Смерть – это всего лишь точка перехода из этого мира, где мы имели привилегию жить, в обетованный мир грядущий

даниями. В моей жизни стремление к чему-то более высокому приносило чувство глубокого удовлетворения — особенно, если эти цели мотивировались не столько собственным эго, сколько желанием восполнить нужды, пока- занные мне Богом. Желание успеть потру- диться до перехода за черту смерти вынуждает нас взвешивать и оценивать свою жизнь. Что мы сделали правильно, а что — нет? Именно это стало одним из главных мотивов для Джеймса Райана вернуться семи-

десятилетним стариком к могиле человека, спасшего ему, двадцати- летнему парню, жизнь. В некотором смысле, все мы готовимся к тому, что нам, вполне вероятно, придется дать отчет. И это, в свою очередь, может привести нас к поиску Бога — единственного, кто спо- собен избавить от забвения и тлена.

На более поздних этапах своего пути мы также можем испыты- вать большое удовлетворение, размышляя о хорошо прожитой жизни,

 

 

Г Л А В А 2 9

 

что требует безоговорочного согласия с тем числом лет, которые нам отведены Богом. Это применимо к каждому из нас, когда мы думаем о своих семьях, друзьях и совершенных нами добрых поступках. Когда мы размышляем о восходе солнца под пение птиц, как это делал ком- позитор Мессиан. Когда мы радуемся всем дарам, которые Бог дает нам в Своем творении. Когда мы усердно и хорошо потрудились. Быть может, в конце на нашем надгробии кто-то выгравирует: «Раб Хри- стов», — как это сделали на могиле Билла Брайта.

Смерть призывает нас размышлять о смысле жизни, даже когда наша тоска по вечности предполагает, что эта тленная жизнь — всего лишь подготовка к бессмертию. Вот почему христиане испытывают естественный страх перед смертью не так остро, как другие. Смерть — это всего лишь точка перехода из этого мира, где мы имели приви- легию жить, в обетованный мир грядущий. Именно поэтому хри- стиане встречают смерть невозмутимо, а в некоторых случаях — даже с радостью.

 

Кена Уэсснера, который был моим наставником в служении и одним из ближайших друзей, в 71 год поразил рак почки. Он с большой решимостью преодолел болезненный и сложный период операций, облучения и химиотерапии. Как и Билл Брайт, Кен никогда не унывал.

Когда я навестил его в больнице, он был бодр и оживлен. Кен был успешным президентом компании «ServiceMaster», а после выхода на пенсию посвятил несколько лет служению, к которому он отно- сился с огромным рвением. В тот день, когда я его навестил, мне даже и в голову не пришло, что Кен близок к смерти. Глядя на него, этого никто не мог бы сказать. Тем не менее, Кен явно понимал, что умирает, и готовился к смерти тщательно и продуманно, диктуя своей жене Норме подробные инструкции по самому широкому кругу вопросов.

Она сказала мне, что через два дня после моего визита Кен об- щался со своим другом, Кеном Хансеном, которого когда-то сменил на посту главы «ServiceMaster». Хансен, который также был искрен- ним христианином, лежал в другой больнице и тоже находился при смерти. Норма сказала, что эта беседа между двумя друзьями была чем-то невероятным. Они оба чуть ли не ликовали, говоря, с каким нетерпением ожидают быть снова вместе на небесах. У них не было ни слез, ни тени сожаления — только чистая радость. Друзья начали обсуждать обетования Иисуса о грядущем воскресении мертвых и об- ретении новых тел. Поскольку оба сильно страдали от своих смер- тельных заболеваний, размышления о новых телах вызывали у них чуть ли не радостный смех. Они уже предвкушали, как это будет здорово!

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

Разве не так хотел бы умереть каждый из нас: с ликованием о жизни в ожидании того, что Бог приготовил для нас, а не в гневе, горечи, отвержении и, уж конечно, не в страхе? До чего разительный контраст с тем, что однажды сказала моя некогда соперница по де- батам, Мэдлин Мюррей О’Хара: «Надеюсь, я проживу свою жизнь так, что, когда умру, это кого-нибудь огорчит — даже если это будут всего лишь мои собаки. Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь где-нибудь всплакнул обо мне».12 Если вспомнить о том, насколько трагичной и одинокой была ее смерть, то возникают сомнения, что ее оплакал хоть кто-нибудь.

Едва ли не самое смелое исповедание веры пред лицом смерти принадлежит одному из известных юристов и наиболее влиятельных вашингтонских фигур нашей эпохи — Эдварду Бенетту Уильямсу. Каждый, кто когда-нибудь видел работу Уильямса в суде, понимает, насколько это был одаренный человек. Для целого поколения он стал образцом адвоката, к которому можно обратиться, если на кону ваша жизнь. Список клиентов Уильямса выглядит как справочник «кто есть кто» американских знаменитостей за тридцать-сорок лет: от Джо Маккарти и Джимми Хоффа до Фрэнка Синатры, множества сенато- ров и высокопоставленных чиновников.

Хотя Уильямс этого не афишировал, он был глубоко религиоз- ным человеком, ежедневно причащающимся в римско-католической церкви. Он долго и мужественно сражался с раком. В тот момент, когда Уильямс уже лежал на смертном одре и стало очевидно, что он проигрывает эту битву, сын показал ему статью, в которой он был назван одним из самых влиятельных людей в Вашингтоне. Газета

«Washington Post», в которой Уильямс был юрисконсультом, потом написала, что он «лишь отмахнулся от той журнальной статьи», а затем сказал: «Они не понимают, что такое власть на самом деле … Скоро я увижу истинную власть. Борьба со смертью — это эгоизм. Настало время отступить и узнать, что такое настоящая власть».13 Уильямс скончался мирно, оставаясь столь же непоколебимым в своей убежденности о воскресении, как и в своих блестящих доводах во время судебных слушаний.

 

Конечно, эти зарисовки показывают людей, жизнь которых мы считаем наполненной, продуктивной и успешной. В подобных обстоя- тельствах быть оптимистичным относительно легко. Но что, если смерть забирает человека в самом расцвете лет?

Очевидно, что никто не может ответить на вопрос, почему жизнь человека должна заканчиваться — с нашей точки зрения —

 

 

Г Л А В А 2 9

 

преждевременно. Мы не понимаем всех «как» и «почему» того, что для нашего поверхностного взгляда кажется ужасной несправедли- востью. У христианина, по крайней мере, есть уверенность, что эта жизнь — еще не конец, разве что она — наше последнее земное сви- детельство. Иногда своей смертью мы оказываем более сильное влия- ние, чем любыми свершениями при жизни.

Возьмем, к примеру, историю Дэвида Блума — чрезвычайно популярного молодого журналиста телеканала «NBC». Я познако- мился с ним в тот период, когда он был восходящей «звездой» на небосклоне «NBC». Некоторые говорили, что Дэвид станет сле- дующим ведущим шоу «Today» или даже обозревателем вечерних новостей. Однажды мы оба оказались в числе приглашенных на не- большой деловой завтрак, организованный бизнесменом-христиа- нином Джимом Лейном. Дэвид в то время возрастал в вере, о чем знали лишь немногие из его коллег и друзей по масс-медиа. Между нами сразу же установились теплые отношения — отчасти потому, что, как он признался, на него оказала большое влияние моя ду- ховная автобиография «Рожденный заново». Дэвид не раз обра- щался ко мне за советом, как к наставнику и другу.

Когда началась вторая война в Ираке, он вызвался освещать ее с места событий. Это было рискованное решение. Дэвид и его жена прекрасно осознавали, с какими опасностями он столкнется, как журналист, находящийся среди войск во время вторжения в Ирак. Тем не менее, это была его профессия, его способ служить людям.

За несколько месяцев до отъезда Дэвида в Ирак у него выра- боталась привычка каждое утро звонить Джиму Лейну. Они вместе изучали книгу Освальда Чемберса «Все мое предельное — Господу», замечательную классику для ежедневного чтения. По словам Джима, Дэвид постоянно говорил о своей совершенной радости, как христиа- нина. Он был прощенным и свободным — успешным мужчиной, отцом, мужем и журналистом, каким его сотворил Бог.

Пока Блум находился в Эль-Кувейте, готовясь к отправке в Ирак, он постоянно был на связи с Джимом. В их последнем теле- фонном разговоре Дэвид как бы между прочим попросил передать его жене Мелани и трем дочерям одно послание на тот случай, если он не вернется. Дэвид хотел, чтобы они знали, как сильно он их любил — больше самой жизни.

Вот мысли Дэвида Блума, высказанные им самим в одном из его последних электронных писем к Мелани.

 

Ты не можешь себе представить и даже на миг во- образить, какие огромные перемены произошли со мной и продолжают происходить. Бог погружает

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

тебя в глубины твоего естества до тех пор, пока ты не достигнешь самого дна, а затем, если ты обра- тишься к Нему с полной и слепой верой, и примешь в своем сердце и разуме твердое решение идти только с Ним и к Нему, то Он поднимет тебя и по- ведет домой. С надеждой молюсь о том, чтобы все мои парни выбрались из этой передряги целыми и невредимыми. Но говорю тебе, Мел, знай, что я в покое. Да, меня глубоко печалят картины смерти и разрухи, которые я вижу вокруг, но я в мире с моим Богом и с тобой. Знаю одно: мое отношение к жизни перевернулось вверх дном. Можно сказать, что я до- стиг пика профессионального успеха, но, честно го- воря, меня это мало волнует. Да, я горжусь той хорошей работой, которую мы все здесь делаем, но, с точки зрения природы вещей, она так мало значит в сравнении с моими отношениями с тобой, нашими девочками и Иисусом. Здесь со мной происходит что-то, выходящее далеко за рамки моего человече- ского понимания или способности осознать. Я — словно металл, закаляющийся в огненном горниле.14

 

Во время вторжения в Ирак я неотрывно следил за передачами

«NBC», чтобы максимально не терять Дэвида из виду. Он был повсюду, ведя репортажи из танков, бункеров и окопов, находясь среди солдат.

А затем поступило трагическое известие. Дэвид Блум скончался в возрасте 39 лет от тромбоэмболии легочной артерии, вызванной, ве-

роятно, тем, что он провел слишком много времени в неудобном положении в танке.