Г. Востоков в, Общественный, домашний

И религиозный быт Японии. СПб.., 1904.

X x x

Иностранный обыватель в своем самодовольстве видит в чайной церемониилишь еще один пример тысячи и одной странности, которые составляютнепостижимость и ребячливость Востока. Прежде чем смеяться над этим обрядом,стоит подумать, как, в сущности, мала чаша человеческих радостей искольмудры те, кто умеет ее заполнить. Чайная церемония для японца -- эторелигия. Это обожествление искусства жить.

Какудзо Окакура, Книга о чае. Токио, 1906

X x x

Рожденные в стране, изобилующей теми элементами природы, которыестимулируют поэтическую практику и формирование чувствительной души, аименно горами, морями, а также четкой сменой четырех времен года, японцыусовершенствовали методы дистиллирования красоты из этих богатств достепени, неведомой нам. Обычай любоваться цветущими деревьями, падающимснегом или полной луной выдает некоторые главные черты японского вкуса. Вцелом этот вкус скорее строгий, чем необузданный, скорее коллективный, чеминдивидуальный, и сверх того -- в высшей степени избирательный. Посколькувкус в Японии находится в общественном пользовании, он никогда не носит насебе личного клейма. Образцы красоты обретают поэтому силу закона.

Бернард Рудофски, Мир кимоно. Лондон, 1966

X x x

Минувшие века сделали японца человеком, который относится к жизнипрежде всего как художник, эстет. Он не является человеком принципа.Основным законом его общественной и личной жизни служит не столько мораль,религия или политика, сколько нормы прекрасного. "Эстетическое объяснениеЯпонии" -- вот хороший заголовок для книги, которую следовало быкогда-нибудь написать.

Робер Гиллен, Япония. Париж, 1961

ИХ МОРАЛЬ

Всему свое место

"Всему свое место" -- эти слова можно назвать девизом японцев, ключом кпониманию многих сильных и слабых сторон их национального характера. Девизэтот воплощает в себе, во-первых, своеобразную теорию относительностиприменительно к морали; а во-вторых, утверждает субординацию как незыблемый,абсолютный закон семейной и общественной жизни. Японцы избегают судить о поступках и характере человека в целом, аделят его поведение на изолированные области, в каждой из которых как бысуществуют свои законы, собственный моральный кодекс. Вот излюбленноесравнение, которое они приводят на этот счет: -- Нельзя утверждать, что ехать на автомашине по правой стороне улицывсегда правильно, а по левой -- всегда ошибочно. Дело лишь в правилахуличного движения, которые в Токио и Москве различны. Японцам несвойственно обвинять человека в том, что он не прав вообще. Вих суждениях прежде всего четко обозначается область, в которой он совершилту или иную погрешность, то есть нарушил предписанные для данной областиправила. Универсальных мерок не существует: поведение, допустимое в одномслучае, не может быть оправдано в другом. Вместо того чтобы делить поступки на правильные и неправильные, японецоценивает их как подобающие и неподобающие: "Всему свое место". Второе значение этого девиза также дает о себе знать на каждом шагу.Когда несколько японцев собираются у стола, все они точно знают, кто гдедолжен сесть: кто у ниши с картиной, то есть на самом почетном месте, кто полевую руку от него, кто еще левее и кто, наконец, у входа. Любая попыткапроявить тут какой-то демократизм вызовет лишь всеобщее смятение -- ведьтогда никто из присутствующих не будет знать, что ему делать. (Именно этопроисходит, когда заезжий иностранец, желая прослыть скромным, упрямоотказывается от предназначенного ему места.) Когда японец говорит о неразберихе, он выражает ее словами: "нистаршего, ни младшего". Без четкой субординации он не мыслит себе гармонииобщественных отношений. Несмотря на всю свою модернизацию, Япония до сих пор в немалой степениостается иерархическим обществом. Каждый контакт, в который вступают междусобой люди, тут же указывает на род и степень социальной дистанции междуними. Не только обращения, но и местоимения: я, ты, он и даже глаголы,обозначающие простейшие житейские действия, в разных случаях звучатпо-разному. Японская домохозяйка ежедневно обменивается бесчисленным количествомцеремонных приветствий и пустопорожних фраз о погоде с разносчиками имелкими торговцами, которые, как правило, живут тут же, по соседству, взадних комнатах или на вторых этажах своих лавочек. Но домохозяйка, котораязнакома с этими людьми много лет (нередко -- с детства) и которая общается сними буквально каждый день, не знает не только их имен, но даже фамилий. Овощи ей приносит зеленщик-сан, рыбу -- рыбник-сан. Когда нужноподстричь куст азалий перед крыльцом, приглашается садовник-сан. Еслисломался телевизор "Мацусита", звонят Мацусита-сан (разумеется, непрезиденту крупнейшего электротехнического концерна, а владельцу соседнейлавочки, торгующей изделиями этой фирмы, у которого и был приобретентелевизор). Велосипедиста, который развозит по утрам газеты, женщины в переулкезовут "Асахи-сан", хотя паренек этот известен им с младенческих лет как сынмолочника-сан. Чем же объяснить, что, несмотря на присущую японцам учтивость, донынеесть люди, которые вынуждены всю жизнь оставаться безымянными для других?Это наследие феодальных времен, когда японское общество строго делилось начетыре сословия: воины, земледельцы, ремесленники, торговцы. Носить фамилии (а стало быть, и родовые гербы на кимоно) могли тогдалишь воины. Торговцы же, как самое низкое среди последующих трех сословий,то есть среди простолюдинов, оказались даже и без имен. К ним былопредписано обращаться по названию их дела. Домохозяйка называет теперь своего соседа Мэйдзи-сан вместомолочник-сан не потому, что сословные пережитки наконец утратили силу, апотому, что знакомому лавочнику пришлось сменить вывеску и пойти в кабалу кфирме "Мэйдзи", которая монополизировала торговлю молоком. На протяжении столетий сословные разграничения дополнялись в Японииподробнейшей регламентацией быта. Одежда, которую человек мог носить, пища,которую он мог есть, размеры дома, в котором он мог жить, -- все этоопределялось его унаследованным от роду положением. Мы привыкли к тому, что в семейном кругу люди относятся друг к другубез особых церемоний. В Японии же именно внутри семьи постигаются искрупулезно соблюдаются правила почитания старших и вышестоящих. В этой домашней иерархии каждый имеет четко определенное место и как бысвой титул. Почести воздаются не только главе семьи, но и всякому, кто стоитхоть ступенькой выше. Когда сестры обращаются к братьям, они обязаныупотреблять иные, более учтивые выражения, чем те, с которыми братьяобращаются к сестрам. Еще когда мать по японскому обычаю носит младенца у себя за спиной, онапри каждом поклоне заставляет кланяться и его, давая ему тем самым первыеуроки почитания старших. Чувство субординации укореняется в душе японца неиз нравоучений, а из жизненной практики. Он видит, что мать кланяется отцу,средний брат -- старшему брату, сестра -- всем братьям независимо отвозраста. Причем это не пустой жест. Это признание своего места и готовностьвыполнять вытекающие из этого обязанности. Привилегии главы семьи при любых обстоятельствах подчеркиваютсякаждодневно. Именно его все домашние провожают и встречают у порога. Именноон первым окунается в нагретую для всей семьи воду фуро -- японской ванны.Именно его первым угощают за семейным столом. Мало найдется на земле стран, где детвора была бы окружена большейлюбовью, чем в Японии. Но печать субординации лежит даже на родительскихчувствах. Старшего сына заметно выделяют среди остальных детей. К немуотносятся буквально как к наследника престола, хотя престол этотвсего-навсего родительский дом. С малолетства такой малыш часто бывает самым несносным в доме. Егоприучают воспринимать поблажки как должное, ибо именно на него ляжет потомне только забота о престарелых родителях, но и ответственность за семью вцелом, за продолжение рода, за отчий дом. По мере того как старший сынподрастает, он вместе с отцом начинает решать, что хорошо и что плохо дляего младших братьев, сестер. Японец с детских лет привыкает к тому, что определенные привилегиивлекут за собой определенные обязанности. Он понимает подобающее место какрамки дозволенного, то есть, с одной стороны, как известные ограничения, а сдругой стороны, как гарантию известных прав. Примером этой своеобразной диалектики служит положение женщины в семье.Феодальный домострой прославлял покорность и готовность к самопожертвованиюкак идеал женственности. Поныне сильны взгляды, что японка до замужествадолжна подчиняться отцу, после свадьбы -- мужу, а став вдовой -- сыну. И темне менее она имеет куда больше прав, чем женщины в других азиатских странах.Причем права эти не результат каких-то современных веяний, а следствиеотведенного женщине "подобающего места". Именно на плечи женщины возложены заботы о домашнем хозяйстве. Но ей жеполностью доверен и семейный кошелек. О сбережениях на будущее должен думатьглава семьи. Он решает, какую долю заработка потратить на текущие нужды. Новыделенными для этого деньгами японка вправе распоряжаться по собственномуусмотрению. Именно она вершит дела внутри семьи, и мужчине не полагаетсявмешиваться в эту область. Символом положения хозяйки издавна считается самодзи -- деревяннаялопаточка, которой она раскладывает домочадцам рис. День, когдасостарившаяся свекровь передает самодзи своей невестке, принято былоотмечать торжественной церемонией. Обычай этот забыт, но суть его сохранилась. От японцев часто слышишь,что после войны становится все больше семей, где женщины верховодят нетолько домашним хозяйством, но и самими мужчинами. Со стороны это, впрочем, незаметно, да по японским понятиям и не должнобыть заметно. Если пройтись по токийскому переулку в утренний час, у каждойдвери увидишь одну и ту же картину: жена провожает мужа до порога, подаетему пальто, кланяется ему вслед. Знаки почтения и покорности оказываютсяглаве семьи независимо от того, главенствует ли он дома фактически. Это важная черта японского понимания субординации. Начиная отимператоров, вместо которых страной столетиями правили военачальники(сегуны), и кончая общиной или даже семьей, молчаливо признавалось, чтономинальный глава иерархии отнюдь не всегда обладает фактической властью.Тем не менее положенные почести должны адресоваться именно ему. Какие бысилы ни заправляли делами из-за кулис, на сцене для видимости ничего неменяется. Сжившись с субординацией еще в собственной семье, человек привыкаетследовать ее принципам и в общественных отношениях. Необходимость постоянноподчеркивать престиж вышестоящих сковывает в японцах чувство личнойинициативы. "Не прогуливай, не опаздывай, не усердствуй", -- гласит заповедь,которую слышит японский служащий, впервые переступая порог фирмы. И пока онбудет оставаться в роли исполнителя, он действительно постарается не делатьничего, что выходило бы за пределы его прямых обязанностей иответственности. Особую склонность избегать самостоятельных решенийпроявляют в японском деловом мире люди, только что повышенные в ранге. Этоодинаково присуще и столоначальнику, и вновь назначенному члену советадиректоров. Японская мораль не стимулирует появление выдающихся личностей. Она,словно молоток, тут же бьет по гвоздю, шляпка которого слишком торчит издоски. При всей кажущейся предприимчивости японцы слабо наделены чувствомличной инициативы. И этот недостаток творческого начала во многомобъясняется их врожденным стремлением ни на шаг не переступать границподобающего места. Завет "делай что положено" понимается в двояком смысле. Высовываться изшеренги, забегать вперед старших недопустимо; браться же за дела,предназначенные для подчиненных, -- унизительно. Вот характерный пример.Иностранец, работающий переводчиком в редакции японской газеты, закончилсрочную статью и понес ее в типографию. У входа на лестницу он столкнулся сяпонским коллегой, который также направлялся вниз. -- Раз вы идете в типографию, то не передадите ли заодно этот текстлинотипистам? -- попросил переводчик. Японец остолбенел, словно ему предложили броситься в лестничный пролет.Молча взяв текст, он с трудом превозмог себя и зашагал вниз. Лишь когдаяпонские сослуживцы принялись корить иностранца, он понял, что нанесоскорбление. -- Как можно было обращаться с такой просьбой к отцу двух детей? Емупришлось нести вашу статью вниз, словно простому курьеру. Это в его-товозрасте, в его-то положении... Концепция подобающего места требует: не берись не. за свое дело. Этолишает людей самостоятельности во множестве практических мелочей, из которыхскладывается повседневная жизнь. Почти никогда не увидишь японца, которыймастерил бы что-нибудь дома своими руками. Сборщик телевизоров не имеет представления о том, как отремонтироватьэлектрический утюг. Если в конторе радиотехнической фирмы перегорят пробки,никто из служащих не вздумает заменить их сам. Когда нужно что-нибудь починить или приладить, по всякому пустякупринято вызывать мастерового. Причем каждый такой мастеровой глубокоубежден, что лучше заказчика разбирается в своем деле, и потому философскиотносится ко всякого рода пожеланиям и советам, попросту пропуская их мимоушей. Бессмысленно, например, доказывать японскому портному, что костюмдолжен сидеть не так, а иначе. Горничная в японской гостинице может чутьсвет зайти в комнату и раздвинуть оконные створки, даже если на улицехолодно и постояльцу вообще хотелось бы поспать еще часок-другой. По еемнению, она лучше знает, когда надо вставать. Знай свое место; веди себя как подобает; делай что тебе положено -- вотнеписаные правила, регулирующие жизнь и поведение японцев. Японцы строят свои взаимоотношения, постоянно оглядываясь на иерархию.В семье надлежащее поведение определяется возрастом, поколением, полом, вобщественных отношениях -- рангом. До тех пор пока подобающее местосохранено, человек мирится с ним. Японцев удивляло, что народыоккупированных ими стран отнюдь не встречали их с распростертыми объятиями.Разве Япония не предлагала им подобающего места -- пусть более низкого, ноопределенного -- в иерархии азиатских народов! Японцы считают свою концепциюподобающего места настолько бесспорной, что даже не поясняют ее. Однако безпонимания этой концепции нельзя понять сложную механику личных иобщественных взаимоотношений японцев.