Глава четвертая, в которой враг наносит первый удар

"Дейли пост" (Лондон), 15(3) июля 1877 г. "... Передовой отряд стремительного генерала Гурко взял древнюю столицуболгарского царства город Тырново и рвется к Шипкинскому перевалу, закоторым лежат беззащитные равнины, простирающиеся до самого Константинополя.Военный везир Редиф-паша и главнокомандующий Абдул Керим-паша сняты со своихпостов и отданы под суд. Теперь Турцию может спасти только чудо". У крыльца остановились. Надо было как-то объясниться. Фандорин, кашлянув, сказал: - Мне очень жаль, Варвара Андреевна, что т-так вышло. Разумеется, высовершенно свободны и ни к какому сотрудничеству я вас принуждать несобираюсь. - Благодарю вас, - сухо ответила она. - Очень благородно. А то я,признаться, подумала, что вы нарочно все это устроили. Вы-то ведь меняотлично видели и наверняка предполагали, чем все закончится. Что, оченьнужна секретарша? В глазах Эраста Петровича вновь промелькнула искорка, которую унормального человека можно было бы счесть признаком веселости. - Вы с-сообразительны. Но несправедливы. Я действительно поступил такне без задней мысли, но исключительно в ваших интересах. ЛаврентийАркадьевич непременно спровадил бы вас из д-действующей армии. А господинКазанзаки еще и жандарма бы приставил. Теперь же вы остаетесь здесь насовершенно з-законных основаниях. На это Варе возразить было нечего, - но благодарить жалкого шпиона нехотелось. - Я вижу, вы и в самом деле ловки в своей малопочтенной профессии, -язвительно сказала она. - Главного людоеда, и того перехитрили. - Людоед - это Лаврентий Аркадьевич? - удивился Фандорин. - По-моему,не похож. И п-потом, что же непочтенного в том, чтобы охранятьгосударственные интересы? Ну что с таким разговаривать? Варя демонстративно отвернулась, окинула взглядом лагерь: белостенныедомики, ровные ряды палаток, новехонькие телеграфные столбы. По улице бежалсолдат, очень знакомо размахивая длинными нескладными руками. - Варя, Варенька! - издали закричал солдат, сдернул с головы кепи сдлинным козырьком и замахал. - Все-таки приехала! - Петя! - ахнула она и, сразу забыв о Фандорине, кинулась навстречутому, ради кого преодолела путь в полторы тысячи верст. Обнялись и поцеловались совершенно естественно, без неловкости, какникогда раньше. Видеть некрасивое, но милое, сияющее счастьем лицо Пети былорадостно. Он похудел, загорел, сутулился больше прежнего. Черный с краснымипогонами мундир сидел мешком, но улыбка была все та же - широкая, обожающая. - Значит, согласна? - спросил он. - Да, - просто сказала Варя, хотя собиралась согласиться не сразу, алишь после долгого и серьезного разговора, выдвинув некоторые принципиальныеусловия. Петя несолидно взвизгнул и снова полез обниматься, но Варя ужеопомнилась. - Однако нам нужно подробно все обсудить. Во-первых... - Обсудим, обязательно обсудим. Только не сейчас, вечером. Встретимся ужурналистов в палатке, ладно? У них там вроде клуба. Ты ведь знаешьфранцуза? Ну, д'Эвре? Он славный. Он мне и сказал, что ты приехала. Я сейчасужасно занят, отлучился на минуту. Хватятся - не сносить головы. Вечером,вечером! И побежал обратно, пыля тяжелыми сапогами и ежесекундно оглядываясь. Но вечером свидеться не довелось. Вестовой принес из штаба записку:"Всю ночь служба. Завтра. Люблю. П. ". Что ж, служба так служба. И Варя занялась обустройством. Жить ее взялик себе сестры милосердия - женщины славные и отзывчивые, но пожилые, лет потридцать пять, и скучноватые. Они же собрали все необходимое взамен багажа,доставшегося предприимчивому Митко, - одежду, обувь, флакон кельнской воды(а были-то чудесные парижские духи), чулки, белье, гребешок, заколки,душистое мыло, пудру, мазь от солнца, кольдкрем, смягчающее молочко ответра, ромашковую эссенцию для мытья волос и прочие нужные вещи. Платья,конечно, были ужасные, за исключением разве что одного - голубого, с белымкружевным воротничком. Варя убрала вышедшие из моды манжеты, и получилосьдовольно мило. Но с утра ей стало скучно. Сестры ушли в лазарет - из-под Ловчипривезли двоих раненых. Варя попила кофе в одиночестве, сходила отправитьродителям телеграмму: во-первых, чтоб не сходили с ума, а во-вторых, чтобвыслали денег (исключительно взаймы - пусть не надеются, что она вернулась вклетку). Погуляла по лагерю, поглазела на диковинный поезд без рельсов: стого берега прибыл обоз на механической тяге. Пыхающие паром железныелокомобили с огромными колесами волокли за собой тяжелые пушки и фуры сбоеприпасами. Зрелище было впечатляющее, настоящий триумф прогресса. Потом от нечего делать зашла проведать Фандорина, которому выделилиотдельную палатку в штабном секторе. Эраст Петрович тоже бездельничал:валялся в походной койке с турецкой книжкой, выписывал оттуда какие-тослова. - Охраняете государственные интересы, господин полицейский? - спросилаВаря, решив, что уместнее всего будет разговаривать с агентом в тоненасмешливо-небрежном. Фандорин встал и накинул на плечи военный, без погон, сюртук (тоже,видно, где-то обмундировался). Через расстегнутый ворот рубашки Варяразглядела серебряную цепочку. Крестик? Нет, кажется, медальон. Любопытно бызаглянуть, что там у него. Так господин филер склонен к романтике? Титулярный советник застегнул ворот, ответил серьезно: - Если живешь в г-государстве, надобно либо его беречь, либо уж уезжать- иначе получается паразитизм и лакейские пересуды. - Есть и третья возможность, - парировала Варя, уязвленная "лакейскимипересудами". - Несправедливое государство можно разрушить и построить взаменнего другое. - К сожалению, Варвара Андреевна, государство - это не д-дом, а скореедерево. Его не строят, оно растет само, подчиняясь закону природы, и делоэто долгое. Тут не каменщик, т-тут садовник нужен. Забыв об уместном тоне, Варя горячо воскликнула: - Мы живем в такое тяжелое, сложное время! Честные люди стонут подбременем тупости и произвола, а вы рассуждаете как старик, про какого-тосадовника толкуете! Эраст Петрович пожал плечами: - Милая Варвара Андреевна, я устал слушать нытье п-про "наше тяжелоевремя". Во времена царя Николая, когда время было потяжелей нынешнего, ваши"честные люди" по с-струнке ходили да неустанно свою счастливую жизньнахваливали. Если стало можно сетовать на тупость и произвол, значит, времяна п-поправку пошло. - Да вы просто... Вы просто - слуга престола!. - процедила Варя худшееиз оскорблений, а когда Фандорин не содрогнулся, пояснила на доступном емуязыке. - Верноподданный раб без ума и совести! Брякнула - и испугалась собственной грубости, однако Эраст Петровичничуть не рассердился, а, вздохнув, сказал: - Вы не знаете, как со мной д-держаться. Это раз. Благодарной быть нехотите и оттого сердитесь. Это два. Забудьте к черту про благодарность, и мыотлично п-поладим. Это три. От такой снисходительности Варя разозлилась еще больше, тем более чтоагент, рабья кровь, был совершенно прав. - Я еще давеча заметила, что вы, как учитель танцев: раз-два-три,раз-два-три. Кто вас научил этой глупой манере? - Были учителя, - туманно ответил Фандорин и невежливо уткнулся в своютурецкую книжку. Шатер, где собирались аккредитованные при главной квартире журналисты,был виден издалека. У входа на длинном шнуре висели флажки разных стран,вымпелы журналов и газет, а также почему-то красные подтяжки с белымизвездочками. - Видимо, вчера отмечали успех дела под Ловчей, - предположил Петя. -Кто-то наотмечался до потери подтяжек. Он отдернул полотняный полог, и Варя заглянула внутрь. В клубе было неряшливо, но по-своему уютно: деревянные столы, холщовыестулья, стойка с шеренгами бутылок. Пахло табачным дымом, свечным воском имужским одеколоном. На отдельном длинном столе лежали стопки русских ииностранных газет. Газеты были необычные, сплошь склеенные из телеграфныхленточек. Варя присмотрелась к лондонской "Дейли пост" и удивилась -сегодняшний утренний выпуск. Видимо, присылают из редакции по телеграфу.Здорово! С особым удовлетворением Варя отметила, что женщин всего две, причемобе в пенсне и не первой молодости. Зато мужчин было множество, меж нимиобнаружились и знакомые. Прежде всего Фандорин, и опять с книжкой. Довольно глупо - читать можнои у себя в палатке. А в противоположном углу шел сеанс одновременной игры в шахматы. Содной стороны стола прохаживался, дымя сигаркой, снисходительно-благодушныйМаклафлин, с другой сидели сосредоточенные Соболев, д'Эвре и еще двое. - Ба, наш маленький болгарин! - воскликнул генерал Мишель, облегченноподнявшись из-за доски. - Да вас не узнать! Ладно, Шеймас, будем считать,что ничья. Д'Эвре приветливо улыбнулся вошедшим и (это было приятно) задержалвзгляд на Варе, однако продолжил игру. Зато к Соболеву подлетел смуглыйофицер в невиданно ослепительном мундире и, тронув нафабренный сверх всякоймеры ус, воскликнул по-французски: - Генерал, умоляю, представьте меня вашей очаровательной знакомой!Гасите свечи, господа! Они больше не понадобятся - взошло солнце! Обе пожилые дамы взглянули на Варю с крайним неодобрением, да она исама несколько опешила от такого натиска. - Это полковник Лукан, личный представитель нашего драгоценногосоюзника его высочества князя румынского Карла, - усмехнулся Соболев. -Предупреждаю, Варвара Андреевна, полковник для дамских сердец смертоноснейанчара. По его тону стало ясно, что привечать румына не следует, и Варя чопорноответила, нарочно опершись на Петин локоть: - Очень рада. Мой жених, вольноопределяющийся Петр Яблоков. Лукан галантно взял Варю за запястье двумя пальцами (сверкнул перстеньс нешуточным бриллиантом) и хотел припасть поцелуем, но получил должныйотпор: - В Петербурге у современных женщин рук не целуют. А впрочем, публика была любопытная, и Варе в корреспондентском клубепонравилось. Только досадно было, что д'Эвре все играет в свои дурацкиешахматы. Но, видно, дело шло к концу - все прочие соперники Маклафлина ужекапитулировали, и француз был явно обречен. Однако это, похоже, его непечалило, он частенько поглядывал на Варю, беззаботно улыбался и мелодичнонасвистывал модную шансонетку. Соболев встал рядом, взглянул на доску, рассеянно подхватил припев: - Фолишон-фолишонет... Сдавайтесь, д'Эвре, это же чистое Ватерлоо. - Гвардия умирает, но не сдается. - Француз дернул себя за узкую оструюбородку и сделал ход, от которого ирландец нахмурился и засопел. Варя вышла наружу полюбоваться закатом и насладиться прохладой, а когдаснова вернулась в шатер, шахматы были уже убраны, и разговор шел не более ине менее, как о взаимоотношениях человека с Богом. - Здесь не может быть никакого взаимоуважения, - горячо говорилМаклафлин, очевидно отвечая на реплику д'Эвре. - Отношения человека соВсевышним построены на заведомом признании неравенства. Не приходит же вголову детям претендовать на равенство с родителями! Ребенок безоговорочнопризнает превосходство родителя, свою зависимость от него, чувствует к немублагоговение и потому послушен - для своего же блага. - Позволю себе воспользоваться вашей же метафорой, - улыбнулся француз,затянувшись из турецкого чубука. - Все это справедливо лишь для маленькихдетей. Когда же ребенок подрастает, он неминуемо ставит под сомнениеавторитет родителя, хотя тот все равно еще неизмеримо мудрее имогущественнее. Это естественно, здорово, без этого человек навсегдаостанется малюткой. Тот же период сейчас переживает и подросшеечеловечество. Потом, когда человечество повзрослеет еще больше, между ним иБогом непременно установятся новые отношения, основанные на равенстве ивзаимоуважении. А когда-нибудь дитя повзрослеет настолько, что родитель емустанет и вовсе не нужен. - Браво, д'Эвре, вы говорите так же гладко, как пишете, - воскликнулПетя. - Да только все дело в том, что никакого Бога нет, а есть материя иеще элементарные принципы порядочности. Вам же советую из вашей концепциисделать фельетон для "Ревю паризьен" - отличная тема. - Чтобы написать хороший фельетон, тема не нужна, - заявил француз. -Надо просто уметь хорошо писать. - Ну уж тут вы загнули, - возмутился Маклафлин. - Без темы даже у такого словесного эквилибриста, как вы, ничегопутного не выйдет. - Назовите любой предмет, хоть бы даже самый тривиальный, и я напишупро него статью, которую моя газета с удовольствием напечатает, - протянулруку д'Эвре. - Пари? Мое испанское седло против вашего цейсовского бинокля. Все необычайно оживились. - Ставлю двести рублей на д'Эвре! - объявил Соболев. - На любую тему? - медленно повторил ирландец. - Так-таки на любую? - Абсолютно. Хоть вон про ту муху, что сидит на усе у полковникаЛукана. Румын поспешно отряхнул усы и сказал: - Ставлю триста за мсье Маклафлина. Но какой взять предмет? - Да вот хотя бы ваши старые сапоги. - Маклафлин ткнул пальцем назапыленные юфтевые сапоги француза. - Попробуйте-ка написать про них так,чтобы парижская публика читала и восторгалась. Соболев вскинул ладони: - Пока не ударили по рукам, я пас. Старые сапоги - это уж чересчур. В результате на ирландца поставили тысячу, а желающих поставить нафранцуза не отыскалось. Варе стало жаль бедного д'Эвре, но денег ни у нее,ни у Пети не было. Подойдя к Фандорину, все листавшему страницы с турецкимикаракулями, она сердито прошептала: - Ну что же вы! Поставьте на него. Что вам стоит! Наверняка ведьполучили от своего сатрапа какие-нибудь серебреники. Я вам потом отдам. Эраст Петрович поморщился и скучным голосом сказал: - Сто рублей на м-мсье д'Эвре. - И снова углубился в чтение. - Итого, десять к одному, - резюмировал Лукан. - Господа, выигрышнебольшой, но верный. В этот миг в шатер стремительно вошел Варин знакомец - капитанПерепелкин. Его было не узнать: мундир с иголочки, сапоги сияют, на глазуимпозантная черная повязка (видно, синяк еще не прошел), голова обвязанабелым бинтом. - Ваше превосходительство, господа, я только что от барона Криденера! -солидно объявил капитан. - Имею важное сообщение для прессы. Можете записать- генерального штаба капитан Перепелкин, оперативный отдел. Пе-ре-пел-кин.Никополь взят штурмом! Мы захватили в плен двух пашей и шесть тысяч солдат!Наши потери - сущий пустяк. Победа, господа! - Черт! Опять без меня! - простонал Соболев и бросился вон, даже непопрощавшись. Капитан проводил генерала несколько растерянным взглядом, но вестникауже со всех сторон обступили журналисты. Перепелкин с видимым удовольствиемстал отвечать на их вопросы, щеголяя знанием французского, английского инемецкого. Варю удивило поведение Эраста Петровича. Он бросил книгу на стол, решительно растолкал корреспондентов инегромко спросил: - П-позвольте, капитан, вы не ошиблись? Ведь Криденер получил приказзанять Плевну. Никополь в совершенно п-противоположном направлении. Было в его голосе что-то такое, отчего капитан насторожился и нажурналистов обращать внимание перестал. - Вовсе нет, милостивый государь. Я лично принял телеграмму из штабаверховного, присутствовал при расшифровке и сам отнес ее господину барону.Отлично помню текст: "Начальнику Западного отряда генерал-лейтенанту баронуКриденеру. Приказываю занять Никополь и укрепиться там силами не менеедивизии. Николай". Фандорин побледнел. - Никополь? - еще тише спросил он. - А что Плевна? Капитан пожал плечами: - Понятия не имею. У входа раздался стук шагов и звон оружия. Полог резко распахнулся, и вшатер заглянул подполковник Казанзаки, век бы его не видеть. За спинойподполковника блестели штыки конвоя. Жандарм на миг задержал взгляд наФандорине, посмотрел сквозь Варю, а Пете радостно улыбнулся. - Ага, вот он, голубчик! Так я и думал. Вольноопределяющийся Яблоков,вы арестованы. Взять его, - приказал он, обернувшись к конвойным. В клубпроворно вошли двое в синих мундирах и подхватили парализованного ужасомПетю под локти. - Да вы сумасшедший! - крикнула Варя. - Немедленно оставьте его впокое! Казанзаки не удостоил ее ответом. Он щелкнул пальцами, и арестованногобыстро выволокли наружу, а подполковник задержался, поглядывая вокруг снеопределенной улыбкой. - Эраст Петрович, что же это! - звенящим голосом воззвала Варя кФандорину. - Скажите же ему! - Основание? - хмуро спросил Фандорин, глядя жандарму в воротник. - В шифровке, составленной Яблоновым, заменено одно слово. ВместоПлевны - Никополь, только и всего. А между тем три часа назад авангардОсман-паши занял пустую Плевну и навис над нашим флангом. Так-то, господиннаблюдатель. - Вот и ваше чудо, Маклафлин, которое может спасти Тугцию, - донесся доВари голос д'Эвре, говорившего по-русски довольно чисто, но с очаровательнымграссированием. - Не чудо, мсье корреспондент, а самая обычная измена, - усмехнулсяподполковник, но смотрел при этом на Фандорина. - Просто не представляю,господин волонтер, как вы станете объясняться с еговысокопревосходительством. - Много б-болтаете, подполковник. - Взгляд Эраста Петровича опустилсяеще ниже, к верхней пуговице жандармского мундира. - Честолюбие не д-должнобыть во вред делу. - Что-с?! - Смуглое лицо Казанзаки задергалось мелким тиком. - Моральчитать? Вы - мне? Однако! Я ведь о вас, господин вундеркинд, успел кое-какиесправочки навести. По роду службы-с. Физиогномия у вас получается не больнонравственная. Шустры не по летам-с. Кажется, выгодно жениться изволили, а?Причем с двойной выгодой - и жирное приданое приобрели, и свободу соблюли.Тонко сработано! Поздрав... Он не договорил, потому что Эраст Петрович очень ловко, как кот лапой,смазал ему ладонью по пухлым губам. Варя ахнула, а кто-то из офицеровсхватил Фандорина за руку, но тут же отпустил, потому что никаких признаковбуйства ударивший не проявлял. - Стреляться, - буднично произнес Эраст Петрович и теперь уже гляделподполковнику прямо в глаза. - Сразу, прямо сейчас, пока командование невмешалось. Казанзаки был багров. Черные, как сливы, глаза налились кровью. Послепаузы, сглотнув, сказал: - Приказом его императорского величества дуэли на период войныстрожайше запрещены. И вы, Фандорин, отлично это знаете. Подполковник вышел, за ним порывисто качнулся полотняный полог. Варяспросила: - Эраст Петрович, что же делать?