Все похоти и пороки здесь у себя дома; но существуют здесь

также и добродетельные, существует здесь много услужливой,

служащей добродетели:

Много услужливой добродетели с пальцами-писаками и с

Твердым седалищем и ожидалищем; она благословлена мелкими

Надгрудными звездами и набитыми трухой, плоскозадыми дочерьми.

Существует здесь также много благочестия, много лизоблюдов

И льстивых ублюдков перед богом воинств.

Ибо "сверху" сыплются звезды и милостивые плевки; вверх

Тянется каждая беззвездная грудь.

У месяца есть свой двор и при дворе -- свои придурки; но

На все, что исходит от двора, молится нищая братия и всякая

Услужливая нищенская добродетель.

Quot;Я служу, ты служишь, мы служим" -- так молится властелину

Всякая услужливая добродетель: чтобы заслуженная звезда

Прицепилась наконец ко впалой груди!

Но месяц вращается еще вокруг всего земного: так вращается

И властелин вокруг самого-что-ни-на-есть земного, -- а это есть

Золото торгашей.

Бог воинств не есть бог золотых слитков; властелин

Предполагает, а торгаш -- располагает!

Во имя всего, что есть в тебе светлого, сильного и

Доброго, о Заратустра! плюнь на этот город торгашей и вернись

Назад!

Здесь течет кровь гниловатая и тепловатая и пенится по

Всем венам; плюнь на большой город, на эту большую свалку, где

Пенится всякая накипь!

Плюнь на город подавленных душ и впалых грудей,

язвительных глаз и липких пальцев --

-- на город нахалов, бесстыдников, писак, пискляк,

растравленных тщеславцев --

-- где все скисшее, сгнившее, смачное, мрачное, слащавое,

прыщавое, коварное нарывает вместе --

-- плюнь на большой город и вернись назад!"

Но здесь прервал Заратустра беснующегося шута и зажал

Ему рот.

Quot;Перестань наконец! -- воскликнул Заратустра. -- Мне давно

Уже противны твоя речь и твоя манера говорить!

Зачем же так долго жил ты в болоте, что сам должен был

Сделаться лягушкой и жабою?

Не течет ли теперь у тебя самого в жилах гнилая, пенистая,

Болотная кровь, что научился ты так квакать и поносить?

Почему не ушел ты в лес? Или не пахал землю? Разве море не

Полно зелеными островами?

Я презираю твое презрение, и, если ты предостерегал меня,

Почему же не предостерег ты себя самого?

Из одной только любви воспарит полет презрения моего и

предостерегающая птица моя: но не из болота! --

Тебя называют моей обезьяной, ты, беснующийся шут; но я

Называю тебя своей хрюкающей свиньей -- хрюканьем портишь ты

Мне мою похвалу глупости.

Что же заставило тебя впервые хрюкать? То, что никто

Достаточно не льстил тебе: поэтому и сел ты вблизи этой

грязи, чтобы иметь основание вдоволь хрюкать, --

-- чтобы иметь основание вдоволь мстить! Ибо месть,

Ты, тщеславный шут, и есть вся твоя пена, я хороню разгадал

Тебя!

Но твое шутовское слово вредит мне даже там, где ты

Прав! И если бы слово Заратустры было даже сто раз

Право, -- ты все-таки вредил бы мне -- моим

словом!"

Так говорил Заратустра; и он посмотрел на большой город,

вздохнул и долго молчал. Наконец он так говорил:

Мне противен также этот большой город, а не только этот

Шут. И здесь и там нечего улучшать, нечего ухудшать!

Горе этому большому городу! -- И мне хотелось бы уже

Видеть огненный столб, в котором сгорит он!

Ибо такие огненные столбы должны предшествовать великому

Полдню. Но всему свое время и своя собственная судьба.

Но такое поучение даю я тебе, шут, на прощание: где нельзя

уже любить, там нужно -- пройти мимо! --

Так говорил Заратустра и прошел мимо шута и большого

Города.

Об отступниках

Ах, все уже поблекло и отцвело, что еще недавно зеленело и

Пестрело на этом лугу! И сколько меду надежды уносил я отсюда в

Свои улья!

Все эти юные сердца уже состарились -- и даже не

Состарились! только устали, опошлились и успокоились: они

Называют это "мы опять стали набожны".

Еще недавно видел я их спозаранку выбегающими на смелых

Ногах; но их ноги познания устали, и теперь бранят они даже

Свою утреннюю смелость!