чаев это не так. Ранее я уже упоминал о Сэме — заключенном из камеры смертни- ков, который учился, чтобы стать служи- телем, и не хотел впустую тратить время на телевизор.
В неизбежности скорой смерти есть что-то такое, что вынуждает нас сконцентрироваться. Сэмюель Джонсон
однажды сказал: «Когда человек знает, что через две недели его повесят, это прекрасно сосредоточивает его разум».5 Я обнаружил, что это замечание — больше, чем просто шутка. Жить, осознавая, что умрешь, в определенном смысле очень полезно. Именно по этой причине святые древности держали череп на своих письменных столах. Если мы, подобно Биллу Брайту, верим, что наша жизнь принадлежит Богу, то можем сказать вместе с апостолом Павлом:
«Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение» — и сказать это искренне.6 Мы можем радоваться каждому этапу жизни, вклю- чая старость и последнюю болезнь, вверяя свою жизнь на Божье попечение. Нам следует принимать жизненные периоды такими, какие они есть, и познавать, чему Бог хочет научить нас в каждом из них.
 |
Подобное отношение вы вряд ли найдете в светском обществе. Западная культура стала одержима желанием предотвратить старе- ние и смерть. Удивительно, но люди начинают сражаться со старостью уже с юности. Для этого они используют ботокс, пласти- ческую хирургию, краски для волос, имплантаты и потребляют в ог- ромных количествах витамины и пищевые добавки. В современную эпоху биотехнологий нас манит возможность не только продлить жизнь, но и улучшить ее качество. Генные имплантаты позволяют нам зачать и родить ребенка даже в столетнем возрасте. Учитывая возможности трансплантации органов, люди задаются вопросом: «А зачем нам вообще умирать?» Эта мысль их настолько пленяет, что они не хотят размышлять ни о каких этических рамках в биотехно-
Г Л А В А 2 9
логических исследованиях. Похоже, мы уже на пороге открытия пре- словутого Источника вечной молодости.
И все же, подобное мышление — это издевка над человеческой природой и Божьей мудростью. Христиане имеют «стереоскопиче- ское» представление о смерти, глядя на нее с двух немного отличаю- щихся ракурсов. Прежде всего, смерть — это извечный враг, Божий суд над человечеством за грех. Но мы также верим, что Иисус Своей смертью победил грех и смерть.7 Телесное воскресение Христа — это гарантия для христианина: «Если же мы умерли со Христом, то ве- руем, что и жить будем с Ним».8
Но, если взглянуть с другой точки зрения, то Божий суд яв- ляется также проявлением Его милости — как в смерти, так и во всем остальном. Объясню, что я имею в виду. Часто говорят, что старость не для нытиков. Я привык вскакивать утром с кровати и делаю это и по сей день, но теперь слышу громкий хруст в суставах, и временами спину сковывает боль. Постарев, я заметил и другие перемены, не- которые из них для меня еще более досадны. Я всегда гордился своей фотографической памятью. Теперь же, если даже она и сохранилась, то мне несколько сложнее сфокусировать объектив. Итак, когда наши тела увядают, нам приходится платить определенную цену. Умирание происходит прямо посреди жизни.
Впрочем, эти напоминания о бренности помогают нам сосредо- точиться на том, что действительно важно. Здоровое осознание при- ближения смерти побуждает нас больше радоваться нашим взаимоотношениям с семьей и друзьями. Почему, вы думаете, муж- чины, становясь дедушками, зачастую проявляют больше терпения, чем в те годы, когда были отцами? Размышления о смерти благо- творны; они не вредны.
Лично мне старение принесло глубокое понимание красоты природы. Конечно, я всегда был к ней восприимчив, но теперь, на за- кате жизни, мое восприятие значительно обострилось. Мир стал для меня роднее.
Боли и страдания старости делают перспективу смерти куда менее пугающей. Как выразился французский эссеист Мишель де Монтень, мы ведомы «рукой природы вниз по пологому, почти не- заметному склону. Мы понемногу, шаг за шагом скатываемся в это жалкое состояние и привыкаем к нему настолько, что уже не испы- тываем потрясения от того, что в нас умирает молодость. Эта смерть по существу и воистину более сурова, чем полная смерть увядшей жизни или смерть от старости».9
Поскольку мы — падшие создания, сама идея того, что мы могли бы жить вечно, является приглашением к полной безответ- ственности. Если бы мы жили вечно, то перестали бы заботиться о
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
своих детях, поскольку сами могли бы пережить их. Мы не чувство- вали бы ответственности за то, чтобы передать дальше накопленную житейскую мудрость. Мы стали бы несносными в своей мнимой не- уязвимости. Из истории мы знаем, что происходит с людьми, когда они верят, будто обладают неограниченной властью. Насколько же больше власти мы получили бы, веря, что будем жить вечно? Вот по- чему Божий суд над человечеством был также и проявлением мило- сти. Смерть избавляет нас от необходимости терпеть бесконечную жизнь в гордости и отчужденности.
Смертный приговор также чувствуется и в нашей неудовлетво- ренности земной жизнью. Ограничения побуждают нас искать и на- ходить все, что говорит о вечности. Поэт Уоллес Стивенс мудро заметил: «Неимение — начало желания».10 Разумеется, он имел в виду, что удовлетворенность, как это ни парадоксально, начинается с нужды. Леон Касс, председатель Президентского совета по био- этике, считает, что скоротечность нашей жизни побуждает нас реа- лизовывать свои способности. По мнению Касса, настоящее человеческое счастье приходит с удовлетворенностью, которую че- ловек воспринимает, как «цветок, украшающий беспрепятственную деятельность по упражнению души».11
Реальность неминуемой встречи со смертью стимулирует наши стремления. Мы хотим совершить многое в жизни, пока у нас есть такая возможность. Реализуя порывы души и используя данные
Богом способности, мы ощущаем Божью удовлетворенность Его творением и Его соз-
