­лософия, экзистенциализм), тем не менее остались в русле метафи­зических построений. Авторитет метафизики пошатнулся, но она все еще жива.

Метафизическая философия, как правило, превозносит мораль, изображает ее в виде чисто духовного отношения к миру. Последняя есть продукт метафизического мышления. Действительность пред­стает как сфера господства идей, а человек — как сознание и носи­тель идеи. Тем самым мысленно преодолеваются горизонты инди­видуального существования. Наиболее существенные противоречия жизни разрешаются в сфере морали. Другими словами, социальные противоречия и конфликты сводятся к моральным коллизиям, борь­бе идей, столкновению антагонистичных моральных принципов, ко­торые стоят над схваткой действительных интересов и действитель-ных борющихся сил. Последнее слово остается, таким образом, за идеологией.

Метафизика учит, что мыслить по-настоящему — значит мыслить, опираясь на самые широкие, предельно широкие основания. Она не умеет сказать правды или всей правды об этих основаниях (прин­ципах и ценностях), не может сказать, но на них указывает. При­ступая к решению любых задач, метафизика предлагает иметь перед глазами целое и идти от целого к частностям. В метафизических рассуждениях единичное не может существовать вне целого. Мета­физика может быть прогнозирующей, т.е. заглядывающей в будущее, пророчествующей, а может быть и ностальгирующей, мечтающей о прошлом, бессильной что-либо изменить, сокрушенной и пессимис­тической.

Существовали и все еще существуют причины, побуждающие к метафизическому мышлению. Так, например, оно дает чувство мо­ральной уверенности, обещает полноту духовной жизни. Нравствен­ные убеждения получают онтологическую достоверность. Помимо этого, в обществе всегда найдется некоторое число догм, которые принимаются всеми (или большинством) практически без обосно­вания и обсуждения. Метафизическое мышление свойственно тра­диционным обществам, является кульминационным моментом его культуры, его идеалом.

Метафизический дискурс традиционно считается очень важным в этике. Метафизическими считаются проблема ценностей, добра и зла, вопрос о смысле жизни, о высших и конечных целях человека, о нравственных императивах, о смерти и бессмертии, о свободе и необходимости, о справедливости и другие. В настоящее время стоит вопрос о том, что этические проблемы больше не могут ре­шаться метафизическими средствами и в метафизической плоскос­ти. В качестве альтернативы метафизической философии морали выдвигается социология морали.

Опыт духовности, свойственный традиционному обществу, соот­ветствует человеку моральному, или Homo humanis (moralis). Ему и его отношению к миру отдается предпочтение. По отношению к нему выстраиваются и другие образцы и типы отношений. Он сим­волизирует человеческую сущность. За этим понятием стоит много­функциональная деятельность и целый комплекс нерасчлененных общественных связей. Традиционного индивида сменяет «случай­ный индивид», монофункциональная ролевая личность. Мораль­ность и духовный опыт не являются для нее важнейшим видом де­ятельности. Это узкая и второстепенная сфера деятельности, отно­шения, которые не реализуются, нормы, которые не исполняются, идеалы, которые не осуществляются. Предпочтение отдается другим типам отношений, как-то: Homo politicus (гражданин), Homo faber (человек производящий, рабочий), Homo sapiens (человек разум­ный, теоретизирующий), Homo euconomicus (экономический чело­век, предприниматель), действующий ради прибыли, Consumer (че­ловек потребляющий, покупатель). Мораль становится простым суб­стратом.

Программа этического универсализма в этих условиях моралис­тична вплоть до полной утопии, чревата анархистскими последст­виями, может парализовать институциональную жизнь и социаль­ные нормы. Совершенно не очевидно, что она позитивно влияет на развитие кооперации и благожелательности. В такой же мере она может способствовать подъему ханжества и ригоризма.

3.2. Язык морали

Мораль как мыслительная, идеальная форма объективируется в языке. Лингвистические возможности морали исторически разви­ваются, описываются исторической семантикой и требуют своих историков языка. Мораль можно характеризовать как определен­ный способ использования языка. Это касается и обыденного языка морали, или оценочно-нормативных суждений, посредством кото­рых люди выражают свою нравственную позицию и свое отноше­ние к различным фактам и событиям, и теоретических утвержде­ний, или концептуализации морали в философских и научных сис­темах. Язык морали, или лектон (высказываемое), включает и обы­денные, и теоретические суждения. Вместе с тем они отличаются друг от друга до такой степени, что теоретические лингвистические конструкции могут казаться бессмысленными: так, Эпикуру учителя словесности не могли объяснить, что означает «хаос» у Гесиода, а А. Шопенгауэр с заметным раздражением указывал, что нельзя го­ворить о душе «как о всем известной и хорошо аккредитованной особе, нет, она требует отчета в том, как философы дошли до этого понятия и какое право имеют они делать для него научное упот­ребление»¹. Философия подвергает критике обыденный язык мо­рали и суждения здравого смысла. Рассогласование между теорети­ческим и обыденным языком морали полезно и допустимо, так как служит просвещению обыденного сознания и возводит его пред­ставления и суждения к осознанным аргументированным убежде­ниям. Философский язык — это специальная и большая проблема².

¹ Шопенгауэр А. Идеи этики. Избранные произведения. М., 1992. С. 74.

² См.: Бибихин В.В. Язык философии. М., 1993.

Ценностно-нейтральная (академическая) философия, удовлетво­ренная своим искусственным словарем и жаргоном, торжествуя над обычным словоупотреблением, одерживает кажущуюся победу, так как порывает с общественным мнением, уже не солидарна с жизнью общества. Разрушение средствами философии обыденного языка мо­рали означает подрыв корневой системы и депопуляризацию мо­ральной философии. Обыденный язык морали является главным языком общения и носителем такой