Глава шестая, в которой Плевна и Варя выдерживают осаду

"Винер Цайтунг" (Вена), 30(18) июля 1877 г. "Наш корреспондент сообщает из Шумена, где находится штаб-квартиратурецкой Балканской армии. После конфуза под Плевной русские оказались в преглупом положении. Ихколонны вытянуты на десятки и даже сотни километров с юга на север,коммуникации беззащитны, тылы открыты. Гениальный фланговый маневрОсман-паши позволил туркам выиграть время для перегруппировки, а маленькийболгарский город стал для русского медведя славной занозой в мохнатом боку.В кругах, близких к константинопольскому двору, царит атмосфера сдержанногооптимизма". С одной стороны, дела обстояли скверно, даже, можно сказать, хуженекуда. Бедный Петя все томился за семью замками - после плевненскогокровопролития зловредному Казанзаки стало не до шифровальщика, но угрозатрибунала никуда не делась. Да и военная фортуна оказалась переменчива - иззолотой рыбки обратилась в колючего ерша и ушла в пучину, до крови ободравладони. С другой стороны (Варя стыдилась себе в этом признаться), никогда ещеей не жилось настолько... интересно. Вот именно: интересно, самое точноеслово. А причина, если честно, была непристойно проста. Впервые в жизни заВарей ухаживало сразу столько поклонников, да каких поклонников! Не четадавешним железнодорожным попутчикам или золотушным петербургским студентам.Пошлая бабья натура, сколько ее в себе ни дави, пролезала из глупого,тщеславного сердца сорной травой. Нехорошо. Вот и утром 18 июля, в день важный и примечательный, о чем позже, Варяпроснулась с улыбкой. Даже еще не проснулась - только ощутила сквозьзажмуренные веки солнечный свет, только сладко потянулась, и сразу сталорадостно, празднично, весело. Это уже потом, когда вслед за телом проснулсяразум, вспомнилось про Петю и про войну. Варя усилием воли заставила себянахмуриться и не думать о грустном, но в непослушную спросонья голову лезлосовсем другое, в духе Агафьи Тихоновны: если б к Петиной преданностиприбавить соболевскую славу, да зуровскую бесшабашность, да таланты Шарля,да фандоринский прищуренный взгляд... Хотя нет, Эраст Петрович сюда неподходил, ибо к поклонникам, даже с натяжкой, причислить его было нельзя. С титулярным советником выходило как-то неясно. Помощницей Варяпо-прежнему числилась у него чисто номинально. В свои секреты Фандорин ее непосвящал, а между тем какие-то дела у него были и, похоже, что непустяковые. Он то надолго исчезал, то, наоборот, безвылазно сидел в палатке,и к нему наведывались какие-то болгарские мужики в пахучих бараньих шапках.Верно, из Плевны, догадывалась Варя, но из гордости ни о чем не спрашивала.Эка невидаль - плевненские жители в русском лагере появлялись не так ужредко. Даже у Маклафлина был собственный информант, сообщавшийкорреспонденту уникальные сведения о жизни турецкого гарнизона. Правда, срусским командованием ирландец этими знаниями не делился, напирая на"журналистский этос", зато читатели "Дейли ньюс" знали и про распорядок дняОсман-паши, и про мощные редуты, которыми не по дням, а по часам обрасталосажденный город. Но и в Западном отряде русской армии на сей раз к битве готовилисьосновательно. Штурм был назначен на сегодня, и все говорили, что теперь"плевненское недоразумение" непременно будет разрешено. Вчера Эраст Петровичначертил для Вари прутиком на земле все турецкие укрепления и объяснил, чтопо имеющимся у него совершенно достоверным данным, Осман-паша имеет 20 000аскеров и 58 орудий, а генерал-лейтенант Криденер стянул к городу 32 000солдат и 176 пушек, да еще румыны должны подойти. Диспозиция разработанахитрая, строго секретная, со скрытным обходным маневром и ложной атакой.Фандорин так хорошо объяснял, что Варя сразу поверила в победу русскогооружия и даже не очень слушала - больше смотрела на титулярного советника игадала, кем ему приходится та блондинка из медальона. Казанзаки что-тостранное говорил про женитьбу. Уж не благоверная ли? Больно молода дляблаговерной, совсем девчонка. А вышло так. Три дня назад Варя после завтрака заглянула к ЭрастуПетровичу в палатку и увидела, что он лежит на кровати одетый, в грязныхсапогах и спит беспробудным сном. Весь предыдущий день он отсутствовал и,видно, вернулся только под утро. Она хотела было потихоньку удалиться, новдруг заметила, что из расстегнутого ворота на грудь спящего свисаетсеребряный медальон. Искушение было слишком велико. Варя на цыпочкахподкралась к кровати, не отрывая взгляда от лица Фандорина. Тот дышал ровно,рот приоткрылся, и похож титулярный советник сейчас был на мальчишку,который из озорства вымазал виски пудрой. Варя осторожненько, двумя пальцами, приподняла медальон, отщелкнулакрышечку и увидела крошечный портрет. Этакая куколка, медхен-гретхен:золотые кудряшки, глазки, ротик, щечки. Ничего особенного. Варя с осуждениемпокосилась на спящего и залилась краской - из-под длинных ресниц на нееглядели серьезные глаза, ярко-голубые и с очень черными зрачками. Объясняться было глупо, и Варя просто сбежала, что тоже получилось неочень умно, но, по крайней мере обошлось без неприятной сцены. Как нистранно, впоследствии Фандорин вел себя так, будто этот эпизод вообще местане имел. Холодный, неприятный человек, в посторонние разговоры вступает редко, аесли вступает, то непременно скажет что-нибудь такое, от чего Варю просто надыбы кидает. Взять хотя бы спор о парламенте и народовластии, разгоревшийсяво время пикника (ездили большой компанией на холмы, и Фандорина с собойутянули, хоть он и рвался залечь в свою берлогу). Д'Эвре стал рассказывать про конституцию, которую в прошлом году ввел вТурции бывший великий везир Мидхат-паша. Было интересно. Вот поди ж ты -дикая, азиатская страна, а при парламенте, не то что Россия. Потом заспорили, какая парламентская система лучше. Маклафлин был забританскую, д'Эвре, хоть и француз, за американскую, Соболев напирал накакую-то особенную, исконно русскую, дворянско-крестьянскую. Когда Варя потребовала избирательного права для женщин, ее дружноподняли на смех. Солдафон Соболев стал насмехаться: - Ох, Варвара Андреевна, вам, женщинам, только дай суфражировать, ведьодних красавчиков, дусек-пусек в парламент навыбираете. Доведись вашейсестре выбирать между Федором Михайловичем Достоевским и нашим ротмистромЗуровым - за кого голоса отдадите, а? То-то. - Господа, разве в парламент принудительно выбирают? - встревожилсягусар, и все развеселились еще пуще. Тщетно Варя толковала про равные права и американскую территориюВайоминг, где женщинам дозволено голосовать, и ничего ужасного с Вайомингомот этого не произошло. Никто ее слова всерьез не воспринимал. - А что же вы-то молчите? - воззвала Варя к Фандорину, и тот отличился,сказал такое, что лучше бы уж помалкивал: - Я, Варвара Андреевна, вообще противник д-демократии. - (Сказал ипокраснел). - Один человек изначально не равен другому, и тут уж ничего неподелаешь. Демократический принцип ущемляет в правах тех, кто умнее,т-талантливее, работоспособнее, ставит их в зависимость от тупой волиглупых, бездарных и ленивых, п-потому что таковых в обществе всегда больше.Пусть наши с вами соотечественники сначала отучатся от свинства и заслужатправо носить звание г-гражданина, а уж тогда можно будет и о парламентеподумать. От такого неслыханного заявления Варя растерялась, но на выручку пришелд'Эвре. - И все же, если в стране избирательное право уже введено, - мягкосказал он (разговор, конечно же, шел по-французски), - несправедливо обижатьцелую половину человечества, да к тому же еще и лучшую. Вспомнив эти замечательные слова, Варя улыбнулась, повернулась на бок истала думать про д'Эвре. Слава богу, Казанзаки наконец оставил человека в покое. Вольно ж былогенералу Криденеру на основании какого-то интервью принимать стратегическоерешение! Бедняжка д'Эвре весь извелся, приставал к каждомувстречному-поперечному с объяснениями и оправданиями. Таким, виноватым инесчастным, он нравился Варе еще больше. Если раньше он казался ей немножкосамовлюбленным, слишком уж привыкшим к всеобщему восхищению, и она нарочнодержала дистанцию, то теперь нужда в этом отпала, и Варя стала вести себя сфранцузом просто и ласково. Легкий он был человек, веселый, не то что ЭрастПетрович, и ужасно много знал - и про Турцию, и про Древний Восток, и профранцузскую историю. А куда только не бросала его жажда приключений! И какмило рассказывал он свои recits droles {анекдоты (фр.)} - остроумно, живо,без малейшей рисовки. Варя обожала, когда д'Эвре в ответ на какой-нибудь еевопрос делал особенную паузу, интригующе улыбался и с таинственным видомговорил: "Oh, c'est toute une histoire, mademoiselle". {Ну, это целаяистория, мадемуазель (фр.)} И, в отличие от темнилы Фандорина, тут же этуисторию рассказывал. Чаще всего истории были смешные, иногда страшные. Одну Варя запомнила особенно хорошо. "Вот вы, мадемуазель Варя, ругаете азиатов за пренебрежение кчеловеческой жизни, и правильно делаете (речь зашла о зверствахбашибузуков). Но ведь это дикари, варвары, в своем развитии очень недалекоушедшие от каких-нибудь тигров или крокодилов. А я опишу вам сцену, которуюнаблюдал в самой цивилизованной из стран, Англии. О, это целая история...Британцы настолько ценят человеческую жизнь, что худшим из грехов почитаютсамоубийство - и за попытку наложить на себя руки карают смертной казнью. НаВостоке до такого пока не додумались. Несколько лет назад, когда я находилсяв Лондоне, в тамошней тюрьме должны были повесить заключенного. Он совершилстрашное преступление - каким-то образом раздобыл бритву, попыталсяперерезать себе горло и даже частично в этом преуспел, но был вовремя спасентюремным врачом. Меня потрясла логика судьи, и я решил, что непременнодолжен видеть экзекуцию собственными глазами. Использовал свои связи,раздобыл пропуск на казнь и не был разочарован. Осужденный повредил себе голосовые связки и мог только сипеть, поэтомуобошлись без последнего слова. Довольно долго препирались с врачом, которыйзаявил, что вешать этого человека нельзя - разрез разойдется, и повешенныйсможет дышать прямо через трахею. Прокурор и начальник тюрьмы посовещались ивелели палачу приступать. Но врач оказался прав: под давлением петли рананемедленно раскрылась, и болтающийся на веревке начал со страшным свистомвсасывать воздух. Он висел пять, десять, пятнадцать минут и не умирал -только лицо наливалось синим. Решили вызвать судью, вынесшего приговор. Поскольку казнь происходилана рассвете, судью долго будили. Он приехал через час и принял соломоноворешение: снять осужденного с виселицы и повесить снова, но теперь перетянувпетлей не выше, а ниже разреза. Так и сделали. На сей раз все прошлоуспешно. Вот вам плоды цивилизации". Повешенный со смеющимся горлом потом приснился Варе ночью. "Никакойсмерти нет, - сказало горло голосом д'Эвре и засочилось кровью. - Естьтолько возвращение на старт". Но про возвращение на старт - это уже от Соболева. - Ах, Варвара Андреевна, вся моя жизнь - скачки с барьерами, - говорилей молодой генерал, горько качая коротко стриженной головой. - Только судьябез конца снимает меня с дистанции и возвращает к старту. Судите сами.Начинал кавалергардом, отличился в войне с поляками, но попал в глупуюисторию с паненкой - и назад, на старт. Окончил академию генштаба, получилназначение в Туркестан - а там идиотская дуэль со смертельным исходом, иснова изволь на старт. Женился на княжне, думал, буду счастлив - какоетам... Опять один, у разбитого корыта. Снова отпросился в пустыню, не жалелни себя, ни людей, чудом остался жив - и вот снова ни с чем. Прозябаю внахлебниках и жду нового старта. Только дождусь ли? Соболева, в отличие от д'Эвре, было не жалко. Во-первых, насчет стартаМишель прибеднялся, кокетничал - все-таки в тридцать три года свитскийгенерал, два "Георгия" и золотая шпага. А во-вторых, слишком уж явно давилна жалость. Видно, еще в бытность юнкером объяснили ему старшие товарищи,что любовная виктория достигается двумя путями: либо кавалерийской атакой,либо рытьем апрошей к падкому на сострадание женскому сердцу. Апроши Соболев рыл довольно неумело, но его ухаживания Варе льстили -все-таки настоящий герой, хоть и с дурацким веником на лице. На деликатныесоветы изменить форму бороды генерал начинал торговаться: мол, готовпринести эту жертву, но лишь взамен на предоставление определенных гарантий.Предоставлять гарантии в Варины намерения не входило. Пять дней назад Соболев пришел счастливый - наконец получил собственныйотряд, два казачьих полка, и будет участвовать в штурме Плевны, прикрываяюжный фланг корпуса. Варя пожелала ему удачного старта. Начальником штабаМишель взял к себе Перепелкина, отозвавшись о скучном капитане следующимобразом: - Ходил, канючил, в глаза заглядывал, ну я и взял. И что вы думаете,Варвара Андреевна? Еремей Ионович хоть и нуден, но толков. Как-никакгенерального штаба. В оперативном отделе его знают, полезными сведениямиснабжают. Да и потом, вижу, что он мне лично предан - не забыл про спасениеот башибузуков. А я, грешный человек, в подчиненных преданностьисключительно ценю. Теперь у Соболева забот хватало, но третьего дня его ординарец СережаВерещагин доставил от его превосходительства пышный букет алых роз. Розыстояли, как бородинские богатыри, и опадать не собирались. Вся палаткапропахла густым, маслянистым ароматом. В брешь, образовавшуюся после ретирады генерала, устремился Зуров,убежденный сторонник кавалерийской атаки. Варя прыснула, припомнив, как лихоротмистр провел предварительную рекогносцировку. - Экое бельвю, мадемуазель. Природа! - сказал он как-то раз, выйдя изпрокуренного пресс-клуба вслед за Варей, которой вздумалось полюбоватьсязакатом. И, не теряя темпа, сменил тему. - Славный человек Эразм, не правдали? Душой чист, как простыня. И отличный товарищ, хоть, конечно, и бука. Тут гусар сделал паузу, выжидательно глядя на барышню красивыми,нахальными глазами. Варя ждала, что последует дальше. - Хорош собой, опять же брюнет. Его б в гусарский мундир - и был бысовсем молодец, - решительно вел свою линию Зуров. - Это он сейчас ходитмокрой курицей, а видели б вы Эразма прежним! Пламень! Аравийский ураган! Варя смотрела на враля недоверчиво, ибо представить титулярногосоветника "аравийским ураганом" было совершенно невозможно. - Отчего же такая перемена? - спросила она в надежде хоть что-торазузнать о загадочном прошлом Эраста Петровича. Но Зуров лишь пожал плечами: - А черт его знает. Мы с ним год не виделись. Не иначе как роковаялюбовь. Ведь вы нас, мужчин, за бессердечных болванов держите, а душа у наспылкая, легко ранимая. - Он горько потупился. - С разбитым сердцем можно и вдвадцать лет стариком стать. Варя фыркнула: - Ну уж в двадцать. Молодиться вам как-то не к лицу. - Я не про себя, про Фандорина, - объяснил гусар. - Ему ведь двадцатьодин год всего. - Кому, Эрасту Петровичу!? - ахнула Варя. - Бросьте, мне и то двадцатьдва. - Вот и я о том же, - оживился Зуров. - Вам бы кого-нибудь посолидней,чтоб лет под тридцать. Но она не слушала, пораженная сообщением. Фандорину только двадцатьодин? Двадцать один!? Невероятно! То-то Казанзаки его "вундеркиндом"обозвал. То есть, лицо у титулярного советника, конечно, мальчишеское, номанера держаться, но взгляд, но седые виски! Отчего же, Эраст Петрович, васэтак приморозило-то? Гусар истолковал ее растерянность по-своему и, приосанившись, заявил: - Я ведь к чему веду. Если шельма Эразм меня опередил, я немедленноретируюсь. Что бы ни говорили недоброжелатели, мадемуазель, Зуров - человекс принципами. Никогда не посягнет на то, что принадлежит другу. - Это вы про меня? - дошло до Вари. - Если я - "то, что принадлежит"Фандорину, вы на меня не посягнете, а если "не то", - посягнете? Я правильновас поняла? Зуров дипломатично поиграл бровями, ничуть, впрочем, не смутившись. - Я принадлежу и всегда буду принадлежать только самой себе, но у меняесть жених, - строго сказала нахалу Варя. - Наслышан. Но мсье арестант к числу моих друзей не принадлежит, -повеселев, ответил ротмистр, и с рекогносцировкой было покончено. Далее последовала собственно атака. - Хотите пари, мадемуазель? Ежели я угадаю, кто первым выйдет из шатра,вы мне подарите поцелуй. Не угадаю - обриваю голову наголо, как башибузук.Решайтесь! Право, риск для вас минимальный - там в шатре человек двадцать. У Вари против воли губы расползлись в улыбку. - И кто же выйдет? Зуров сделал вид, что задумался, и отчаянно мотнул головой: - Эх, прощай мои кудри... Полковник Саблин. Нет. Маклафлин. Нет...Буфетчик Семен, вот кто! Он громко откашлялся, и через секунду из клуба, вытирая руки о крайшелковой поддевки, выкатился буфетчик. Деловито посмотрел на ясное небо,пробормотал: "Ох, не было бы дождя", - и убрался обратно, даже не посмотревна Зурова. - Это чудо, знак свыше! - воскликнул граф и, тронув усы, наклонился кхохочущей Варе. Она думала, что он поцелует ее в щеку, как это всегда делал Петя, ноЗуров целил в губы, и поцелуй получился долгим, необычным, сголовокружением. Наконец, чувствуя, что вот-вот задохнется, Варя оттолкнула кавалеристаи схватилась за сердце. - Ой, вот я вам сейчас как влеплю пощечину, - пригрозила она слабымголосом. - Предупреждали ведь добрые люди, что вы играете нечисто. - За пощечину вызову на поединок. И, несомненно, буду сражен, - таращаглаза, промурлыкал граф. Сердиться на него было положительно невозможно... В палатку сунулась круглая физиономия Лушки, заполошной и бестолковойдевчонки, исполнявшей при сестрах обязанности горничной, кухарки, а прибольшом наплыве раненых - и санитарки. - Барышня, вас военный дожидаются, - выпалила Лушка. - Черный, с усамии при букете. Чего сказать-то? Легок на помине, бес, подумала Варя и снова улыбнулась. Зуровскиеметоды осады ее изрядно забавляли. - Пусть ждет. Скоро выйду, - сказала она, отбрасывая одеяло. Но возле госпитальных палат, где все было готово для приема новыхраненых, прогуливался вовсе не гусар, а благоухающий духами полковник Лукан,еще один соискатель. Варя тяжело вздохнула, но отступать было поздно. - Ravissante comme l'Aurore {Обворожительная, как утренняя заря!(фр.)}! - кинулся было к ручке полковник, но отпрянул, вспомнив осовременных женщинах. Варя качнула головой, отказываясь от букета, взглянула на сверкающийзолотыми позументами мундир союзника и сухо спросила: - Что это вы с утра при таком параде? - Отбываю в Букарешт, на военный совет к его высочеству, - важносообщил полковник. - Зашел попрощаться и заодно угостить вас завтраком. Он хлопнул в ладоши, и из-за угла выехала щегольская коляска. На козлахсидел денщик в застиранной форме, но в белых перчатках. - Прошу, - поклонился Лукан, и Варя, поневоле заинтригованная, села напружинящее сиденье. - Куда это мы? - спросила она. - В офицерскую кантину? Румын лишь таинственно улыбнулся, словно собирался умчать спутницу поменьшей мере в тридевятое царство. Полковник вообще в последнее время вел себя загадочно. Он по-прежнемуночи напролет просиживал за картами, но если в первые дни злополучногознакомства с Зуровым вид имел затравленный и несчастный, то теперьсовершенно оправился и, хотя продолжал спускать немалые суммы, ничуть непадал духом. - Что вчерашняя игра? - спросила Варя, приглядываясь к коричневымкругам под глазами Лукана. - Фортуна ко мне наконец повернулась, - просиял он. - Везенью вашегоЗурова конец. Известно ли вам о законе больших чисел? Если день за днемставить крупные суммы, то рано или поздно непременно отыграешься. Насколько помнила Варя, Петя излагал ей эту теорию несколько иначе, ноне спорить же. - На стороне графа слепая удача, а за мной - математический расчет иогромное состояние. Вот, взгляните-ка. - Он оттопырил мизинец. - Отыгралсвой фамильный перстень. Индийский алмаз, одиннадцать каратов. Вывезенпредком из крестового похода. - Разве румыны участвовали в крестовых походах? - опрометчиво удивиласьВаря и прослушала целую лекцию о родословной полковника, которая,оказывается, восходила к римскому легату Лукану Маврицию Туллу. Тем временем коляска выехала за пределы лагеря и остановилась втенистой роще. Под старым дубом белел накрытый крахмальной скатертью стол, ана нем стояло столько всякого вкусного, что Варя моментально проголодалась.Здесь были и французские сыры, и фрукты, и копченая лососина, и розоваяветчина, и пурпурные раки, а в серебряном ведерке уютно пристроилась бутылкалафита. Все-таки и за Луканом следовало признать определенные достоинства. Когда подняли первый бокал, вдали глухо зарокотало, и у Вари сжалосьсердце. Как она могла до такой степени отвлечься! Это начался штурм. Тамсейчас падают убитые, стонут раненые, а она... Виновато отодвинув вазу с ранним изумрудным виноградом, Варя сказала: - Господи, хоть бы все у них прошло по плану. Полковник выпил залпом, сразу же налил еще. Заметил, жуя: - План, конечно, хорош. Как личный представитель его высочестваознакомлен и даже в некотором роде участвовал в составлении. Особенноостроумен обходной маневр под прикрытием гряды холмов. Колонны Шаховского иВельяминова выходят на Плевну с востока. Небольшой отряд Соболева с югаотвлекает на себя внимание Осман-паши. На бумаге выглядит красиво. - Луканосушил бокал. - Но война, мадемуазель Варвара, это не бумага. И ничегошенькиу ваших компатриотов не выйдет. - Но почему? - ахнула Варя. Усмехнувшись, полковник постучал себя пальцем по виску. - Я стратег, мадемуазель, и гляжу дальше ваших генштабистов. Здесь (онкивнул на свой планшет) копия моего рапорта, еще вчера отправленного князюКарлу. Я предсказываю русским полное фиаско и уверен, что его высочествооценит мою прозорливость по достоинству. Ваши полководцы слишком спесивы исамоуверенны, они переоценивают своих солдат и недооценивают турок. А такжеи нас, румынских союзников. Ничего, после сегодняшнего урока царь сампопросит нас о помощи, вот увидите. Полковник отломил изрядный кусок рокфора, а у Вари вконец испортилосьнастроение. Черные предсказания Лукана оказались верны. Вечером Варя и Фандорин стояли у обочины Плевненской дороги, а мимонескончаемой вереницей следовали повозки с ранеными. Подсчет потерь еще незакончился, но в госпитале сказали, что из строя убыло никак не менее семитысяч. Говорили, что отличился Соболев, оттянувший на себя турецкуюконтратаку - если б не его казаки, разгром был бы во сто крат горше. Ещепоражались турецким артиллеристам, которые продемонстрировали сатанинскуюметкость и расстреляли колонны еще на подходе, прежде чем батальоны успелиразвернуться для атаки. Варя все это пересказывала Эрасту Петровичу, а тот молчал - то ли и самвсе знал, то ли пребывал в потрясении - не поймешь. Колонна застряла - у одной из повозок отлетело колесо. Варя,старавшаяся поменьше смотреть на покалеченных, взглянула на охромевшуютелегу попристальней и ойкнула - лицо раненого офицера, смутно белевшее всветлых летних сумерках, показалось знакомым. Она подошла поближе - и точно:это был полковник Саблин, один из клубных завсегдатаев. Он лежал безсознания, закрытый окровавленной шинелью. Его тело выглядело страннокоротким. - Знакомый? - спросил сопровождавший полковника фельдшер. - Ногиснарядом по самое никуда оторвало. Не повезло-с. Варя попятилась назад, к Фандорину, и судорожно завсхлипывала. Плакала долго, потом слезы высохли, потом стало прохладно, а раненыхвсе везли и везли. - Вот в клубе Лукана за дурака держат, а он поумнее Криденера оказался,- сказала Варя, потому что молчать больше не было сил. Фандорин посмотрел вопросительно, и она пояснила: - Он мне еще утром сказал, что из штурма ничего не выйдет. Мол,диспозиция хороша, а полководцы плохи. И солдаты тоже не очень... - Он так сказал? - переспросил Эраст Петрович. - Ах, вот оно что. Этоменяет... И не договорил, сдвинул брови. - Что меняет? Молчание. - Что меняет? А? Варя начала злиться. - Дурацкая манера! Сказать "а" и не говорить "б"! Что это такое, вконце концов? Ей ужасно хотелось схватить титулярного советника за плечи и какследует потрясти. Надутый, невоспитанный молокосос! Изображает из себяиндейского вождя Чингачгука. - Это, Варвара Андреевна, измена, - внезапно разомкнул уста ЭрастПетрович. - Измена? Какая измена? - А вот это мы выясним. Итак. - Фандорин потер лоб, - Полковник Лукан,не самого большого ума мужчина, один из всех предсказывает русской армиипоражение. Это раз. С диспозицией он был ознакомлен и даже как представителькнязя Карла получил копию. Это два. Успех операции зависел от скрытногоманевра под прикрытием холмов. Это три. Наши колонны были расстрелянытурецкой артиллерией по квадратам, вне прямой видимости. Это четыре. Вывод? - Турки заранее знали, когда и куда стрелять, - прошептала Варя. - А Лукан заранее знал, что приступ окажется неудачным. Кстати, опятьв последние дни у этого человека откуда-то появилось много денег. - Он богат. Какие-то родовые сокровища, имения. Он рассказывал, но я неочень слушала. - Варвара Андреевна, не так давно полковник пытался занять у менятриста рублей, а затем в считанные дни, если верить Зурову, спустил допятнадцати тысяч. Конечно, Ипполит мог и приврать... - Еще как мог, - согласилась Варя. - Но Лукан и в самом деле проигралочень много. Он сам мне сегодня говорил, перед тем как уехать в Букарешт. - Он уехал? Эраст Петрович отвернулся и задумался, время от времени покачиваяголовой. Варя зашла сбоку, чтобы видеть его лицо, но ничего особеннопримечательного не разглядела: Фандорин, прищурившись, смотрел на звездуМарс. - Вот что, м-милая Варвара Андреевна, - медленно заговорил он, и у Варипотеплело на душе - во-первых, потому что "милая", а во-вторых, оттого чтоон снова начал заикаться. - Придется мне все-таки просить вас о п-помощи,хоть я и обещал... - Да я что угодно! - слишком поспешно воскликнула она и прибавила. -Ради Петиного спасения. - И отлично. - Фандорин испытующе посмотрел ей в глаза. - Но з-заданиеочень трудное и не из приятных. Я хочу, чтобы вы тоже отправились вБукарешт, разыскали там Лукана и п-попытались в нем разобраться. Допустим,попробуйте выяснить, действительно ли он так богат. Сыграйте на еготщеславии, хвастливости, г-глуповатости. Ведь он один раз уже сболтнул вамлишнее. Он непременно распустит п-перед вами перья. - Эраст Петровичзамялся. - Вы ведь молодая, п-привлекательная особа... Тут он закашлялся и сбился, потому что Варя от неожиданностиприсвистнула. Дождалась-таки комплимента от статуи командора. Конечно,комплимент довольно тщедушный - "молодая привлекательная особа", но все же,все же... Однако Фандорин немедленно все испортил. - Разумеется, одной вам ехать ни к чему, д-да и странно будет. Я знаю,что в Букарешт собирается д'Эвре. Он, конечно, не откажет взять вас с собой. Нет, положительно, это не человек, а кусок льда, подумала Варя.Попробуй-ка такого разморозь! Неужто не видит, что француз кругами ходит? Данет, все видит, просто ему, как говорит Лушка, плюнуть и размазать. Эраст Петрович, кажется, истолковал ее недовольную мину по-своему. - О деньгах не беспокойтесь. Вам ведь жалование п-полагается,разъездные и прочее. Я выдам. Купите там что-нибудь, развлечетесь. - Да уж с Шарлем скучать не придется, - мстительно сказала Варя.