Наиболее припрятанную рыбу их!

Но умы светлые, смелые и прозрачные -- они, по-моему,

Наиболее умные из всех молчаливых: так глубока основа

Их, что даже самая прозрачная вода -- не выдает ее.

Ты, снежнобородое молчаливое зимнее небо, ты, круглоглазая

Лунь надо мною! О ты, небесный символ моей души и ее радости!

И разве не должен я прятаться, как проглотивший

Золото, -- чтобы не распластали мою душу?

Разве не должен я пользоваться ходулями, чтобы не

Заметили моих длинных ног, -- все эти завистники и

Ненавистники, окружающие меня?

Эти удушливые, тепличные, изношенные, отцветшие,

Истосковавшиеся души -- как могла бы их зависть вынести

Мое счастье!

Поэтому я показываю им только зиму и лед на моих вершинах

И не показываю, что моя гора окружена также всеми

Солнечными поясами!

Они слышат только свист моих зимних бурь -- и не слышат,

Что ношусь я и по теплым морям, как тоскующие, тяжелые, горячие

Южные ветры.

Они сожалеют также о моих нечаянностях и случайностях --

но мое слово гласит: "Предоставьте случаю идти ко мне:

невинен он, как малое дитя!"

Как могли бы они вынести мое счастье, если бы я не

Наложил несчастий, зимней стужи, шапок из белого медведя и

Покровов из снежного неба на мое счастье!

-- если бы сам я не питал жалости к их состраданию:

К состраданию этих завистников и ненавистников!

Если бы сам я не вздыхал и не дрожал пред ними от холода и

Не одевался терпеливо, как в шубу, в сострадание их!

В том мудрая блажь и благостыня моей души, что не

Прячет она своей зимы и своих морозных бурь, она не прячет

Также и своего озноба.

Для одного одиночество есть бегство больного; для другого

Одиночество есть бегство от больных.

Пусть слышат они, как дрожу и вздыхаю я от зимней

Стужи, все эти бедные, завистливые негодники, окружающие меня!

Несмотря на эти вздохи и дрожь, все-таки бежал я из их

Натопленных комнат.

Пусть они жалеют меня и вздыхают вместе со мною о моем

Ознобе: "от льда познания он замерзнет еще!" -- так

Жалуются они.

А я тем временем бегаю всюду с теплыми ногами на моей горе

Елеонской; в освещенном солнцем уголку моей горы Елеонской пою

и смеюсь я над всяким состраданием. --

Так пел Заратустра.

О прохождении мимо

Так, медленно проходя среди многих народов и через

Различные города, вернулся Заратустра окольным путем в свои

Горы и свою пещеру. И вот, подошел он неожиданно к воротам

Большого города; но здесь бросился к нему с

Распростертыми руками беснующийся шут и преградил ему дорогу.

Это был тот самый шут, которого народ называл "обезьяной

Заратустры": ибо он кое-что перенял из манеры его говорить и

Охотно черпал из сокровищницы его мудрости. И шут так говорил к

Заратустре:

Quot;О Заратустра, здесь большой город; тебе здесь нечего

Искать, а потерять ты можешь все.

К чему захотел ты вязнуть в этой грязи? Пожалей свои ноги!

Плюнь лучше на городские ворота и -- вернись назад!

Здесь ад для мыслей отшельника: здесь великие мысли

Кипятятся заживо и развариваются на маленькие.

Здесь разлагаются все великие чувства: здесь может только

Громыхать погремушка костлявых убогих чувств!

Разве ты не слышишь запаха бойни и харчевни духа? Разве не

Стоит над этим городом смрад от зарезанного духа?

Разве не видишь ты, что души висят здесь, точно обвисшие,

Грязные лохмотья? -- И они делают еще газеты из этих лохмотьев!

Разве не слышишь ты, что дух превратился здесь в игру

Слов? Отвратительные слова-помои извергает он! -- И они делают

Еще газеты из этих слов-помоев!

Они гонят друг друга и не знают куда? Они распаляют друг

Друга и не знают зачем? Они бряцают своей жестью, они звенят

Своим золотом.

Они холодны и ищут себе тепла в спиртном; они разгорячены

И ищут прохлады у замерзших умов; все они хилы и одержимы

Общественным мнением.