Если бы мы видели истинный характер Бога, Его славу и все остальное, что с Ним связано, точно так же, как мы видим окру- жающий мир, то наша свободная воля по- теряла бы всякий смысл. Не верить в Бога было бы просто невозможно, как и отверг- нуть Его. Это лишило бы нас возможности принять решение верить, а с верой — и воз- можности любить, потому что любить нельзя по принуждению. Мы не можем
любить Бога, если лишены возможности отвергнуть Его. Напомню, что Бог дал нам достаточно света, чтобы видеть, но недостаточно, чтобы упразднить необходимость видеть глазами веры. Должна быть убрана с дороги наша гордость. Мы должны признать, что вера — это не вера, если ее не сопровождают сомнения — или, по крайней мере, затруднения, как сказал бы благочестивый католик. Сомнения — вот что придает смысл вере. Практичным интеллектуалам с аналитиче-
Г Л А В А 3 0
ским складом ума понять это очень сложно. Именно в этом и за- ключалась проблема моего друга-юриста. Он думал, что сможет по- верить только тогда, когда расставит все точки над «i». Но, преуспей он в этом, ему не потребовалось бы ни во что поверить, и он не смог бы обрести веру. Это был замкнутый круг. (Позже мой друг решил этот вопрос, и сегодня он непоколебим в своей вере.)
Вспомните, что произошло с Филипом Джонсом в больнице. Он с такой тщательностью проанализировал своим незаурядным умом христианское Евангелие! Оно имело для него совершенный смысл. Он мог разложить Евангелие по полочкам, но принял Божий дар веры во всей полноте только тогда, когда услышал слова песни «Христос — скала для моих ног», лежа на больничной койке. До этого момента христианский опыт Джонсона был в значительной мере интеллекту- альным занятием, но для глубокого личного посвящения он нуждался в другом. Он должен был принять дар Иисуса, чья искупительная смерть на кресте примирила нас с Богом. Это разительно отличается от рациональных умозаключений.
Гордому человеку непросто прийти к Богу. Мы хотим, чтобы Бог действовал на наших условиях, согласно нашему пониманию, но это просто невозможно. Он хочет, как говорит нам в Библии, чтобы мы приходили к нему на Его условиях. Он желает увидеть нашу дет- скую веру. Добрый Пастырь отправляется на поиски тех, кто, нако- нец-то, поняли, что без Него они потеряны. Я пережил в точности то же самое.
 |
Покидая Белый дом весной 1973-го, я считал себя умнее всех остальных, кто оказался втянут в Уотергейт. Еще бы! Я не посещал собраний, которые впоследствии стали основой для всех уголовных дел. Я отказывался участвовать в обсуждениях, которые могли при- вести к созданию помех правосудию. Поначалу работники прокура- туры говорили, что я не являюсь объектом расследования. На первых порах я, по сути, был кристально чист перед законом.
Тем не менее, в моей жизни происходило что-то крайне сквер- ное. Я не ощущал радости или чувства удовлетворения. Конечно, меня беспокоили все эти негативные заголовки в газетах и нападки на президента Никсона, которого считал своим другом, но мой дис- комфорт коренился не в Уотергейте. В свой 41 год я был в расцвете сил. Имея за плечами три с половиной года, проведенных в Белом доме, я собирался вернуться в юридическую фирму, которая сделала бы меня богачом. И все же, я чувствовал себя несчастным. «Какой смысл во всем этом? — спрашивал я сам себя. — Неужели это — все,
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
что может быть в жизни? Неужели это предел? А что же тогда дальше?»
Я думал, что моя депрессия отчасти объясняется невероятным напряжением, в котором я так долго находился из-за работы, но ни- какой отдых не помогал от нее избавиться. Сейчас я понимаю, что в тот момент был на грани отчаяния.
Летом того года уотергейтский скандал обострился. Я по-преж- нему не был объектом уголовного преследования, но меня постоянно вызывали на разные слушания и судебные заседания, и я ежедневно подвергался испепеляющим нападкам со стороны прессы. Просы- паться утром и видеть, как заголовки «Washington Post» и «New York Times» пестрят твоим именем — это особая форма пыток, хотя больше половины их обвинений были совершенно надуманными.
Мы с Пэтти отправились в отпуск на побережье в штат Мэн, решив по пути остановиться на пару дней у моих родителей в при- городе Бостона. Пока мы были у них, я позвонил Тому Филлипсу — президенту «Raytheon», самой крупной корпорации Новой Англии, — и спросил, могу ли я заехать к нему. Я уже встречался с ним че- тырьмя месяцами ранее, чтобы обсудить возможность вернуться на должность юрисконсульта в «Raytheon». В тот день меня очень впе- чатлили перемены, произошедшие с Томом за время моего пребыва- ния в Белом доме. Он явно был в мире с самим собой. Я спросил, что с ним случилось, и до сих пор помню его ответ слово в слово:
«Чак, я принял Иисуса Христа и посвятил Ему свою жизнь». Занерв- ничав, я сменил тему разговора. Никогда прежде я не слышал, чтобы кто-то говорил подобное. В моем понимании Иисус был всего лишь исторической фигурой древности. Тем не менее, в последующие ме- сяцы слова Тома не выходили у меня из головы.
Итак, пока мы гостили у моих родителей в Бостоне, я встре- тился с Томом у него дома. Я хотел, чтобы он объяснил, что про- изошло в его жизни. «А вдруг, — ну, мало ли, — это и мне поможет», — думал я.
Мы провели жаркий, душный августовский вечер, сидя на его веранде. Том рассказал свою историю. Несколькими годами ранее он оказался на евангелизационном собрании Билли Грэма в Нью-Йорке и услышанное послание необычайно сильно коснулось его. Том был настолько впечатлен, что в ответ на заключительный призыв Грэма принять Христа своим личным Господом и Спасителем вышел вперед вместе с сотнями других и подчинил свою жизнь Христу. Затем он рассказал о тех радикальных переменах, которые произошли в его жизни.
В завершение своей истории Том взял со стоявшего рядом сто- лика какую-то книгу в мягком переплете и спросил, не буду ли я про-
Г Л А В А 3 0
тив, если он прочитает мне одну главу. Это была книга «Просто хри- стианство» — классический труд Клайва Льюиса, — а глава, которую прочитал мне Филлипс, называлась «Величайший грех». Речь шла о гордости.
То, что я услышал от Тома, стало для меня сокрушительным ударом. Я увидел в потрясающих словах Льюиса отражение себя и моей жизни. Он говорил о великом грехе, который мы легко заме- чаем в других, но редко признаем в самих себе: о высокомерии и за- носчивости, которые возникают, когда мы строим жизнь вокруг собственного «я».
Пока Филлипс читал, я чувствовал, как спина под рубашкой и лоб покрываются испариной, — и причина была вовсе не в вечерней духоте. В моем разуме мелькали картины из прошлого, как в кино- фильме, когда за мгновение до гибели перед глазами персонажа про- носится вся его жизнь. Сейчас я понимаю, что в определенном смысле действительно стоял на пороге смерти.
Я думал о своем невыносимом высокомерии. О, конечно же, я совершал добрые дела для людей и заботился о жертвах несправедли- вости. Я оказывал бесплатную юридическую помощь, когда был прак- тикующим адвокатом, и жертвовал благотворительным организациям. Я считал себя вполне приличным парнем, но на самом деле за моей довольной самоправедностью скрывался тотальный эгоцентризм.
В те годы, когда я ценой своего первого брака быстро подни- мался, как юрист и политик, я оправдывал собственные поступки. Я говорил себе, что делаю все это ради моей семьи и страны, ради на- циональной безопасности. Я был уверен, что тружусь всецело на благо других, но в тот вечер в доме у Тома осознал, что занимался всем этим ради самого себя.
Некоторые из слов Льюиса, прочитанных Томом, задели меня особенно сильно, вдребезги разбив защитный механизм, сооружен- ный мной за долгие годы — имидж «крутого» парня. Я вдруг осознал правду. Как писал Клайв Льюис, гордый человек, поглощенный самим собой и умеющий всему находить оправдание, никак не может уви- деть что-то неизмеримо превосходящее его самого. Он неспособен увидеть Бога.
В тот вечер мне стало настолько не по себе, что я уже не мог дождаться, когда покину дом Тома. Он предложил помолиться обо мне, и я согласился. Таких молитв я никогда не слышал ни в церкви, ни где-либо еще. Она была сердечной, трогательной и исполненной заботы. Но особенно меня поразил тот факт, что Том Филлипс, один из самых занятых и успешных бизнесменов Америки, по-настоящему и искренне переживает обо мне, Чаке Колсоне — и не как о важной персоне из Вашингтона, а просто как о человеке.
С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь
В тот вечер, попрощавшись с Томом Филлипсом, я направился к машине, как вдруг почувствовал огромное желание вернуться, чтобы помолиться еще раз. Оглянувшись, я посмотрел на дом, но в гостиной света не было, и я понял, что уже слишком поздно. Я сел в машину, завел двигатель и выехал на дорогу, но смог проехать не более сотни метров. Из-за душивших меня слез я был просто не в состоянии вести машину. Бывший капитан морской пехоты, «крутой вышибала» из Белого дома, когда-то считавший себя ничуть не хуже или даже лучше всех остальных, чувствовал себя несчастней- шим из людей.
Я впервые в жизни заглянул в свое сердце, и то, что я там уви- дел, вызывало у меня отвращение. Оно было порочным. Вспоминая тех, кому причинил зло и с кем поступил несправедливо, я осознавал, насколько был холодным, жестким и эгоцентричным. Впервые в жизни я был глубоко убежден в своей греховности. Я чувствовал себя отвратительным, пристыженным, ужасно одиноким и потерянным. Через мой разум по-прежнему текли слова Тома об обращении к Богу и простом шаге подчинения. В тот момент я непроизвольно вос- кликнул: «Боже, я не знаю правильных слов! Я ничего собой не пред- ставляю, но, пожалуйста, прими меня. Прими меня таким, какой я есть». Так, наедине со своими мыслями, я провел полчаса или, может, час. По щекам беспрепятственно текли слезы, чего в моей жизни никогда не было. Меня охватило чувство полного подчинения и полной свободы. Я знал в тот момент, что Бог реален, что Он — личность, и Он услышал мои молитвы.
Я ожидал, что на следующее утро проснусь смущенным. Я был не из тех, кто легок на слезы или, по крайней мере, никому их не показывал. Я был жестким, упрямым, матерым, независимым горде- цом. Но только не в то утро. Впервые в жизни я чувствовал себя сво- бодным. В моих обстоятельствах ничего не изменилось. Тем августовским утром я, как и раньше, увидел свое имя в газетных за- головках, но уже все было по-другому и больше никогда не верну- лось к прежнему.
В течение следующей недели я с головой погрузился в книгу
«Просто христианство». Все, что я читал, подтверждало мой опыт, и все, что я пережил, подтверждало слова Паскаля: «У сердца есть доводы, которые неведомы разуму».1 Я был твердо уверен, что при- обрел новые взаимоотношения с Богом. На той неделе я помолился, попросив Иисуса Христа стать господином моей жизни. Так началось мое грандиозное странствие всей жизни — самое восхитительное из всех, которые доступны человеку. Я пережил на себе всю полноту одного из великих парадоксов: мы обретаем себя, только потеряв себя в Боге.
Г Л А В А 3 0
 |
А как насчет вас? Убедительными ли были рациональные до- воды и свидетельства, представленные в этой книге? Что вам препят- ствует посвятить себя Богу в Иисусе Христе?
Вернемся в самое начало книги. Вспомним рядового Райана, иду- щего нетвердой походкой к надгробию человека, спасшего ему жизнь. Эта сцена — самая удивительная из всех, которые я когда-либо видел в кино. Вот стоит Райан, и у него дрожат губы, а по щекам текут слезы. Он смотрит на надгробие, задаваясь вопросом, был ли он до- стоин жертвы, принесенной капитаном Миллером и другими, которые погибли ради того, чтобы он мог жить. Когда семидесятилетний Райан, стоя у той могилы, обращается к своей жене, его мучают те же во- просы, что не дают покоя каждому из нас. Достойный ли я человек? Насколько правильно я жил? Прожил ли я достойную жизнь?
Надгробие представляет собой простой белый крест, поэтому мы видим на экране человека, который, стоя на коленях, сотрясается от слез перед крестом. Райан — это образ каждого из нас, потому что все мы воистину стоим перед крестом. В какой-то момент своей жизни каждому человеку, — мужчине и женщине, — придется взгля- нуть на этот крест и то, что он собой олицетворяет, и задать себе вопрос: «Достойный ли я человек?»
Вспомните наши исследования сущ- 
ности Евангелия. Оно умопомрачительно простое. Может даже показаться, что оно слишком хорошее, чтобы быть прав- дой. Бог настолько возлюбил нас, что, сотворив каждого, даровал ему свобод- ную волю. Мы согрешили, и понимаем это, когда заглядываем в свое сердце. За наш грех должна быть уплачена цена. Но Бог по Своей любви к нам послал Своего Сына Иисуса умереть на кресте, чтобы заплатить за наш грех, и мы смогли об- рести прощение. Жертва Христа дает нам возможность примириться с Богом, по-
