Психическая регуляция поведения. В меру активности человека — постепен­но и все более становится содержанием мыслей, чувств, познания

в меру активности человека — постепен­но и все более становится содержанием мыслей, чувств, познания, науки и т. д.

Как уже отмечалось, российские пси­хологи широко используют термин «от­ражение» для обозначения такого «вычер­пывания» содержания из окружающей действительности и насыщения им всей психики. Терминологически понятие «от­ражение» не очень удачно, поскольку оно ассоциируется прежде всего с зеркальным, т. е. пассивным, механическим, отражением (еще в XVIII в. французские материалисты, например Дидро, использовали в тех же целях сравнение мозга с воском, на кото­ром веши оставляют отпечаток; иначе го­воря, они понимали психическое отраже­ние как пассивный процесс). Однако в принципе теперь ясно, что благодаря дея-тельностной парадигме психическое отра­жение людьми внешнего мира трактуется именно как деятельность субъекта, т. е. как высший уровень активности (изначально практической).

Отражаемый психикой внешний мир — это прежде всего природа и общество, люди и вещи. Поэтому деятельность, т. е. взаимодействие субъекта с объектом, лю­дей с вещами, никак не исчерпывает всей активности человека, всего взаимодейст­вия людей с объективной действитель­ностью. А потому ^основоположник дея^ ^телыйсгногб подхода в психологии Рубин­штейн помимо деятельности выделял и изучал еще и другие виды и уровни актив­ности людей: поведение (не в бихевиорист­ском смысле), созерцание (например, эс­тетическое) и т. д.

Поведение. Когда в ходе деятельности, т. е. взаимодействия субъекта с объектом (с вещью, с предметом и т. д.), на перед­ний план выступают отношения между людьми, а не отношение между вещами, то в мотивации человека центр тяжести переносится из сферы вещной в план меж­личностных отношений, осуществляю­щихся при посредстве предметных дейст­вий, неотрывных от них, но и несводимых к ним. Тогда деятельность выступает в новом качестве. Она становится поведе­нием в том особом смысле, который имеет это слово, когда по-русски говорят о по­ведении человека. «Единицей» поведения

становится поступок (подобно тому, как «единицей» деятельности является дейст­вие).

Например, новейшие исследования К.А. Абульхановой-Славской, Г.Э. Белиц-кой, М.И. Воловиковой, В.В. Знакова, О.П. Николаевой и др. показали, что сей­час в условиях изменяющейся России у многих россиян моральные представления преобладают над правовыми. Эта специ­фика российской ментальное™ обуслов­лена исторически, поскольку в нашей стране до сих пор не построено правовое государство. А потому неразвитость право­сознания (точнее, неверие в справедливость и законность, обеспечиваемые государст­венными органами управления и чиновни­ками) как бы компенсируется моральными представлениями, апелляцией к межлич­ностным (а не институциональным) отно­шениям [2, 5, 10, 13, 27, 36]. Этот пример убедительно свидетельствует о том, что в принципе невозможен «деятельностный редукционизм», сводящий всю активность людей лишь к деятельности.

Общение. Особенно решительно против такого редукционизма выступили Б.Ф. Ло­мов и его ближайшие ученики и последо­ватели, возражая против того, чтобы счи­тать общение одним из видов деятельности или ее стороной. С точки зрения Ломова, в жизни людей существенна не только деятельность (т. е. субъект-объектные вза­имодействия), но и общение (т. е. субъект-субъектные взаимодействия). Здесь под субъектом понимается только человечес­кий индивид. По инициативе и под ру­ководством Ломова были развернуты многочисленные теоретические, экспери­ментальные и прикладные исследования общения (прежде всегЪ непосредствен­ного («лицом к лицу»), но также и опо­средствованного новейшими коммуника­тивными технологиями [18, 19]. Показано, что именно в условиях общения деятель­ность существенно меняется, становясь совместной.

Например, в экспериментах А. В. Беляе­вой, В.Н. Носуленко, Е.С. Самойленко и др. [19] изучалась вербализация психичес­кого образа. В частности, одному испы­туемому предлагалось описать визуально наблюдаемое изображение; его партнер по

4.1. Психология субъекта и его деятельности

этому описанию должен был воссоздать изображение, воспринятое первым испы­туемым. Выявлены разные стратегии та­кой категоризации признаков наблюдае­мых изображений (например, от целого к деталям или наоборот). В других экспери­ментах (психофизических) диада решала задачи на шкалирование громкости (со свободным выбором эталона и по задан­ному эталону). Под влиянием общения шкалы оценивания интенсивности звуков под конец оказывались во многом сход­ными, что повышало точность оценки. Тем самым благодаря общению качественно улучшалось функционирование сенсорной системы (по сравнению с условиями ин­дивидуального эксперимента).

Эти и многие другие изменения пси­хических процессов в условиях обшения помогают раскрывать важнейшие функции общения — такие, как организация сов­местной деятельности, познание людьми друг друга, формирование и развитие меж­личностных отношений.

Выдвинутый и разработанный Б.Ф. Ло­мовым методологический принцип обще­ния — наряду с деятельностиым подходом — существенно определяют исследователь­ские стратегии в психологической науке. В свете этого принципа становится более значимым вышеупомянутый знаковый, ре­чевой подход Выготского и его учеников. Поскольку речь есть важнейшее средство общения, то ясно, что она играет весьма существенную роль в психическом раз­витии людей. Однако если начальные наглядно-действенные предпосылки осво­ения речи недостаточно учитываются, то возникает нежелательная возможность рассматривать ее в качестве самодовлею­щего, самодостаточного и потому главного фактора (демиурга) психического развития ребенка, вообще человека. И тогда речь субъекта может подменить его самого.

Например, особенно часто это проис­ходит тогда, когда мышление понимается как функция речи. Так, согласно широко распространенной точке зрения, закреп­ленной даже в «Психологическом словаре» [28, с. 3351, речь выполняет не одну, а две функции — коммуникативную (что бес­спорно) и мыслительную (что едва ли соответствует действительности).

Данная точка зрения идет от крупных и очень разных психологов, например К. Бюлера, Л.С. Выготского, отчасти Ж. Лакана и др., по мнению которых речь думает за человека. В итоге получается, что мышление — это функция или качество не субъекта, а речи. Тем самым последняя заменяет собой человека и начинает вы­ступать в виде субъекта мышления.

Верно, конечно, что мышление и речь неразрывно взаимосвязаны, но их взаимо­связь и единство не означают тождества. Они играют разную роль в жизни людей. С помощью мышления человек познает объективную действительность, а с помощью речи он общается. Следовательно, ни одна из функций человека (даже речь) не мо­жет его заменить и стать вместо него субъ­ектом мышления или других видов его активности.

Более того, принципиальное различие между неразрывно взаимосвязанными мышлением и речью состоит, на мой взгляд, в том, что последняя — в отличие от познания в целом — не является дея­тельностью. Я присоединяюсь также к точке зрения Ломова, согласно которой и общение не есть деятельность (18J, Субъ­ект всегда осуществляет деятельность в направлении определенной цели — отно­сительно независимой, самостоятельной. Уже по этому главному критерию речь не может стать деятельностью, поскольку не имеет цели и потому входит в состав более широкой, относительно самостоя­тельной, целенаправленной активности — в состав прежде всего обшения. Она не есть общение, она — лишь его средство, хотя и важнейшее. Перефразируя старую шутку, можно даже сказать, что если бы речь была деятельностью, то самыми богатыми людьми стали бы болтуны.