Психическая регуляция поведения. Что психическое как таковое не рассмат­ривается в качестве объекта исследования

 

что психическое как таковое не рассмат­ривается в качестве объекта исследования. Отсюда детерминантами поведения ока­зываются, с одной стороны, физиологи­ческие процессы, а с другой — внешние стимулы (подкрепления). Образ, пережи­вание, психическая репрезентация мира исключались из рассмотрения в качестве мотивов поведения не только животных, но и человека. Следует отметить, что такая точка зрения в чистом виде была харак­терна только для самого радикального, раннего бихевиоризма в духе Дж. Уотсона [Watson, 1924]. В дальнейшем, как это слу­чается с большинством крайних воззре­ний, появились ростки компромисса, при­знаки «размывания» радикализма, Все сильнее зазвучали голоса в пользу внут­ренних детерминант повеления.

К. Спенс [Spence, I960) обратил вни­мание на фактор эмоциональности. С его точки зрения, ответ организма на стимул невозможно достаточно точно описать, не включая в рассмотрение собственно эмо­циональный ответ, такой, например, как гнев, который уже может зависеть не только от характеристик стимула, но и от ситу­ативных и даже индивидуальных особеннос­тей индивида. Неподкрепление вызывает не просто угасание реакции, а особое эмо­циональное состояние — фрустрацию, эмоциональный ответ.

Еще в 30-е гг. бихевиористы вплотную подошли к концепциям ожиданий и целей. Стало очевидным, что индивид не только заучивает реакции, но и выучивает зави­симости, последовательности событий; в качестве приобретенных побуждений по­ведением руководит страх (желаемое не произойдет) и надежда (желаемое случит­ся); стимулы же обеспечивают индивида необходимой информацией [Mowrer, 1950].

Ярким представителем «отступничест­ва» в бихевиоризме был Э. Толман [Tolman, 1950], Этот известнейший ученый при объяснении поведения использовал поня­тия цели и целенаправленности, что было абсолютно чуждо радикальному бихевио­ризму, отрицавшему не только внутренние, психические детерминанты поведения, но и целенаправленность (телеологичность ~ устремленность в будушее) поведения. Считалось, что единственным научным

методом объяснения поведения является определение его причин — материальных наблюдаемых факторов, а не идеальных психических категорий типа целей и ожи­даний.

Психоаналитические теории мотивации. Основоположником психоаналитической традиции был Зигмунд Фрейд. Одно из центральных положений его теории (см., например: [Фрейд, 1991, 1992]) —убежде­ние в том, что любое поведение человека хотя бы частично обусловлено бессозна­тельными импульсами.

Основой мотивации поведения, по мнению Фрейда, является стремление удовлетворить врожденные инстинкты — соматические требования организма. Во-первых, инстинкты по своей природе консервативны, что означает стремление снизить напряжение до минимального уровня. И в этом плане концепция Фрейда сходна с бихевиористсткой точкой зрения: тот же принцип гомеостаза и снятия на­пряжения. Во-вторых, инстинкты регрес­сивны: индивид стремится вернуться в некоторое исходное состояние (которое было нарушено рождением и последую­щим развитием) вплоть до небытия.

Основными инстинктами, по мнению Фрейда, являются инстинкты жизни и смерти. Инстинкт жизни может принимать две основные формы: воспроизведения себе подобных (половая потребность) и поддержания жизни индивида (обычные физиологические потребности). Следует, однако, отметить, что инстинкт жизни первого типа играет в концепции Фрейда особенно важную роль. Инстинкт смерти выступает антиподом инстинкта жизни и выражается в таких, например, формах поведения, как агрессия, мазохизм, само­обвинение, самоуничижение. На первый взгляд постулирование инстинкта смерти выглядит странным.

Однако необходимо иметь в виду, что для философских воззрений Фрейда был характерен психический дуализм: подчер­кивание борьбы и противостояния двух противоположных начал. Динамика этой борьбы является основой развития и функ­ционирования как отдельного индивида, так и общества, вселенной в целом.

4.2. Мотивация и эмоции

 

 

Цель всякой жизни — это смерть, как говорил заядлый пессимист Шопенгауэр. Все во вселенной стремится к неизбежно­му распаду, исчезновению, превращению в ничто, и жизнь как способ организации, объединения есть тот короткий промежу­ток времени, когда индивид одерживает победу над распадом. Но даже в течение этого периода его увлекает за собой ин­стинкт смерти. Инстинкты жизни (Эрос) и смерти (Танатос) идут рука об руку: любовь соседствует с ненавистью, питание — с обжорством, любовь к себе — с само­истреблением и саморазрушением.

Личность, согласно теории Фрейда, трехуровневое образование. Нижний, базовый, этаж личности составляет Оно (Id) — резервуар инстинктивной энергии, где господствует хаос и отсутствует логика. Основным принципом существования Оно является достижение удовольствия. Оно не отличает образы фантазии от реальности. Оно хочет все здесь и теперь.

Над этим этажом надстраивается Я (Ego), которое строит свое «поведение» согласно принципу реальности, оно обслу­живает, выполняет функцию «телохра­нителя» по отношению к принципу удо­вольствия, Я —• посредник между Id и реальностью, Я выполняет свои задачи, воспринимая реальность, запечатлевая ее в памяти и осуществляя действия в этой реальности.

Третий этаж личности — это Сверх-Я (SuperEgo), Сверх-Я вырастает из Я и яв­ляется носителем этики, морали, табу. Сверх -Я стремится к совершенству. Перво­начальная основа развития Сверх-Я — общение с родителями.

Вообще говоря, по мнению Фрейда, первые годы жизни, первые впечатления ребенка имеют большее влияние на всю последующую жизнь индивида, чем более поздние впечатления. Детерминация по­ведения во фрейдизме носит не телео­логический, а причинный характер: пред­шествующие события определяют после­дующее развитие. Даже сами Я и Сверх-Я появляются только потому, что Оно не спо­собно эффективно взаимодействовать с реальностью и самостоятельно разрядить напряжение инстинктов. Последователи Фрейда во многом ото­шли от позиций своего учителя. Однако в каждой из последующих психоаналитичес­ких теорий сохранялся некоторый сущест­венный элемент сходства с фрейдизмом: или базовые инстинктоподобные пережи­вания, или бессознательное, а чаше — взгляд на источник мотивации как на борьбу противоположных и в принципе непримиримых начал (дуализм).

Карл Юнг, например, считал так же, как и Фрейд, что разрядка напряжения есть основной механизм мотивации. Однако в отличие от Фрейда он полагал, что орга­низм стремится к самореализации. Обще­ство подавляет не только сексуальные, или «плохие», импульсы, как считал Фрейд, но и здоровые стремления. Одной из наибо­лее известных концепций Юнга является понятие коллективного бессознательного, которое содержит опыт всего человечества, мудрость веков, накопленную за всю ис­торию и передающуюся от поколения к поколению. Коллективное бессознатель­ное — основа индивидуального бессозна­тельного, которое играет существенную роль в детерминации поведения индивида.

Важно также отметить, что Юнг допол­няет чисто причинную схему детерми­нации поведения целевыми или телеоло­гическими факторами. Цели, притязания и даже предназначение индивида являются такими же важными мотивирующими ус­ловиями, как и причины поведения {см., например: [Юнг, 1986, 19931).

Другой ученик, а впоследствии и оп­понент Фрейда — Альфред Адлер, подобно Юнгу, в своей теории мотивации придер­живался телеологического подхода. Адлер рассуждал примерно следующим образом: человек рождается слабым и беспомощ­ным, переживая базовое, универсальное чувство неполноценности. Для того чтобы преодолеть беспомощность и чувство не­полноценности, индивид стремится к пре­восходству и совершенству. Стремление к совершенству, а не к удовольствию, по мнению Адлера, является основным прин­ципом мотивации человека [Адлер, 1995).

Карен Хорни исходила из аналогичного адлеровского тезиса о беспомощности младенца, но делала из этого в обшем бес­спорного положения несколько иные

 

 

 

выводы. Беспомощный младенец, на ее взгляд, ищет безопасности в потенциально враждебном и опасном мире. Чувство незащищенности может породить базовую тревожность прежде всего в силу особен­ностей родительского отношения и пове­дения, таких, например, как отсутствие теплоты в отношении к ребенку или чрез­мерная опека. В случае возникновения этой базовой тревожности индивид выра­батывает стратегии поведения, направлен­ные на ее преодоление. Каждая из таких стратегий имеет три основных компонента, характеризующие отношение к социаль­ному окружению: 1) к людям, 2) от людей, 3) против людей. Дисбаланс этих трех ори­ентации приводит к неврозам (см., напри­мер: [Homey, 1950J).

Концепция Эриха Фромма в большей степени, чем теории других психоанали­тиков, ориентирована на рассмотрение социальных аспектов человеческого пове­дения. По мнениию Фромма, человек в современном обществе чувствует себя в одиночестве, что является результатом его высвобождения из прямой зависимости от природы. Таким образом, свобода привела к одиночеству, которая в свою очередь породила стремление уйти, убежать от свободы в конформизм, зависимость и даже рабство, однако истинными целями человека оказываются стремления найти свое настоящее Я, использовать общество, которое он создал, а не быть использован­ным им, чувствовать себя связанным с другими узами братства и любви {см., на­пример: (Fromm, 1955]).

Теория Курта Левина. Теория личности Курта Левина и его концепция мотивации по своим общетеоретическим основаниям может быть отнесена к гештальтпсихоло-гии, развившейся в начале XX столетия. Гештальтпсихологи, полемизируя с тради­ционной ассоцианистской традицией в психологии, всячески подчеркивали прин­цип целостности психической жизни, не­сводимости ее качества к качествам от­дельных впечатлений, мыслей и образов. Большинство исследований, проведенных в рамках гештальтпсихологии, касалось проблем воприятия и мышления.

Левин разделял основные положения гештальттеории, однако в своем теорети-

ческом анализе и эмпирических исследо­ваниях он шагнул неизмеримо дальше большинства своих современников, зало­жив основы огромного количества совре­менных концепций. Кроме того, в отли­чие от других гештальториентированных психологов Левин занимался не познава­тельными процессами, а регулятивными мотивацией, целеполаганием, контролем поведения. Указанные соображения по­зволяют рассматривать его теорию в ка­честве оригинального и независимого под­хода.

По мнению Левина, основным меха­низмом мотивации является уравновеши­вание (а не снятие, как в гомеостатичес-ких теориях) локального напряжения, вызванного возникшей потребностью, в рамках и по отношению к более обшей системе. Говоря об этой общей системе. Левин использует в качестве метафоры понятие «поле». Напряжение в определен­ной области этого поля (поля личности) и есть потребность. Важно отметить, что потребности Левин подразделяет на два типа: истинные потребности (базовые) и квазипотребности (намерения и цели).

Поле содержит разные по локализации и размеру области — различные сферы по­требностей и намерений. Области поля могут различаться прежде всего по бли­зости расположения к внешней среде: периферические и центральные области. Другими параметрами областей поля яв­ляются их взаиморасположение (близость, сходство потребностных сфер), проницае­мость (замсщаемость, взаимозаменяемость различных видов деятельности). При воз­никновении напряжения в некоторой об­ласти поля (появление потребности) сис­тема стремится восстановить равновесие, распределив напряжение. Возможны два основных типа уравновешивания: через действие (исполнение) и посредством за­мещения другим действием или действи­ем в идеальном плане (см., например: [Lewin, 1935)).

Даже на простых жизненных примерах легко убедиться в продуктивности «поле­вой» метафоры. Б. В. Зейгарник пишет, что, как-то сидя с группой своих студентов в кафе, профессор Левин подозвал одного из официантов и поинтересовался у него

4.2. Мотивация и эмоции

 

 

блюдами, которые заказала недавно при­шедшая пара. Официант без всяких затруд­нений, не заглядывая в блокнот, перечис­лил заказанные блюда. После этого Левин спросил официанта, что заказывала дру­гая пара, которая только что расплатилась и собиралась покинуть кафе. В этом слу­чае официант припоминал с трудом, заду­мывался. Левин спросил своих студентов, как объяснить тот факт, что официант лучше запомнил заказ, который еще не выполнен. По закону ассоциации офици­ант должен был лучше запомнить то, что было заказано ушедшими: он принимал у них заказ, подавал им блюда, получал от них деньги (явно, что в этом случае число ассоциаций было больше). Как пишет Зей-гарник, Левин, отвечая на свой же вопрос, сказал, что у официанта нет потребности запоминать то, что заказывали расплатив­шиеся и покидавшие кафе люди (дейст­вие уже закончено).

Иное дело, когда действие в силу тех или иных причин оказалось незакончен­ным. В экспериментах одной из учениц Левина Овсянкиной специально исследо­вался вопрос о том, как человек реагирует на прерывание действия. Эксперименталь­ная ситуация была построена следующим образом: экспериментатор давал испытуе­мому различные задания, а потом неожи­данно прерывал его, говоря, что в продол­жении этих действий нет необходимости, а после этого под каким-нибудь предло­гом выходил из комнаты. Во время его отсутствия за испытуемыми велось скры­тое наблюдение, которое показало, что подавляющее большинство участников эксперимента пытались завершить пре­рванные действия: испытуемые подходили к столу, где лежали предметы, связанные с выполнением задания, приподнимали бумагу, которой они были накрыты, и пытались завершить начатое. Примеча­тельно, что эти испытуемые, будучи взрос­лыми, солидными людьми (некоторые лаже работниками университета), стреми­лись завершить действие, которое утратило внешнюю необходимость. Левин следую­щим образом интерпретировал этот факт: то. что субъект стал испытуемым и выпол­нял задание, приводило к возникновению некой к ваз и потреб ноет и (намерения вы-

полнять просьбы экспериментатора); обра­щение к прерванному действию вызвано тем, что система «не разряжена»; заверше­ние же действия приводит к разрядке.

Незавершенность действия, или напря­женность системы, не только вызывает стремление завершить прерванное дейст­вие, но и оказывает существенное влия­ние на мнемические процессы. Другая ученица Левина Б.В. Зейгарник провела серию экспериментов, в которых было ус­тановлено, что информация, связанная с незавершенными или прерванными дей­ствиями, запоминается лучше той, кото­рая связана с завершенными действиями. Этот эффект получил название эффекта Зейгарник. и был проверен и перепроверен в ряде последующих исследований, в ходе которых удалось установить и некоторые дополнительные эффекты [Хекхаузен, 1986]. Было установлено, что незавершен­ность действия:

увеличивает склонность к выбору это­го или аналогичного задания в последую­щем;

снижает пороги узнавания информа­ции, связанной с незаконченным дейст­вием;

увеличивает относительную привлека­тельность прерванного действия;

вызывает нейровегетативные измене­ния.

Сила эффекта Зейгарник тем больше, чем более сильной и центральной оказы­вается соответствующая (стоящая за дейст­вием) потребность, чем ближе прерванное действие к завершению и сильнее у испы­туемого выражен мотив достижения.

Примечательным является введенное Левиным понятие квазипотребности, под которым имеется в виду намерение или цель. Разделяя понятия «потребность» и «квазипотребность», Левин подчеркивал наличие у человека социальных (не врож­денных и не биологических) устремлений. Квазипотребность — прерогатива человека. С определенной степенью условности можно сказать, что только человек может осуществить бессмысленное действие (си. (Зейгарник. 1981]).

К ваз и потребности появляются на ос­нове потребностей, выступая по отноше­нию к последним в качестве своего рода