Боб Данхэм. Искусство быть японцем. Токио, 1964

X x x

Японцы довели свой язык до уровня абстрактного искусства. Им ненравятся поэтому неуклюжие иностранцы, которые добиваются от них разъясненийи уточнений, хотят докопаться до сути дела, пока не вскроют его до конца.Японец же считает, что не беда, если мысли не высказаны или если слова непереведены. Нюансы этикета для него куда важнее тонкостей синтаксиса илиграмматики. Вежливость речи ценится выше ее доходчивости. И не удивительно,что высшим средством общения становится, таким образом, молчание.

Бернард Рудофски, Мир кимоно. Лондон, 1966

ИХ БЫТ

В тени под навесом

Японский дом -- настолько самобытное сооружение, что трудно сказать,кто на кого повлиял: то ли обитатель этого жилища выразил через него своюжизненную философию; то ли, наоборот, японский дом сформировал своеобразныепривычки тех, кто в нем живет. -- Строя себе жилище, -- говорят японцы, -- мы прежде всего раскрываемзонт в виде кровли, чтобы на землю упала тень, а потом поселяемся в этойтени... Действительно, японский дом -- это навес, причем навес над пустымпространством. В жаркий день может показаться, что человек в такой комнатепросто уселся посреди своего сада на небольшом затененном возвышении. Японский дом -- это прежде всего крыша, опирающаяся на каркас издеревянных стропил и опор; это кровля, возведенная над пустотой. Здесь нетни окон, ни дверей в нашем понимании, ибо в каждой комнате три стены изчетырех можно в любой момент раздвинуть, можно и вовсе снять. Когда такие легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служатнаружными стенами, то есть выполняют роль окон, они оклеиваются белойрисовой бумагой, похожей на папиросную, и называются седзи. Те раздвижныестворки, что делят собой внутренние помещения ц одновременно служат дверьми,оклеиваются плотной раскрашенной бумагой и именуются фусума. Мало, однако, сказать, что стены японского дома способны раскрываться,превращая его в подобие беседки. Это действительно навес над пустотой,потому что такие раздвижные створки ограждают одно лишь пустое пространство. Когда впервые видишь внутренность японского жилища, больше всегопоражаешься полному отсутствию какой бы то ни было мебели. Здесь нет нидиванов, ни кресел, ни стульев, ни столов, ни буфетов с посудой, ни шкафов содеждой, ни книжных полок, нет даже кроватей. Вы видите лишь обнаженное дерево опорных столбов и стропил, потолок извыструганных досок, решетчатые переплеты седзи, рисовая бумага которых мягкорассеивает пробивающийся снаружи свет. Под разутой ногой слегка пружиняттатами -- жесткие, пальца в три толщиной маты из простеганных соломенныхциновок. Пол, составленный из этих золотистых прямоугольников, совершеннопуст. Пусты и стены. Нигде никаких украшений, за исключением ниши, где виситсвиток с каким-нибудь изображением (какэмоно), а под ним поставлена ваза сцветами. Поначалу рождается вопрос: что это? То ли декорации для самурайскогофильма, воссоздающие атмосферу средневековья, то ли сверхсовременныйинтерьер? Начиная от презрительных отзывов миссионеров в XVI веке и кончаявосторгами многих архитекторов Запада в наши дни, японский дом всегдавызывал самые противоположные толки. Одни считали его самым целесообразным,другие -- наиболее далеким от здравого смысла видом человеческого жилья. Бесспорно одно: традиционный японский дом во многом предвосхитилновинки современной архитектуры. Каркасная основа, раздвижные стены лишьнедавно получили признание наших строителей, в то время как съемныеперегородки и заменяемые полы пока еще удел будущего. За четыре столетия до того, как Корбюзье впервые заговорил о минимумепространства, необходимого для жизни человека, такая мера уже прочно вошла вобиход строителей японских жилищ. Татами есть не что иное, как наименьшаяплощадь, на которой взрослый человек может сидеть, работать, отдыхать,спать. А поскольку маты эти имеют раз и навсегда установленный размер --немногим более полутора квадратных метров, -- комнаты в японских домах такжебывают лишь определенной площади: три, четыре с половиной, шесть или восемьтатами. Стало быть, и весь каркас здания: стропила, опорные столбы, балки --должен приноравливаться к этим установившимся традиционным габаритам.Задолго до того, как мы начали думать о стандартизации, префабрикациистроительных деталей, она уже существовала у японцев в быту. Разумеется, как конструктивные особенности японского дома, так итрадиционная стандартизация его составных частей порождены постояннойугрозой землетрясений. Хотя деревянный каркас ходит ходуном при подземныхтолчках, он, как правило, оказывается даже более стойким, чем кирпичныестены. А уж если крыша все-таки обрушилась, дом можно без особого труда изатрат собрать заново. Всегда поражаешься быстроте, с которой японцывосстанавливают свои жилища, разрушенные стихийным бедствием. А вот квартал современных многоэтажных жилых домов, которыми такгордился муниципалитет города Ниигата, надолго остался памятникомземлетрясения 1964 года. Многоэтажные корпуса не обрушились, нет -- ихжелезобетонный каркас оказался достаточно прочным. Как деревья, с корнемвырванные бурей, они завалились набок вместе с фундаментами. Я видел людей,которые ходили по стенам этих домов и словно из трюмов вынимали из окон своюдомашнюю утварь. На особенностях японского дома заметно сказалась натура его обитателей.Раздвижные стены отражают стремление слиться с природой, вместо того чтобыотгораживаться от нее. Первородная красота некрашеного дерева, рисовойбумаги, соломенных матов, а также сама сезонность этих материалов (седзиполагается заново оклеивать каждый год, а татами менять раз в два года)также напоминают о близости к природе. Не только домашний быт, но и прикладное искусство японцев связано статами. Все внутреннее убранство японского жилища складывалось так, чтобысоответствовать цвету и текстуре этих соломенных матов. Именно жизнь нататами привела к миниатюризации изобразительного искусства, так как японецпривык любоваться картиной или вазой, сидя на полу. Европейская мебель со своими башенными формами нарушила этот привычныйэстетический горизонт. Взять хотя бы стул. Случайно ли, что японцы в своевремя не включили его в число своих заимствований из Китая? Лишь тысячу летспустя они приняли его вместе с волной европейской цивилизации, да и то некак домашнюю мебель, а как оборудование для школьных классов и контор. Дажеправители Японии издревле предпочитали обходиться без тронов, восседая наподушках, положенных на те же татами. Что же касается кроватей, то их первыми покупателями в Японии быливладельцы борделей. До сих пор кровать чаще всего служит японцу лишь вовремя его свадебного путешествия, когда он останавливается в туристскихотелях, а в дальнейшем -- во время его любовных похождений вне семейногоочага, потому что дешевые гостиницы, сдающие комнаты на два часа с платойвперед, также обставлены в Японии кроватями. Обзавестись кроватью -- значит использовать целую комнату лишь подспальню, что абсолютно неприемлемо для большинства японских семей. Но дажебогатые люди, которым по карману выстроить себе особняк, все-таки оборудуютспальни в виде традиционных комнат с татами и спят так же, как и их деды. Татами -- это как бы основа японского образа жизни. Едва коснувшисьэтой золотистой циновки, едва вдохнув ее своеобразный запах, людиинстинктивно перевоплощаются. Позы, жесты, слова -- все это само собойнаполняется духом традиционной Японии. Я смотрю направо и налево. И я вижу удивительнейшее, до сих пор незнаемое мною. Я вижу, как японцы освободились от вещей, освободились отзависимости перед вещью. Народ создал свою архитектуру, которая определенабытом неостывшей земли; грибообразные дома без единого гвоздя и сбамбуковыми стенами, когда японский домик строится в два дня и в японскомдомике нет ни одной лишней вещи, вообще нет вещей в европейском понятии"вещь": ни стула, ни шкафа, ни кровати -- одно хибати. Будда, пара какэмоно:весь свой скарб японец может снести на плечах.

Борис Пильняк, Корни японского солнца. Ленинград, 1927

X x x

Их любовь к переменам проявляет себя в изменчивости домов, где стеныподвижны и комнаты способны менять назначение. Никакие украшения не являютсяпостоянными, будь то картина или цветы в нише. Перемены -- да. Но сутьвсегда остается неизменной. Вот, пожалуй, ключ к японскому характеру.